Рассказ
Файл: Иконка пакета 04_satpaeva_k.zip (23.52 КБ)

1.

Каспий! К Актау подлетаем! — Даник сквозь сон услышал бодрый, как обычно, голос Марата, снял повязку для сна и прижался лбом к холодному, запотевшему стеклу иллюминатора.

Внизу плотным чернильным пятном расплылось море: неподвижное, тяжелое, сдавленное по краям серо-желтой, выскобленной догола степью, некрасивой, неприглядной.

Даника порядком мутило после вчерашней попойки. Отмечали их отъезд небольшой компанией с работы, и это из-за Айки он напился. Она сидела напротив и играла с ним, как с котенком. То бросала на него быстрый взгляд светло-зеленых глаз, то делала вид, что не замечает. Ему хотелось сказать что-то веселое, остроумное, чтобы Айка засмеялась так, как никто другой не умеет: звонко, поправляя падающую на глаза длинную челку, — и, как назло, нужные слова не находились.

Она не в твоей лиге, брат, — шепнул Марат как бы между прочим, отчего Даник принялся опрокидывать стаканы с виски один за другим, так что к концу вечера еле встал проводить Айку до такси.

Машина все не ехала, они молча стояли у дороги, и свет проезжающих автомобилей выхватывал из темноты ее тоненькую фигуру, бледное скуластое лицо в обрамлении каштановых волос. У Даника вырвалось:

Ты — красивая!

Айка посмотрела в его грустные пьяные глаза, поднялась на цыпочки и поцеловала прямо в губы. И он пропал.

Сейчас Даник дико жалел, что отпустил ее тогда и теперь не увидит два долгих месяца.

Командировка в Устюртский заповедник кого угодно ввергнет в депрессию. Жара под пятьдесят, голая степь, резкий ветер, сотни километров до цивилизации и людей... Да, это тебе не Рио-де-Жанейро. И море, единственное, что скрашивает жизнь на полуострове Мангышлак, через несколько часов останется далеко позади и будет казаться миражом.

Самолет коснулся земли и, поскрипывая, понесся по асфальтной полосе.

Давай-давай, собирайся! — Марат уже соскочил с места и доставал рюкзак с полки. — План такой: возьмем багаж, искупнемся в море, потом в магазин за продуктами — и вперед.

Даник заставил себя подняться, взял сумку и поплелся за Маратом, не переставая удивляться его расторопности.

Говорил, занимайся, железки тягай, а то смотреть жалко на такого дохляка! Но ничего, я за тебя возьмусь — будем с утра обливаться, бегать. Что еще там делать? В баклажки песка насыплем — вот и готовые веса. — Марат шел бодро, расталкивая пассажиров, не замечая ответного недовольства. Даник, мечтавший быстрее выскочить из душного самолета, втайне радовался такой нахрапистости коллеги, пробирался за ним, как за волнорезом, и в глубине души восхищался им.

«Хорошо, хоть вместе поехали в эту командировку», — подумал он с облегчением.

Марат тоже был доволен: Даник в отличие от него часами мог во-зиться с техникой и быстро справлялся с поломками.

В аэропорту их встречал Ералы — егерь заповедника, высокий сухопарый мужчина. Когда они направились к нему, его смуглое лицо, задубевшее от солнца и ветра, расплылось в улыбке и стало похоже на усохший такыр1.

Ералы-ага, нам бы в супермаркет заехать да на пляж — искупнуться, — попросил Марат, едва поздоровались.

Егерь неспешно докурил сигарету и произнес:

Думал к святому Кошкар-ате в некрополь заехать, благословение получить. Недалеко отсюда, по пути. Это наш суфий, ученик самого Ходжи Ахмеда Яссауи2.

Да ну, вы чего! — засмеялся Марат.

И Ералы, махнув рукой, сказал:

Ладно, отвезу вас на море, сам в магазин. Список напиши, все куплю. А то ехать долго, дотемна бы добраться.

Егерь оставил их в пустынном месте, где между скал виднелся пологий спуск к песчаной косе. Море было спокойным, цвета серебристой полыни, что выстилает степь весной, но быстро жухнет и покрывается пылью летом. Неторопливые волны накатывали на берег, слегка вспениваясь перед тем, как вернуться обратно. Пока Даник аккуратно складывал одежду, Марат разделся и с разбегу плюхнулся в воду; тысячи брызг взметнулись в воздух и поглотили его. Мелкий, почти белый песок опалил босые ноги, и Даник тоже побежал. Нырнув, он обжегся уже водой, которая поначалу показалась ледяной, но постепенно привык и нехотя вышел из моря, когда подъехал внедорожник Ералы.

Спустя пару часов они мчались по разбитой грейдерной дороге в сторону плато Устюрт. Машина высоко подпрыгивала на ухабах и оставляла позади беспросветную завесу пыли. Вокруг растянулась давно не видавшая дождей степь с выжженными проплешинами, редкими кустиками верблюжьей колючки вперемежку с солончаками.

Тоска, — произнес вслух Даник.

Марат похрапывал на заднем сидении, на колдобинах его глаза раскрывались, но тут же вновь смыкались. Отучившийся в военном училище, он выработал привычку засыпать словно по приказу и так же мгновенно просыпаться. Оттого и был всегда энергичен и весел.

К вечеру машина подъехала к свежевыбеленному дому, где всем троим предстояло жить эти месяцы. Небольшому, всего в три комнаты, с удобствами во дворе в виде кривого деревянного туалета с вырезанным сердечком на двери. У дома располагался топчан3, неподалеку от него был вкопан грубо отесанный столб с прибитым посередке стальным, крашенным много раз то в зеленый, то в синий цвет рукомойником с нагревшейся за день водой. Под навесом стоял мотоцикл с коляской, укрытый потертым брезентом.

Ералы помог занести вещи в комнату, где вдоль стен стояли две кровати, застеленные цветастыми плюшевыми покрывалами. За дверью примостился невысокий шкаф из рыжей ДСП, рядом на стене одиноко висело зеркало, испещренное мушиными точками. Единственное окно было завешено пожелтевшими газетами, сквозь которые просвечивало вечернее солнце. На подоконнике лежала липкая бумага для мух.

Ты давай пока размещайся, а я насчет ужина подсуечусь. — Марат бросил сумку в шкаф и вышел.

Даник дотронулся до спинки кровати и с отвращением посмотрел на ставший черным от пыли палец. Он вышел из комнаты и вскоре вернулся с тазиком, полным воды, достал из сумки одноразовые тряпки и принялся тщательно вытирать мебель. Мама также положила ему в сумку белье, полотенца, подушку, упакованные в вакуумные мешки. Даник снял все чужое с кровати и сложил на шкаф.

Ужин готов! — позвал его Марат.

На резном топчане стоял низенький столик с угощением: лепешками, домашним маслом янтарного цвета и большим блюдом куырдака — жаркого из мелко нарезанных кусочков бараньего мяса, почек и печенки. Марат набросился на еду: жадно макал лепешку в жир от мяса и отправлял в рот, запивая густым и крепким чаем с концентрированным молоком. Он мог съесть сколько угодно и никогда не насыщался, ел и ел, пока ложкой не выскребал все до дна.

В училище привык наедаться впрок, — ничуть не смущаясь, сказал он.

Даник с осторожностью перекусил, зная, что через неделю от запаха курдючного жира его станет выворачивать наизнанку, а от серого хлеба с мокнущей, слипшейся сердцевиной начнется изжога. Оставшееся время командировки он будет добивать желудок лапшой быстрого приготовления и сухими завтраками, мечтая о маминой пшенке с тонким лепестком масла на взрыхленной поверхности.

Ералы, улыбаясь, поглядывал на них. С ребятами лето проскочит опрометью, словно пугливый джейран, и опять ему проводить на Устюрте одному долгую зиму. Единственный сын живет в Алматы и сюда не приезжает, да и к себе не зовет. Как окончил университет, так и остался там. Кешик кейю4 — примак, вертится около тестя, еще и тещу мамой называет, когда его родная мать давно в некрополе, под защитой самого Кошкар-аты.

Маскара гой5, — произнес егерь вслух и тут же осекся.

Даник допил чай и принес из дома ноутбук, чтобы сверить расположение фотоловушек. Ералы внимательно рассматривал карту: то одобрительно кивал, то покачивал головой.

Давай возле родника установим две, — наконец проговорил он.

Смысл? По нашим данным, он высох, — ответил Даник.

Есть вода, тоненькая струйка, но есть. Завтра покажу.

Пока они вычерчивали маршрут, намечали остановки, Марат успел убрать со стола, вымыть посуду и сейчас лежал на топчане, уткнувшись в телефон.

Даник, иди сюда! — крикнул он и, когда тот подошел, протянул мобильник: — Глянь!

Со снимка на экране улыбалась Айка на фоне готического собора-дуомо.

Уже в Милане. Я тоже скатался бы с ней, были бы средства. Тысяч пять евро на двоих за глаза хватит в такой поездке. Хотя нет, надо подарки покупать, сумку, туфли, то-се... Пускай семь, но где их взять? — сказал Марат.

Не поедет она с тобой, — ответил Даник и вернул телефон.

С тобой, что ли, поедет? Да-да, девушкам нравятся парни, живущие от зарплаты до зарплаты и с мамой! — Марат расхохотался, соскочил с топчана и принялся кружить вокруг напарника, нанося дурашливые удары в воздух. — Она в Милане, он на Устюрте!

Даник побагровел, схватил Марата за руку, и они сцепились. Сразу же подскочил Ералы и встал между ними:

Э-э! Всем спать! Завтра в шесть подъем.

Марат оттолкнул их и ушел в дом.

Вы мне бросьте бучу разводить! Если в первый день так, дальше что будет? — прокричал ему вслед Ералы.

Даника трясло. Чтобы немного успокоиться, он побродил по двору, полежал на топчане и, только когда погас свет в доме, пошел спать. А Ералы долго сидел на улице, смотрел на яркие звезды в черном небе, и огонек его сигареты был единственным на тысячи километров земли маячком.

Наутро, наспех умывшись и выпив чаю, они понеслись в сторону Западного чинка6, разрезающего небо обрывистыми меловыми вершинами, ближе к впадине Карынжарык, где когда-то плескалось древнее море, а теперь осталось жалкое солончаковое озеро, высушенное добела зноем.

Даник непрестанно пил противную теплую воду, но легче не становилось, голова его гудела колоколом. Время замедлилось: Ералы по несколько раз осматривал каждую точку, где устанавливали фотоловушку, Марат тщательно проверял обзор.

К вечеру, одуревшие от жары, вернулись обратно. После ужина Даник сел просматривать записи, а Ералы с Маратом остались на топчане допивать пиво. Видеокамеры работали исправно, но ничего интересного в объектив не попало: так, пара зайцев, несколько ужей да стайка каких-то серых птиц. Даник уже собирался выключить монитор, как вдруг в кадре появился соломенно-желтый кот. Если бы не торчащие треугольные уши с черными кисточками и черные линии на морде, Даник принял бы его за обычного. Он еще раз перемотал запись назад. Сомнений не осталось: это был дикий кот.

Идите сюда! — позвал Даник.

Что там? — спросил Ералы.

Кот!

Смеешься? — Марат нехотя подошел к компьютеру и вздрогнул: с экрана на него таращились кошачьи глаза.

Это же каракал! — воскликнул Ералы и тотчас умолк, как от испуга, а потом зашептал, будто зверь мог услышать его и убежать. — Вернулся, значит! Лет десять не видели. Какой, а? — Тут же опытным взглядом определил: — Да это же самка! Тяжелая. Ну-ка, прокрути назад! На сносях. Лишь бы никому на глаза не попалась. Эх!

А что такого? Фотоловушки ставим, чтобы как раз попадались, — сказал Даник.

Егерь нахмурился, отвернулся:

Браконьеры. Животные исчезли, а они, наоборот, развелись. Сумырайлар!7 — выругался он. — Большие деньги глаза застят.

Насколько большие? — спросил Марат.

Семь тысяч долларов! За одного!

Марат хмыкнул, покрутился на месте, проверил номер видеокамеры:

У родника стоит.

Говорил же, вторую ставить надо. Возле скалы с глубокими расщелинами, — обрадовался Ералы. — Ну все, спать пора. Завтра рано вставать.

2.

Потянулись одинаковые будни. С рассветом просыпались, мотались по степи, ставили оборудование, ужинали, после ложились спать. На Устюрте старались работать сноровисто. Здесь все было чересчур: если солнце — то палящее, до воспаленных глаз и красной кожи, если ветер — то затягивающий в колючую воронку из песка и пыли. Но более всего Даника утомлял воздух, плотный, удушающий, густо вскипающий смесью полыни и адраспана. Ему казалось, что день длится дольше прожитой им жизни, и каждый вечер наваливался одинаковый закат, непременно с желтовато-серым оттенком, как и все здесь: глинистые почвы впадин, обрывистые края чинков, мелькающие между расщелин джейраны... Одно развлечение: степная рысь, которую он прозвал Кара8. Она приходила к роднику, жадно пила, тыкалась мордой в объектив и пристально смотрела на Даника с надменным прищуром миндалевидных глаз. Точь-в-точь как Айка.

Однажды Кара пропала, и Даник в тот вечер не находил себе места.

Вернется, должна, — успокаивал его Ералы, а сам несколько раз перепроверил записи с других камер.

Рано утром егерь разбудил Даника, и они вместе поехали к роднику. Даник прочесал все вокруг, полез в заросли белого саксаула, вспугнул спрятавшегося там зайца-песчаника. Тот выпрыгнул из кустов и пустился наутек.

Ералы посветил в расщелину и обнаружил помет. Растер его, отряхнул с ладоней и с радостью сообщил:

Здесь, здесь каракал! Помет нескольких дней. Ждем. Это самцы далеко уходят, а самочки чаще в одном месте живут. Да и врагов у каракалов нет, только человек.

Но Кара появилась только перед самым их отъездом, в сопровождении трех котят. Детеныши уже крепко стояли на ногах, играли и гонялись друг за другом, бешено носились вокруг матери, которая спокойно следила за их возней. Даник наблюдал за ними, открыв рот, и больше всего ему хотелось подергать котят за уши, на которых весело колыхались черные кисточки.

Смотри, какие пупсы прикольные! — сказал он Марату.

За ними теперь глаз да глаз, — озабоченно проговорил Ералы и, немного помолчав, продолжил: — А можно пока скрыть эти записи? Пусть котята подрастут. Мало ли...

Двадцать одна тысяча «бакинских» прогуливается под носом, — ответил Марат. — Слушайте, можно же двоих взять и передать заботливым хозяевам за солидное вознаграждение. Опять-таки котята в безопасности. А записи подправим... да, Даник?

Даник представил себя с Айкой в Милане возле собора-дуомо, но поспешил отогнать эту мысль.

Это тебе не домашняя кошка! Харам9 ее в неволе держать! — вспылил егерь. — Устюрт — их дом. Давно люди сюда пришли, и караван-сараи строили, и дороги прокладывали. Все мало им. Сайгаков поубивали, гепарда извели. Каракал появился — теперь и его надо к рукам прибрать? Так получается? Смотри, Устюрт жестокая земля, подлости не терпит!

Да я просто так, ты чего? Ералы-ага, будешь в Алматы — звони, заезжай, — тут же сменил тему Марат. — Сегодня отметим завершение проекта, как положено. Вещи только соберем.

Сын тоже зовет, но прикипел я к этим местам, — смягчился Ералы. — Наш святой Кошкар-ата здесь умер, жена моя тут... Нет. Куда мне отсюда?

Вечером они лениво наблюдали, как красное солнце опускается за плато во впадину, заволакивая чинки сизой дымкой, окрашивая уступы в густо-розовый цвет.

Слушай, как приедем в Алматы, надо к шефу зайти, премию выбить, — сказал Марат Данику. — Остальные-то пристроились на проекты поцивильней, живут себе в гостиницах, камеры в бизнес-центрах монтируют. А мы что, от токал10 родились? Или волонтеры какие? Пускай компенсирует!

Даник ничего не ответил, включил компьютер и по привычке прокрутил записи с камеры у родника. Кары с котятами не было видно. Зато появились два человека в камуфляжной форме.

Ералы-ага! — подозвал он егеря. — Ваши?

Тот подошел и, взглянув на экран, побледнел:

Когда?

Десять минут назад.

Малгундар!11 — крикнул Ералы и бросился к внедорожнику.

Даник рванул за ним, но Марат схватил его за рукав и тихо произнес:

Не лезь! Это браконьеры.

Пусти! — Даник оттолкнул его и вскочил на переднее сиденье.

Машина взревела и, подпрыгивая, понеслась по степи. Ералы на ходу по рации вызвал инспектора с соседнего кордона.

Они были еще там, у родника, — двое мужчин: один пожилой, плотный, с круглым лицом, второй — молодой парень в бейсболке, ростом повыше. Первый держал в руках шевелящийся мешок, из которого раздавалось странное щебетание и визг. Неподалеку в темноте белела «нива».

Брось мешок! — крикнул Ералы и выскочил из машины.

Даник выпрыгнул вслед за ним. От ощущения близкой опасности его сердце учащенно колотилось.

Брат, стой на месте. Мы сейчас сядем в машину и уедем, — нарочито спокойно ответил пожилой.

Ералы бросился к нему, схватился за мешок и потянул к себе. Пожилой сделал несколько шагов в сторону, споткнулся. Второй браконьер внезапно вынул из-за спины «пятизарядку» и пальнул в егеря.

Выстрел оглушил Даника. Все шумы исчезли. Вокруг беззвучно шевелилась жухлая трава, тряслась мелкой дрожью, но не гудела машина, безмолвно копошился на земле мешок. Не в силах двинуться, Даник смотрел, как исказилось лицо Ералы, как он обмяк и, взмахнув руками, упал навзничь. На его футболке расплывалось красное пятно, точно такое же, как вечернее солнце Устюрта.

Рядом послышалось тихое, прерывистое рычание. Это была Кара. Глаза ее широко раскрылись, она пристально взглянула на Даника и, взлетев на спину пожилого, повалила того на землю. Несколько мгновений они кубарем катались в траве, браконьер ревел от боли, а Кара подбиралась к его горлу. Второй выстрел заставил ее отступить.

Молодой подбежал к приятелю и поволок его к машине, озираясь по сторонам, беспорядочно стреляя в темноту.

Взревел двигатель, «нива» метнулась в сторону впадины и вскоре скрылась из виду.

Снова навалилась оглушительная тишина. Даник застыл — понял, Кара рядом и наблюдает за ним. Он закрыл глаза, и ему привиделась Айка, всплыли в памяти слова Марата: «Ты на Устюрте, она в Милане». Потом еще и еще, пока из зарослей саксаула не донеслось шипение.

Даник кинулся развязывать мешок, но трясущиеся руки, казалось, только туже затягивают узел.

Кара, я их не трону! — взмолился он, будто рысь могла понимать человеческую речь.

Где-то близко послышался звук мотоцикла.

Данияр! Ералы-ага! — раздался голос Марата.

Сюда! Сюда! — замахал руками Даник и бросил мешок на переднее сиденье внедорожника, боясь, что мотоцикл наедет на него.

Шум испугал Кару, и она скрылась в расщелине, не решаясь подойти поближе.

Ералы еще дышал. Они перетащили его на заднее сиденье машины, сами уселись впереди. Куда-то подевался ключ зажигания, Даник нащупал рацию и крикнул:

Прием! Прием! Помогите! Егерь ранен!

В мешке закопошились котята.

Возьмем двоих? Никто и не узнает, в мотоцикле спрячем, — проговорил Марат, потянувшись к мешку.

Не трогай! Тебе говорю! — Даник впервые повысил на него голос.

Опешивший Марат отдернул руку.

На капот взлетела Кара. Глаза ее угрожающе сузились. Она раскрыла пасть, обнажила острые клыки, и Марат, отпрянув в испуге от лобового стекла, принялся развязывать мешок.

Наконец веревка поддалась, и из мешка вывалились котята. Даник не удержался, подергал одного за уши. Затем приоткрыл дверь, и они по одному выскользнули через узкую щель наружу. Кара, наблюдавшая за ними через лобовое стекло, соскочила на землю, перепрыгнула заросли саксаула и оглянулась в ожидании детенышей. Те в нерешительности потоптались возле машины, затем побежали к матери.

Воздух взорвался гулом вертолета. Черные кисточки мелькнули в снопах света и пропали в темноте.

Они не вернутся, — с тоской глядя им вслед, проговорил Даник и больше не проронил ни слова.

Потом они грузили Ералы в вертолет и молча ехали в машине охранной инспекции на кордон.

Даник решил заночевать снаружи, но так и не смог заснуть до утра. То бродил по двору, то просто сидел на топчане и смотрел вдаль. Вдруг увидел небо, каким прежде не знал его: бездонно-черное, с яркими звездами, какие бывают только в пустыне.

Перед самым рассветом у него вырвалось:

Кошкар-ата, спаси Ералы! Пускай живет, а? И Каре помоги!

Через день они двинулись к Кошкар-Ате. Ералы был уже там. На деревянной скамье, завернутый в темно-зеленый узорчатый ковер. Рядом толпились мужчины. К Марату с Даником подошел старичок в потертом чапане12, дал две новые тюбетейки, знаком приказал надеть.

Идут! — крикнул он.

Присутствующие засуетились, выстроились друг за другом. По дорожке быстрым шагом шли двое мужчин. Один из них, в костюме и солнцезащитных очках, был сын Ералы.

После того как мулла закончил читать молитву, вперед вышел уже знакомый Данику и Марату старичок и крикнул:

Хорошим ли человеком был Ералы?

Да! — всколыхнулась в ответ толпа.

Есть ли здесь люди, которые держат обиду на Ералы?

Нет!

Есть ли здесь люди, которым должен Ералы?

Нет!

Да... — раздалось откуда-то с краю.

Кто возьмет его долги на себя?

Толпа затихла. Кто-то подтолкнул вперед сына Ералы.

Я, — неуверенно произнес он.

Тут же несколько человек подошли к скамье, где лежал Ералы. Ковер развернули, подхватили укутанное в белую ткань тело и понесли к могиле.

Сразу после похорон Даника с Маратом отвезли в аэропорт. Ехали молча, в полной тишине, лишь ветер временами свистел за стеклом да взвизгивали тормоза на поворотах.

Поймали браконьеров, — только и сказал Марат.

Потом от Айки пришло сообщение в три коротких слова: «Как ты? Волнуюсь». Даник выключил телефон и прижался лбом к холодному, запотевшему стеклу иллюминатора.

Внизу плотным чернильным пятном расплылось море: неподвижное, тяжелое, сдавленное по краям серо-желтой, выскобленной догола степью, некрасивой, неприглядной, живой.

 

 

1 Такыр — плоская глинистая поверхность, образующаяся при высыхании засоленных почв в пустынях и полупустынях. Такырам свойственны так называемые трещины усыхания, образующие характерный узор на глинистом грунте.

 

2 Ходжа Ахмед Яссауи (Яссави) (1093—1166) — знаменитый средневековый суфийский поэт и проповедник. Кошкар-ата — суфий, ученик Ходжи Ахмеда Яссауи. По одной из версий, умер от жары во время путешествия по плато Устюрт, где и похоронен.

 

3 Топчан — на Востоке невысокий деревянный помост для отдыха и трапезы.

 

4 Кешик кейю (каз.), дословно «зять-щенок» — зять, живущий в доме тестя или в одном с ним ауле, городе.

 

5 Маскара гой (каз.) — позор, срам.

 

6 Чинк — так в Средней Азии и Казахстане называют обрывистые меловые скалы по краям приподнятой плоской поверхности.

 

7 Сумырайлар (каз.) — гнусные люди.

 

8 Кара (каз.) — черная.

 

9 Харам — греховные, запретные действия у мусульман.

 

10 Токал (каз.) — младшая жена при живой старшей жене.

 

11 Малгундар! (Каз.) Проклятые!

 

12 Чапан — теплый халат, который носят в Средней Азии в качестве верхней одежды.

 

100-летие «Сибирских огней»