Вы здесь

Кораблик помню из коры сосны…

Цикл стихов
Файл: Иконка пакета 03_nikolai_ignatenko.zip (6.48 КБ)
Николай Игнатенко
Николай ИГНАТЕНКО

«Кораблик помню из коры сосны…»

* * *

Покой земли. Воскресная удача
его понять, почувствовать, принять.
Деревня Половинка. Осень. Дача,
где жизнь моя течет, как будто вспять.

Заметно молодею.
Дура-старость,
сегодня мне с тобой не по пути!
Ах, как береза во дворе старалась
последней желтой вспышкой расцвести.

Спасибо милая!
Тебя я тоже внемлю,
как всем лесным друзьям моим окрест.
Будь я жених, я б эту выбрал землю
из всех судьбой предложенных невест.

И лег бы здесь навеки под березой
красивым, мускулистым, молодым…
Напрасно только выбивает слезы
костров осенних приставучий дым.


* * *

Поэтам не предсказана судьба.
Сам бог в сердцах махнул на них рукою.
И не подскажет даже ворожба,
хоть будь она цыганской ворожбою.

Что будет с ними? Будет что со мной?
Кто вскроет неподатливое слово,
с нанизанной трепещущей строкой
в любой душе устроиться готовой?

И каждый день - булыжник в белый свет,
чернильница расхлестана по стенке,
в суетной жизни только тот поэт,
которого поставят завтра к стенке.

И треснет выстрел в утренней тиши.
Была бы казнь, найдется и причина.
Весь хрупкий скарб взъерошенной души
поглотит равнодушная пучина.

И ничего! Как будто бы полет
на высоте закончился, но взрывом,
и жизнь опять на много лет вперед
забудется излеченным нарывом.

На судьбах разве близких и друзей
он будет оставаться малым шрамом.

Я тоже думал: у судьбы моей
есть вероятность завершиться храмом.


* * *

Опять недвижность. Капельницы склянь,
казенная незыблемость кровати,
начальство в белом Оль, Ирин и Ань,
и тишина стерильная в палате.
Не страх - досада: чем я вызвал месть
судьбы, что крайним оказалось сердце?
Врачи мудры: у них-то право есть
взломать во мне какие хочешь дверцы.
Вокруг меня, как тела, суета,
совсем не приближенная к харизме.
Есть грязь, есть боль, есть кровь, но цель проста:
кусок прибавить к недожитой жизни,
чтоб снова обживать свой старый свет,
считая праздником любую серость буден.
И не гадать: случится или нет,
что завтра месть опять ко мне прибудет.


* * *

Как мусорят, однако, тополя,
одетые зеленой кисеей.
Покрытая чешуйками земля
благоухает позднею весной.

Разносишь их подошвами окрест,
куда пришел - там стало быть - весна.
Ах, сколько надо посетить мне мест,
куда не добралась еще она.


* * *

Был ужас двухнедельного дождя,
кипело в каждой луже как в кастрюле,
вода во все въедалась не щадя.
Происходило это все в июле.
Спасал шатер, провисший словно цирк,
ряд столиков, залитые сиденья,
угюмый бармен, стойки тусклый цинк
и ожиданье чуда появленья.
Но, видимо, опять ты не придешь.
Я встану с неуютного сиденья,
на стойку брошу тоже мокрый грош
и молча в дождь шагну из заведенья.
Пойду без цели как бездомный пес,
дрожа от одиночества и стужи
и чувствуя в душе такой мороз,
что по пути затягивает лужи.


* * *

В кафе «У Клауса» устраивают встречи
обычно в семь, когда уже темно.
Хотя ждут дискотеки всякий вечер,
на крайний случай есть «нон-стоп» — кино.

Но где найдешь такие светотени,
когда сверкнет приподнятый графин —
и самые обычные колени
становятся коленями графинь.

Ах, «Клаус», милый, ты скажи на милость
как много слышал тайн и нежных слов
и сколько пар, склоняясь к свечам, молилась,
на свадебный алтарь твоих углов!

Пропустим ночь. Ведь в памяти лишь пятна
того, что было с ночи до утра.
Но ровно в десять с укоризной мягкой
нальет мне «Клаус» кофе как вчера.


* * *

В твоих глазах — их рысий цвет,
во взгляде — легкая раскосость,
в нем светится немой ответ
немого моего вопроса.

Вопрос озвучивать нельзя,
ответ и вовсе не озвучить.
Какая трудная стезя
без слов, без рук друг друга мучить.

Не ворошите дни назад
и ничего не говорите.
Я знаю, к нам уже летят
гранаты завтрашних событий.

И пригодится в тот же час
задержка общего дыханья
и рысий цвет раскосых глаз
и немота непоспешанья.


* * *

Святая Русь!
Мне жаль, что я не свят
но обнят был тобою и объят
и жил беспечно, зная, что живет
беспечно тоже русский мой народ.

* * *

Другу детства

Ты, помнишь — капитанская фуражка,
потом ты как-то в сторону ушел,
а у меня наполненная фляжка
и производный от нее глагол.

Я — капитан несбывшихся мечтаний.
Кто проклял, кто забыл, кто помнит, кто убьет
при встрече. Радостных лобзаний,
я думаю, давно никто не ждет.

Но все-таки в приливе оптимизма
кораблик помню из коры сосны,
который мы пускали к коммунизму…
а по ночам так сладко спали мы.

* * *

Никто из нас не ведает, что с каждым
однажды не спросясь произойдет
и с тем, кто безрассуден и отважен,
и с тем, кто мудрый, как Чеширский кот.

А может быть, гасить свои желанья,
тончить с судьбой связующую нить,
использовать компьютерное знанье
чтоб до конца предсказанно дожить?

Мельканье цифр не замутит сознанья,
на морду чувств накинута узда.
Зачем же так терзает ожиданье
того, что не случится никогда?


* * *

Я доверял не времени — мгновеньям,
как будто бы не связанных ничем.
Но сапогом прошелся вдруг милениум
по нам не жившим временем совсем.

Как катастрофа наступил двухтысячный,
неотвратимо, не жалея нас.
Тугое время всех из жизни вытеснит
кого-то завтра, а кого — сейчас.


* * *

Уйти в себя как в монастырь,
без сожаленья, не под стражей,
все потому что стал постыл
сам дом, построенный мной, даже.

Не обернувшись, я уйду,
пройду в калитке по дорожке
пока в заброшенном саду
орут заброшенные кошки,

и выйдя на дорогу в мир,
я вряд ли истину открою:
не я, не мир — не монастырь...
И где искать теперь покоя?


* * *

Мои слова написаны не кровью,
соавтор жизни той, которой нет.
Но все, что совершал я как поэт,
конечно, называется любовью.

Я знаю, сумасшествие мое
и до меня повторено стократно.
Но правда слов настолько ж вероятна,
насколько вероятно их вранье.


* * *

В стране почти не покупают книг,
и ставят вместо рам — стеклопакеты,
и как всегда вопросы - это крик
и как всегда в нем не слышны ответы.

Да мне уж и не жить в другой стране,
и самому лечить стараясь раны,
прохладе приплывающей ко мне,
в сад открывать свои простые рамы.


* * *

На майские случились холода,
и Томск стал сер, как от худой болезни,
троллейбусы уходят не туда
и ничего нет встречи бесполезней,
когда нет сил на то, чтобы посметь,
тем более, что холод и тревожно…
Газеты. Теле. Это как бы месть
за несвершенье.
И за осторожность.
Но в холод между кожей и душой
зазор неизмерим, настолько мал он.
А Томск, хотя и город небольшой,
Тебя надежно где-то потерял он.
Некстати приключились холода,
как раз во время месяца Нисана.
Троллейбусы уходят в никуда,
а так хотелось, чтобы к теплым странам.

* * *

Возвышенность — невольная черта
ландшафта или вдохновенья.
Топтать газон, не делать ни черта
и брать тайком у птиц уроки пенья.

Потом упасть на рыжую траву,
глазами в кроны сосен упираясь,
и чувствовать всем телом, что живу
и умирать пока не собираюсь.

* * *

Вечер. В окнах дождь обещанный,
хорошо хоть не с утра.
И все ходит, ходит женщина
по периметру двора.

Бродит под чужими окнами,
дождь осенний - без конца.
Без зонта. Совсем промокла,
капли, слезы ли с лица.

Шляпка — мокрая тарелка,
взгляда фиговый листок.
Такса с ней, собака мелкая
вьется у печальных ног.

Не собаку же выгуливать
блажь пришла, не погулять,
когда капли — злые пули
решетят и решетят.

Драма обрастает знаками:
задник, залитый дождем,
ближе — женщина с собакой
в ожидании своем.

Ночь как занавес опускается.
Сцену накрывает мрак,
и душа моя сжимается
и за женщин и собак.

100-летие «Сибирских огней»