Вы здесь

Креативный класс и все-все-все

Данный текст представляет собой подборку заметок, прямо или косвенно касающихся темы креативного класса. Большая часть была написана еще до событий на Украине, остальное — уже под впечатлением от них. Но разделять этот текст надвое было бы неправильно: в данном случае мы имеем дело с явлением целостным и практически не подвластным изменениям — Украина лишь высветила некоторые черты, не столь заметные прежде, но отнюдь не отсутствовавшие. Поскольку именно креативный класс сыграл ключевую роль в том, что в XXI веке стало возможным немыслимое безумие, творящееся в «отдельных регионах Украины» и отдельных головах, я вновь возвращаюсь к этой теме в попытке понять: кто эти люди, как они устроены?

Считаю важным уточнить, что я не исследователь, а писатель. Всем, кому интересно научное исследование креативного класса, рекомендую замечательную аналитику Маринэ Восканян (работы которой в свою очередь отсылают к российским и зарубежным исследователям «креаклов»). Предлагаемый текст — мое частное мнение, мнение эмоциональное и предвзятое, т. к. для меня важна моральная, а не экономическая сторона вопроса. Я не выступаю от лица какой-то общественной группы, литературного или иного объединения, участие в которых меня никогда не интересовало. Это мысли человека, проезжающего в поезде жизни, как водится, от рождения к смерти и глядящего, за неимением другого, на то, что эта жизнь показывает в окне.

* * *

Впервые слово «креативный» я услышал в начале нулевых, в компании подруг с подготовительных курсов: любое новое слово «обкатывалось» в компаниях, пробовалось на вкус и слух. По любому поводу продвинутые девушки говорили «креативно», и я, к стыду своему, слова не знавший, спросил одну из них: а что же оно означает? «Как, ты не знаешь? Креативное — это значит все, что имеет отношение к творчеству». «Творческое, значит?» — простодушно спросил я. «Ну, не совсем», — замялась девушка. Однако принципиальной разницы между творчеством и креативом объяснить так и не смогла.

Признаться, я никогда с тех пор не пользовался словом «креатив» в повседневной речи. Не делаю этого и сейчас, когда слово стало неотъемлемой частью языка, да и самой жизни, где ты обязан быть «креативным» просто для того, чтобы выжить — даже если ты грузчик или продавец-консультант (мне посчастливилось познать прелести обеих профессий, и не исключено, что посчастливится вновь). Возможно, потому, что теперь понимаю отличие творческого человека от креативного: если первый действительно создает что-то, повинуясь единственной цели — создать, ибо иначе не может, то второй имитирует творчество при отсутствии его внутреннего содержания.

Для чего? Для создания непонятного и ненужного продукта, который в свою очередь служит удовлетворению чьих-то не очень осознанных потребностей. Творчество — мучительная и долгая работа, креатив — имитация деятельности; творчество в основе своей бескорыстно, креатив может быть только коммерческим. «Креатив — это глупое слово, употребляется в ироническом смысле. Так называют результат чудовищных усилий крохотных мозгов», — разъясняет неформальная интернет-энциклопедия «Луркоморье» (Lurkmore), популярная как раз у креативного класса. «Креативненькие» — блестяще характеризует их журналист Леонтьев, приближая семантически к юродивым, дурачкам.

Креативный класс и политика

Само понятие «креативный класс», если уж на то пошло, не содержит в себе никакой «избранности», это класс исполнителей, обслуживающий персонал, в большинстве своем занятый объяснением, продвижением чужих целей и решением чужих задач. Результат этой деятельности не нужен и не интересен никому, кроме самого «креативщика» и его заказчика, да и то взаимоотношения между ними зачастую происходят ради имитации какой-то деятельности, а не достижения практически полезных целей. Тем не менее, получая за свою имитацию в разы больше денег, нежели множество людей в стране, «креативщики» возгордились, мысленно ответив на собственный же вопрос: «Кто на свете всех нужнее, кто на свете всех важнее?» — конечно же, мы любимые.

Разумеется, подобная работа и подобный образ жизни имеют право на существование, а люди, занятые ей, — на самоопределение, но вот эта их претензия на «избранность» совершенно глупа и неуместна. Более того, в само понятие «креативный класс» заложены тонны пафоса и презрения к окружающим, а также вызов обществу и социальная агрессия: только мы умные, только мы способны мыслить, только мы имеем право хорошо зарабатывать, и только под нас должны быть заточены условия жизни в стране. А все, кто «некреативны», — лузеры, грызите банан.

Того, что «расцвет» креативного класса произошел во многом благодаря Путину, представители этой прослойки общества стараются не замечать. Но не будь проклятой «путинской стабильности» — не было бы и спроса на их деятельность, стране бы требовались совершенно другие услуги, которые завсегдатаи набившего информационную оскомину московского кафе «Жан-Жак» (этакого Смольного для креаклов) никогда не смогли бы предоставить. Живя лучше большинства людей в стране, они непрерывно сокрушаются, что им не дают «свободы», хотя на самом деле недовольны они тем, что страна не признает их исключительности, не молится на них, не боготворит их.

Когда начались первые протесты на Болотной площади, вся эта публика показала свое истинное лицо. До этого, начитавшись их постов в Facebook, можно было строить какие-то иллюзии насчет честных людей и «рассерженных горожан», но стоило им выйти из виртуального мира в реальный — и все иллюзии развеялись. Они мнят себя «совестью нации» и отождествляют себя с русской интеллигенцией, являясь в действительности лишь ее подделкой, максимум демоверсией. Начнем с того, что сериалы, кофейни, велосипеды, интернет-мемы, новомодные гаджеты, из которых «чуть более чем полностью» состоит жизнь современного «креативщика», никогда, ни в каком страшном сне не могли бы стать предметами интереса настоящего русского интеллигента. Академик Сахаров — это совсем не то же, что Pussy Riot, ведь в отличие от них он известен не только «репрессиями» и ссылкой. Солженицын для подавляющего большинства этих людей — всего лишь знакомая фамилия, годная к использованию в протестном креативе, преимущественно в связке с «неполживостью», поэтому представить их читающими «Архипелаг» или «Красное колесо» невозможно.

Слепое поклонение Западу, ориентир на «евроценности» также никогда не были отличительной чертой русского интеллигента, который в горестях ли, в радостях, но до последнего был со своим народом.

«Креативщик» свой бедный народ искренне ненавидит. Любой, кто поддерживает в Facebook «белую ленту» и «едину краину», имеет в ленте собственной пару обязательных постов «про русское пьяное ленивое быдло». Каждый, кто занимается не художественной фотографией и не веб-дизайном, на креативном языке именуется Шариковым: вообще, произведение Булгакова идеально вписалось в эту концепцию ненависти к «простому», «некреативному» человеку, несчастный Полиграф Полиграфович стал одним из самых ярких ее символов. Но любой интеллигент считал своим долгом просвещать народ, а не втаптывать его в грязь…

Исключительные человеческие качества — ум, честь, совесть — по совершенно непонятным причинам креативный класс присвоил себе, установил свою на них монополию. Хотя совершенно очевидно, что на улицы их выгоняют вовсе не эти качества, а простое желание более комфортной жизни да хулиганское намерение «покреативить», потому что жизнь этого класса, лишенная возвышенной цели, как ни крути, скучна. Благодаря своему креативу, они сразу же превратили митинги в клоунаду, на которую стыдно и больно смотреть, дискредитировав само понятие митинга.

И это неудивительно. Ведь если вы хотите революции, помните: революционеры всегда романтики, движимые идеей всеобщего счастья, а не отстаивания мелочных интересов узкой социальной группы. Революционеры — творцы, а не «креативщики». Света из Иванова, с которой «болотные» во времена зарождения протеста активно ассоциировали путинский электорат, всем смешна, но в ее речи, выложенной на Youtube, есть пронзительная и правильная мысль: «Как нормальный человек вообще может называть себя хомячком?» Они — могут, более того, им не стыдно выходить против власти в костюмах хомяков, а лидеру оппозиции, к персоне которого я еще вернусь, — в окружении этих хомяков фотографироваться. Своей иконой они выбрали омерзительных Pussy Riot, чье «деяние» не имеет никакого отношения ни к творчеству, ни к протесту — только к откровенному скотству. И — куда ж без него — к креативу.

Уже по итогам первых «болотных» сборищ можно было с уверенностью говорить, что именно безудержный «креатив» похоронил идею протеста в России. На фоне умопомешательства, демонстрируемого «креативненькими», Путин волей-неволей стал единственным гарантом рассудка. Карнавал, который устроила оппозиция вместо заявленной борьбы (именно потому, что в сердце этой борьбы был помещен тот самый «креатифф»), достоин только одного — быть высмеянным. Чем и занялся Путин в своем известном комментарии про презервативы и «борьбу со СПИДом».

Умные люди массово отворачивались от оппозиции, которая открыто противопоставила себя любому проявлению разумной, деятельной мысли. И были правы: протестуя против чего бы то ни было, не нужно превращаться в клоуна. У клоуна задача — развлекать народ, а не вести его за собой. А если ты этот народ еще и ненавидишь, то развлекать остается только самого себя. Это и есть в двух словах то, чем занимаются лучшие умы креативного класса, полагая, что именно такая деятельность называется политикой.

Креативный класс и журналистика

Если не самая большая количественно, то уж точно самая громкая и по аналогии с клопами «вонючая» часть креативного класса занимается журналистикой или, как и в случае с политикой, — полагает, что занимается ей. Правда, здесь уже задумаешься, прежде чем произнести «лучшие умы».

Я глубоко убежден, что журналистика как профессия испытывает глубокий кризис. Собственно, этим утверждением я не открываю Америки: оно высказывается сегодня многими, аргументированно, последовательно, а главное — профессионально обосновывается. Я же хочу остановиться только на двух аспектах.

Первый — это доступный любому офисному работнику новостной агрегатор «Яндекс. Новости», на который, минуя Facebook и информагентства, заходят люди, не имеющие отношения к СМИ, чтобы узнать текущую повестку дня. «Яндекс. Новости» устроены таким образом, что информация попадает в топ (то есть на главную страницу Яндекса) в том случае, если она публикуется информационными пролетариями в просторных ньюсрумах со скоростью, не позволяющей даже осмыслить содержание самого текста, не то что проверить его на фактические ошибки — о грамматических я уж молчу, они давно норма. Речь об элементарном соответствии текста действительности — то есть с некоторых пор (не берусь говорить точно, но замечать подобное лично я начал около двух лет назад) стало совершенно неважно, произошло событие на самом деле или нет.

Принцип стихийных публикаций, обеспечивающий возможность прицепиться мидией-прилипалой к гигантскому кораблю агрегатора, который, собственно, и удерживает на плаву самих информационных пролетариев, устроен так. Появляется срочное сообщение: «Случилась некая фигня». Все существующие СМИ и опоздавшие агентства, соревнуясь друг с другом в секундах, чтобы занять строчку в агрегаторе повыше, спешно перепечатывают: «Некая фигня случилась», «Произошла такая-то фигня». Спустя час (два, три часа, сутки) появляется срочное же опровержение: «На самом деле фигни не было», и мидии-прилипалы срочно лезут в админки и бешено стучат по клавиатурам: «Никакой фигни не происходило», «Нам натрындели», «Вас обманули». Действительно, зачем тратить драгоценное время на подтверждение информации, если потом ее можно запросто опровергнуть? Вот и читаем опровержения каждый день: да ладно, ребят, ну оказалось, что все не так, да не парьтесь. Вот только первые вспомнившиеся примеры: матч звезд УЕФА (который и не планировался), Порошенко предложил Путину забрать Донбасс (вряд ли нуждается в пояснении), корейского министра расстреляли из зенитки (вообще молчу). Вот вторые: дилеры опровергли запрет на продажи подержанных авто с рук, СКР опроверг информацию об отказе от иска к Евгении Васильевой. Новости, начинающиеся словом «опроверг», скоро будут составлять половину информационного потока, а топ-5 новостей Яндекса вполне рискует через пару лет превратиться в топ-5 опровержений.

Второй аспект важен как сам по себе, так и тем, что отчасти объясняет, почему стал возможен первый. Однажды я затронул его в одном из своих старых текстов. «Целые редакции журналов ничего не делают, а только ищут, с чего бы поржать», — писал я. И ошибался: фраза «ничего не делают» была лишней. Ржать целыми днями для многих и есть дело, работа. Это стиль жизни. Это требование к соискателю. Это, в конце концов, призвание. Существуют и целые ресурсы, посвященные самым отвратительным новостям со всей России. Что и говорить, тот же «Лайф.ру» — уже классика, профессионалы поиска всякой дряни по всему свету. Либеральные СМИ также очень жалуют подобные разделы: это доказывает их любимую теорию о быдле и сверхэлите, а также дает возможность приличным и рукопожатным людям подивиться ужасам «этой страны». Всем была хороша интеллектуальная «Русская жизнь» — первая, еще печатная, — но даже там присутствовала характерная рубрика «Анекдоты», полная историй о сельских матерях, топящих в чанах новорожденных детей.

Если, например, в 1990-х журналистика в общественном сознании была прочно связана с «чернухой», а журналисты, соответственно, только и делали, что копались в грязном белье и выискивали ужасы (по представлению обывателя), то журналисты 2010-х — это те, кто все подвергает осмеянию. «Ржака» воспринимается основной составляющей журналистской (редакторской) работы, а безудержное, граничащее с безумием чувство юмора — чуть ли не главным мерилом профпригодности. В соцсетях страницы таких профессионалов ежечасно обновляются новыми ссылками на «ржаки», собственными наблюдениями-«ржаками», под которыми незамедлительно начинают упражняться в остроумии профессионалы-френды с абсолютно идентичными «ржако»-аккаунтами.

Главный источник ржаки — это какое-либо событие, как правило, произошедшее в провинции, главный объект — это, конечно же, бестолковый простой народ, ее населяющий. Популярный «Омич против томича» (своеобразный виртуальный турнир мерзостей, проводимый между соответствующими городами, — откуда придет больше дряни), описание скудных развлечений сельской молодежи, конкурсы от компаний-производителей популярных у небогатых слоев населения продуктов («Роллтон»), в которых принимают участие обыватели, фото русских свадеб и застолий — все сгодится для знатной «ржаки». Популярное ныне в креативной среде дурацкое словообразование «мы про...» позволяет описать тенденцию коротко и емко: современная журналистика — это про ржаку.

«Москвич украл из храма Покрова Богородицы в Покровском-Стрешнево медальон с мощами святых Петра и Павла, чтобы исцелить ими жену», — смеется в Facebook Павел Пряников. Издание «Лента», пригласившее его на работу, в «золотые» свои времена куражилось над обывателем в видеопроекте «Lenta.doc». Так, для репортажа с фестиваля «Нашествие» из трехсот (или сколько там было) тысяч посетителей они выбрали троих ушлепков (действительно забавных, но безобидных) и, мастерски смонтировав ролик, выставили их объектами презрения.

Но хуже другое. Иногда журналист в ситуации острой нехватки «ржаки» начинает выносить в открытый доступ на суд френдов и подписчиков личную переписку. Кандидаты присылают резюме редактору — скорее ржать. Написал журналист текст, не подходящий редакции, — недостаточно просто отклонить его, указав на ошибки. Нужно высмеять публично. Кстати, подобные редакторы ответственны и за появление целой категории журналистов, полагающих, что если ржать не над чем, то и писать незачем: темы нет.

С некоторых пор очевидно, что в современной России есть настоящая взрослая журналистика (надеюсь, что мой текст никак не задевает профессионалов — военкоров, рискующих жизнью на Донбассе, например), а есть дети, играющие в редакционных работников.

О том, как зарождалось мировоззрение, определяющее сегодняшнюю журналистику, пишет Сергей Чупринин в книге «Критика — это критики. Версия 2.0»: «Да что вы, дяденьки-тетеньки <… > зачем уж так серьезно ко всему относиться? <… > Увлекательная и азартная игра в политику, веселая игра в культуру, игра во взрослую жизнь, где только все прикидываются взрослыми, а покажи палец — расхохочешься». Чупринин пишет о «Коммерсанте» начала 1990-х, пишет без осуждения, с пониманием. Вот только серьезным и умным людям совершенно незачем перенимать повадки детей.

К сожалению, подвержены всему вышеописанному не только малоизвестные труженики московских редакций, но и весьма уважаемые персоны вроде одного главного редактора патриотического ресурса, которую всегда интересно читать, за исключением тех случаев, когда она постит очередное «письмо в редакцию» с сопроводительным насмешливым комментарием, или известного писателя (а по совместительству редактора и много кого еще), не стесняющегося выкладывать в соцсети рассказ о том, что «прислал один автор для журнала». Не стану называть их имена.

Как-то глупо объяснять взрослым людям, что существует тайна переписки: она остается личной в любом случае, ведь письмо написано вам, резюме адресовано вам, текст отправлен вам, причем не именно вам как человеку, а вам как представителю издания, то есть изданию в лице вас.

Современным журналистам, колумнистам, редакторам — плоти от плоти креативного класса — пора переставать считать себя «королями мира». Тем более мира, королями которого они могли бы себя считать, больше нет.

Война, как поет Скляр, на пороге, огромные тектонические плиты истории сдвигаются со своих мест, требуя осмысления, время ускоряет свой бег, требуя действий, люди, судьбы — все валится в водоворот разверзающегося ада, а вы все ржете над тем, как семейная пара отправила свою фоточку на конкурс фирмы «Роллтон» — глупые людишки «сделали ваш день». Смех, да и только.

Креативный класс в городской среде

Существует точка зрения, что креатив — это когда нет денег на стиль. Иными словами, все эти бесконечные хенд-мейды, антикафе, коворкинг-центры и кластеры создаются потому, что нет возможности нормально отдохнуть и нет желания нормально работать. Так это или нет — вопрос спорный, хотя на уровне рядовых «креаклов» и кандидатов в «креаклы» это вполне вероятно. Порой «креативные вещи» оцениваются самими «креативщиками» в такие суммы, что быть стильным в классическом понимании, кажется, проще. В любом случае, хотя и вкусы, и запросы этой публики странны, это вопрос их выбора. Но проблема в том, что представления «креативщиков» о прекрасном агрессивно навязываются и остальным группам населения.

За приобщение молодежи к креативному классу отвечают несколько СМИ — «Кольта», «Слон» и «Афиша», а также ряд мелких изданий, созданных по образу и подобию. У них большая аудитория, которой они успешно впаривают как образец утонченного вкуса настолько ужасающую и однообразную музыку, что волосы встают дыбом (справедливости ради стоит отметить, что встречаются и достойные примеры, но значительно реже).

С бесконечными, опять-таки однотипными сериалами, которые так любят «креаклы», можно смириться, образ жизни и отдыха, который они продвигают на страницах своих изданий, вызывает интерес, правда, только со стороны — интерес наблюдателя.

Однако совершенно непонятно, на каких основаниях креативным классом захвачено городское пространство — и почему именно он занимается оформлением тех же городских парков, хотя гуляют в них все и далеко не всем по душе то безобразие, в которое превратили поначалу парк Горького, а теперь вот, похоже, отыгрались на ВДНХ.

Да, парк ВДНХ возродили, вдохнули в него вторую жизнь, отреставрировали или просто покрасили павильоны, но и опошлить в своем креативном стиле тоже не забыли. Вместо возрождения великолепных старых ресторанов наспех сколачиваются временные кафешки-антикафешки, где тесно, дорого, в меню одна-две позиции, но креативно. Территория парка наполняется какими-то синими черепахами, разноцветными гусями, невнятными деревянными конструкциями, «пиксельными человечками», которые на фоне величественной, строившейся на века грандиозной выставки смотрятся просто омерзительно.

Вот как пишет об этом Маринэ Восканян: «…сделали ставку на превращение в cool cities — то есть на создание городской инфраструктуры, привлекательной для креативного класса. Эта инфраструктура включает в себя офисы, клубы и кафе, расположенные в переделанных исторических зданиях, дизайнерские рестораны, множество псевдодемократичных элементов — велосипедные дорожки, размещение на улицах и в парках арт-объектов современного искусства и другие детали».

Все это поощряется властями Москвы, на арт-объекты выделяются гранты, которые немедленно осваиваются и реализуются вот в таких вот синих черепахах и гусях. Надежда на одно — страсть креативного класса к временным конструкциям вполне может символизировать временность самого этого класса. Временно, впрочем, все. И, может быть, даже хорошо, что все эти конструкции ненадежны и недолговечны — когда-нибудь убирать будет проще.

Предпочтения креативного класса в искусстве, как, наверное, знают все, — это разнообразные инсталляции и перформансы. Стоит отметить, что я не отождествляю все современное искусство с креативным классом и не выступаю с резким его неприятием. В креативном классе ведь страшно не то, что он креативный, а то, какое применение находит креатив и какой он приобретает заряд, а это почти всегда заряд отрицания, протеста, то есть фактически — антиобщественный заряд.

Для примера посмотрим, что же предлагает креативный класс на праздники населению. Случайно ознакомился с программой мероприятий, запланированных на 1 Мая в московском парке «Сокольники». Организаторы, похоже, избегают слова «труд» как огня, а если упоминают его, то лишь как в названии вечернего шоу: «День труда в другом контексте». Несмотря на неполитический характер праздника, подчеркивают организаторы, у него будут свои лозунги: «Клерки — не мы! Мы — творцы!», «Труд без творчества в лес не убежит!» и прочие, подобные им. Таким образом, даже в увеселительных мероприятиях, ориентированных, как и положено в народный праздник, на всех, изначально заложено противопоставление одних другим, неприятие чьей-то деятельности.

Запланирован и «митинг против бытового хамства». Идея замечательная, но как понимают хамство в сегодняшнем обществе? Если простой продавец на кассе не так ответит креативной покупательнице в норковой шубе — это хамство, а вот если она ему — это всего лишь «жалоба на некачественный сервис».

Хамство для «креакла» вообще ключевое понятие во взаимоотношениях с остальным, некреативным миром. При этом данное качество, помноженное на заносчивость, вообще свойственно креативному классу больше, чем какому-либо другому.

Феномен успеха Навального, завладевшего умами и сердцами «креаклов», лежит совсем не в области политики, а именно здесь: он «такой же». Показателен случай локального конфликта креативного политика с одним из журналистов (либеральных, кстати, то есть Навальный не сдерживается даже «в кругу друзей»).

Но то, что Навальный, как мне кажется, очень похож на базарного хама, никогда не отталкивало его аудиторию, потому что она в большинстве своем из подобных граждан и состоит. Повторюсь, речь Навального и стилистически, и содержательно вполне естественна для той прослойки общества, на которую он опирается. Если мы послушаем речи других креа-политиков, фирменный стиль которых — хамство (при этом перемежаемое обвинениями в хамстве в адрес оппонента), то легко убедимся, что Навальный — один из самых сдержанных и вежливых. Каков поп, таков и приход, говорят в народе, но в данном случае ситуация скорее обратная.

Чего у «креативщиков» не отнять — так это жизненной активности, а вернее гиперактивности. И эта активность проявляется в любой среде, где они оказываются, зачастую становясь для этой среды разрушительной. Переизбыток энергии тратится на то, чтобы привить остальным свое представление и о вкусе, и о сложности, и о правильном применении и выражении интеллекта.

Мне категорически не нравятся их рассуждения о вещах, в которых они мало смыслят, не нравится засилье всего этого «хенд-мейда», не нравятся концепции образа жизни, отдыха, музыкальные пристрастия, навязываемые ими, не нравится подмена творчества «креативом». И главное — мне не нравится их активное противопоставление себя всему остальному. Но благодаря своей кипучей энергии они вытесняют все, что мне дорого и приятно, но что не столь энергично, и заполняют все вокруг собой и своими синими черепахами.

Креативный класс и свобода

Однажды мне довелось спорить с яростным «белоленточником» в Сети: увидев мою ссылку на Михаила Леонтьева (а я в те дни еще сидел в Facebook, по наивности считая его чем-то вроде Дома знаний), он принялся писать мне в личку оскорбления в духе «православная путинская шлюха», перемежаемые угрозами выселить из снимаемой мной комнаты в тот же вечер — деятель был знаком с хозяевами квартиры.

«Я свободный человек, у меня масса технических и творческих достижений, — писал мне мыслитель. — А ты жалкий путинский раб».

Я смотрел на его фотографию и все пытался вспомнить, где и когда я мог видеть этого человека. Пока наконец не вспомнил: я видел его однажды днем в компании хозяина квартиры, безработного и сильно пьющего музыканта, жившего на средства жены-редактора. Продумав план «как достать на бутылку», они направлялись домой, пока жена была на работе, в надежде найти и выкрасть отложенные ей на что-то деньги. И, надо сказать, вечерний скандал убедил меня в том, что затея увенчалась успехом. Вспомнив, я стал раздумывать: к какому виду достижений это можно отнести — чисто техническому или все-таки творческому?

А спустя некоторое время я понял, что отношения «креативных» с государством похожи на эту историю с деньгами жены. Пока оно существует, те преспокойно пользуются его благами и против него же вопиют. Но если вдруг не станет этого государства, они просто пропадут в темном лесу анархии, как заблудившиеся дети.

* * *

Главные враги «креакла» — менеджер и рабочий, это объекты самых злостных насмешек. Первый может зарабатывать сколь угодно денег, но быть «лохом по жизни», второй много денег заработать не может и в дополнение к другим признакам «лоховства» лох еще и поэтому. Нельзя оскорбить «креакла» страшнее, чем назвав его обывателем. При этом сами представители креакласса не только не лишены буржуазности, но и порой насквозь буржуазны. Об этом говорит их самоидентификация как Бобо (bohemian bourgeois, после выхода соответствующей книги «Бобо в раю» Дэвида Брукса).

Я убедился в этом, запомнив характерный случай, произошедший однажды со мной. После закрытого концерта одного малоизвестного музыканта я познакомился с парой хипстеров и отправился к ним в гости, где мы, в общем, неплохо проводили время, но на определенном этапе между нами возникло непонимание. Во-первых, я совершенно не интересовался видеоиграми. Во-вторых, я не поразился дороговизне и эксклюзивности велосипеда, что по-настоящему обидело хозяев дома (а точнее, съемной квартиры). Ну а третий момент так и вовсе чудесен: хвастаясь спальней с балдахином, они практически хором произнесли, вспомнив музыканта (оказывается, их давнего знакомого): «У него-то такой никогда не будет». По части тонкости восприятия творчества мне было глупо дальше соревноваться.

* * *

«Креативный класс» очень любит деньги — уж точно не меньше, чем чиновники и «воры», которых они обличают. Разница лишь в применении этих денежных средств, как говорят сейчас — в освоении. Та же Васильева, поэтесса и по совместительству женщина Сердюкова, раздражает весь креативный класс своей пошлостью, стилистическим несовпадением, но отнюдь не материальным положением и происхождением ее богатств. В известном клипе она предстает как обычная русская женщина, дорвавшаяся до счастья, не боящаяся быть смешной и счастливой.

«Креаклы» хотели бы видеть себя в других клипах, благо в режиссерах среди них недостатка нет. Дело за малым — найти финансирование. А если свергнуть «преступную власть», разогнать «кровавый режим», «спасти страну» — вот тогда… А что, вариант!

При этом проблемы нищего народа не интересуют «креаклов», их волнует, что клип не снять, как Васильева, да чтобы смотрели все — и завидовали.

 

* * *

Чтобы не выглядеть простым человеком, обывателем, «креакл» готов на все — если не сделать самому, так поддержать, расшарить, репостнуть, лайкнуть. Вспомним акцию некоего Петра Павленского с мнимым прибиванием мошонки к брусчатке Красной площади (сам Павленский в свою очередь поддерживает любую мерзость, например нижегородца Москвина, коллекционировавшего у себя дома трупы девушек, наряженных в кукольные одежды. Интересно, что и кого поддерживал Москвин?) — так вот, эта акция всего лишь часть игры под названием «война с кровавым режимом».

Потому что акция эта вовсе не антиправительственная, а прежде всего антинародная (это следует из текста заявления Павленского: «метафора апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества»). При этом сам по себе шаг, конечно, требует определенной смелости: что-то ведь должен человек в себе пересилить, преодолеть, решив сидеть голым на Красной площади с «прибитой» мошонкой. Мы видим, как напряжены все его мускулы, как он сосредоточен (как будто картину рисует!). Безусловно, на такое — как ни оценивай саму задумку — нужно решиться.

Но те, кто восхищаются этим шагом, почему же не восхищаются обыденной смелостью шахтера, отправляющегося в забой, каждый раз не зная, вернется ли он живым? Почему не восхищаются матерью, работающей в ночную смену и затем еще на двух работах днем, чтобы прокормить ребенка? Скорее всего, потому что скучно.

Но почему все свои усилия человек, прибивающий собственные гениталии, направляет именно против этих людей, за что именно их он так ненавидит? А главный вопрос: какое имеет право? Говоря их же протестным языком: что делает его странную выходку легитимной?

Но вот для креа-СМИ такого вопроса не существует, как не существует и самого народа. Потому что есть более важные вещи: есть переписки на страницах изданий под прикрытием великих и модных брендов, а народ — это скучно, неинтересно, это не like, не share и не crosspost. Это «темное быдло», «путинский электорат».

Поэтому наши прекрасные креативные мыслители всегда будут писать о тех, кто что-то прибивает к брусчатке Красной площади, и при этом будут — кто бы что ни говорил — их соучастниками, вдохновляясь ими и вдохновляя их. И чем больше будет чего-то и где-то прибито, тем больше и с большим остервенением станут писать.

Пусть в Новодвинске Архангельской области, где умирает градообразующее предприятие и людям вскоре в буквальном смысле (в отличие от Павленского) будет некуда деть себя, или в башкирской Агидели, где на самые грязные и низкооплачиваемые вакансии конкурс 25 человек на место, — пусть-ка там народ подивится, как смелые столичные художники борются с проклятой диктатурой.

* * *

Удивительной чертой «креаклов» является трепетное отношение к 1990-м годам, романтизация артефактов, образов и типажей того времени. На первый взгляд, это странно: ведь правили бал в 90-х суровые и дикие люди окраин, завидев которых даже на светлой улице днем «креакл» быстренько перебежит на другую сторону. Но стоит вспомнить, что эти самые люди окраин — вовсе не рабочие и не служащие и не прочие законопослушные (то есть, по мнению «креаклов», быдло) граждане, а отмороженные на всю голову бандиты, жившие одним днем.

90-е годы в понимании «креаклов» (как и отморозков) — это время, когда «можно было все». И потому чиновники и бизнесмены, наворовавшие у обнищавшего народа капиталы в первые годы «демократической России», вызывают у «креаклов» восхищение (всего добились сами в условиях свободы; вот что рассказывает Шендерович о своем знакомом олигархе: «В итоге он вошел во владение химическим комбинатом, который немедленно разорил, продал, вывел 20 миллионов в офшор и разбогател, о чем и рассказывал мне в очень неплохих жилищных условиях»). И потому так ненавистны им чиновники сегодняшние (наживаются в условиях тотального подавления и кровавых репрессий). Хотя явления, если вдуматься, одного отвратительного порядка.

Культурные центры и галереи спешат откликнуться на новый запрос «мыслящей прослойки». Так, экспозиционно-мемориальный отдел Музея современной истории России на Делегатской предлагает театрализованное представление: 90-е здесь представлены сценой покупки «выродковой» шапки на вещевом рынке и инсценировкой популярных анекдотов про «новых русских».

«Как я люблю 90-е, — шепчет один студент другому. — Конечно, мы были бы там лишними, но… Какое же было время!»

Это мероприятие так называемой «Ночи музеев» — популярной в последние годы акции свободного доступа к культурным центрам. Люди с повышенной неполживостью традиционно собираются в этот день в общественном центре имени Сахарова. Экспозиция «Путь ГУЛАГа» бережно хранит для нового поколения предметы того времени — бытовую утварь заключенных, лагерные заметки, таблички с надписью «Выхода нет»; и все это в сопровождении хронологии протестного движения в СССР вплоть до последней даты — «Развал Советского Союза». Публика, склонная считать нынешнее время логическим продолжением этого репрессивного маршрута, собирается в сквере неподалеку послушать современных музыкантов, выражающих протестную позицию: «Вокруг все так необычно, / Год за годом, мода за модой. / Но нас не возьмут с поличным, / Им не расшифровать наших кодов». Зрители вяло аплодируют.

Креативный класс и Украина

Украинский кризис послужил новым витком к пониманию явления с названием «креативный класс»: до событий на Майдане оно представлялось кому-то забавной, кому-то непонятной, кому-то органичной и даже вполне симпатичной частью современной действительности. Но выяснилось, что «креакл» не так уж безвреден и безопасен.

Еще задолго до провозглашения в соседней стране новой власти «Лента.ру» — наиболее агрессивное издание того времени — уже вовсю пиарила «Правый сектор» и крымских проукраинцев.

«В российских СМИ есть внешняя цензура — по звонку, а есть внутренняя — не писать о чем-то, чтобы друзья не обиделись», — сообщает теперь госпожа Тимченко, бывший главный редактор «Ленты», ныне руководитель нового креа-проекта «Медуза». Согласиться с ней сложно: внутренняя цензура в «Ленте» не позволяла сказать слова плохого про Pussy Riot, Навального или Ходорковского… Когда «Ленту» прикрыли, «креаклы» завопили: закрыли свободную журналистику, душат «все интересное».

Вот только непонятно, почему это «интересное» — культура, книги, фестивали, кинообзоры, «городская среда» и проч. — отныне стало подаваться исключительно в комплекте с жесткой антироссийской позицией.

Это новый знак «креаклов» и их новая тактика: «культурной приманкой» увлекают думающих, но незрелых людей — преимущественно совсем молодых. Если редакция вытаскивает на свет божий какого-нибудь художника, музыканта — то обязательно с заголовком, что «в Крыму после аннексии все передохнут».

Как будто с художником о чем-то другом нельзя поговорить или нельзя найти другого художника, который говорит о другом. Любой, даже самый безобидный, на первый взгляд, текст содержит хоть маленький, но обязательный оппозиционный заряд. Даже тем, кто не хочет высказываться о «кровавом режиме», раз десять зададут один и тот же вопрос в разных вариациях, пока он наконец не выдавит из себя что-нибудь подходящее.

Украинские события более не позволяют относиться к креативному классу с позиции стороннего наблюдателя, потому что изменилась реальность. И в этой реальности стало необходимо определиться.

Нынешний креативный класс — это не просто «умники» или хипстеры, это боевое движение, занявшее определенную сторону. Да, среди этого класса фактически нет убийц. Ресторатор и оппозиционер Кабанов, расчленивший в Москве интеллигентную жену, — исключение: он отчитался Злу за креативный класс, но все-таки не стал трендом. Кстати, забавно, как отреагировали креа-редакторы двух телевизионных каналов на это убийство: они натурально подрались за право эксклюзивного эфира с отцом Кабанова. Новость об этом была подана и воспринята, разумеется, в однозначно юмористическом ключе, как и все у «креаклов», не знающих, что любое убийство — человеческая трагедия в первую очередь, а уже потом только «ржака».

Но это было еще в мирное время. Нынешний «креакл» не ржет над убийствами, он однозначно их поддерживает.

Российские «креаклы», которые сейчас, в конце 2015 года, продолжают писать про «внутренние дела Украины», кому-то кажутся безумцами, кому-то предателями. На самом деле это просто люди с другой ценностной системой координат, и упрекать их в предательстве бессмысленно: они даже не поймут, что это такое. В их системе координат человеческая жизнь не является ценностью, а ценностью является только собственность. Украина в данной матрице является неодушевленной территорией, которая кому-то принадлежит. Покушение на чужую жизнь для этих людей вполне естественно, но покушение на частную собственность — преступление. Воспринимая Украину как некий пирог, от которого злобный Путин хочет отрезать кусочек, они злобно шипят: «Не трож-ж-жь», и пусть на месте Украины будет хоть воронка глубиной до самого земного ядра — неважно, главное — она будет «единой» и независимой.

Казалось бы, события вроде произошедших второго мая в Одессе и девятого в Мариуполе или речи херсонского мэра должны наконец «одушевить» Украину для них, но нет! «Мой друг повесился у вас на глазах, а все вы остались такими же», — пел Летов.

«Креаклы» продолжают писать о рабской психологии как заведенные. «Ты раб, ты раб», — повторяют они каждому, кто скажет слово в защиту людей в Донецке, Краматорске, Славянске. И потому они ничуть не менее опасны, чем упомянутый «Правый сектор». Они ведут свою войну — так называемых «свободных» (их самих) против быдла, против народа.

Они клеймят рабами людей, зажатых в осажденном городе, стоящих до последнего, а сами для своей свободы ничего не сделали, кроме креативных кричалок на своих митингах: покривляться перед ментом, сфоткаться с водометом — это же так прикольно. Их борьба — за какие-то блага для себя, за «власть как сервис», как сформулировал в прошлом году их тогдашний кумир. А осажденные борются — за право жить. Интересно, поймут ли они когда-нибудь разницу?

Теперь, после всего случившегося, мы можем увидеть, как воплощаются споры о быдле и «свободных» на практике. Мы видим это на Украине. Мы видим, что эти «свободные» не остановятся ни перед чем, и именно так они видят свою свободу. Чтобы кто-то мог ездить в Европу и сидеть в дорогих ресторанах, другие должны сгореть в осажденном здании. Поэтому я считаю, что каждый, кто пишет о победившей свободе на Украине, об «овощах», о «ватниках», — убийца.

Да они и сами не скрывают этого, призывая убивать. Крови им надо, «свободным», они жаждут крови! Я категоричен к креативному классу, но иначе теперь не получается.

Ведь по той же украинской модели все может развиваться и здесь. Хотя сейчас, конечно, ничто этого не предвещает.

Сегодня стало очевидно, что между нашими «креаклами» и идейными нацистами нет никакой разницы. И те и другие делят окружающих на сверхлюдей и недолюдей. И те и другие хотят крови. И те и другие глухи к страданиям людей, к мольбам, к чужому горю.

Я до сих пор не посмотрел то видео — со смертельно раненной женщиной, которая что-то говорит в камеру возле Луганской администрации. Уж не знаю что. Но видел ее взгляд на скриншоте, растиражированном СМИ, блогерами и простыми пользователями соцсетей. Она похожа на многих женщин — на тысячи простых женщин России и Украины.

И я знаю, что рядом со мной есть люди, которые одобряют ее убийство. Я думаю, что они могут одобрить и убийство любого из нас. Я читал их комментарии — на самом деле они мирные люди, в «реале» — вне Интернета — у них наверняка есть друзья, они любят модные одежды, у них красивые молодые девочки (ну или мальчики). Может быть, любят клубы, может быть, спорт, может быть, книги — обычные люди, живущие обычной жизнью.

Мне было бы интересно посмотреть, как они выглядят. Подросток, живущий на деньги родителей, эпатажный художник лет сорока в цветных кедах, дамочка — владелица салона красоты, загорелая девушка со стройной фигурой, бородатый айтишник, поэт, предприниматель, поборник здорового образа жизни... Я много смотрел аккаунтов этих «свободных», с жовто-блакитним прапором вместо аватара.

Мы можем мило улыбаться им, пропуская их в очереди, прося передать за проезд в маршрутке, здороваясь в подъезде — совершенно не предполагая, что это вот именно они пишут про «самок колорадов».

В России может когда-нибудь случиться то же самое, что на Украине, и главный фактор, позволяющий быть в этом уверенным, — наличие этого самого креативного класса.

Ненависть копится в воздухе, как газ, наполняет сердца и души людей. Не хватает только искры. На Украине триггером ненависти стал Майдан, он дал сигнал: снимайте маски, теперь можно все.

Как это будет у нас? Как скоро настанет время, когда ненависть выйдет из берегов Интернета? Когда враги признаются друг другу, что они враги, сняв маски улыбчивых коллег и прохожих?

Крымские, киевские, донбасские, одесские события продемонстрировали еще одну важную черту креативного класса, без которой невозможно его понимание, — это бессердечие. Вернее, правильно будет сказать: избирательное сочувствие. Сочувствовать «креаклы» способны только одному горю — попранию свободы, но только в том значении, в котором они ее понимают.

Но они не способны сочувствовать простому человеческому несчастью, если только оно не является иллюстрацией их идей и его невозможно использовать как доказательство собственной правоты. А может, их вечное «жизнь как ржака» просто мешает им понимать боль? И эта черта как раз не является протестом, они не стремятся кого-то ей ошеломить или эпатировать (что в иных ситуациях обожают) просто люди вот так устроены. Они, разумеется, могут посочувствовать человеку, просто далеко не каждого они готовы человеком признать. И здесь необходимо отметить еще одну черту «креативщиков», одну из самых главных: они искренни. Настолько, что это ужасает.

Но я, как человек совершенно некреативный, хочу спросить: разве избирательное сочувствие не есть бессердечие?

Креативный класс и литература

В конце 2014 года сразу в нескольких изданиях появилась идея подвести литературные итоги, задав влиятельным в этой области искусства людям традиционные вопросы. Таких текстов довольно много, но самый известный появился на либеральном рупоре «Кольта», еще один размещен в журнале «Лиterraтура», где печатают и меня.

Во втором случае ситуация лучше — в журнале традиционно дают площадку разным авторам, но и там некоторые ответы вызывают оторопь. Предлагаю посмотреть, чем запомнился (по версии этих двух изданий) ушедший год людям, определяющим литературный процесс: «…Премии — особенно такие статусные, каковой заявляет себя “Большая книга”, — во всем мире имеют столь мощную политическую составляющую, что награждаются не только и не столько произведения, сколько авторы… премия “Обители” — это премия Прилепину… <…> Одаренность Прилепина совершенно созвучна пафосу теперешней власти, а его литературный стиль совпадает с ее теперешней надрывно-квасной тональностью. И это какое же странное искажение зрения надо иметь, чтобы не видеть, как идеально гладко главная книжная премия этого года ложится в его хронологию…»; «Победа публициста Прилепина над здравым смыслом»; «…Большим потрясением… стала подпись филолога Дмитрия Бака под письмом министра Мединского (письмо от имени деятелей культуры авансом оправдывало все будущие действия Путина на территории Украины). Режет слух не только нечуткость профессионального историка литературы к подобному жесту: не менее оскорбительным кажется мне подписание любых верноподданнических писем с указанием должности, которую занимает подписант. В данном случае вопрос о буквальном разделении ответственности за этот шаг встает перед каждым, кто, пусть даже на полчаса, заходит в любое из зданий музейного холдинга, который возглавляет Дмитрий Бак»; «…Российские охранительные издания… сделали ставку на чудовищную примитивизацию мысли, массовая литература отреагировала незамедлительно»; «…Меня, бесспорно, печалит присуждение премии “Большая книга” З. Прилепину — мрачный знак…»; «…Прилепин и Шаргунов — косноязычные чоткие пацаны, которых столичная интеллигенция, пестуя свой комплекс неполноценности перед сермяжным, посконным и домотканым, сперва назначила в писатели земли Русской, а теперь, глядя на свершения оных големов на общественно-политической ниве, сокрушается и посыпает голову пеплом»; «…До тех переполненных залов, которые собирали в декабре 2014-го вечера украинской поэзии в очищенных от прокремлевских бандформирований районах Донбасса, русской поэзии, увы, еще далеко»; «…Мы прощаемся с годом дурной, опереточной литературности, торжествующей на просторах “ДНР”…»; «Вообще смысл сегодня производится не в России».

Какое соревнование в демонстрации лояльности «единой Украине», прославлении Майдана и бурлящей ненависти к условной ДНР! И это при полном нежелании понимать, что если бы во многом подобные им креативные деятели не повеселились от души в центре Киева, так и никакой бы ДНР и близко не было. Однако не это сейчас главное.

Итак, литературные итоги года. Именно литературные. И подводит их креативно-либеральный литературный «цвет нации». Уничтожение Прилепина (который меньше всего нуждается в моей защите, но важен как иллюстрация) и презрение к патриотам — вот, собственно, все литературные итоги.

Я не собираюсь утрировать и утверждать, что у аполитичного писателя сегодня нет шансов добиться чего-либо в литературе. Но симпатия к Майдану будет, как пишут в резюме, существенным плюсом, тогда как открытая поддержка Новороссии для писателя, особенно малоизвестного, — огромным минусом. Не будь тот же Прилепин уже состоявшимся автором (или големом, по версии почтенных господ) к настоящему времени, дали бы ему состояться сейчас? Большой вопрос.

Креативная окололитература выделяет отношение автора к событиям на Донбассе в отдельный критерий качества его текстов и личности. Как мы видим на примере Прилепина, этот критерий определяющий. Так и представляется чудесная картина, как господа приветствуют друг друга. «Слава Украине!» — рапортует автор. «Героям слава!», — ответствует критик, издатель, редактор правильного журнала.

Поскольку демоны, выпущенные на Майдане, уже никогда не уберутся вон самостоятельно, это значит, что нам предстоит жить и умирать в атмосфере ненависти «совестливых и порядочных людей» ко всякому быдлу, а литератору, имеющему репутацию «крымнашиста», придется туго. Что в этой ситуации делать? Не предавать жизненных идеалов и помнить о некоторых особенностях литературы.

Во-первых, она является одним из многих человеческих занятий наряду с другими, во многом более достойными. Во-вторых, литература и окололитературный мир — не одно и то же. Литература говорит с Вечностью, а все, что происходит вокруг нее, в лучшем случае посредничает в этом разговоре, в худшем — препятствует, создавая эффект испорченного телефона. Говорить от имени Вечности может любой, но именно она выносит финальный вердикт и все расставляет по своим местам. Это единственное, что важно.

А в Вечности найдется место и представителям обоих лагерей, и тем, кто «над схваткой». Вот именно эти итоги и будут действительно литературными — в отличие от тех, что подводятся сегодняшним креативным классом.

Писатель — это не только талант. Писатель — это человек, у которого рабочий инструмент — сердце. И те представители армии «креаклов» в литсообществе, что превращают литературный процесс в демонстрацию лояльности киевскому режиму (здесь можно вспомнить, например, последнее вручение «Русской (вдумайтесь!) премии»), кажутся мне оглохшими на все сердце. Что не отменяет, конечно, таланта, но таланта в виде сухого порошка, который нечем растворить.

Сейчас популярна точка зрения, что какой-то общей литературы нет, есть несколько несообщающихся сосудов-литератур, и в какой-то мере справедливо, что в каждой из них появляются свои награды, которые будут обязательно доставаться и романам о дроблении России на множество мелких государств (отмечу отдельно, что я с почтением отношусь к личности Владимира Сорокина и мне нравится многое из его творчества, но в современной ситуации очевидно, что его последняя книга используется как знамя и вовсе не художественные ее заслуги интересуют тех, кто это знамя подхватил). Вскоре все будут подводить как бы «свои» итоги и не лезть в как бы «чужие».

Отчасти это уже так, но стоит подчеркнуть, что определяющими сегодняшний литературный процесс (несмотря на награду Прилепина) являются все-таки либеральные институты и персоналии, все тот же креативный класс.

Бессердечие торжествует в литературе. Страницы в Facebook, подписки и «лайки» — вот, собственно, главные итоги года. Это я писал про 2014-й, то же, похоже, придется говорить и о нынешнем, уходящем годе. Далі буде, как говорят на благословенной украинской земле.

Креативный класс и пустота

«Креаклы» и сами похожи на Украину, боготворимую ими, — тем, что они держатся на отрицании: «мы не…», «свобода от…». Обособленность от России — основа существования украинского государства. Обособленность от быдла (то есть всех остальных) основа существования креативного класса. То есть, по сути, все та же обособленность от России.

Чтобы представить себя в выгодном свете и доказать оправданность своих претензий на избранность, элитарность, креативная машина безостановочно снабжает нас «говнорашкой» излюбленным жанром этой почтенной публики. И действительно, многое в нашей российской (русской) жизни вызывает оторопь и боль. А креативный принтер не останавливается, все печатая и печатая жуткие новости.

И думаешь: конечно, улыбчивый парень с бородкой, в очках, с палками для селфи и для накладных усов, что бы он там ни думал по Украине, куда симпатичнее, чем отморозки, вооруженные ножами, бейсбольными битами, «розочками» и арматурой. А значит, и Россия, создаваемая первыми, гораздо симпатичнее «рашки», населенной вторыми. Но это искусственный выбор, насаждаемый «креаклами», иными словами обман. Ибо, выбирая первое, вы получаете в комплекте такие страшные «бонусы», что захочется ко вторым в гости с теми, может быть, получится договориться.

Настоящие творцы, конечно, не станут принимать участия в создании и постоянном воспроизводстве «говнорашки». Но креативному классу достаточно собственных мощностей. «Творцы нам тут на… не нужны», — говорил персонаж Пелевина Generation П»). Неудивительно, что к креативному классу в своем творчестве так часто обращается именно этот автор и что совершенно не исследованы «креаклы» писателями-реалистами. Все дело в том, что это люди из Пустоты.

Криэйтор Олег Кашин тот самый, который считает, что Донецку «идет быть разрушенным» городом — знает простой рецепт счастья и делится им со всеми нами: оно наступит в стране, когда «уйдут эти». И далее «этих» перечисляет: «с баней и охотой, с серией “Библиотека всемирной литературы”, с водкой с утра, духовностью, гомофобией, церковными орденами, группой “Любэ”, Петром и Февронией, казарменным юмором, ненавистью к Западу, фильмами Гайдая».

Я знаю, что Кашин умный человек. Что дружбу с ним водят многие патриоты. Что он пострадал при таких обстоятельствах, которые в разумном обществе действительно недопустимы, и даже это уточнение — глупо и излишне, но я на всякий случай. Что не любить Кашина — вообще дурной тон…

Но именно Кашин, как никто иной, выражает настроения «креаклов» так точно, что кажется, что им, Кашиным, дышит весь креативный класс и сердце креативного класса бьется в такт строчкам кашинской публицистики и вздрагивает с каждым его твитом (щебетом, в переводе).

Я не люблю Олега Кашина, что поделаешь. Не личность, а те «истины», которые он транслирует. И не люблю весь креативный класс — за те «истины», которые транслирует, среди прочих и лучше прочих, Кашин.

Я люблю баню, которую не посещаю, и охоту, на которой никогда не был, я люблю водку с утра, хотя дожидаюсь вечера, да и вообще предпочитаю вино, я люблю группу «Любэ», которую не слушаю, и духовность — да, ту самую духовность, именно в этом смысле, я тоже люблю. И люблю тех людей, которые все это любят.

А в широком смысле — и здесь я приближаюсь к главному противоречию с «креативной вселенной» — я люблю старый мир. В котором встречал Новый год возле елки с аккуратно завернутым подарком, выходил на балкон зажигать бенгальские огни и вдыхать прекрасный зимний воздух, а после — смотреть треклятую «Иронию судьбы», которую креативный класс так ненавидит. И мне очевидно, что я и есть то, что мешает ему жить и утверждаться, что я и есть то, против чего этот самый креативный класс выступает — семантически, идейно, эстетически, как угодно еще.

Это, в общем, и не стоит объяснять. Это можно чувствовать, и это чувствую, разумеется, не один я. Не самое приятное чувство. Когда тебя ненавидят, чего ж тут приятного? На Украине уже нашли способ, как с такими, как я, разбираться — без лишних, знаете ли, сантиментов. В том числе и за «Иронию судьбы». И за группу «Любэ». И за Петра и Февронию. Российские «креаклы» застыли в восхищенном ожидании.

А я по-прежнему люблю то время, в котором никакого креативного класса попросту нет, нет вместе с навязанной им повесткой дня, вместе с его синими черепахами и розовыми гусями, накладными усами и палками для селфи, крафтовым пивом и «Пикником “Афиши”», антикафе и хенд-мейдами, героями и славой. Это время было совсем недавно, и оно обязательно еще будет.

Да и вообще — я просто люблю. Может, поэтому и не стал «креативным классом».

100-летие «Сибирских огней»