Вы здесь

Крепок ли лед?

Рассказ
Файл: Иконка пакета 02_kononov_kll.zip (36.8 КБ)

В последнее воскресенье перед Новым годом Милочка захотела украсть из магазина утку. Не то чтобы эта утка была ей нужна: муж такое мясо не жаловал, а сама Милочка привередливостью в еде не отличалась — сказывалось сложное детство.

Возвращались из кино: Милочка, ее муж Митенька и Гера, друг семьи. Это она затащила их в кинотеатр. Показывали очередную рождественскую сказку от Диснея. Милочка страшно любила такие мультфильмы, а еще больше любила саму возможность пойти на киносеанс в любой момент. В программе обязательно значился соленый или сладкий попкорн в огромных ведрах, брют в невинных стаканах с трубочкой, а на последнего «Гарри Поттера» Милочка с Митенькой пронесли копченые свиные ребрышки в отвратительной шуршащей фольге.

Мужчины к мультику отнеслись прохладно. Сразу после сеанса Гера предложил взять хорошего вина и продолжить отмечать воскресенье дома. Митенька поддержал, и Милочка, взяв под руки, повела их вниз по скользкой улице, где гипермаркет — самодовольный и нелепый, как «Титаник», — переливался новогодней иллюминацией в ранних декабрьских сумерках.

Поводов для радости было много. Во-первых, воскресенье. Во-вторых, скоро Новый год, а этот праздник Милочка любила и тратила на него год от года все больше. В-третьих, Ксению на все выходные забрала к себе бабушка и о самом сладком пирожочке на свете можно не переживать аж до завтра. В-четвертых, дела у компании шли неплохо, год закрывали в солидном плюсе и Гаврилин на радостях выписал Милочке сто тысяч премии. А может, дело не в плюсе, а просто Алена Андреевна ему так настроение улучшила, после постылой-то жены. Алена Андреевна была лучшей подругой Милочки, главным эйчаром1 компании и любовницей шефа последние полгода. Мадам Гаврилина все знала, но предпочитала притворяться, что не знает.

Обсуждая суетливых, безвкусно одетых прохожих, троица вошла в супермаркет. Митенька с Герой набрали вина, путь к кассам пролегал мимо холодильных витрин. И вот тут-то Милочка увидела утку. Импортная птица выглядела неказистой и угловатой, с белорусскими наклейками поверх польских ярлыков. В саване белой от инея пищевой пленки, вытянутая и истощенная, она напоминала курицу, которая умерла от туберкулеза.

Мальчики, я хочу утку, — заявила Милочка.

Людмила Александровна, ну что вы, в самом деле, — вялым голосом ответил муж.

Они с Митенькой нередко обращались друг к другу по имени-отчеству: примета супругов, между которыми не осталось страсти, одна только дружеская симпатия.

Ну уж нет, Дмитрий Викторович, — стояла на своем Милочка. — Мы берем дичь к вину, это не обсуждается.

С этими словами она схватила утку, вытянулась во все свои метр шестьдесят и зашагала гордо, будто охотничий спаниель какого-нибудь английского лорда. Мужчины переглянулись с улыбкой и пошли следом.

А давайте украдем эту утку? — предложила Милочка на подходе к кассе.

В смысле? Зачем это? — не понял Гера.

Ну для смеху, ты что? Для веселья. Новый год, пурум-пурум же! — Милочка бросила на него кокетливый взгляд.

Как ни странно, мне идея нравится, — подал голос Митенька. — У тебя есть план?

Милочка поманила их к себе и что-то прошептала. Мужчины снова переглянулись, будто увидели друг друга впервые.

Ну давай, почему нет? Заодно и социальный эксперимент проведем, — решился Митенька.

Так бывало и раньше. Милочка нередко подбивала людей вокруг на разные безумные выходки, а с мужем ей даже стараться не приходилось. Она с гордостью говорила о нем: «Дмитрий Викторович за хорошую шутку мать родную продаст!» — и все смеялись.

Милочка встала на цыпочки и чмокнула мужа в щеку:

Вы молодец, Дмитрий Викторович, вы второй самый сладкий пирожочек после Ксении.

Гера кисло улыбнулся.

Мужчины заняли место в очереди, положили на ленту бутылки, Милочка с уткой в руках встала сразу за ними. Когда кассирша начала пробивать вино, Митенька правой рукой обнял Геру за талию, левую положил ему на затылок — и двое мужчин слились в страстном поцелуе. Гера нежно ерошил Митеньке волосы и, казалось, даже постанывал от удовольствия.

Эффект был велик. Кассирша чуть не уронила бутылку. Старушка в берете опасливо перекрестилась. Красивая девушка наставила камеру смартфона. Тучная мать семейства безуспешно пыталась закрыть глаза сыновьям. Сыновья ржали и тоже расчехляли смартфоны. Рабочий в тюбетейке осуждающе цыкнул золотым зубом. Первый охранник проглотил жвачку. Второй выронил рацию, положив ее мимо кармана. Милочка пробормотала: «Простите, разрешите, пожалуйста», протиснулась мимо очереди и вышла из магазина, пряча под короткой шубкой тощую ледяную утку.

Ну ты даешь, — с уважением протянул Гера на улице. — Не думал, что ты такая рисковая.

А я-то что? — махнула рукой Милочка. — Я просто присвоила деликатес. А вот вы с Дмитрием Викторовичем совершили каминг-аут в наше непростое время. Вот это я понимаю — смелость!

Домой ехали на такси. Митенька попросил высадить его чуть раньше, у сырной лавки — захотел набрать закусок к вину.

Тебе взять что-нибудь? — привычно просил он у жены.

«Кент» возьми, с кнопочкой, — привычно ответила Милочка.

Ладно, минут через пятнадцать приду.

В прихожей Гера аккуратно поставил у стены пакет с бутылками и уткой, а затем наглым, хозяйским движением привлек Милочку к себе. Они поцеловались. Милочка бросила на пол шубку и стянула куртку с Геры.

Скажи, что любишь меня.

Люда, ну ты чего?..

Скажи. Что любишь.

Люблю.

Милочка дрожащими пальцами расстегивала Гере джинсы. «Это любовь, — думала она. — Это совершенно точно любовь».

Когда вернулся муж, Милочка уже хлопотала на кухне, ломала длинную пасту над кипящей водой. Гера открывал вино. Презерватив Милочка, как обычно, засунула в пустой тетрапак из-под сока, лежавший в мусорном ведре. Глупо смывать презервативы в унитаз. Предметы, попавшие туда, иногда всплывают в самый неподходящий момент.

 

* * *

Людочка, надо в Новосиб съездить, решить один вопрос. — Гаврилин мерил кабинет уверенными шагами, пытаясь скрыть извиняющийся тон. — Я понимаю, двадцать шестое декабря, я все понимаю. Но надо сейчас все уладить, ясно? Полюбовно, как ты умеешь. До конца январских ждать мы не можем. И не будем.

Милочка широко улыбнулась и поставила белоснежную кофейную чашку на прозрачный столик. «Какая же классная помада, — подумала она. — Ни следа на кружке, а раньше какой только дрянью губы не мазала. Когда это — раньше? В две тысячи пятом? О, мать, да ты старуха».

Конечно, Геннадий Михайлович, я съезжу. — шеф любит кротость и смиренно опущенные глаза.

Ну и отлично. — обрадованный Гаврилин сел за стол и принялся копаться в макбуке. — Я тебе скину на ящик все документы, в самолете посмотришь. Билеты Оленька тебе передаст. Вкратце, что за история. Есть одна фирма, мы с ней очень дружим. Больше я в Новосибе ни с кем дружить не хочу. Владеет фирмой Женя Семенов, хороший мужик. У него в этом году пара проектов накрылась, да еще летом кинули его... В общем, ему нужна реструктуризация задолженности по кредиту, а в банке какая-то сволочь новая сидит, выслужиться перед начальством хочет, на принцип пошел. Надо как-то помочь Женьке, спасти мужика от приставов. Лучше всего с этой гнидой в банке по-людски договориться. Задача ясна?

Договориться с гнидой, — медовым голоском пропела Милочка. — Я все поняла, Геннадий Михайлович.

Она встала и направилась к выходу.

Эх, Людка, — неожиданно проговорил Гаврилин. — Был бы холостой, тут же бы на тебе женился.

Милочка обернулась, одарила шефа улыбкой, которую можно было трактовать как угодно, и покинула кабинет.

 

* * *

До рейса оставалось четыре часа, и Милочка позвонила Алене Андреевне:

Привет, занята?

В общем, нет. Конец года, у нас все по новой только к февралю закрутится.

Ну и отлично. Может, пообедаем? Скажем, через полчаса в «Фонтане»?

Супер. Все, давай, до встречи.

Алена Андреевна была умной женщиной. Полная, с грубыми чертами лица, она не знала отбою от поклонников. Мужчин пленяли ее ум и обаяние. Милочка не знала другого человека, который бы в любой ситуации точно знал, что следует сказать, а чего говорить ни в коем случае нельзя.

Ну, мать, ты сильна, конечно, — поприветствовала подругу Алена Андреевна. — В ланч-тайм занять угловой столик в «Фонтане» — это достойно.

Я уже нам все заказала. — Милочка притворилась, что ей немного стыдно. — Тут просто суп из белых грибов дают и вот такие штучки еще к нему, помнишь?

Тарталетки с белым соусом?

Тарталетки с белым соусом, точно!

Алена Андреевна грузно опустилась в кресло.

Уф-ф, а я еще кофе возьму. Или парочку. Сегодня сплю на ходу, сил нет.

Симпатичная вышколенная официантка с дежурной улыбкой появилась, кивнула, исчезла и моментально снова появилась с чашкой эспрессо. Милочка дождалась, когда подруга переведет дыхание и выпьет первый кофе.

Дай угадаю, бессонная ночь?

Ой, не говори.

Гаврилин?

Ну не муж же! Ездили к нему на дачу, там прямо поместье на берегу озера, офигенно. И на озере вычищен каток. Красивый такой, с подсветкой, и удобные деревянные лесенки к самому льду...

Много лесенок, мало Гаврилина, — смешно скривилась Милочка.

Ну а что Гаврилин? Попыхтел на мне минут двадцать. Наверное, закинулся чем-то заранее, чтобы подольше продержаться. И отрубился спать. А я на новом месте вообще заснуть не могу. Полежала, послушала храп любимого шефа, потом стала гулять по дому. Там в каминном зале одна стена стеклянная, как раз с видом на озеро. Уснула под утро в кресле у камина, прикинь. Ладно. Ты-то как?

Сейчас в аэропорт и в Новосиб. Шеф велел одного мудака отстрапонировать. Филиал банка «Палладий», местный. Только чем я его буду страпонировать — ума не приложу.

Принесли обед. Подруги уже основательно проголодались, поэтому некоторое время ели молча. Алена Андреевна время от времени сводила брови, будто силилась что-то вспомнить.

Раз уж ты заговорила о страпонах — попробуй переговорить с Глебушкой. Он как раз сейчас в Новосибирске.

Милочка удивленно отложила тарталетку:

Глебушка? Чекист? А при чем тут он? Он же совсем по другой части.

Насколько я знаю, он сейчас по любой части, — покачала головой Алена Андреевна. — Я на днях говорила с его супругой. Он вернулся с Дальнего Востока и получил капитана. И теперь сидит в Новосибе, что-то там с банками. Вот приедешь — позвони ему, заодно и мне потом расскажешь.

Надо же. Хорошо, спасибо тебе, — искренне улыбнулась Милочка. — Если выгорит, с меня суши.

С тебя море, вообще-то, — поправила подругу Алена Андреевна. — Ты мне когда обещала, что на Сейшелы поедем?

Ой, да время бы выкроить, тут то одно, то другое, — смутилась Милочка.

Кстати, об одном и другом. Как муж, как Гера?

Ну как... Как обычно. Митенька — пирожочек. Представляешь, вчера развешивал белье на сушилке, поворачивается и говорит: «Ты должна знать, что твой большой черный носок проглотил твой маленький розовый носочек. Я увидел, как он лежит, весь лоснится сытостью, — и почуял неладное».

Алена Андреевна рассмеялась.

А Гера?

Милочка проводила взглядом уходящую официантку.

Трахается, как черт. У меня лет десять такого не было. А что, он на шесть лет младше. Мальчикам в этом возрасте только одно и нужно.

Алена Андреевна улыбалась и молчала.

Знаешь, за что я тебя люблю, мать? — вдруг спросила Милочка.

Ну?

За то, что ты сейчас улыбаешься и молчишь. И я не слышу фраз, в которых есть слова «любишь», «муж», «дочь», «будущее»...

По-моему, это называется дружбой.

Милочка посмотрела на подругу, как почти ни на кого не смотрела: чуть исподлобья и в то же время прямо — с тихой благодарностью.

Остаток обеда говорили о всякой ерунде. Потом Алена Андреевна взглянула на телефон, охнула, вынула кошелек и позвала официантку.

Рассчитайте, пожалуйста, — попросила она.

Официантка ушла, чтобы принести счет, а Алена Андреевна тем временем удалилась в дамскую комнату.

Кошелек остался на столе. Милочка вынула свой и положила рядом. Некоторое время она глядела по сторонам. Часто билось сердце. Убедившись, что никто не смотрит, Милочка схватила кошелек подруги, вытащила оттуда две тысячных купюры, скомкала, сунула в карман. Затем поспешно закрыла кошелек и положила на прежнее место.

 

* * *

Милочка стояла у самого бортика катка и махала дочери рукой:

Ксения, пора домой!

Увидев маму, девочка поспешила к выходу так быстро, как позволяло ей невеликое пока еще умение.

«По льду угловатой змеей поползла белая трещина».

Не торопись, — крикнула Милочка. — Не спеши, спокойно давай.

Спустя пару минут она уже крепко обнимала дочь.

Не замерзла тут? — они сели на лавку, Милочка помогала развязывать шнурки. — А щеки почему такие красные? Как позанималась сегодня, что тренер говорит?

Да все хорошо, мама, — ответила Ксения. — Только вот в школе у меня проблема.

Что такое?

Евгения Ивановна сказала, что я на второй год из-за русского останусь. Опять в третий класс.

Подожди, пирожочек. У тебя же четверка должна была быть за четверть?

Ксения шмыгнула носом. От холода, не от подступающих слез.

Ну да, четверка. А за контрольный диктант она мне двойку поставила. Сказала, что я над ней издеваюсь.

Как так? — Милочка уложила коньки в пакет и теперь за руку вела дочь к машине.

А я не знаю как. Она мне ничего не объясняла, только накричала на меня, что я над ней издеваюсь. А я диктант внимательно писала, я очень-очень старалась.

Ну что ты, что ты, мой самый сладкий пирожочек. — Милочка надеялась, что в ее нежных увещеваниях дочь не заметит подступающего гнева. — Я сейчас тебя домой отвезу, папа вкусный суп сварил, он тебя покормит, а я пока в школу съезжу, поговорю с Евгенией Ивановной.

Ехали молча. Ксения безмятежно глазела по сторонам. Милочка украдкой поглядывала на нее и улыбалась.

Сдав ребенка с рук на руки Митеньке, она помчалась в школу. Пять вечера, учителя должны быть на месте. И завуч. И директор. И министерство просвещения. И сам президент.

На больших окнах школы бесновались белые зайцы, елки и снежинки. По пути вдоль фасада к крыльцу Милочка вдруг подумала, что бумажные фигуры, приклеенные к стеклу, могут защитить учителей от осколков в случае бомбежки или дальнего артобстрела. Военный ход мысли увел ее чуть дальше, чем хотелось бы: она вспомнила, как скоропостижно умер папа, кадровый офицер. Мама слегла с депрессией, денег не было даже на еду, и после девятого класса Милочку, как дочь офицера, без экзаменов приняли в кадетский корпус. Полный пансион, казенная форма, дисциплина и уверенность в завтрашнем дне — так Милочка стала одной из трех девушек на курсе в мужском учебном заведении. Подобные странные вещи изредка происходили в те времена. В случае Милочки сыграло роль знакомство: начальник корпуса хорошо знал ее отца и не хотел разлучать вдову друга с дочерью — женского училища в городе не было. Кадетский корпус научил ее всему: пить без запивки, курить тайком, стоять на стреме, ломать носы и бить в пах. Она твердо усвоила, что всегда нужно давать сдачи. Первый же парень, который пробрался вечером в комнату для девочек и после непринужденной беседы о музыке и кино попробовал засунуть Милочке руку в трусы, пролежал три недели в лазарете с паховой гематомой. Заму по воспитательной работе он объяснил, что поскользнулся и трагически упал на ограду клумбы.

Скучающий охранник в фойе школы неприятно напомнил того парня. Милочка приветливо улыбнулась и спросила, где может найти классного руководителя третьего «а».

В кабинете русского языка пожилая учительница прилежно проверяла тетради. Увидев Милочку, она опустила очки на шнурке с близоруких глаз на грудь и прищурилась.

Добрый вечер, Евгения Ивановна! Я мама Ксении.

А, зд’авствуйте, зд’авствуйте. — учительница вовсе не выговаривала букву «р». — П’оходите, садитесь, пожалуйста. Я так понимаю, вы п’ишли погово’ить о возмутительной выходке вашей доче’и?

Милочка, улыбаясь, села. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы Евгения Ивановна не прочитала в ее глазах желание убивать.

Вовсе нет. Я приехала не для этого. Уверена, что вы опытный педагог и ваше мнение о том, что сделала моя дочь, совершенно справедливо. Мы должны учить детей нести ответственность за свои поступки. Я здесь только для того, чтобы поздравить вас с наступающим Новым годом.

Милочка поставила меж двух кип тетрадей картонный подарочный пакет с конфетами и банкой дорогого кофе. Учительница всплеснула руками и покраснела.

Ну что вы, что вы. Не стоило. Спасибо вам, конечно, большое...

Людмила Александровна, лучше просто Людмила.

...Людмила Александ’овна, мне очень п’иятно. — она вороватым движением спрятала пакет под стол. — Поймите и вы меня. Да, у меня немного своеоб’азная ’ечь, так у кого нет таких п’облем? У телевизионных дикто’ов, возможно? Но ваша дочь — она п’осто посмеялась надо мной. Вот смот’ите.

Она покопалась в столе и вытащила тетрадь, подписанную знакомым аккуратным почерком.

У нас был диктант. П’о зимний лес. Вот смот’ите, идет п’едложение: «По ночам в поле поет метель».

Милочка всмотрелась в ровные ряды букв. Ксения написала: «По ночам в поле поет метель. Я занята, не звони мне».

В этот момент мне позвонила коллега, а ваша дочь п’осто записала все, как будто это слова самого П’ишвина!

Милочка осуждающе покачала головой.

Но не это главное. Главное вот тут, отдельное дополнительное задание: «И по всему лесу было слышно, как на закате ка’кает во’она».

В тетради без единой помарки было выведено: «И по всему лесу было слышно, как на закате какает ворона».

Да. Да, я вижу. Я понимаю. Мне очень жаль, что Ксения так поступила. Надеюсь, повторное обучение в третьем классе отучит ее так шутить.

Милочка подняла глаза от тетради.

«Ах ты, старая беззубая крыса, — говорил ее взгляд. — Как тебя вообще взяли русский преподавать, если ты половину алфавита из себя выдавить не можешь? И что ж ты теперь, тварь, на детях злость срываешь? Один звонок, землеройка ты очкастая, один звонок — и ты вылетишь на пенсию, как пробка, и подохнешь от скуки и одиночества через пару лет вместе с дряхлым твоим мопсом, или какого еще урода ты пригрела на старости лет».

Молчание затягивалось.

Вп’очем, вы знаете, Людмила Александ’овна, я подумала, что предуп’еждения Ксении будет достаточно на пе’вый ’аз. Всю четве’ть она занималась хо’ошо и вполне достойна тве’дой четве’ки.

Спасибо вам, дорогая Евгения Ивановна! — просияла Милочка. — Мы будем еще лучше заниматься во втором полугодии, я прослежу, обещаю вам. И очень постараемся стать отличниками по итогам года.

Я ’ада, я очень ’ада. Вы знаете, так мало ’одителей сейчас об’ащают п’истальное внимание на успеваемость своих детей, так мало! Кстати, ’аз уж вы здесь. Вам нужно ’асписаться в двух жу’налах: за п’ививки и за лыжные занятия на физкульту’е. Подождите минутку, я сейчас п’инесу.

Она вышла из класса, низенькая, чуть косолапая. Сидеть за партой Милочке было неприятно, слишком напоминало кадетский корпус. Она прошлась по классу, рассматривая орфографические таблицы и портреты писателей, затем вернулась к учительскому столу. На спинке стула висела сумочка. Милочка прислушалась. В коридоре вроде никого не было. Она открыла сумочку и без труда нашла кошелек. Там лежал календарик, транспортная карта, старые билетики, горстка мелочи в кармашке и одинокие пятьсот рублей. Милочка сунула купюру в карман, аккуратно положила кошелек на место и чуть ли не бегом кинулась к выходу из класса. На пороге путь ей преградила Евгения Ивановна с потрепанными журналами.

Людмила Александ’овна, а ’асписаться? Вы то’опитесь? Это недолго, у меня даже закладки тут есть. Вот и вот.

Больше всего Милочке хотелось оттолкнуть, опрокинуть глупую училку и убежать, но она взяла себя в руки, выдавила улыбку, черканула какую-то нелепую закорючку напротив своей фамилии и, сославшись на занятость, спешно покинула школу. Потом она долго сидела в машине, приходя в себя. Стучало в висках, горели щеки, в зеркале заднего вида отражалась загнанная в угол воровка.

 

* * *

Вначале время было бирюзовым. В этот цвет красили подъезды в бесконечных гарнизонных городках, по которым Милочка с мамой мотались вслед за папой. Тетрадки по всем предметам имели бирюзовую обложку. Так, математика не отличалась от физики, а история — от литературы. Да не очень-то и хотелось их различать. В их последний Новый год папа подарил Милочке елочную игрушку, бирюзовую стеклянную синичку, которая крепилась на ветку прищепкой. «Ты моя синичка!» — сказал он тогда. Папу похоронили в бирюзовом мундире. Кто-то говорил — парадный, а кто-то — списанный. И венок сослуживцы принесли бирюзовый, как будто канадскую ель ободрали.

Потом время пожелтело. У мамы были желтые ногти и желтые белки глаз. После смерти папы она сутками лежала, глядя в потолок. Они ели желтую еду: вареная картошка, хлеб с желтой коркой и желтый маргарин. Желтела стопка квитанций и счетов, для оплаты которых маминого пособия попросту не хватало. Желтыми хмурыми взглядами встретили Милочку офицеры в приемной комиссии кадетского корпуса. Все ее вещи поместились в желтый пакет с надписью «Липтон». Этот пакет она украла.

В кадетском корпусе время стало цвета хаки. Гражданские называют его защитным. Плащ-палатки защищали от непогоды. Стропы защищали от падения во время штурмовых тренировок. Противогазы защищали от химической атаки условного врага. Униформа защищала от мыслей о бедности.

В то время Милочка почти не воровала: боялась, что нельзя убежать. И все же пару раз она не смогла сдержаться. Старлей Казаков по прозванью Петрович, закодированный алкоголик, преподавал в корпусе историю. Наручные часы он годами носил в кармане, потому что ленился заменить порванный ремешок. Однажды Милочка увидела, как он, вытаскивая из кармана носовой платок, выронил часы в траву у казармы. Когда старлей ушел, она подбежала к газону, взяла часы и унесла к себе, спрятала в тумбочке. Вечером Петрович обнаружил пропажу и поднял шум. Он кричал, что курсанты совсем оборзели и средь бела дня у офицеров часы воруют. Заставил дневальных обыскивать тумбочки. Милочка так перепугалась, что спустила часы в унитаз. По наитию она сделала это не в женском, а в пустовавшем тогда мужском туалете. Ночью злосчастные часы Петровича намертво перекрыли и без того забитый слив, и туалет затопило. Злой заспанный сантехник не без труда вытащил часы из трубы. Пахли они соответственно. Казаков еще долго ворчал и грозился нанять частного детектива, чтобы изобличить вора, а Милочка поклялась себе больше никогда не брать чужого.

Клятва была нарушена через три месяца. К этому времени Милочка завоевала среди курсантов немалый авторитет. Ее, как самую внимательную и хитрую, попросили постоять на стреме во время одного важного ритуала, а если покажется преподаватель или офицер — умело задержать разговором. Суть ритуала состояла в следующем: среди первокурсников выбирался самый забитый, он-то и становился жертвой. Утром, за полчаса до подъема, специально утвержденная группа похищала его берцы и уединялась с ними на какое-то время в туалете. К подъему обувь как ни в чем не бывало уже стояла рядом с койкой. Не ожидая беды, несчастный принимался обуваться — и тут же с криком выдергивал из берца ногу, с которой обильно стекала белесая липкая субстанция с характерным рыбным запахом. Над этим из года в год ржала вся казарма. В ту ночь Милочка проводила взглядом стайку курсантов, которые, беззвучно смеясь, устремились в туалет, вздохнула и покачала головой: пацаны иногда такие кретины. Стоять на стреме было скучно, никто не шел. Милочка вернулась в тихую темную казарму — и махом обчистила тумбочки четырех отсутствовавших. Наскоро рассовала найденное по карманам и вернулась на пост. Ей было плохо, ноги подкашивались. С трудом дождалась возвращения парней.

А чё так быстро? — не могла не сострить. — Ну вы и скорострелы.

Вернувшись к себе, Милочка убедилась, что две другие девушки крепко спят, и осмотрела улов. Сто сорок рублей мелочью и... тамагочи? В темноте она приняла его за стильный брелок для ключей, потому и схватила. Деньги без зазрения совести прогуляла в ближайшем же увольнении, а пластиковое яйцо выбросила в окно. Даже если найдут — не страшно.

После кадетского корпуса Милочка с легкостью поступила на филфак. Выровненная по нитке казарма в одночасье сменилась шумной безалаберной общагой. Время утратило цвет и обрело все цвета. Милочка наслаждалась новой жизнью. Она тусила по впискам, целовалась на лестницах, пела песни до утра, а утром бахала ацетонового энергетика и шла на лекции. Универ ничему не учит — и в то же время учит всему, думала Милочка. Здесь в тебя пытаются впихнуть тонны ненужной информации, и единственная твоя задача — заставить препода поверить, что ему это удалось. В то же время за пять лет на филфаке Милочка обросла связями и знакомствами, научилась подавать себя и одним взглядом разоблачать других, поняла, когда улыбаться и когда смотреть волком, когда говорить и когда кричать. Со временем именно эти умения и связи привели Милочку к Гаврилину, который для проформы взял ее на ставку пиарщика, а на деле — специалистом по решению любых вопросов.

Все пять лет в университете Милочка воровала. Деньги, часы, какие-то безделушки у друзей, мелкую канцелярию и шоколадки в магазинах. Украла анодированный зажим для галстука у молоденького замдекана, с которым переспала из любопытства. Украла миниатюрный томик Бальмонта с выставки редких книг в библиотеке. Украла мобильник у соседки по комнате — та подумала, что его отнес скупщику ее тогдашний парень-наркоман. У этих поступков не было цели, злого умысла: срабатывал какой-то глубинный рефлекс, от адреналина туманилось зрение, дрожали ноги, колотилось сердце. А потом приходил стыд. Милочка до дрожи боялась, что ее раскроют, и тогда все. От нее отвернутся, она перестанет быть всеобщей любимицей. Поэтому она никогда не пыталась вернуть украденное, а удушливое чувство вины глушила всем, что только могла себе позволить.

 

* * *

Гаврилин пригласил всех встречать Новый год у него в особняке. Его жена настояла на дурацком правиле: гости должны до полуночи носить маски.

Я понимаю, бред, — искренне извинялся Гаврилин. — Но раз жена просит, вы уж организуйте себе маски, ладно? Это только до полуночи, пока легкий фуршет, общение, все дела. А как встретим Новый год — сразу маски долой и загудим по-настоящему, как в молодости!

В молодости он поспорил на ящик пива, что переспит с близняшками, — доверительно сообщила Милочке Алена Андреевна. — В итоге проводил их до дома, струсил и ушел. Рассказывал потом, что они не в его вкусе. Но пиво все-таки выставил. Хороший мужик. Честный.

Вечером тридцать первого Митенька увез Ксению к бабушке, после чего супруги отправились к Гаврилину на такси.

Я планирую нарезаться, Дмитрий Викторович, — заявила Милочка.

Симметрично, Людмила Александровна, — спокойно и уверенно ответил муж.

Два дня до этого Милочка с энтузиазмом мастерила удобные легкие полумаски. В итоге Митеньке достался белый пес с крупным черным носом, а себе Милочка сделала синицу с пухлыми желтыми щечками и не вполне каноничным хохолком голубых перьев.

Особняк Гаврилина, расцвеченный прожекторами и гирляндами, поражал воображение. Гостей собралось человек сорок. Все, как положено, в масках. Милочка с гордостью отметила, что самодельные только у них с мужем — остальные ограничились визитом в «Детский мир». Играл приятный блюз, гости фланировали по комнатам первого этажа, любовались видом на ледяное озеро и беседовали, старательно притворяясь, будто не узнают друг друга. Милочка быстро потеряла мужа из виду, взяла с подноса бокал и принялась ходить меж гостей. Она обворожительно улыбалась и собирала обрывки историй, большую часть которых
знала и так.

Медведь спит с зайчихой, тупая лошадь все еще ничего не замечает.

Осел назначен советником губернатора по вопросам молодежной политики и патриотического воспитания. Женился на своей любимой стриптизерше. Она, кстати, уже поглядывает налево.

У ежа жена сейчас в следственном изоляторе. Фокус в том, что фирма, через которую он сливал бабки в офшор, записана на нее.

Волк собрал почти тридцать миллионов на лечение мертвых детей. Дети давно умерли без операции, а люди все несут и несут деньги на их лечение: реклама в каждом переходе отлично работает, хоть и стоит недешево.

Лиса собирается сдать волка ментам, потому что он перестал с ней делиться.

Кошка трахается с белым псом, а синичке настолько плевать на мужа, что...

Что?

Что?!

Зазвонил телефон. Гера. Милочка, как была в вечернем платье, выбежала на крыльцо.

Привет.

Привет.

Ты знаешь, — Гера говорил глухо, будто нехотя, — я много думал в последнее время...

«По льду угловатой змеей поползла белая трещина».

Да, да, говори, я слушаю. — голос Милочки дрожал от холода и чувства бессилия перед бедой.

Это, наверное, последнее, что видишь перед автокатастрофой. Вот на тебя несется фура, и ничего уже не поделать. Милочка слишком хорошо знала, какие разговоры начинаются так. Внутри у нее уже орудовал страшный ржавый серп. Он рассекал прозрачные звенящие нити, рубил в кашу все, до чего мог дотянуться, упивался горячей кровью.

Я много думал... о нас с тобой. И... Я должен сказать, что так больше продолжаться не может. То, что мы делаем, — это неправильно.

Милочка готова была завыть так, что ей разом откликнутся все собаки на десять километров вокруг. Но вместо этого она сказала:

Так. И что ты предлагаешь?

Выходи за меня, — просто сказал Гера. — Я люблю тебя и постараюсь стать Ксении хорошим отцом.

Ты. Ты. Ты дурак? — крикнула Милочка пронзительным фальцетом, и у ворот тут же залаяла овчарка. — Ты охренел вконец, дорогой мой, любимый Геренька! Кто же делает предложение по телефону? Кто, ну?

Я делаю. Ну так чё?

Через плечо, — снова крикнула Милочка. — Да, о господи, ну конечно, да!

Оказалось, что Гера в Калининграде до середины января, навещает родителей и деда. Вернется — и все завертится. Мужу Милочка решила пока ничего не сообщать. Она достала зеркальце, проверила макияж, приподняв маску. Все оказалось в порядке, просто чудо, а не тушь. Стоя на крыльце, она торопливо выкурила сигарету и, чуть успокоившись, вернулась в дом. Здесь все было по-прежнему, только сплетни пошли какие-то странные, таких Милочка раньше не слышала.

Синичка крутит задом перед медведем. Ладно, лошадь тупая, но зайчиха-то как же?

Синичка изменяет мужу с каким-то малолетним альфонсом. Ну, там оба хороши.

Синичка ворует деньги. У своих.

Синичка украла пять тысяч у осла из бардачка его лексуса.

Синичка украла две тысячи у зайчихи в ресторане. Зайчиха все отрицает, но мы-то знаем!

Синичка украла три тысячи у обезьяны в том баре.

Синичка украла четыре тысячи у кошки на корпоративе, прямо в сумку залезла.

Синичка ворует деньги. У своих.

К Милочке подошел муж.

Где ты была? О чем они все говорят? Что за дичь про воровство? Что за малолетний альфонс? Люда?

Она легонько оттолкнула его. «По льду угловатой змеей поползла белая трещина».

Я не Люда. Я синичка. Синичка, понял?

И прежде чем он успел отреагировать, она накинула на плечи шубку и выбежала на улицу. Пробежав через мощенный плиткой внутренний дворик, она нырнула в тенистую аллею-коридор, образованную высокими ползучими сплетенными кустами. Коридор привел ее к озеру. Тут на деревянных сходнях лежали в ряд коньки, наколенники и все необходимое. Видимо, Гаврилин планировал устроить массовое катание. Милочка нашла коньки своего размера и без труда надела их. Она выехала на лед, попеременно отталкиваясь ногами, набрала приличную скорость. Из дома к ней никто не шел. Из дома ее никто не звал. Где-то в Калининграде Гера гулял по берегу моря, далекий, как любая абстракция. Строил, наверное, домики на песке. А здесь стояла ночь, тихая, безветренная. Только фонари подсветки чуть слышно гудели на столбах. Милочка направилась к центру озера и услышала хруст. По льду угловатой змеей поползла белая трещина.

На противоположном берегу стояли папа и мама. Папа высокий, статный, в красивой форменной куртке и шапке с кокардой. Мама радостная, румяная и живая, как никогда после. Между папой и мамой было пустое место. Место, оставшееся после. Место, предназначенное для.

Милочка, пора домой! — позвала мама.

Не торопись, — добавил папа, сложив руки рупором. — Не спеши, спокойно давай.

Мама, папа, я иду-у! — крикнула Милочка и ускорила бег.

Сухой хруст под ногами усилился, трещина-змея распалась на десяток змей.

«Я доберусь, я буду счастливой, обязательно, — думала Милочка. — Только крепок ли лед? Крепок ли лед?»

 

 

1 Эйчар — специалист по управлению персоналом (англ. HR).

100-летие «Сибирских огней»