Вы здесь

Лосиха

Рассказ
Файл: Иконка пакета 04_pevnev_losiha.zip (6.81 КБ)
Александр ПЕВНЕВ
Александр ПЕВНЕВ


ЛОСИХА
Рассказ


Просыпаться не хотелось. Белье пахло свежестью после мороза и утюга. Нинкино плечо было теплым и вкусным.
Нашла губами его глаза.
— Сереженька, любушка мой, — всхлипнула. — Сникла я сердцем, нагуляли мы дите... Не уходи, Сережа, на край света пойду... Не замаю, милый... Не бросай, одна без тебя…

«Восьмерка» облетала буровую перед посадкой: вышка, агрегаты, балки-вагончики — все знакомое.
Серега, парень лет двадцати пяти, силился отогнать Нинкины слова. Хороша, слов нет, но опутает, обротает — конь стреноженный.
Вертолет при посадке затрясся паралитиком, поднял хлам и мусор, согнул в три погибели встречавших.
Пока выгружался, подошел Мишка Орехов. Давно сговорились потаежничатъ осенью, накопили отгулов, чурались загулов. Время дыхнуть хвоей и пряной прелью листвы, добыть пуха и пера.
— Айда, чайком погрею, — ощерился в широкой бороде Орех. — Кормить тебя, однако, не треба, Нинкины пироги из задницы торчат.
— Много знаешь, у кого откуда торчит, — огрызался и топал за Орехом в его «кильдим». — Давай, сопли не жуй, сегодня по первой в тайге заночуем.
— Поспеем. Припас харч — высший сорт, — хвастал Мишка. — Ружье только новое, 32 калибр, экономное, хучь табаком заряжай, — балаболил дурень. Свою-то «тулку-лапушку» загубил, раздул стволы с пьяных глаз.
Сергей повертел ореховскую несерьезную пукалку и обозвал хозяина чудилой.
Снарядились. Лайки — Сережина черная красавица Гильза и Мишкин Пират, по правде сказать, незнамо чей, но кобель серьезный, крепковато-суховатый, видать, хваткий волчара, — затанцевали, увидев охотничье облачение и ружья.
Серега повыше, жилистый, широкоплечий, пошел первым, крепыш Орехов засопел вслед. Неглубокий снег влажно оттенял темь поваленных лесин, хрупал ночной ледок, манила вдаль глубь осинников. Собаки нарезали круги, искали следы. Век бы так ходить по просторной после листопада тайге.
Сергей не слыл бирюком, но предпочитал таежничать в одиночку, отвечать за все самому, винить одного себя за все мелочи, способные разрастись до беды. Делал исключение только безалаберному Михаилу, верному закадычному дружку.
Чавкала не до конца промерзшая тропа, трещали невидимые под снегом валежины. Останавливались, прислушивались, переругивались.
— Трещишь, как ГТТ, — сипел Серега.
— Ты, паря, совсем сельским заделался. Как Нинка с цепу спустила?
Сергей озлился, зашуровал ходчее. Километра через три Орех запыхтел, отстал.
— Лешак долгопятый, загонишь... — гудел Мишка. — Отъелся на молодухиных харчах, кобелина. Дай, варнак, продыхну... Беломорину зашмалим.
Закурили.
— По мне, Серый, — отдохся Мишаня, вечный бродяга и бобыль, — все кутки-закутки, мыканье да га-гаканье махну на эту таежную благообразию…
Перед гривкой, поросшей кедрачом и сосной, разделились: Мишка покосолапил слева, Серега — правей. Полчаса не минуло, стрельнуло раз и потом два раза ореховское ружье, звуки выстрелов были жалкими.
— Табаком заряжал, — про себя съязвил Сергей.
Собаки рванули на выстрелы, пришлось на руку: углядел сквозь заросли капалуху-глухарку. Орех еще пару раз «бабахал», но не помешал метров с тридцати сшибить зажиревшую таежную курицу. Прибежали лайки — уважают музыку главного калибра.
Гривка сошла на нет. Дуть теперь по ряму верст пять: кочка на кочке, тщедушные сосенки, лучшего ноголома на белом свете нет. Орехов матюкался, что не так запыжевал, не тот заряд пороха, не та навеска дроби, не те прокладки.
— И прокладки, и штык ржавый, — подсыпал Серега.
— Два рябка — все ж корм собачкам.
— Вот и бегай с ними, — оборвал дружка Сергей.
Заобижался балабол. Таежник не из последних: ночлег обустроит теплый, без дыма, чтоб вода, дрова под боком. Но по охоте — ружье пристрелять, патроны путевые зарядить, глухариные, на тетерева и рябка, на соболя и белку — все в последний срок и кое-как.
— Лады, Мишка! Не опускай кормы, не клюй носом. Держись левой кромки болота, я сунусь правей, сойдемся. Там, однако, должен быть ручей или озерцо. Если что — беги под мои «двенадцатидюймовки» — выручу.
Вечерело. «Морские» дали осинников становились глубже, жухло шуршала болотина.
Сергей миновал березняк и вышел в молодой и густой кедрач. Лайки угнали за Орехом: он опять «пульнул». Из кедрача поднялась стайка глухариного молодняка, одного «ссадил», принялся искать остальных, поскольку крепкого шороха перелетов не услышал.
Внезапно собаки подняли гвалт, почти выл басовито Пират и позвончей Гильза. Сергей выбежал на болото. Мишка выстрелил раза три. Было трудно разглядеть: рям переходил в сосняк, и расстояния было метров семьсот. Понесся к ним.
Орехов выскакивал на прогалину, истошно вопил, собаки и нечто большое крутились в хороводе.
Пират правил балом. Обычно лайка-лосятница тропит зверя, облаивает, отвлекает на себя, пока охотник, выбрав ветер, скрадывает лося на выстрел. Пират, крупный, хваткий кобель, ставил зверя «мертво». Мощно по-волчьи прыгал к морде, больно вгрызался. Зверь переходил к обороне, крутился, отбивался ногами, но попадал под новые броски, шалел от боли и «мертво» становился. Рычала и наскакивала Гильза. Орех шарахался перед круговертью, махал руками, орал.
— Бей! Уйдет!
Ледяшкой жег грудь охотничий азарт. Выстрелил в голову. Убил. Одной пули-кругляка хватило.
Матерая лосиха замерла, осела на передние ноги, завалилась набок, мощные задние ноги бились в агонии, Пират с рыком вгрызся в промежность.
Орех возбужденно бубнил:
— Добыли! Дам бригаде... Филиппычу мяса. Гуляй хошь месяц!
Сергей зло пхнул Орехова.
— Разбазлался, хрен щербатый, по пушнину шли, а тут...
— Охренел? Гусей гонишь! Столько мяса отпущать? Однако и Пиратку не оторвать было, вишь какой, я и не знал.
Пират влез на добычу, скалился, не подпускал Гильзу. Серега в сердцах дрекольем согнал кобеля.
— Чо, мухомора объелся? Кобеля обижаешь, такой лосятник дорогого стоит.
— Зверюга волчиная...
— Чо, по первой лосюешь? Озлился, как говна нажрался. Сам-то и завалил.
— Чо оставалось? Мокровянил всю из своей «дристалки», добытчик хренов.
Орехов обидчиво насупился.
— У тя, паря, седни не все валъты в колоде.
Михаил срезал лосиную губу и язык, топором отрубил голову, унес подальше, спрятал.
— За корову, Серый, штраф вдвое.
Споро выпотрошили, частично освежевали. Темнело. Еще раз Орех отбегал, прятал буровато-желтый ком.
— Тельная, однако, можно и срок схлопотать.
Отвалил темную глянцевитую печень, почки. Топор и нож превратили статное животное в бесформенную тушу с нутряным запахом плоти.
Наскоро собрались, закидали лапником добычу.
— Медведь бы не нанюхал, пошли за бригадой. Серега, ну ты и вмазал прямо меж ухом и глазом, не копыхнуласъ. Чо ты, как сыч, паря? Печеночку, почки зажарим, отоспимся, а завтрева все утащим. А, Серый?
Сергей отмалчивался, мерил болотниками таежную хлябь. Душу муторило.
Наутро Сережа улетел в село.
100-летие «Сибирских огней»