Мой верный Тим

Она прочитала его сразу.

Он стоял на ступеньках и был от этого еще выше.

Худой. В коротенькой куртке и джинсах в облипку. Седые волосы стянуты в хвост.

Артист!

Нос только почему-то перебит…

А-а… он — циркач!

 

Хочешь, я расскажу тебе, как оказалась с циркачом?

Я написала ему, что слегка стервозна, но классная женщина и многого достойна. Ему понравилось. Он, не глядя, пригласил меня в кафе со страшным названием «Б…ер». На карте «ДубльГИС» такого нет, я думала, он издевается. Но кафе есть, и вполне милое, с уютными каминами и негромкой, ненавязчивой музычкой. Угощение было скромным (вино и фрукты), я (прорва) не наелась, и он предложил продолжить замечательной курочкой у него дома (если бы ты меня накормил курочкой, я бы тебя век не забыла:)).

Приходим. Оказывается, это 3-комнатная квартира, в которой он снимает комнату. На кухне толпа народу, курочка почти скончалась, так что мне еще предлагают сало с водкой и помидоры с солью. Все, правда, вкусно. Мой ухажер и еще один житель квартиры поют серенады, неплохо поют, достойно. В какой-то момент из соседней комнаты (нехорошая квартира!) появляется Гелла — в натуре, голая: очень полная молодая девушка спокойно шествует мимо в ванную, едва прикрывшись какими-то клочками; за ней, отдуваясь, появляется развеселый мужичок (да, похабная квартирка — сказал бы автор нашего с тобой любимого романа), и русско-заморские песнопения с примесью фольк-рока продолжаются. Что мне остается? Водка, музыка, обстановочка…Я сказала ему: или ты отправляешь меня немедленно домой, или надеваешь презерватив… Он умеет пользоваться презервативами. Хорошая спортивная форма — это тоже неплохо.

 

Пальцы пропахли рыбой.

Чипсы дожрем. Пивом запьем.

У Ксюхи сверкают передние зубы. Золото блещет, когда она вспоминает о вчерашней бане:

— Нет. Блин, хватит пить! Мы с тобой, Индирка, 2 литра пива выпили, потом была водка, потом сауна…

— Ты посмотри, бля… что у меня с ногой? Я же трезвая в сауну входила!

— Мы всегда ходим туда трезвые!

— Только выходите пьяные?

— Я вообще, бля, не помню, как мы вышли… Утром проснулась — сушняк давит, в туалет поднялась — а на ногу ступить не могу! Васильич, ты видишь? Она — синяя!

— А есау-у-ул догадлив был… — Леха тянет протяжно-мощно, забивая свои и чужие «бля…».

Во, голосина! Все прощу за песню: сверканье зубов и беспорядочный никчемный мат! Гуляй, душа! Эх, просторно тебе в песне, а во всем прочем — тесно!

Тоска отступает, уходит неслышно. Марево все сильней — не страшней. Как хочется курить! Все курят — дым виснет. Жара. Окна настежь. Но дыма — с перехлестом.

Леночка молча тает: курит и — слезки на глазах — есаула жалко…

 

Сейчас бы сидеть, как Ахматова, тонко покачивая ножкой, кутаясь в кисейную шаль и дым сигареты изысканной источая вместе с ароматом духов…

 

Спертый запах засохшей рыбешки и пива!

Они опять матерятся, эти бабенки-торговки. Но из каждой поры прет: посмотрите, какая я золотая женщинка!

Индирка расправляет челку, в пятый раз оговариваясь, что у нее на голове сегодня бардак, а глазки сияют: узрите, какая я вся — в теле, большом и жарком…

На Ксюшке штанишки в облипку — есть что облепить: ляжки стройны и четки; и как она подтягивает Лехе — легко и стройно! Заметьте!

Ленка молчаливо раскрывает мокрые глазки, молчаливо-задумчиво тянет сигарету, прижимает к молодой груди руки и… не удерживается, хлопает в ладошки! Упасть на плечо к Лехе: неважно, что маленький, что матерится — он не злой, нет — как поет! За это можно все отдать! А уж себя, молодую, совсем не жалко! Увидьте!

Васильич весело перебивает песню, показывая, как падал однажды на пятки и потом ковылял раскорякой, чтобы на них не наступать…

Ржем и плачем, плачем и ржем. Веселая Рассея! Ну как тут не оторваться с циркачом! Песенку спел, по коленке погладил, щетину выбрил, всех посмешил… Жар…

 

А однажды…

Пока он делает на кухне салат, я жду его и случайно попадаю глазами на раскрытую записную книжку. Я не любопытна к чужим вещам. Но мне стало интересно, какой у него почерк. Читаю обрывок фразы про сон, в котором «ты, любимая…» и пр. и пр. У любимой — не мое имя и не бывшей жены. Итак, пока я разговариваю мысленно с тобой, он говорит со своей Олесечкой… В другое время мы — хорошие резиновые куклы друг для друга…

У холма нет вершины — об этом знаем ты и я…
У холма нет вершины — я люблю тебя…

Ты не бросил курить? Мне страшно хочется иногда покурить с тобой… Бросай!

 

Однажды утром встала, тряхнула головной болью — стряхнуть не вышло, и отправила ему смс-ку (насквозь прочитанному):

«Ты хороший любовник и человек неплохой, но мне нужен муж».

Еще поздравила с прошедшим днем рожденья. Что-то вдруг стукнуло, что с прошедшим, а потом — боль тряханула — сообразила: с будущим! Извинилась позже, в настоящий.

 

Про мужа.

Он тоже был сразу прочитан: кругленький медвежонок, весело переваливающийся с лапы на лапу. Тоже седой, бородатый, в аккуратном строгом костюме обычно, оттого еще больше смешной в спортивном.

Он фотографировал ее, отлично кормил…

Дальше — скучно!

Нет, все было здорово… Рассказы о Высоцком-Астафьеве-Михалкове-Золотухине… Он не кичился знакомствами, нет, он сам — не из последнего десятка режиссер… И квартиру ради нее ремонтировал, и мебель приобретал, и подарки хорошие делал, полезные…

Однажды исчез. Прямо перед своим днем рождения.

Они должны были встретиться, ничего дурного не произошло. И вдруг — исчез! Уехал… Уехал от нее, потому что… ему… стало плохо…

Она такую детективную деятельность развела!

Схватила подругу — и на стоянку, допрашивать охранника, когда Тот забрал машину. Обзвонила службы спасения, милицию и прочее… Слава богу, поняла: жив. И задумалась: как же так, я могу ему доверять? Трудно с этими творческими людьми: р-раз — и вывернет коленце… Но месяц упрямо ждала, пока он держал ее на привязи редких звонков и встреч (в количестве штук — одной, на 10 минут) и пока не появился другой…

 

«Тимчик, дай мне мужской совет: как быть? Он очень похож на тебя, даже тоже Тим… Наверное, ты будешь таким лет через пять. Жестко-мягким, уверенным очень в себе, умным, остроумным… Ты же такой и есть! Чуть-чуть не так уверен, чуть мягче, чуть закрытее… Научишься ходить по головам — и все…»

 

Она гладила его короткошерстный ежик волос и разглядывала профиль, чуть горбатый. Профиль ей не нравился. Но ОН… нравился очень! И ежик был такой мягкий! Вот и смотрел он очень мягко, когда поражался ее работе — сочувствовал.

А про себя говорил:

— Я хожу по головам. Иначе нельзя. Пить на работе — нельзя, я через это проходил. Там — подчиненные, не друзья.

И вез ее очень уверенно. И всегда, когда надо (рано, ему — рано), прерывал поцелуй, отрывал по-хозяйски от себя.

А она о таком и мечтала! Владыка… И ежик такой мягкий!

Он не ответил на смс-ку. И она замерла в сторожевой стойке бездомной собаки, только что брошенной: где хозяин? Как он мог?!

Стала приводить в порядок квартиру — колдовать по фэн-шуй. Китайская премудрость спасет? Кладовка, конечно, потребовала усилий, но не так много, как хотелось. Мозги, главное, всё не отключались. Выпить, что ли? Нет, не поможет.

Приготовила чудных овощей. Ей давно уже не хотелось готовить. Но для него — новый смысл! Если бы был хороший кусок мяса, каких отбивных нажарила бы ему! Точно б растаял… И она опять сделала бы ему массаж, тревожа своими сосками спину и изредка взглядывая на кошачьи изгибы спины в зеркале телевизора напротив… А он здорово довел бы ее потом — до «вертолетной болезни», до взрыва!..

Она посидела в ванной, дождалась, пока дети разбежались за своим счастьем, включила Эвору и пошла по песку за Цезарией: загорелые ножки — в песок, погладить бедрышки, грудь сама напряглась… Господи, спасибо, господи, прости…

Нацепила трусики и пр., села за недописанный отчет. Комп выручит? Сухота документа? Музыку выключить для полноты эффекта. Нет, вдарить Рамштайном по каплищам, готовым свалиться на шею и задушить! Ровно в это время вчера была отправлена смс-ка. Зависла в космосе? Ответа нет. А она написала, что скучает. Очень. Забыла добавить, что может и не скучать!

Она не может. Но ему лучше не знать.

Песку еще много, неба — немеряно, музыки и воды — тонны! Все вместе свалить на себя и — выплыть, к чистому берегу, к весне. Осени не бывать! Ну, разве что светлой, бабьей…

Отчет. Отчет, отчет, отчет — хватит страдать.

Утром кот пришел, стал лезть под мышку, урчать и подлизываться.

— Понимаешь, — объясняла она коту, почесывая за ухом, — я совсем не могу без эмоциональной связи, мне бы хоть крохотную смс-ку!

Заварить очищающий чай — это плодотворно-успокаивающие усилия: пока закипит чайник, потом пять минут ждать, когда растворится таблетка, потом — пока кипяток остынет, потом полчаса мучиться в ожидании кофе, только нюхать… А ОН накормил ее завтраком! Сам! Сделал глазунью и салат! И кофе был вкусный... Чего ни коснись — ОН в мозги лезет, вот упрямые — и мозги, и ОН!

Вообще-то он огненный упрямец, а она — земной (он — баран, она — телец, телка), она должна загасить его огонь, да где уж там! Сама вся пылает. Он еще смел накормить ее! Все, купил с потрохами! Поесть — первое счастье телки…

Ах, Эвора-Эво-ора, опять с тобой пошагаем…

Когда сидели в кофейне, она все порывалась взглянуть на себя в зеркало, чтобы поправить челку. Он поправил:

— Все в порядке.

— Спасибо, что стал моим зеркалом!

Они очень легко перешли на «ты». И под руку она его как-то легко схватила. И она так давно столько не хохотала! До задирания ножек!

 

А смерть в этот год слишком близко ходит: пятен на солнце многовато? У подруги мама умерла, не старая; знакомый мальчик повесился; у еще одной подруги муж тети, любимый, надежда и опора, стена каменная разрушена… — инфаркт.

Мы сами должны пережить нашу жизнь и нашу смерть. Не умеем. Бьемся за раздел имущества переживаний. Хотим непременно пережить с кем-то, особенно страдания.

Я хочу спрятаться от всех смертей, от всех нежитей на твоем плече, на твоей груди, на твоем животе! Раздели со мной свое имущество и мое — мне не жалко.

«Где ты?»

 

СМС через трое суток:

«Я не был в городе, не мог тебе ответить. Все будет хорошо!»

 

Она погладила мягкий подшерсток, и он тихонечко заурчал, как кот…

Это красиво. Но это неправда.

Жизнь моя веселая, как чайник,
Который закипает со свистком…
Я выплюну свисток — взреву нечаянно…
Меня сегодня бросил с ветерком
Один веселый мальчик…

Не бросил. Потерялся.

Объявился через два месяца. Она уже была с медвежонком.

Решительно выдернул из дома, повез в свою новую квартиру, еще почти пустую. На полу был резиновый матрац, она стерла спину…

 

Вскипаем вместе?

Я опять плакала с ним, второй раз. А больше ни с кем не плакала. Совсем плохо? Доверия больше ни к кому нет?

Он очень хорош.

Я боюсь его.

Я боюсь себя.

И мы никак не могли расслабиться.

Нам надо бы прорваться, все рассказать — тогда будет легче!

Как чайнику…

 

Нет. Это был без свистка чайник. Без свиста. В пролете.

 

Он женат, как и ты. Только зачем-то врал: всего достиг, надо с начала начинать… А потом: прости, я встретил женщину, ту, что искал… А потом показал фотку дочери. Судя по возрасту, дитя, женщину он встретил задолго до меня… Странный кот…

А я сказала медвежонку… плохо сказала, он по тону все сразу понял… что жизнь у меня бурная (это когда кот во второй раз объявился).

Мы сидели второй раз в кофейне, в той, горбатой (рядом — лестница — дорога бежит под горку). Славно сидели. Вечерний сумрак светло теплел. Вдруг вспышка, прямо в глаза — с улицы. И торопливый бег по лестнице… Папарацци?

Мы посмеялись. Но звонок медвежонка был ровно на следующий день…

 

Ты говоришь: слушайся своего сердца… Мое сердце слепо-глухо-немо. Оно затравленно молчит, отдавшись другому, ты не догадываешься, кому?

 

А циркач… Золотой циркач! Он опять звонит мне. Ни слова упрека!

— Как здоровье? Как муж?

Ты знаешь, я совсем не умею врать.

— Я тебе рада! Скучаю. Никто замуж не берет!

— Приезжай!

— Хорошо. Завтра.

— Как я соскучился! Целую…

 

Но я так скучаю по тебе!

Я вижу: вот ты отходишь от меня, закуриваешь, мурлыча. Я любуюсь тобой — твоим ростом, твоей широкой спиной, слегка колесом — ногами…

А вот я жарю мясо, или чищу селедку, или режу лимон, а ты подходишь ко мне со спины и — обнимаешь, сжав в кольцо своих рук мои и не давая мне чистить селедку, или резать лимон, или жарить мясо… Почему-то мне очень важно, чтобы ты так подошел…

 

Я знаю: скоро будет славный день. Все получится! Суматошный день, который будет с нашей новой встречей!

Мне столько хочется успеть, что я боюсь… теряюсь… забываю… Но ты ведь спасешь меня, мальчик Тим?..

Нужно взять образец твоего почерка…

Нужно подарить тебе кошек, рассказав, как я их нашла (одна — стеклянная, две — глиняные: черно-белый котище, и рыжая стерва, и белый обормот с уже надколотым, порванным ухом; первый — из магазина стекляшек — найден в процессе поисков подарка тебе на день рождения, сразу после Кустурицы с черной кошкой и белым котом, их контаминация… я даже не знала, увижу ли тебя к твоему дню рождения; вторые — сиротливо глядели с выставки детских поделок на книжной ярмарке и так были похожи… на нас… И стоили копейки, что, прости, немаловажно — я даже не знала, увижусь ли с тобой в твой день рождения, до или после него, в фантастическом шансе от Кельвина).

Нужно прижаться к тебе так, чтобы ты совсем не заметил моих морщинок, не заметил, что я постарела на целый год… целых… лет… целую… жизнь…

 

А я опять в «Санта-Барбаре»: ОН не просто женат, сын вырос, и его жена взяла под опеку ребенка, девочку Верочку.

У него большая просторная квартира. Большая, но не для троих… Типичная холостяцкая студия. Мне нравится прозрачный круглый стол, палас от края до края, светлые стены… Хотя низенький, туристический, столик был еще лучше: за ним легко было соприкасаться коленями…

Он попросил меня нарезать лимон и вдруг подошел со спины и обнял кольцом своих рук, не давая дорезать… Схватил мою руку и стал разглядывать ее линии… Мы оба в этом ничего не понимали…

А на паласе классно кружиться! Ты знаешь, оргазма добиться очень легко! Просто обнять себя под Эдит Пиаф — и как следует покружиться! Завертеться под клевую музыку на месте, пару минут в одну сторону — и все, тот же оргазм!

Ну что — не спятила ли я?

Спятила. Офонарела. Вот и славно — трам-пам-пам!

В углу стояла кроватка, на нее брошены его вещи… И он все шутил! Взялся отвечать за чужого ребенка? Я не поняла…

 

Вдруг вошел, как дядя Степа-великан: прихожая стала меньше, а веселья — больше. Он всегда смеется сначала! Только глаза в темноте потом грустные-грустные… Он немножко перебил тебя. Я даже опять захотела творить жизнь ЗДЕСЬ…

Но он тоже — чужой муж. Не чужой. Но чужой.

Вот вляпалась…

Говорит, что летом не врал: он действительно все порвал, уехав в наш город. Но жена взяла и удочерила девочку. И он смирился с этим, оставив душу свою неприкаянной. Наверное, он тоже никогда не ссорится с женой, как ты. И она не знает про эту его душу. Может быть, она просто думала, что он уехал работать…

А теперь он привез ее и малышку. Ей скоро год. Лялечка… Верочка.

Мне даже нечем было накормить его. И я сама изголодалась. Вот и впилась в него голодным поцелуем. Он смеялся: мы делали это в тамбуре перед квартирой — как школьники. А потом я заплакала. Мне кажется, он тоже плачет, хоть и не позволяет себе этого. Он сильный. Жаль — не мой!

А-а, еще! Он очень смешной, правда. Такие выходят на сцену — и зал падает, хотя слова не произнесено… Пишет с глупейшими ошибками — кажется, у него был менингит, ну, точно, есть какая-то афазия, а когда говорит — все очень связно и грамотно: я видела рекламный ролик с его речью про предприятие. Он очень милый, еще один кот.

Ликвидировал следы моего пребывания: привез картинку и сережку (и с ним потеряла сережку) и готов был помочь деньгами на дорогу… Ты получил картинку? Стыдно, каким способом я пыталась ее добыть... И он неужели не понял, что мне действительно очень нужна картинка? Только попробуй сказать, что тебе не нравятся эти некультяпистые человечки из Бронзового века, рука об руку бредущие по своей бронзовой дорожке!

Ура! Я в любимых сережках!

Но он понял, что я еду к тебе.

 

Сначала мне после твоего визита стало ужасно грустно, я даже всплакнула. Я вообще с тобой все время всплакивала — ты не замечал? Я же чувствовала, что ты — не мой, а я — не твоя. А тут еще жалко стало души наши неприкаянные (ну уж извини, жалость раньше меня родилась, хоть ты и говоришь, что жалость — плохое чувство).

А потом всю мою тоску как рукой сняло.

Во-первых, ты, Тимофей, всяко большой молодец.

Маленькая лялечка — это здорово.

Глаза твои в темноте моей кухни мне страшно нравятся — глубокие и грустные…

И ты, кажется, все-таки настоящий друг. А мне друга и не хватает.

Так что, если я тебе когда-нибудь смогу чем-нибудь помочь, буду очень рада.

Счастливо!

Черт знает, прочитаешь ты это письмо или нет, ну и ладно.

 

Вот это, блин, раздвоение…

Я еду к тебе!

 

«Юльчик, к сожалению, сегодня не получается…»

 

«Я рада, что тебе жаль… И мне так жаль! Кошки, опять-таки, страдают… И я очень хочу, чтобы у тебя все получалось! А пока… Что ж, отправляюсь прожигать жизнь одна!»

 

«…смотри, осторожнее!»

 

«Осторожной никогда не была, так что — не поминай лихом ;) Скажи, я смогу добраться на метро к Чистым прудам?»

 

«…конечно, сможешь… я не помню сейчас точно, нужно посмотреть схему…»

 

«Все, нашла. Напиши мне скорей в почту!»

 

«Хорошо! :)»

 

Ты не видел ведьму с измученными глазами. Хорошо, что она не прижалась к тебе новыми морщинками, хорошо!..

Кошки вели меня по Харитоньеву переулку, и голова Берлиоза витала в облаках, чистая, нетронутая, свеженькая, и небо черными клоками провисло над ней… Я почти обняла тот трамвай, который заставил когда-то эту голову отлететь… Я хочу обнять застывшие пруды, арочные окна, рыжие гирлянды, иголки и шары. Москва, как холодно встречаешь ты меня! Ты серая, черная, страшная, холодная и сырая!

Но некого мне обнять, кроме тебя!

Я летела к милому за 3 тысячи км. Я сидела в приемной чиновника, своего начальника, чтобы добыть денег на эту поездку. Перелет в 15 тысяч мне не по карману, а деньги на командировку нужно найти самой. Но разве это важно?

Я лечу к тебе! Ты ждешь меня! Ты говоришь, что в третий день моей командировки мы должны встретиться! Должны!

 

Я хотела в Москву всегда. В 5 лет я, помню, плакала, как все, наверное, впервые осознав, что смертна. Я плакала, потому что думала, что умру и не увижу Кремль, тот самый, с открыток и из телевизора, величественный, краснокирпичный, с курантами. Это было безумно больно: умереть, не увидев Кремль.

В 12 лет я хотела в Москву, всем сознанием своим осознав, что шанс такой выпадает однажды: у моей лучшей подруги родная тетя недалеко от Москвы, и мы целую неделю будем жить у нее, изучая столицу!

Я не просчиталась. Это был праздник. Помню абсолютное потрясение от ВДНХ. После нашей местной провинциальной выставки достижений народного хозяйства, где можно разглядывать совершенно недоступное в пору дефицита разнообразие мебели и только мечтать о такой, в сущности, весьма убогой обстановке, — настоящая роскошь: огромные павильоны, великолепный (еще не понимала, какой помпезный!) фонтан с фигурами всяких колхозников и колхозниц многонационального Советского Союза, бесконечные парковые магистрали!..

В павильоне «Кино» показывали премьерные мультики — последний, кажется, 11-й, выпуск «Ну, погоди!» и… «Ежика в тумане»! Это было чудо: чудный мультик, да еще на широком экране!

Москва была веселой, радостной и праздничной. Ровно ничем она не омрачала нашего детского существования, а только радовала и восхищала. А мороженое… Ах, это мороженое, восхитительное «Ленинградское эскимо» — тающая радость в шоколаде…

Потом было еще несколько поездок с Москвой пролетом, «на перекладных», по пути в Ленинград, Днепропетровск, Одессу, Таллинн.

Следующая серьезная остановка — преддипломная практика. Мы с подругой удостоены проходить ее в Ленинке! Это же чудо! Неважно, что в марте Москва совсем весенняя, а мы из своей Сибири явились в мохнатых длинноволосых искусственных шубах и шапках; ну, попялятся на нас слегка аборигены, да им не впервой потешать себя провинциалами… Но в Ленинке… Раритетные журналы серебряного века — настоящие! — я держу в руках! Там любимый Волошин, и Блок, и Брюсов, и Белый… И в своем вельветовом, в мелкий рубчик, сарафанчике я очень даже неплохо смотрюсь среди этого зеленого сукна, дерева и интеллигентнейших ламп… Вот и дядечка, какой-то бородач, совершенно засмотрелся на меня… Но я горда и неприступна: дома меня ждет молодой муж… И неважно, что наша квартирная хозяйка — совершенная старуха из «Пиковой дамы»: страшна, таинственна, жутка… И неважно, что в универсаме народ в драке вырывает друг у друга сгущенку; зато мы отъедаемся апельсинами и впервые видим в фольге гречневую кашу с котлеткой, которую только всего и надо, что просто-напросто разогреть…

Москва, как много в этом звуке… Как много в этом звуков…

По вечерам мы с удовольствием шляемся по театрам, а пару дней, игнорируя Ленинку, полностью отдаем музеям.

Да просто пройтись вокруг Кремля — разве не счастье? Вот мне уже и не грозит бесславная смерть…

 

Но я никогда не хотела в Москву так, как сейчас.

Год назад… Нелепая анкета — почему я на ней застряла? Мерзкие строчки: встречи на 1-2 раза… Да еще мальчик — на 9 лет младше! Ты был в моем городе по работе. Дважды мы виделись. Остальное — в почте.

Почему я ни с кем не могу быть так откровенна, как с тобой? Меня поражает равенство наших реакций! Я могу сказать тебе все что угодно — и ты поймешь. Ты славно шутишь. И здорово поддерживаешь в трудные моменты.

Да, мы дважды чуть не испортили все, наговорив кое-чего. Пытались расстаться-попрощаться. Не вышло!

И ты безумно рад, что я еду к тебе… допрашиваешь о моих рейсах и расписании… мы должны встретиться в третий день!

 

Я сижу на самой занудной конференции на свете. Это третий день, последний!

Я посылаю тебе СМС:

«Спаси меня!»

Ответ:

«К сожалению, сегодня не получается…»

И упало каменное слово
На мою еще живую грудь…

Поеду на Чистые пруды. Никто не видит, как я рыдаю, поправляя телефон, капюшон, смс-ку (спрячу ее в рукав… запихай меня… в шубу сибирских степей… ведь не волк я по крови своей…).

У меня в сумке — кошки. Я везла их в подарок тебе, кот.

Я хотела прижаться к тебе своими новыми морщинками так, чтобы ты не заметил, как я постарела… на год… на целую жизнь… Кошки, кошки… одна — стеклянная, две — глиняные: черно-белый котище, и рыжая стерва, и белый обормот с уже надколотым, порванным ухом; первый — из магазина стекляшек, вторые — сиротливые одиночки с выставки детских поделок на книжной ярмарке, такие кривенькие и… похожие… на нас… Я не хочу, чтобы ты был одинок!

По ТВ нам опять рассказали безумно счастливую историю. Иван Иванович и Марья Никитична расстались в 1945-м: ее посадили в лагеря, обвинив в растрате, его забрали в армию. Через 63 года они встретились. Скоро им будет по 80. Они помнят тот первый свой счастливый год. Они не изменились. Морщинки? Дряблая кожа? Бред. Ерунда! Нет морщинок! Любовь есть. Не по хорошу мил, а по милу хорош!

Где он, наш стотысячный шанс по Кельвину?!

 

Я бреду по Харитоньеву переулку, и голова Берлиоза витает в облаках, чистая, нетронутая, свеженькая, и небо черными клоками висит над ней… Я почти обнимаю тот трамвай, который заставил когда-то эту голову отлететь… Я хочу обнять застывшие пруды, арочные окна, рыжие гирлянды, иголки и шары. Москва, почему так холодно встречаешь ты меня? Ты серая, черная, страшная, холодная и сырая!

И некого мне обнять, кроме тебя!

Я ненавижу тебя, Москва!

 

Скажи, кто плакал с тобой от оргазма? НИКОГДА тебе этого не прощу! ОНА плакала с тобой, а не я…

 

— Ты говорила, что умрешь, если не встретишься со мной…

— Я умерла…

Наверное, это черное колдовство… Ты видел, как трется кошка о пол, о стул или ноги хозяина? Как прижимается своим гибким тельцем, изгибая спину, вжимаясь в ту плоскость, что никогда не заменит того, к чему тянет ее тело?

Мое тело тянет к тебе. Душа запродана? Нет, отдана безвозмездно. А тело… ждет, ищет, изнемогает. Я волочусь раненой кошкой, мои кровавые следы не видны. Ты видел когда-нибудь, как плачет женщина от оргазма, полученного… со стулом? Как она вжимается своим гибким телом в пол, изгибаясь, как кошка, и плачет, и плачет, и плачет! Горит на плите мясо, тухнут ананасы, кометы сгорают, а она ревет белугой, потому что… не доползла, не могла доползти… кошки не проползают тысячи километров… даже когда самолеты их пролетают, остается лазейка: сегодня не получилось… гуд бай… бай-бай… прощай? Не прощают кошки. Вот и не могут проститься. Задержи еще меня, кот, удержи на краю! Я вот-вот улечу! Не с тобой, не к тебе! Так… в… никуда… Ты знаешь, что такое никуда? Это черное пусто. Черный квадрат. Замереть и — ни звука. Зи-я-ни-е пустоты.

Я не могу уже без черноты колдовства. Я опять дохожу… на полу… и плачу, и плачу, и плачу… никакие циркачи не спасут! Я думаю о тебе. Пусть тебе в этот раз повезет, и ты классно кончишь с женой, а потом будешь с ней болтать, как со мной, и молчать, и прижимать ее голову к плечу, и воображать мою… Я плачу, опять плачу, кот… Когда ты напишешь мне?!

 

«С Новым годом, Тимчик! Пусть будет много новых хороших событий и чувств! Счастливо! :)»

 

Ты молчишь. Я привыкла. Нам нечего больше сказать? Нам нечем друг другу помочь? Я люблю твое зоркое сердце. Я очень хочу тебе силы и счастья. Я отпускаю птицу на свободу, на все четыре стороны, лети… Лети!!!

 

«Будь сильным и смелым, Тимчик, и пусть тебе повезет. Не траться на пустые мечты! Почему у тебя на Одноклассниках нет фотографий семьи? Неужели ты еще не понял, что это — главное? Будь счастлив!»

 

А я хочу быть с новым котом. Я хочу, чтобы он был свободен и был со мной. Был моим. А я — его.

Мне нелегко с тобой расстаться. Ты был очень славной мечтой.

 

Я не хочу этого, но думаю: у тебя, наверное, какое-то несчастье?..

 

«Что с тобой? Ты меня пугаешь:( Надеюсь, просто технические неполадки…»

 

«Привет, Юльчик! Ты совершенно права — технические неполадки были причиной моего долгого молчания (что-то с линией случилось), только сегодня подключили. У меня все в порядке, сижу дома, отдыхаю. У нас морозы — примерно -15-18, без снега это очень неприятно. А ты? :)))»

 

Тим, мой верный Тим!

Легко тебе строить улыбку, Чеширский кот?

А Новый год? Рождество? Поздравление?

Врешь, мальчик, про линию. Ты ведь был на Одноклассниках…

Но я не буду тебя разоблачать-упрекать, сам все поймешь, не маленький.

Я была лучшей с… в твоей жизни, но всего лишь с… я чувствую себя ею. Ты знаешь, это не плохо. Сука — лучшая из женщин. Преданная сука. Преданная кому-то. Преданная… кем-то. Мать. Дочь. Страсть.

Не стоит. Ничего не стоит ее слез. Она и не плачет — зло щурит усталый взгляд и… поет! Ну, хотя бы танцует. С тем… С этим… Вон с тем… подряд… Пока не падет в бессилии. И будут слезы. Все еще будет. И солнце. Мальчику аминь.

 

Мы затворили дверь и предались любви… Дневник Казановы — как красиво…

 

«Как твои дела, Юльчик, что на личном фронте?»

 

«На личном фронте? Зачем тебе мой личный фронт? Скажи честно: ты ведь и не хотел со мной встретиться? Ты переспросил мой телефон, но так и не уточнил свой… Я все твои три перебрала в этой чертовой Москве, прежде чем получила: “Сегодня не получается”…»

 

«Выше нос, выше нос!»

 

«Ах, выше нос? Нос — морковкой, хвост — пистолетом? Есть, сэр!»

 

«А спинку — селедочкой!»

 

«И метлу — между ног?..»

 

Это правда — ты видел меня с циркачом? В какие странные вещи я все время влипаю…

Я помню огоньки резко налетевшего такси… Огни судьбы? Мы стояли с циркачом на остановке, он — по-свойски подхватив меня, почти под плащ. Был ветер, холодный весенний вечер — и он обхватил меня, весело сжав. И это такси… Я ждала ТЕБЯ, я думала: когда ТЫ приедешь? Я думала (ледяной глыбой упала мысль): это ТЫ мчишься мимо в такси? ТЫ был там???

Это ведь как раз потом пришла та дурацкая смс-ка:

«Юльчик, напомни свой номер: мой друг в твоем городе, он хочет развлечься…»

 

Мужчины, чего вы требуете от меня? Верности? Она в глубоком колодце, забитом страхом и снегом с дождем. Вы знаете, каково это: быть — одной? Засыпать в холодной постели, трахаться… с безденежьем, с едой-стиркой-полом, с одиночеством в театре, в кино, в магазине, с… самой собой?

Я верная. Очень верная. И опять… одна???

 

«Что сказать тебе, Тим? Ты не узнал меня на Одноклассниках?

У меня последний день отдыха, тоска! -18-20, но со снегом, красиво!

А что у тебя?

И зачем тебе одноклассники? У тебя там много настоящих друзей?»

 

«Прилично друзей, человек 30, а ты там под каким именем?»

 

«Ты правда не узнал, под каким я там именем? Ну и бог с ним. Зачем я тебе там?

Не удержусь ведь сейчас и начну воспитывать.

Зачем тебе одноклассники?

Жена тебя понимает сейчас? С сыном все нормально? Почему у тебя там нет фото семьи? Неужели ты не понял, что это — главное?

Мало тебя дома любят-обожают? А ты — много?

Все, что отдаем, вернется. Банально? Наверное, истины все просты и банальны.

Бросай, к черту, всяких юльчиков и одноклассников — у тебя есть самые-самые милые! Или нет?

Дурацкое письмо получилось. Но какое уж есть.

Я очень-очень хочу, чтобы тебе все удавалось. И пусть друзей будет много, только настоящих. И про работу уже расскажи скорей!

И поздравь меня хоть со Старым Новым годом, что ли ;)»

 

Честно сказать, знаешь, мне вдруг опять стало страшно жаль тех сережек: потерянной твоей и сломанной моей (я таскаю ее все время в сумочке как хранительницу… не знаю чего, и у нее сломалась дужка). Они были любимые (очень шли мне) — раз, берегли меня агатом — два (говорят, тот, кто носит агат моховой — вечно молодой), мне хотелось, чтобы у тебя осталось что-нибудь на память обо мне — три… Придумай что-нибудь! С памятью…

Когда я плакать перестану,
Когда дождь плакать перестанет,
Когда снег плакать перестанет
И осень опять устанет,
Ты приедешь.
Я точно знаю.
Но я
забуду
тебя.
Смою слезами.
Отсмеюсь губами.
Аминь.

«Ладно, уйдем от высоких материй. Все прощу за одно слово правды ;) (на пять тоже не обижусь)! Скажи, удалось что-нибудь доброе почитать-посмотреть?»

 

«Ты знаешь, ничего такого не удалось ни посмотреть, ни почитать, такая лень обуяла! Ты случайно не под именем Майя Новикова на Одноклассниках?»

 

«Да, там фотка моей дочери.

И мне ничего такого не удалось! И даже полениться не дали: дочка приехала (это, конечно, славно), потом много гостей, я жутко не выспалась. А сегодня уже работа, бешеная дребедень...»

 

«Юльчик, я знаю, как ты устала. К сожалению, я ничем не могу тебе помочь…»

 

«Будь другом, каким был, и не ври, только и всего…»

 

«Ты, как всегда, на высоте! Всегда боялся (в кавычках, конечно же, ибо сам такой же, вот сейчас пишу, а пальцы не туда, видимо, попадают). Вот! Я в нашем литературном (или нет, извини, я напился, как скотина). Так, о чем я? Уже не помню, Юльчик, не уговаривай меня, Юльчик — это навсегда, вот! Так, чего же я боялся? А, вот — умных женщин!»

Далее — No comments.

 

Господи, как хорош этот пьяный бред!

«Ты, как всегда, на высоте». На высоте? На какой? Во-от такой? Или во-от такой? Вот такой вышины, вот такой ширины, как «Каравай…»?

«Я в нашем литературном (или нет, извини, я напился, как скотина) Так, о чем я?» О чем же ты? Напиться? У меня — хуже: кинуться к кому попало… Так о чем ты? В нашем литературном… романе? Неужто — в романе? У нас с тобой все же роман? Ур-р-а!

«Так, о чем я? Уже не помню, Юльчик, не уговаривай меня, Юльчик — это навсегда!» Ура! Я — навсегда! И не буду уговаривать тебя в обратном! «вот! Так, чего же я боялся? А, вот — умных женщин!» Ах ты, бедный кролик… Чего боялся — на то и напоролся?.. Бойся, бойся! Я… сама… себя… боюсь…

 

«Тимох, обожаю я тебя, собаку, особенно — пьяного (ты тогда не врешь) ;) Но бойся меня, бойся! Я сама себя боюсь :)

Только не напивайся часто! Не бери с меня пример ;)

Ты не знаешь, какие гадости я тут творю… Высота… Я опять кинулась к…

Нет, ничего и никого не бойся! Оставайся нежным с любимыми женщинами (в количестве штук — одной) и ходи по головам на работе ;) Думаю, лет через пять будешь влегкую ;) Ты еще мальчик, мой Тим, но станешь таким, как ОН».

 

Он написал мне, что, наверное, вернется один, «до встречи»…

Знаешь, лучше всего было, когда мы вышли из кофейни под дождь, в его машинку, и поехали по почти ночному мокрому городу. Я обожаю дождь. И эти огни. Сверканье дождя и сверканье огней… И тепло машины — почти домашнее, когда двое рядом еще ничем не обременены: неверием, недоверием, страхом… Страх был, но совсем чуть-чуть… Было весело и легко.

Он не боялся оставить меня в машине, пока покупал вино и презервативы («Поскучаешь?»), я не боялась поехать с ним, мне было тепло и уютно в его, пусть съемной, квартире…

Синие тени к утру порозовели, вентилятор совсем не мешал, только чуть-чуть жужжал… Он приготовил глазунью, салат… Ты мог бы нарезать салат? Научись! Так многое можно купить! :) Но он слишком легко исчезает, как Белый Кролик, как ты…

 

«Тимофей № 1! Ты что, думаешь, что я — сушка? Я не секс-машина. Я тоже страшно устаю. Очень хочу забиться в норку, затихнуть, отдохнуть. Завидую твоему тихо-семейному Новому году. Я же тебе говорила, мне просто не хватает друга, с которым обо всем можно поговорить и который сам не побоится хоть о чем говорить… Хорошо бы посмотреть “Иронию…” и хорошо бы с твоим плечом рядом. Я по тебе скучаю. Но стараюсь не брать тебя в голову. Пока ты чужой… Я хочу быть с тобой — своим… Не слишком жирно? Нет. Мне надо отвыкнуть?Я отвыкну, если надо. Ты же вообще в любой момент можешь уехать… Но я скучаю. Ты здоров? Знаешь, я сейчас как самые замечательные мгновения вспоминаю то, как мы сидели в первый раз в кофейне и потом вышли в дождь. Это было так здорово! Совсем никаких проблем! Абсолютное счастье! Вот по нему я и скучаю :)

Я знаю, каждый из нас делает только то, что может делать, и другого ждать нечего. Я почему-то думаю, что наши желания и делания совпадут… для радости друг другу :)

Возьми меня в свои сказки!!! Нет, в реальность! Просто на лыжи и в прорубь!»

 

Он увез жену с дочкой назад. Ей не пожилось здесь — всегда одна, да и отношения…

 

У него опять сияли глаза. Он сказал: «Ты лучше водки…» И мы не пили ни вино, ни водку, ни коньяк, и совсем не ели, мы просто здорово были вместе. Он оставил меня на ночь, предупредил, что храпит; правда, страшно храпел, страшнее, чем в первый раз; я молила бога, чтобы он помог мне заснуть и чтобы помог нам быть вместе; и утро было веселым и свежим, хотя в коротком сне ко мне пришел его сын и требовал, чтобы я отдала свой сок; и мои подруги потом налетели толпой, разыскав меня, потому что перепугались, когда я проспала и не пришла на работу; и они наткнулись на наши раскиданные трусики-носки-колготки (а он все аккуратно повесил). И был завтрак, и такси домой, и длинный день. И еще много-много дней… Он опять исчез, этот кот.

Переслать-переспать… перестать…
Отправленные-отравленные…
Забиться в норку, забуриться,
растаять, сжаться, пропотеть…
И выбить дурь всю из подкорки.
И от… Отреветь.

Прошел месяц, два, три…

 

— Ты только не хулигань, — сказал циркач.

— Я только начал тебя читать, но обязательно дочитаю до конца! — сказал верный Тим.

— Все будет хорошо. Я СКАЗАЛ! — позвонил и сказал Тимофей № 1.

И она поверила ему.

:) — так всегда заканчивал верный Тим.

 

* * *

Циркач купил мотоцикл.

Он надел на Нее каску, и они носились по полям-буеракам-рекам-ракам. Она попробовала наконец раков! Че слово, ничуть не хуже креветок!

 

Тимофей № 1 развелся с женой и позвал Ее в другой город. Она была рада: выбирать обои в новую квартиру, мыть ему посуду (он терпеть не может мыть посуду, а посудомоечной машине не доверяет ;) Читала ему вслух книжки (он засыпал) и выбирала книжки для его девочки…

И писала письма верному Тиму.

 

Они разбились о пень…

Они разбились о быт…

Они писали письма.