Вы здесь

На палубе земного шара

Отрывки из книги о кругосветном походе яхты «Сибирь»
Файл: Иконка пакета 08_dekelbaum_npzsh.zip (64.43 КБ)
Алексей ДЕКЕЛЬБАУМ
Алексей ДЕКЕЛЬБАУМ



НА ПАЛУБЕ ЗЕМНОГО ШАРА
Отрывки из книги о кругосветном походе яхты «Сибирь»




1 июля 2000 года яхта «Сибирь» ушла от Омского речного вокзала в кругосветный поход. 30 сентября 2001 года «Сибирь», обогнув земной шар, бросила якорь на том же самом месте — у Омского речного вокзала. За 15 месяцев наша яхта «намотала на лаг» 48 тысяч километров по водам трех океанов и побывала в тринадцати странах. На мою долю, как матроса сменного экипажа, выпало пять месяцев похода и восемь стран. Но эти пять месяцев перехода от Кубы до Омска стоят многих тысяч «машинальных» жизней. Почему? Это вопрос скорее философский.
Человечество издавна делилось на романтиков и прагматиков. Для общества важны и те, и другие. Если бы миром правили только романтики — они бы давно разнесли планету вдребезги; если бы человечество состояло только из прагматиков — оно бы никогда не вылезло из пещер.
Экспедиция «Сибири» приоткрыла новые, ранее неведомые возможности российских «сухопутных провинциалов».
А еще экспедиция доказала, что даже в очень сложные времена, в очень неблагополучной стране можно правильно оценить идею кругосветной экспедиции и ее значение для региона, для России, для нашего настоящего и будущего.




* * *

За двое суток ходовых испытаний яхты на Иртыше я понял, что такое «слепой» речной фарватер.
Ночь, полная темнота, яхта идет под обрывистым правым берегом, нависающим беспросветной массой. Бакены не горят — на реке в 2000 году была тоже основательная разруха. Ты стоишь на руле, а твой товарищ, примостившись на носу, «ощупывает» фарватер ручной фарой (тогда еще на «Сибири» не было стационарной носовой фары, управляемой джойстиком из приборного ящика рулевого).
— Белый видишь, — луч фары, как указка, показывает на далекий белый бакен.
— Вижу...
Подвахтенный «держит» бакен лучом, и рулевой на какое-то время обретает ориентацию в пространстве.
Проходим бакен. Скоро должен быть следующий. Впередсмотрящий «щупает» фарой реку — нет бакена! Идем дальше... Нет бакена! Рулевой непрерывно косится на дисплей эхолота, где высвечивается глубина под килем.
— Господа, — тоскливо говорит рулевой, — я, конечно, извиняюсь, но у нас под брюхом полтора метра глубины.
Полтора метра глубины даже при полностью поднятом шверте — это, считай, ты уже сел на мель. Рулевой отжимается от берега — глубина все равно полтора метра. Бодрствующий (поскольку ночь прекрасна) экипаж перестает дышать.
— Ф-фу... Два с половиной, — рулевой лезет в карман за сигаретами.
— Есть белый! — доносится с носа, и луч упирается в далекий белый бакен.
Нет, это очень неприятное занятие — шарахаться по ночной реке, на которой бакены не горят.
* * *
Как это странно — наступление того дня, которого ждал годами. И тут вот ведь какая штука: если спортсмен практически всю жизнь до изнеможения готовит себя к пятиминутному выступлению на олимпийском помосте, то для экипажа яхты «Сибирь» в долгожданный день 1 июля 2000 года, по сути, все только начиналось. На пятнадцать месяцев вперед.
По крайней мере, для пяти из восьми членов экипажа — Сергея Щербакова, Сергея Кикотя, Александра Чулкова, Владимира Шельменкова и Владимира Корниенко наступал период не безопасной, но все-таки определенности. Они уходили в поход, к которому мы все готовились столько времени. Они уже дождались. Мы с Сашей Щербининым и Женей Федоровым оставались на берегу — ждать вызова на свои этапы. Я даже предположить не мог, насколько это окажется трудным.
Катер доносит нас до «Сибири», мы забираемся на борт — «восемь человек на сундук мертвеца».
— Якорь пошел!
— Якорь чист!
— С Богом...
На берегу духовой оркестр ахнул «Прощание славянки». «Сибирь» заложила изящный круг на траверзе Речного вокзала и ушла за крутой изгиб правого берега при впадении Оми в Иртыш.

* * *
25 июля в 22.00 «Сибирь» через коварный Надымский бар вышла на оперативный простор — в Обскую губу. Ну а Обская — еще та губа: мелководье и шторма, при которых амплитуда волн опасно соразмерна с глубиной. «Губа» сразу показала свой характер: ранним утром, около 4.00 на ней хозяйничал шторм. В лоб давил северный ветер в 38 узлов (около 20 м/с). К вечеру он стих до 25-30 узлов, но все равно сутки яхту болтало на волнах и поливало сверху проливным дождем. Экипаж мужественно привыкал к качке. В бортовом журнале по этому поводу застенчиво записано: «Получился разгрузочный день». Теперь я знаю, что это такое: быстро отдать морю съеденное накануне и сутки о еде думать с искренним отвращением.

* * *
С юмором на борту яхты «Сибирь» всегда был полный порядок, и уныние было так же «характерно» для нашей команды, как глагол «ложить» для филологов. Кроме того, морской кругосветный поход — это не только волны и экзотика чужих берегов. Это еще и масса забавных ситуаций, которые нам подсовывает жизнь — самый великий юморист.
Стоянка на Диксоне. С пограничниками «Сибирь» подружилась. Более того, их мичман Вася сделал экипажу просто царский подарок — электроплитку. Эта плитка о двух конфорках, надежная, как танк Т-34, заменила коварную и капризную плиту на соляре и отработала на «Сибири» до самого Омска. И сейчас работает.
А Васина жена подарила нашей экспедиции гениальную фразу: «Летом на юг поеду. В Воркуту...»

* * *
Есть в 200 км от западного побережья полуострова Таймыр на 75° северной широты остров Длинный. Голый клочок земли — ни людей, ни жилья, только 8-метровая деревянная вышка заброшенного маяка да медвежьи следы на снегу. Там на берегу лежала вынесенная водой здоровенная льдина, а к льдине была пришвартована яхта «Сибирь». С высоты вышки, насколько хватало глаз, простирались сплошные ледяные поля. Север гнал лед, полюс давил на материк. Недаром Карское море называют «ледяным мешком» или «ледяным погребом».
Мне позвонил Щербаков.
— 3 августа, когда мы были уже в 200 км от Диксона, яхту стали поджимать льды. Нашли канал между ними, вошли в него. Канал, как выяснилось, оказался тупиком, да еще и замкнулся за нами. Льды начали зажимать яхту — очень неприятное ощущение. Когда льдины подошли вплотную, мы приготовились, если яхту раздавит, высаживаться на лед. К счастью, тот самый канал, по которому мы вошли в эту ловушку, вскоре разомкнулся, и «Сибирь» выскочила из западни под защиту острова Длинный.

* * *
9 августа на одной из полярных станций Таймыра был большой внеплановый прием. Трое полярников, года по три не ступавших на Большую землю, принимали экипаж неизвестно откуда взявшейся яхты. Мало того, яхта эта (вот делать людам нечего!) поперлась вокруг света, что, конечно же, нереально, а впрочем — дай Бог им удачи.
Уже закатили на «Сибирь» привезенные к берегу на вездеходе бочки с соляркой и залили «под пробку» яхтенные баки. Уже истопили баньку на станции (кстати, отличную) и помылись-попарились.
«Сибирь» ответила на гостеприимство «полторашкой» 96-градусной продукции омской корпорации «Винпром».
Дизель тарахтит, на полярной станции горит электричество, сидят за столом восемь мужиков, пьют-закусывают и разговоры разговаривают.
— У вас тут что, сухой закон?
— Сухой... — рабочий станции печально кивнул головой, увенчанной классической заполярной лысиной.
— И вот так три года? — ужасался экипаж «Сибири».
— Ага... (тяжелый вздох).
— Подождите, мужики, — заволновалась «Сибирь», — но дрожжи-то у вас есть?
— Есть, — грустно сказали полярники.
— Сахар есть?
— И сахар есть...
— Так что ж вы бражку не ставите?
— Ну... это ж неделю ждать надо...

* * *
На острове Русский Володю Корниенко едва не съел медведь.
Ночью с 10 на 11-е Щербакову приснился вещий сон. Приснилось ему, что к яхте подошел белый медведь, встал на дыбы и «облокотился» на фальшборт.
От таких веселых сновидений капитан проснулся. В кормовую каюту вошел Саша Чулков: «Давай камеру — там Вовка медведя увидел!» Взял камеру и полез на палубу. Там передал камеру Корниенко, который быстро стал взбираться на гребень. В это время в кокпит вылез обеспокоенный Щербаков: «Далеко медведь-то?» — «Да метрах в двухстах...» (пять секунд броска для белого медведя). Серега заорал: «Вовка! Быстро на борт!» Корниенко недовольно пожал плечами и, не торопясь, стал спускаться к яхте. В это время на гребень, метрах в тридцати от нашего механика, выскочил здоровенный медведь. Его желтоватая шерсть моталась космами, в глазах не было ничего человеческого. Володька рванул на яхту. Медведь, рыча и матерясь, за ним. Корниенко все-таки успел забраться на борт, мишка подскочил к яхте, но тут до него дошло, что «льдина» какая-то не такая, и перевес сил не в его пользу. Фыркнул презрительно и ушел во льды, едва успели камерой его задницу заснять.
С тех пор на остров выходили только с ружьем, ракетницей и фальшфейерами. Но медведей больше не видели, только следы.

* * *
И еще моржи. Когда уходили из бухты Прончищевой, на косе увидели лежбище — сотни огромных коричневых туш. Видеокамера ловит складки на мощных шеях и безукоризненно белые клыки. А запах — мама дорогая! По сравнению с этим запахом ароматы коровника — просто «шанель». От острова наперерез «Сибири» прет в атаку здоровенный морж — отогнать от стада неизвестного зверя. Решили уйти и не связываться с психом.

* * *
За бортом «Сибири» колотится море Лаптевых. Болтает капитально, яхту порой прикладывает, и тогда в кают-компании раздаются нелестные замечания в адрес рулевого. Ничего, скоро на его место встанет другой и получит свою долю «комплиментов».
По ледовому прогнозу до Певека льда нет, но зато в Янском заливе получили встречный шторм, с северо-востока дуло за 30 узлов, на порывах до сорока. Потом ветер зашел, и под проливом Дмитрия Лаптева сменился на попутный, причем самый душевный — 10-15 узлов. Попутный ветер держался около полусуток, разгоняя «Сибирь» до 8,5 узлов, потом зашел опять, и за проливом, уже в Восточно-Сибирском море, ребята имели встречный норд-ост, а потом попутный шторм. Причем на этом ветряная карусель отнюдь не закончилась, и на следующий день — 3 сентября — природа устроила еще тот спектакль.
Поэтический туман на море, умеренный попутный северо-запад, слабая волна... И многочасовой снегопад! Палуба завалена снегом, но его все равно не хватает, поскольку между вахтами команда играет в снежки и лепит снежных баб — каждый на свой вкус.

* * *
В западное полушарие «Сибирь» в тот день, 10 сентября 2000 года, входила дважды. Первый раз — строго по спутниковому навигатору GPS, когда цифры долготы на дисплее упрямо ползли — 179°58'... 179°59'... И наконец — 180°00' Ура-а!
Ура-то ура, но через километр-другой к западу увидели на берегу монумент: огромные цифры 1, 8 и 0, поставленные друг на друга и увенчанные катушкой компаса — «180». Что за черт?
Потом, на мысе Шмидта, им рассказали историю этой знаменательной стелы.
Есть в тех краях один богатый меценат-подвижник, очень болеющий за родной край. На свои деньги он установил памятник великому капитану Куку, который в 70-е годы XVIII века заходил в эти места. Этот меценат решил также обозначить знаменательный 180-й меридиан — чтобы с моря было видно. Сел на вертолет и полетел вдоль побережья, отслеживая координаты тоже по GPS. Как только увидел на дисплее 180°00' — выбросил вымпел. А ветер его возьми и отнеси на несколько километров к западу. Где вымпел нашли — там стелу и поставили.

* * *
«Сибирь» входила в великий Берингов пролив, соединяющий два океана. Пролив был довольно оживленным — постоянно встречали китов, всего насчитали более двадцати. Мелькали в волнах плавники, похожие на крылья гигантских черных бабочек, огромные туши (куда больше яхты) плавно перекатывались в воде, взлетали вверх густые фонтаны, едва ли уступающие по высоте фонтану у омского Музыкального театра.
На подходе к мысу Дежнева яхту подхватило сильное попутное течение и понесло в Тихий океан.
Это были хорошие дни. «Сибирь» шла лихо, льды почти не попадались. Правда, среди экипажа упорно ходило поверье, что старший помощник капитана Сергей Борисович Кикоть притягивает льдины: стоило ему при безмятежно чистом море выйти на вахту, как вскоре он уже докладывал, что видит лед. И это был, увы, не мираж.
Но льды были уже редкими. Тихий океан дышал теплом. К тому же, Сергей Кикоть умел не только «находить» льды, но и вывел «Сибирь» на окончательно чистую воду. Как позже выяснилось — на всю оставшуюся кругосветку.

* * *
Утро. Ясное солнце. Алеутские острова. По берегам — остроконечные вулканы. Тишина в природе, и только рыдает в кокпите аккордеон, и Саша Чулков, с дикой щетиной на лице, бегая пальцами по клавишам, с непередаваемой душевностью поет:
Здесь под небом чужим
Я, как гость нежеланный,
Слышу крик журавлей,
Улетающих вдаль...
Крупным планом: лицо пригорюнившегося Кикотя: бородища — Фидель отдыхает.

* * *
Ночь на 28 сентября. «Сибирь» идет от полуострова Аляска на пересечение пролива Шелихова. Тут, в проливе, и «прихватило». Пролив — это, конечно, не открытое море, но и его в конце концов раскачало, развело крутую «битую» волну. При выходе с глубины на мелководье яхта встретилась с аномальным волнением (свыше 10 метров, по оценке Щербакова), зашла сзади волна-убийца, долбанула под корму, и наша «Сибирь» кувыркнулась.
Это был полный оверкиль на все (слава Богу) 360 градусов. Причем, подчеркиваю, наша яхточка не просто перевернулась, а именно кувыркнулась — вперед, через скулу. Весь кувырок длился, по разным оценкам, от четырех до шести секунд. Как потом вспоминал кэп: «Я отдыхал после вахты и четко почувствовал, что примерно по секунде побывал на каждой из четырех стен нашей каюты».
Внутри яхты вперемешку летали люди и консервы. Но что творилось там — к этому мы еще вернемся. Куда более драматические события разворачивались снаружи. При оверкиле снесло и сломало в районе краспиц наши роскошные французские мачты и вышвырнуло за борт Сережу Кикотя.
Как рассказал Володя Шельменков:
— Мы с Кикотем стояли на вахте. Он заступил на руль, а я пошел вниз — глянуть по компьютеру, где мы идем. Резкий удар. Меня шандарахнуло об камбуз. Ладно... Поднялся, кое-как вылез наверх... Сереги нет! Мачты все за бортом, опутанные рангоутом. Я ору: «Серега, ты где? Серега, ты где?!» А из-за борта такой спокойный голос: «Да здесь я, здесь».
Сергея спасла страховочная стропа, которой вахтенные всегда пристегивались во время всякого ночного, а нередко и дневного морского безобразия.

* * *
Кодьяк (США) — островной рыбацкий городок, около 6000 населения. Встретили ребят прекрасно. «Харбормастер» (распорядитель гавани) отвел «Сибири» бесплатную стоянку и даже нашел в городке одну русскую даму — Блэк Лидию Сергеевну. Эта бодрая 76-летняя старушка попала в Америку после войны, была профессором Аляскинского университета, преподавала антропологию. Сейчас, уже будучи на пенсии, Лидия Сергеевна занимается разбором архивов местной православной церкви. С экипажем «Сибири» она провозилась целый день, пока регулировались все формальности с властями.
Местный сварщик за умеренную цену (60 баксов в час) заварил сломанные мачты. По оценке Щербакова, получились лучше, чем новые. От ремонта радара, который накрылся после купания, пришлось отказаться — дорого. Восстанавливали электропроводку внутри мачты, заплетали порванные тросы — дело муторное, но куда денешься.
Купили спасательный плот взамен смытого — не новый, но для выхода в море вполне годился. В местной газете вышла большая статья про «Сибирь», и ребят стали узнавать на улицах. Люди приходили на яхту, расспрашивали, один американец принес от широты души двадцать «баксов» и бутылку «Столичной».
Люди — везде люди...

* * *
2 ноября в Кларенц-проливе яхту резко затормозили крутая волна и тупой встречный ветер. Решили не выделываться и отстояться где-нибудь в укромном месте. Пересекли пролив, зашли в бухту Толстого (Русская Америка!), а затем и в один из ее маленьких заливчиков, укрытых от ветра. Залив на карте значится необитаемым. Берега его действительно необитаемы, а вот посреди залива… плавал дом.
На самом деле дом не плавал, а стоял на якоре. Домик был немаленьким — 20 на 30 метров, вокруг — понтоны из бревен, плоты. Отличная стоянка!
Летом здесь — плавучий ресторан и маленький отель. Гости либо прилетают на гидросамолете, либо приходят на катерах. Их встречают Свид и Ширлей, которые живут здесь уже 8 лет. С ними на плоту живет их 19-летний сын Джон, который ежедневно на моторке ездит в школу за 5 миль. Полноправный член семьи и свинья Джозефина, умная и интеллигентная.
Экипаж «Сибири» приняли как друзей. Свид — прекрасный повар — не просто накормил ребят, но накормил художественно. Вообще вечер получился очень душевным, незабываемым, с исполнением под аккордеон и гитару русских и американских народных песен.

* * *
Сиэтл. Яхту посетил вице-консул России Ю.В. Герасин, свозил ребят в русский центр, где их накормили самым настоящим борщом и попросили выступить, рассказать об экспедиции. На борт нагрянула пресса — журналисты двух здешних газет, на следующее утро на яхтенный телефон пошли звонки местных русских (их в трехмиллионном Сиэтле примерно тысяч сорок).
16 ноября подняли яхту на берег. Состояние корпуса было не таким страшным, как представлялось. Несколько глубоких царапин, погнутое перо руля — все это вполне исправимо. Более крутая проблема состояла в модернизации киля: собирались добавить к нему около тонны балласта и подвесить свинцовую бульбу, чтобы уж больше не «кувыркаться».
Тесная кают-компания яхты «Сибирь». Вместе с нашими ребятами — Марк и Юля из Омска, Ольга и Татьяна из Украины, Владимир из Магадана, Евгений из Петропавловска-Камчатского, Роман из Туапсе... Нормальная душевная российская встреча — с шумом пересекающихся разговоров, домашними пирожками и, конечно, с гитарой.
Россия — она все-таки везде Россия…

* * *
К «Сибири», где вовсю кипит работа, подошли добрые знакомые — пожилая американская пара, принесли в подарок большой домашний пирог. От всей души.
Русский минимаркет в Сиэтле. «Выбирайте, ребята, — смеются продавщицы. — У нас есть все, как в России!» Экипаж отшучивается, что, дескать, в России куда богаче. Сережа Кикоть внимательно рассматривает банку с родной русской надписью «Икра кабачковая»…
Кстати, этот минимаркет называется «Delicatessen of Europe» — «Деликатесы из Европы». Вот вам и икра кабачковая!

* * *
Ла Паш — древнее индейское поселение. Из воды торчат скалы, в которые миллионы лет лупит Великий или Тихий океан. На скалах — реликтовый лес. Стоит здесь несколько веков и видел столько, что ему явление «Сибири» — все равно, что явление комара на даче. Но сейчас здесь полная цивилизация, правда, идеально вписанная в природу на правах квартиранта. В здешний мотель приехало много народу — встретить Новый год и полюбоваться океанским прибоем.
В кают-компании «Сибири» висит наряженная елка. Первые минуты нового века и тысячелетия, первые минуты самого яркого года в моей жизни.
Ночь. Северо-западный угол США, потаенная бухта Ла Паш. На море дует 35 узлов, в кают-компании яхты «Сибирь» экипаж омской кругосветной экспедиции за 12500 километров от Омска смотрит по видику фильм «Ирония судьбы, или С легким паром».

* * *
На фоне ствола калифорнийской секвойи наш экипаж, фотографируясь, просто теряется. По упавшему стволу можно ходить, как по широкому тротуару где-нибудь возле омского почтамта. Насчет возраста деревьев ничего сказать не могу, но вот табличку возле одного дерева мы с вами почитаем. «Высота — 346 футов (105,5 м), диаметр в основании — 12,7 футов (3,9 м), окружность в основании — 40 футов (12 м), высота до нижних веток — 190 футов (58 м).
Володя Шельменков (мечтательно): «Вот бы залезть...»
Объектив камеры нацелен на огромное, метра три высотой, дупло в основании дерева:
— Первый пошел!
Из дупла выходят: первый, второй, третий, четвертый... пятый... шестой... седьмой!
* * *
Позже, уже на Кубе, ребята мне подарили один очень интересный штрих к образу американских властей. По крайней мере, в провинциальных городках США.
— Представляешь, их местный «горсовет» в Юрике. Заседает два раза в неделю. Зайти на эти заседания может любой человек с улицы. Охраны — ноль. Да мало того, что можешь зайти, ты можешь там и выступить! Напиши записку с просьбой о выступлении, изложи проблему, о которой будешь говорить, передай записку секретарю, и тебе предоставят слово...
Ну, нас-то туда специально привели — показать народу. Посадили в первый ряд. Сидят члены городского совета, сидит мэр, у него за спиной телохранители стоят. Начинаются выступления. Подходит к микрофону какой-то дядька совершенно непотребного вида и начинает по какому-то вопросу громко в микрофон ругаться. Ему что-то объясняют. Он ругается. Потом машет рукой и отходит от микрофона, успев назвать отвечавшего ему члена горсовета идиотом. Причем все это в присутствии иностранных гостей, то есть нас. По этому поводу другой член горсовета обращается к мэру и просит впредь этого джентльмена на заседания не допускать: «Я не хочу, чтобы в следующий раз он назвал идиотом меня». Мэр отвечает: «Я сейчас не могу принять такое решение, я сначала должен проконсультироваться с его адвокатом».

* * *
Явление «Сибири» в Сан-Франциско, мягко говоря, не прошло незамеченным. Налетела пресса — корреспонденты нескольких газет и яхтенных журналов, пошли интервью, опять воспоминания про злополучный оверкиль. На яхту приходили моряки из России, оставшиеся в Штатах в разные годы и по разным причинам. Активно пахал на ремонте «Сибири» австралиец Джим Егоров, родившийся в Харбине и ни разу не бывший на своей исторической родине. Друг экспедиции калифорниец из Омска Юрий Немилостивый ежедневно опекал ребят и заботился о них, как брат родной.
Кстати, Женя Федоров по прилете домой после своего этапа рассказывал, что когда яхту вытащили на берег во Фриско, Чулков со своим аккордеоном имел бешеный успех на причале. Ребята ему ради хохмы в открытый футляр бросили несколько долларов, и на Санины песни и переборы повалил народ — с долларами, пивом и т.д. Один мужик даже принес в подарок кассету своих песен.
А в Калифорнии было начало весны, Калифорния цвела. Зацветала вишня, распускались магнолии, уже отцветали (начало февраля!) маки, мимоза. Скворцы суетливо засобирались на север. А «Сибири» нужно было спешно двигать на юг, к экватору.

* * *
«Сибирь» шла из Мексики. Но мы туда ненадолго вернемся — хочу передать рассказ ребят о таком ужасе, как мексиканские автобусы.
— Представляешь, грохочет по асфальту консервная банка, сплошь покрытая рекламой. Машешь рукой — останавливается. Заходишь — срывается с места. Что внутри творится — не передать! Музыка грохочет, автобус грохочет, стекло водителя почти полностью залеплено наклейками, оставлены лишь две крохотные амбразуры, через которые этот камикадзе изредка посматривает на дорогу. Если нужно переключить скорость, водила протягивает руку назад, чуть ли не до середины салона, и дергает огромный рычаг переключения скоростей, размером примерно с наш яхтенный аварийный румпель. И вот все это сооружение, грохоча музыкой и потрохами, под смех водителя летит по серпантину... Чувство неописуемое, ужасно хочется обратно в море, пусть даже в самый крутой шторм, который из этого автобуса кажется милым и безопасным...

* * *
Экватор. Чулков с Шельменковым не выдержали и, купаясь, оседлали двух черепах — покататься. Собственно, даже не оседлали, а использовали в качестве тягловой силы. Причем «двигателям» это не очень понравилось — черепахи перли вперед, таща за собой пловцов, и беспомощно пытались отбиться от них передними лапами-ластами. Впрочем, долго их не эксплуатировали — поблагодарили и отпустили.
* * *
«13.04.2001 г. Пятый день стоим у входа в Панамский канал. <...> В настоящий момент испытываем финансовые трудности в размере 1300 долларов США — столько стоит проход по каналу для нашей яхты...»
Ну, это еще мелочи. Когда я пишу эти строки, на Панамском канале установлен новый мировой рекорд стоимости его прохождения. За то, чтобы круизное судно Norwegian Star смогло попасть из одного океана в другой, было заплачено 208 тысяч 653 доллара США.
Кстати, наименьшая пошлина в истории канала составила 36 центов. Именно столько выложил в 1928 г. некий Ричард Хэлибертон, решившийся преодолеть канал вплавь...

* * *
«Сибирь» обыскивали в Гаване.
Из дневника капитана:
«Во-первых, нас посетила береговая охрана со службой безопасности марины, оформили приход, забрали ружье и патроны (здесь они нам действительно не нужны) и передали в руки следующей бригады, которая уже ждала в тенечке, санитарам. Личный осмотр и проверка продуктов питания, поинтересовались, нет ли мяса из Европы… В это время подводный пловец o6следовал днище «Сибири» и очень заинтересовался системой подъема киля. Затем пошла собачка — симпатичный спаниель, очень ласковый и пытливый (залез носом во все, даже в кастрюлю — искал наркотики). Спаниеля сменили двое таможенников, которые переписали все электронное оборудование (телевизор, видео, кассетник...), опечатали все носимые рации, телефон и, не доверяя собачке, осмотрели еще раз каждый уголок...»

* * *
1 мая 2001 года. Момент был исторический: последнее прибытие на борт члена команды. Привезенные мною омскую водку и сало экипаж встретил скупыми мужскими слезами. Мне, на правах юнги, пришлось довольствоваться текилой и ромом.
— Ну, как вы тут?
— У каждого свои заморочки... Вот, например, Саша выращивает кокос...
Хохот.
— Сделал для него специальную баночку, в воду его ставит, выносит на улицу «гулять»...
Экипаж невменяем.
— Разговаривает с ним. На дудочке ему играет...
Экипаж рыдает от смеха. Саша Чулков — больше всех.
Рассмотрели какой-то плод, который я подобрал на лужайке под деревьями. Оказался манго.
Саша Чулков:
— Это что, вот когда Вован в Панаме какой-то плод съел...
Общий хохот.
Сережа Кикоть:
— Идем с Вованом. Растет, значит, такая штуковина, а на ней... как перец болгарский, а сверху еще косточка, вся в зелени, как грецкий орех. Срываем. Вован корку попробовал: «Вкусно». Я попробовал — вкусно. Вован: «Надо орешек разгрызть». Грыз его, грыз, грыз... Утром встаем — а у него все губы разнесло, в пузырях. И смех, и горе. И ему смешно, а улыбаться не может... Эта штука, оказывается, орех кешью.
Над мариной несутся знойные латиноамериканские напевы, и нежный женский голос что-то поет — естественно, про любовь.

* * *
Серега — инженер из российской нефтегазовой фирмы — везет нас на своей машине по Гаване. Часто попадаются транспаранты с повторяющимся словом «социализм». Шоссе летит под колеса, прямое, как стрела.
— В 61-м году, — рассказывает Сергей, — кубинцы это шоссе заминировали — боялись, что на него смогут садиться американские транспортные самолеты. Ну, а потом разминировали...
— Хочется верить...
— Вот, кстати, посольство Швейцарии. Оно в Гаване представляет и Штаты, своего представительства у американцев нет. Здесь возле посольства кубинцы оборудовали целую площадку с трибуной и местами для масс, и на этой площадке с завидной регулярностью, едва ли не каждую неделю, собираются митинги, на которых клеймят американский империализм. Мы эту площадку называем «протестодром».

* * *
Картошка и говядина на Кубе отнесены к стратегическим продуктам, и если на рынке картошку еще можно купить из-под полы (впрочем, в магазинах свободно), то за несанкционированный забой собственной буренки можно вполне легко огрести 25 лет тюрьмы. Логика простая: все коровы предназначены давать молоко, необходимое республике, чтобы вырастить здоровое поколение: каждый ребенок с рождения до 7 лет ежедневно получает бесплатно по литру молока, и многодетные семьи, которых здесь подавляющее большинство, очень рады такой заботе.
Еще ребята из российской нефтегазовой фирмы рассказали нам, что в полицию здесь в основном набирают чернокожих парней из провинции и обеспечивают им такое содержание, что они за социализм любого порвут.
А вообще среднемесячная зарплата на Кубе «тянет» на 15-20 долларов США (доллар, кстати, тут ходит уже довольно свободно). Хорошо тем, у кого есть родственники-эмигранты в Майями — подбрасывают долларов 500 в месяц.
И самое поразительное! На Кубе автомобильные камеры от КамАЗа продаются по 60 долларов, и на таких камерах кубинцы довольно часто пускаются в море, покидая остров Свободы, чтобы с попутным течением Гольфстрим за недельку доплыть если не до Майями, то хотя бы до Ки-Уэста. Их никто не ловит. «Если акулы не сожрут — то пусть вас Штаты кормят».
В общем, как говорится, за что купил — за то и продаю. Добавлю еще, что кубинская армия считается одной из самых лучших в мире, и когда американцы в 60-х просчитывали «себестоимость» своего вторжения на Кубу, то выходили такие цифры потерь, что себе дороже.

* * *
Мой морской дебют удался на славу: «Сибирь» под встречным 30-узловым (15 м/с) ветром пересекала Гольфстрим, болтаясь в крутых волнах, как поплавок. Парни ситуацию оценивали довольно серьезно, а уж они-то за время перехода побывали во многих переделках.
Тонкое сочетание душевного восторга с грубой физиологической маетой. Из меня довольно быстро вылетел изумительный обед, который перед выходом нам приготовил Саша Чулков. «Сибирь» билась в волнах, в голове колотилась тоскливо-паническая мысль: «Господи, неужели вот так все пять месяцев?» Было тошно, отвратно, но — ни грамма сожаления.
6 мая я уже был более-менее в форме и даже дебютировал на руле. Безусловно, первые мои рулежки отличались весьма замысловатыми зигзагами. Дело в дурной привычке, которую я обрел в свои первые рулевые часы и сохранил едва ли не до середины Атлантики. А именно: сведя по спутниковому навигатору GPS курс текущий с курсом заданным, я немедленно вцеплялся глазами в картушку компаса и уже не отрывал от нее взгляда, что бы ни происходило на море. Ребята умоляли меня посмотреть по сторонам, полюбоваться красотами, зацепиться глазом за какое-нибудь дальнее облачко и периодически поправлять курс на него, наслаждаясь морским пейзажем и общаясь с друзьями. Тщетно! Эти простейшие навыки я обрел гораздо позже, где-то между Бермудами и Азорами. А в Мексиканском заливе упорно пялился на стрелку компаса, как начинающий велосипедист на колесо, подруливая, чтобы стрелка не сходила с заветной цифры. Увы! При всей ее живости эта стрелка была куда менее поворотлива, чем волны. Они успевали основательно сбить «Сибирь» с курса, прежде чем я это замечал по компасу и принимал меры…

* * *
После вахты читал Акунина. Вообще библиотечка «Сибири», читанная-перечитанная за месяцы похода, нас здорово спасала. Были в ней и книги-подарки, может, интересные не столько по содержанию, сколько по библиотечным штампам: «Полярная станция. Остров Правды», «Консульство СССР в Коста-Рике»…
Всю мою вахту болтало дьявольски. Дохлестывало до самой кормы. В 14.00 сменился и пошел готовить обед (была моя очередь). Честно признаюсь, самой большой тоской для меня в нашем переходе было смениться в два часа дня после кошмарной вахты в крутую болтанку, спуститься вниз и, раскорячившись между кухонным шкафом и трапом, готовить обед в этих качающихся стенах, на летающей электроплитке.

* * *
«Сибирь» шла «внешними водами» вдоль цепочки поразительно длинных мостов между островами, в 1-2 милях от мостов. Российским любителям боевиков эти мосты известны по головокружительной погоне в фильме «Правдивая ложь» с участием Арнольда Шварценеггера. За минуту до моей вахты словили маленькую мель, но обошлось. Отошли подальше, на глубины 7-8 метров. И опять — вдоль островов и мостов...

* * *
На мелкой лавировке вошли в пролив между островами. Нас обогнала двухмачтовая красавица-шхуна — прогулочное судно в стиле «ретро». Было видно, что надписи «Siberia» и «Russia» поразили пассажиров шхуны куда сильнее, чем нас — вид двухмачтовой красавицы. Пока мы шли к стоянке, шхуна успела сделать поворот оверштаг и на обратном пути приветствовала «Сибирь» выстрелом из пушки. «Слава богу, не попали», — пробормотал кто-то.
Делая 5,5 узлов, после долгой лавировки подошли к Ки-Уэсту. Яркое курортное место. Масса яхт. Великолепные отели, пальмы. Неподалеку от «Сибири» стоит яхта из Канады, тут же — корабль береговой охраны «Могавк». На нас не обращает внимания. Немного обидно, хоть бы обыскали! Никому мы не нужны...
Если посмотреть на карту юго-востока США, то под выступом полуострова Флорида можно обнаружить странный аппендикс: автостраду, которая немыслимым образом уходит в море и заканчивается в точке с надписью «Ки-Уэст».
Здесь погибли испанские галеоны «Нуэстра сеньора де Аточа» и «Санта-Маргарита», налетевшие на рифы в 1622 году. Груз сокровищ в трюмах этих галеонов сегодня оценивают в 250 млн. долларов.

* * *
9 мая на горизонте показались пупырышки небоскребов Майями. Волны здесь невеликие, дуло 25, шли под большим стакселем, давая примерно 6,5 узлов (12 км/час).
Вечером яхта вошла из океана в один из каналов, которыми изрезан Майями, эта американская Венеция. И очутилась в самом центре красивейшего современного города: небоскребы из зеркального стекла, море зелени на берегах, пальмы с гроздьями кокосов, на которых здесь обращают внимание так же, как в Омске на дикие ранетки. На встречных прогулочных теплоходах и парусниках народ сворачивал шеи на российский флаг, а с верхней палубы огромной роскошной, а-ля XIX век, двухъярусной «Королевы джунглей» кто-то даже восторженно заорал на чистом русском: «Здорово, ребята!»

* * *
На вторые сутки нашего пребывания в «американской Венеции» кэп решил все-таки официально напомнить о нас властям США, которым, похоже, не было до нас никакого дела. Еле нашли офис иммиграционной службы. Там улыбчивый офицер «иммигрейшн» с шутками-прибаутками за полчаса оформил нам всем месячные визы в США. При этом даже не поинтересовался, чем мы занимались на коммунистической Кубе и где я был во время Карибского кризиса. Зато успел сообщить, что его бабушка была украинкой.
Очень самонадеянная страна... Была — до 11 сентября 2001 года.
* * *
А вообще народ в Майями очень доброжелательный и какой-то... ненапряженный (как, впрочем, и в наших курортных городах). Случайный встречный может с тобой поздороваться или просто приветливо махнуть рукой. «Экскьюз ми» здесь звучит на каждом шагу. Не то чтобы полная идиллия, но просто нормальные, на первый взгляд, люди.
Ехал в автобусе через Майями Федя из Чикаго. Проезжает по мосту, видит — внизу стоит яхта с русской надписью «Сибирь». Протер Федя глаза — яхта не исчезла. Тогда он вышел из автобуса, побежал на причал и заорал: «Привет, мужики! Как вы тут очутились?»
Похоже, русские в Майями друг другу уже основательно надоели. Их здесь, наверное, не меньше, чем, скажем, в Ташкенте. Мы были на службе в русской православной церкви. Там повстречали парня из Одессы, который в 1982 году, будучи курсантом одесской мореходки, был в Омске на практике (к вопросу о размерах земного шара) и даже ухитрился на знаменитой омской «Волне» обыграть в бильярд нашего местного чемпиона.
«Процентов семьдесят наших здесь — нелегалы», — сказал мне наш украинский друг Вася. Это, пожалуй, преувеличение, но в целом картина представлена правильно.

* * *
Жара сумасшедшая, пот заливает глаза — окатываемся тут же из бортового душа морской водой. Я соплю через респиратор и электронаждаком зачищаю днище от старой краски. Синяя пыль — клубами. Проезжал мимо в кабриолете какой-то американец, дружелюбно ткнул в меня пальцем и засмеялся: «О, блю мэн!» «Кто «голубой»? Да я из него самого сейчас «голубого» сделаю!» «Да нет, — сказал Серега Кикоть, — он не в том смысле. У них тут нет такого термина «голубой», они их зовут геями...»
Сегодня утром в марине резвилась молодая акула. Интересно, где ее родители?

* * *
Как только «Сибирь» встала на ремонт, к нам начали съезжаться яхтсмены из России, осевшие в Майями навсегда или оставшиеся на заработки. Бывший директор Ленинградского военно-морского яхт-клуба Иван Киселев, Валерий Сафиуллин из экипажа легендарной яхты «Фасизи» (которая участвовала в кругосветной гонке «Уитбрэд 1989/90»), Игорь Куторгин — строитель знаменитой яхты «Одесса», участник «Уитбреда 93-94», бывший морской десантник Серега, другие ребята... Стали вспоминать совместные гонки на родине, общих знакомых.
Каждый из наших новых друзей взял на себя какую-то часть наших проблем, и на каких-то направлениях их помощь была просто неоценимой. Ваня Киселев выручил нас кондиционером — и мы буквально ожили в нашей кают-компании, смогли нормально спать и вообще дышать... Валера Сафиуллин пошил в подарок «Сибири» роскошный солнцезащитный тент с окошечками из плекса — этот тент потом нас классно выручал во всех широтах, особенно при пересечении Атлантики. Это был действительно королевский подарок.
— Бросьте, парни, — сказал как-то Ваня Киселев. — Вы для нас сделали гораздо больше: вы на яхте прошли из сибирской глубинки до Майями. Вы показали всем, что могут наши ребята. И что есть другая жизнь, в которой люди «задаром» пересекают океаны, вместо того чтобы крутиться, машинально ходить на осточертевшую работу, машинально зарабатывать деньги, скучно пить водку, скучно спать с женами или любовницами...

* * *
В Майями приехал Юлий — приятель наших ребят еще по Сиэтлу, армянин, бывший советский моряк, помощник капитана. Он буквально набит морскими историями из своей прошлой жизни.
«Почти вся команда в увольнении на берегу. Я дежурный офицер. Мой боцман стоит на трапе, следит, чтобы никто из посторонних на борт не поднялся. Прохожу мимо, чувствую — запашок. «Боцман, ты что, принял?» «Да Бог с вами, где тут примешь?» Действительно: огромный пустынный бортовой трап, на боцмане только рубашка и шорты... Ладно. Ухожу, делаю какие-то дела. Через полчасика опять проверяю пост на трапе. Боцман строго торчит посредине трапа, но глаза уже явно масляные. «Боцман, ты что, пьян?» Он едва не плачет от обиды: «Да я и рад бы, но где ж здесь возьмешь?» Логично... но сомнения грызут. Ухожу наверх, на палубу, и оттуда незаметно подсматриваю за боцманом. Тот сурово торчит посреди трапа, бдит. Десять минут бдит, двадцать минут... Потом, слышу, так деликатно кашлянул — и тут же из ближнего иллюминатора высунулось две руки — в левой стакан, в правой огурец...»

* * *
Интересен язык наших «русских американцев». Как вам такое выражение: «Оставил машину возле пабликса и получил тикет...» Перевожу: припарковался возле местного магазинчика и схлопотал штраф. Или: «Гоним с Серегой по хайвэю, давим 70 майлов...» Но самый большой кайф я получил, послушав как общаются два здешних украинца. Один другому отвешивает комплимент: «Вы дюже гарно спикаете на английской мове».
Все. Занавес.

* * *
Вчера весь день поливало. Конец мая, на побережье Флориды кончается курортный сезон и приближается период штормов. Сегодня облачно и не жарко. Майк (наш местный друг-механик, чернокожий богатырь, уроженец Бермуд) увез двигатель «Сибири» погонять на стенде. Саша Чулков красит днище нежно-синей «необрастайкой». Я драю футштоки под покраску и восхищаюсь цветом днища. Шельменков меланхолично замечает:
— Рыбы будут обалдевать…
Сам он возится с подвесным мотором от нашей резиновой шлюпки. Маленький «Ямаха-2,5» капризничал и не хотел работать.
— А ты его влажной тряпочкой протирал? — вкрадчиво спросил Кикоть.
Шельменков мрачно:
— Протирал…
Кикоть ласково:
— А слово ласковое говорил?
Шельменков еще мрачнее:
— И не одно…

* * *
Я стою на руле, любуюсь красотами ночного океана и по-прежнему не верю в реальность происходящего. Елки-палки, ведь это же все происходит со мной, ведь это же я иду в океан на самой лучшей яхте в мире с самым лучшим экипажем! Ведь это мимо меня сейчас пронеслась в темноте серебристая летучая рыбка, и это ведь меня с ребятами ждут там, на востоке, за ночным невидимым горизонтом, таинственные Бермудские острова!..
Оторвался от окружающих благолепий, глянул на компас и к стыду своему увидел, что из-за моей мечтательности лучшая в мире яхта ушла с курса градусов на двенадцать. Слава Богу, капитан уже спит после вахты, а мой добрый подвахтенный Сережа Кикоть ввиду общего умиротворения в природе мирно дремлет на сиденье кокпита. Воровато выправляю курс. Больше я от компаса не отрывался, ибо ветер был попутным, а это, конечно, хорошо в пожеланиях на берегу («попутного ветра!»), но для неопытных рулевых весьма неприятно. Яхта тогда неустойчива на курсе, и стоит только немного зазеваться, как ее тут же уводит.

* * *
С попутным Гольфстримом наш кораблик влетел в Бермудский треугольник, который неожиданно оказался довольно приветливым. Правда, до умопомрачения пустынным. Все шесть дней, пока шли от Флориды, вокруг «Сибири» была словно гигантским циркулем очерчена Великая Морская Пустота. Здесь, как в глухих горных уголках, по которым мне довелось полазить, любой признак человека — будь то дрейфующий пенопластовый поплавок или обломок ящика — уникален и дорог. Изредка среди этой пустоты вспархивали летучие рыбки, в пятницу и воскресенье прилетала чайка, пару раз наблюдали вдалеке корабли — событие!

* * *
Яхта с выключенным двигателем тихо скользит под стакселем. Скорость и погода располагают искупаться. Раздеваюсь, спускаюсь по кормовому трапу в воду и, вцепившись в трап, болтаюсь в воде, как сосиска. Яхта идет со скоростью узлов пять, не более, но руки все равно вырывает. Ребята на всякий случай сбросили за корму буек на длинной веревке.
Опустишь голову в воду — сумасшедшей красоты голубой мир. Под моим животом глубина четыре с половиной километра...

* * *
Впереди — огромный массив знаменитого Саргассова моря, широко известного по бессмертному роману А.Беляева «Остров погибших кораблей». Курс 25-30, забираем к северу, чтобы обойти его стороной и при этом не попасть во встречное течение. Если бы взяли еще севернее, то «Сибири» здорово добавил бы скорость попутный Гольфстрим, но капитан Сергей Щербаков здраво рассудил, что выигрыш полутора-двух суток обернулся бы крутой нервотрепкой, поскольку в том районе хозяйничали грозы, с одной из которых мы уже пересеклись. Так что мы распрощались с Гольфстримом и пошли по кромке Саргассова моря, которое, слава Богу, напоминало о себе лишь редкими водорослями.

* * *
5 июня. 22.00 по корабельному времени. Достаиваю вахту. Ветер — в корму. Над нами, заслоняя Большую Медведицу, летит облако, и кажется, что звезды и луна с сумасшедшей скоростью несутся обратно. Под лунным светом яхта летит вслед за облаком к черному горизонту.
Кэп вышел в кокпит и сказал:
— Доигрались! К нам идет ураган «Элисон».
Впрочем, потом пояснил, что ураган образовался где-то на 91-м градусе долготы, в Мексиканском заливе, и идет на север, так что мы, похоже, от него ускользаем. Если, конечно, он не вздумает вильнуть на восток.

* * *
На подходе к островам получили по пейджеру погоды сообщение: пропал американский кеч (2-мачтовая яхта с рулем позади бизани, конструктивный брат нашей «Сибири»). На памяти Щербакова это уже третье подобное сообщение, два первых получили еще до Кубы. Нельзя сказать, что они очень угнетающе на нас действовали: море есть море, и здесь даже самым матерым яхтсменам стопроцентные гарантии может дать только Господь Бог. Но людей было чертовски жалко…
Вообще Бермуды в старину называли «островами Дьяволов» — столько здесь погибло судов.
Острова показались на горизонте, как мираж, 6 июня в 17 часов по корабельному времени. Но только около 22 часов «Сибирь» вошла в полной темноте в бухту городка Сент-Джордж.

* * *
Бермуды. Мы с кэпом первыми вышли на берег и отправились искать ближайший магазин со свежей едой. Вышли на дорогу (тротуар там практически отсутствовал) и пошли в сторону центра городка.
— Понять не могу… — через минуту задумчиво сказал Сергей. — Вроде все то, но что-то не то…
Вскоре мы поняли, что нас сбивает с толку. Оказывается, мы идем по правой стороне, и машины едут нам навстречу. Левостороннее движение — английская визитка. Мы к этому быстро привыкли, но первые сутки голова кружилась.
* * *
Сент-Джордж, по крайней мере в его центре, кажется не городом, а кинопавильоном. Двухэтажные, аккуратные, типично южные дома, узкие улочки, магазинчики. Белые и черные лица, в основном очень дружелюбные, стайки туристов. Никто из местных не пялится на нашу незнакомую речь, но помочь подсказкой или советом всегда могут. В общем, опять убедился: люди везде люди и в большинстве — весьма хорошие.
Старинные пушки топорщились из стен форта Святой Екатерины и даже валялись под стеной. Погода уже портилась, моросил дождь, на пустынном пляже был только я и какой-то молодой парень, который нес к воде двухгодовалого малыша, причем дите самым интернациональным образом отбивалось и вопило на все Бермуды.

* * *
Вот что не попадает в систему туристических программ, но является частью системы британских традиций, так это старинное военное кладбище. На нем под изъеденными временем каменными обелисками покоятся несколько сот британских солдат и офицеров 34-го Королевского саперного полка и 2-й Королевской батареи. Увы, бедные ребята пали здесь не в какой-нибудь смертной схватке, а погибли «of Yellow Fever», как написано на монументе, — из-за жестокой эпидемии желтой лихорадки, разразившейся здесь в 1864 году.

* * *
Четвертый день над островами качается дурацкий циклон со скоростью ветра более 20 м/с. Пока дело ограничивалось только ветром, мы успели обойти городок Сент-Джордж, но с вечера 8 июня ветер дополнился оголтелым дождем. Он хлестал едва ли не горизонтально, и верхушки пальм мотались как бешеные, и до родины было безумно далеко. Оставалось только долбить статьи на нашем компьютере да играть на гитаре...

* * *
11 июня в 10.00, сменяясь с вахты, оставил Сереже Кикотю и Володе Шельменкову 1655 миль (3065 км) до Азорских островов — океанского «уезда» Португалии. Циклон, закручивая ветер нам в лоб, отжимал «Сибирь» к северу. Болтало капитально. После завтрака я в качающейся кают-компании на качающемся столе записываю в блокнот последние новости. Волна бьет в борт, плещет в боковые иллюминаторы, захлестывает верхний люк и плюет мне на блокнот. Все, ребята, я пас. Задраиваю люк и ложусь спать.
13 июня. Утро. Дует 20-25 узлов. Рулевой пытается объезжать волны и проникновенно увещевает яхту.
Мимо «Сибири» неторопливо и с достоинством проплыла встречная черепаха. Вот так — посреди океана, неторопливо и с достоинством. Уважаю.
По погодному пейджеру Инморсат получили сообщение: пропала французская яхта, два человека на борту. Вышли с Бермуд, и последнее сообщение от нее было 4 июня. Они передали, что у них сломана мачта и они движутся на Азоры, до которых остается 400 миль (740 км).
— Со сломанной мачтой пытаться пройти 400 миль… — пробормотал кто-то. — На что они рассчитывали?
— А что им оставалось? Черт, жалко мужиков…
Согласно данным английской страховой компании Ллойда, в мире в результате кораблекрушений ежегодно гибнет более 200 тысяч человек....

* * *
Ночная вахта с 22.00 до 02.00. Стою на руле. Тьма беспросветная. Луна взойдет примерно после часа ночи, да и то ее будет меньше половинки. А жаль, подсветка хорошая.
В кромешной тьме светятся наши ходовые огни да приборы. Не видно ни воды, ни неба, только волны с шипением разбегаются от носа: «Вш-ш-ш, вш-ш-ш…» И вдруг долгое «ш-ш-ш-ш…», и цифра скорости на экране GPS стала расти, расти… Значит, я все-таки сумел оседлать волну и изящно съехать.
В полной темноте, где ни воды, ни неба, шипение волн создает иллюзию полета с сумасшедшей скоростью. Такое чувство, будто яхта летит в преисподнюю.
Уворачиваясь от циклона, мы еще больше отклонились от генерального курса и уже идем строго на юг, как будто имеем целью не Азорские острова, а побережье Антарктиды. К Азорам не приближаемся ни на милю, идем почти перпендикулярно генеральному курсу, чтобы пересечь хвост циклона и поймать попутный ветер.

* * *
18 июня. До Азорских островов 780 миль или пять с половиной суток ходу.
Не пробуждай воспоминаний
Минувших дней, минувших дней.
Не возродить былых желаний
В душе моей, в душе моей…
— По Лехе скорость хорошо определять, — сказал Шельменкову Кикоть. — Если за рулем мрачен и молчит — значит, идем меньше семи узлов, если поет романсы — скорость больше семи. Леша, сколько там?
— Семь и шесть!
Не возродить былых желаний
В душе моей, в душе моей…
* * *
До Азор оставалось 60 часов хода. И тут к нам подкралось новое испытание, одно из самых тяжелых: на борту кончилось курево!
Мы были к этому готовы. Всю последнюю неделю окурки не выкидывались бездумно за борт, а аккуратно складывались в банку (старинная методика). Теперь они пошли в дело. Кроме того, Кикоть нашел в своих запасах толику табака и на вахтах угощал нас трубочкой. Он даже в великой душевности своей пустил на общее дело одну из своих контрабандных гаванских сигар. В общем, на баночке, на трубочке и на Серегиной сигаре мы протянули до Азорских островов.

* * *
23 июня. Весьма своеобразное, мягко говоря, состояние — после 13 дней в открытом море высматривать на горизонте, когда покажется уже обещанная картами земля. В такие часы очень понимаешь Колумба. Что там, на горизонте? Тьфу, черт, опять облака. Опять облака и ничего более, словно пространство над нами шутки шу… Стоп, ребята, это, похоже, уже не облака… Или облака? Да нет, погоди… Братцы, земля!
И уже обозначились на горизонте еле видимые в дымке вершины. Земля! Светлеют темные склоны, проступают на них пятнышки строений. Еще час — и уже крыши видны. И линии электропередач. А когда через три часа стемнело — зажигаются гирлянды придорожных фонарей, загораются окна домов…
В полночь, в глухой темноте, в пролив между островами Пико и Файял скромно вошла яхта «Сибирь». Миновала маяк и круто завернула в бухту города Орта, где в марине плотно утрамбованы яхты со всех концов света. Пробираясь мимо леса мачт, «Сибирь» застенчиво искала, где бы приткнуться ей на этом острове посреди Атлантики, в португальской провинции Азорские острова. И только мы присмотрели место для стоянки, только приготовили швартовые, как с берега острова Файял, что в 1600 километрах от Европы, в 1600 километрах от Африки и в 5000 километрах от Америки, пьяные голоса заорали нам на чистом русском:
— Здорово, ребята!
Первая мысль у меня была: «Все, доплавались до слуховых галлюцинаций…»
А украинские строители (которых полно в Португалии) в тот день получили зарплату и отмечали это дело, слоняясь по прибрежным кабакам. Потом уже вышли проветриться на набережную, видят — из бухты в марину заходит яхта с русской надписью «Сибирь». Первая мысль у парней была: «Все, допились...»
* * *
Мы очень славно пообщались. За окном кафе гора Пико поправляла на макушке шапку облаков.
— Вулкан? — спросил я.
— Вулкан, — подтвердил бригадир украинцев Володя. — Лет сорок назад еще был действующим. Года четыре назад нас неплохо тряхнуло, на той стороне острова. Там и сейчас еще много развалин.
Вообще вулканическое происхождение Азор не нуждается в справочном подтверждении. Набережная нависает над кромкой берега, покрытого необычным для глаз черным вулканическим песком. Она упирается в офис марины. В баре яхтсмены обоего пола поправляются пивом «после вчерашнего» или просто завтракают. Перед баром столики, за которыми галдит и дует «Кока-колу» детская экскурсия во главе с развеселыми «вожатыми». За офисом марины, замыкающем набережную, в искусном беспорядке нагромождены дикие базальтовые глыбы, уходящие в воду бухты.
В этой милой бухте, на берегу которой сейчас галдит детская экскурсия, опохмеляются яхтсмены и целуются парочки, в 1814 году английская эскадра, грубо нарушив нейтралитет Португалии, атаковала североамериканскую каперскую шхуну «Генерал Армстронг» из Нью-Йорка. Янки отбили несколько попыток абордажа, убив и ранив 173 англичан и потеряв всего девять человек. После чего капитан шхуны затопил корабль и высадился с экипажем на нейтральный берег.
На набережной гуляют парочки, мимо прошла старая сеньора, вся в черном, вид такой, что встретил бы в России — подумал, что собирает бутылки. Народ выгуливает собак, кто-то целуется на скамейке под «голыми», без коры, кленами. На одном из кленов читаю вырезанное ножом: «Claudia+Vittorio=…»

* * *
27 июня мы уходили с острова Файял. На заправке пришвартовались к борту французской яхты, которая только что пришла на Азоры. Это была та самая яхта, которая пропала после выхода с Бермуд 4 июня. Вместо сломанной грот-мачты — какая-то самодельная рама на палубе, на которой эти ребята ставили парус. Два потрепанных измученных мужика. Совершенно пустые глаза… Я на своем чудовищном английском растолковал французу, что мы получали сообщение об их пропаже и дьявольски рады, что они живы-здоровы. Он вяло поблагодарил, слабо усмехнулся и махнул рукой.

* * *
В 16.00 по Гринвичу мы вышли из бухты в пролив... Увы, хотя прогноз был вполне приличный, однако циклон, вместо того чтобы идти, как обещано, на северо-восток, почему-то притормозил, и в проливе мы имели норд-вест 30-40 узлов (до 20 м/с) и беспорядочные волны высотой до 4,5 метров. Кают-компания «гуляла» с боку на бок. Волны били в борт и заплескивали люк. В общем, концерт по полной программе.
Несколько раз пытался отбить на компьютере репортаж и забросить в редакцию, но наш потрясающий компьютер «в морском исполнении» просто на дух не выносил качки и впадал в паралич через пять минут работы. Но — XXI век, господа! Щербаков позвонил в Майями нашему консультанту Сереже Семенчуку, изложил симптомы, и Серега, немного подумав, посоветовал… хорошенько стукнуть по компьютеру. Стукнули — заработал!

* * *
Остров Терсейро. Португальские старики, точно как наши, сидят рядком на лавочке и неторопливо разговаривают о чем-то. Держу пари, что ругают правительство и нынешнюю молодежь.
А гуляя по набережной, натолкнулись на монумент, на котором были выбиты десятки имен ребят в возрасте 20-25 лет. Позже наши местные друзья объяснили нам, что эти парни погибли в колониальной войне в Мозамбике. «Это наш Афганистан...»
По асфальтовому серпантину мы с Сашей Чулковым сходили на гору к 20-метровой статуе Мадонны. Дорога шла мимо посевов маиса и пастбищ, огороженных длинными стенками из камней. Как представил, сколько потребовалось труда, чтобы вручную сложить из обыкновенных горных булыжников стенку в метр высотой и длиной метров сто-двести, да не одну — в животе похолодело.
Кстати, все склоны здешних гор расчерчены правильными квадратами посевов и пастбищ.

* * *
29 июня погода, наконец-то, установилась, и преотличная погода. Можно было уже выходить в океан и переть на Европу, в последний большой переход — 870 миль до Испании. Но… была пятница, а в пятницу и в понедельник, как уже давно объяснил мне капитан, ни один нормальный моряк, не связанный жесточайшим графиком, в море не выходит. К тому же, Томаш и его друзья на 30-е пригласили нас на ланч, причем Томаш поклялся, что если мы вздумаем улизнуть от ланча в море, он на своем катере «bistro-bistro» нагонит нашу «Сибирь» и завернет обратно.

* * *
Яхта идет с выключенным двигателем, тишина в природе полная, только волны бьют в борт. Горизонт пуст, и мечтательность в голове необыкновенная. Яхта устойчиво скользит в бейдевинде (ветер — сбоку в скулу), остается только тихо поправлять руль да мечтать о том, как…
Гулкий хлюпающий вздох за кормой. От неожиданности подскакиваю, резко оборачиваюсь и вижу темно-серую спину, увенчанную солидным плавником. Эта спинка, длиною примерно в полторы «Сибири», мягко перекатилась в волнах и ушла под яхту.
Молодой кит полчаса кружил вокруг «Сибири», ныряя минут на десять и выныривая сбоку, сзади, спереди.
— Серега, чего он к нам привязался?
— Может, за самку принял…
3 июля Щербаков поставил на GPS новую точку — город Фигейра-да-Фош в 150 километрах севернее Лиссабона. В полдень до точки оставалось 440 миль, на что GPS отводил нам при данной скорости минимум 63 часа ходу. На самом деле получилось значительно дольше, но это уже отдельная история. И не одна.

* * *
К вечеру волна совсем сдурела. Я на руле упахался, как лошадь, потому что вместо ровного интеллигентного наката пошла короткая злая волна-отморозок, длиной метров 15-20 и высотой до 3,5.
Хоп! Бац! Боковой удар в «челюсть» яхты. Волна летит навстречу через борт, достает до кокпита и на излете накрывает Кикотя, который мирно отдыхал на скамейке в ожидании своей очереди встать за руль. Сергей Борисович отряхивает непромоканец и мягко, но образно излагает все, что он думает по поводу моего искусства рулить. Я кротко извиняюсь.
Вскоре мои полчаса за рулем заканчиваются. Отстегиваю от кронштейна леерной стойки карабин страховочной стропы, передаю руль Сергею и, хватаясь за ванты и леера, пробираюсь на скамейку. Там опять пристегиваюсь (дело нудное, но необходимое) и начинаю отдыхать, пялясь на волны и машинально отмечая самые «красивые».
Где-то есть Омск...
Хоп! Бац! Меня окатывает сверху. Вода стекает с капюшона непромоканца. Я посылаю Кикотю мягкий укоризненный взгляд. «Извините, Алексей». «Да помилуйте, Сергей Борисович, пустое...»

* * *
Мы все-таки зацепились за край циклона. Получили ветер до 35 узлов и совершенно потрясающие волны. Щербаков оценил их в 6-8 метров. Стена встает за кормой, подхватывает лодку — внизу открывается глубокий «овраг». Наискосок направляю яхту в эту пропасть, съезжаем — сзади гора, спереди гора. И опять наверх... И так — сутки.
В конце концов движок все-таки не вынес непрерывной трехсуточной молотьбы и накрылся. Кикоть и Шельменков произвели вскрытие, которое показало, что оторвался выпускной клапан, размолотил торец поршня, лопнул цилиндр, погнулся шатун — в общем, полный каюк.
Пошли под генакером и гротом. Ветер «дышал» еле-еле, и с такой-то парусиной мы едва выжимали 4,5-5 узлов.
К вечеру ветер скис капитально, генакер заполоскал. На стекленеющее море опустился штиль. Мы остались и без двигателя, и без парусов. До берега оставалось каких-нибудь десять миль, он уже был виден — Европа, ради встречи с которой мы пересекли океан.
Почему-то потом, в Омске, когда я описывал друзьям и знакомым эту ситуацию, все первым делом предполагали, что экипаж «Сибири» тут же сел на весла. Это было бы, конечно, смешно — разгонять нашу 6-тонную малютку с помощью весел, тем более, что их не было. Но зато у нас была резиновая шлюпка с маленьким подвесным моторчиком «Ямаха» мощностью 2,5 лошадиные силы…
В 19.00 по Гринвичу рыбаки, удящие сардин с мола бухты в устье Рио Мондега, увидели весьма странную картину. Из океана под генакером, еле державшемся на слабом ветерке, со скоростью томного мечтателя в бухту входила русская яхта. Экипаж сгрудился на корме, отчего та немного опустилась. За кормой с надписью «Siberia. Russia. Omsk» тарахтел маленький лодочный моторчик, привязанный к складному трапу, каковой вместе с моторчиком задавливал ногами под воду один из членов экипажа (Володя Шельменков). И вот так, треща подвесным мотором, полоща генакером, яхта, тем не менее, довольно неплохо ползла против течения к стоянке.
Держу пари, что мирные португальские рыболовы, увидев эту картину, подумали: «Так вот как эти ненормальные русские ходят через океаны…»

* * *
Португалия. Город Фигейро-да-Фош. Познакомились с украинскими строителями, посидели с ними на «Сибири», попели под гитару и аккордеон. Потом наши украинские друзья позвонили парню из своей бригады и попросили подъехать. Вскоре он приехал. Зовут Игорь. Мало того, что он был из Омска, так еще и живет со мной по соседству! После этой встречи в Португалии не говорите мне о размерах земного шара — он крошечный, как горошина!
К слову сказать, Игорь тоже был немало потрясен, вступив на палубу той самой «Сибири», чьи проводы он в июне прошлого года в Омске смотрел по телевизору.

* * *
У украинских и молдавских рабочих в Португалии хлеб нелегкий и небезопасный. Тут можно работать и получать хоть раза в полтора меньше, чем местные, но все равно столько, что хватит и на квартиру, и на выпивку, и на содержание всей родни в Украине или Молдавии. А можно и потерять все, даже голову. Особенно, если ты нелегал и с хозяином тебе не повезло.
Но, между прочим, наши ребята с Португалией кое в чем сквитались. Например, международные телефоны-автоматы здесь глотали монетки по 200 эскудо — 0,8 доллара (впрочем, с 2002 года Португалия тоже перешла на евро). Но наши люди на выдумки хитры. Берется монетка в 20 эскудо, разбивается молотком до размеров 200-эскудной монеты, и наивные португальские телефоны-автоматы с аппетитом проглатывают это произведение советских умельцев, соединяя ребят со всеми странами.

* * *
Ждем новый двигатель из Испании. Днем пашем на яхте, после работы выбираемся на пляж и в город.
Прибой на пляже в Фигейра-да-Фош весьма достойный, океанский. Поднырнул под третий вал, вынырнул у четвертого, шлепок по лицу, горсть воды влетает в легкие и блокирует дыхание. Очень неприятное чувство, но обошлось.
Лежим, загораем…
— Петрович?
— А?
— Вот бы на этом пляже дрейфовать до Омска…
— Да-а… Между прочим, отсюда до Омска, наверное, всего пять суток на поезде. А на самолете — пять часов.
— Так ведь это… Все равно дойти надо.
Вечером Щербаков читал сводки: пропала яхта, один человек, вышел с Азор 24 июня, направлялся на Соутгемптон. Просьба всем, кто видел, сообщить...
Бедный парень, он попался на «нашем» циклоне.

* * *
18 июля. Из вечерней сводки. Женщина упала за борт французской яхты... Парусное судно дрейфует под координатами… Перевернутое судно дрейфует под координатами…
Это все Бискай. Там сейчас 8 баллов. А мы тут стоим и ждем из Барселоны двигатель. Рядом стоит большой деревянный австралийский двухмачтовик, через пирс — французская яхта, напротив нас — американская яхта.
Яхты приходят, яхты уходят. Ушли датчане на своем «Челлендже», пришли немцы. Яхты швартуются к причалу, ребята, еще немного очумелые от океанской качки, заводят концы на причальные утки. Чистым голосом крикнул пароход, входя в бухту...
Мы торчим здесь, как привязанные, ждем двигатель из Барселоны. От Барселоны до нас 1000 километров, расстояние мизерное в масштабах Атлантики.
Время, время!.. Надо успеть проскочить до Обской губы, пока не встал Севморпуть.

* * *
Католический собор. За алтарем — большой крест с распятым Христом. Очень много статуй ангелов, Христа, Девы Марии с младенцем и без. Очень много картин на библейские сюжеты. Написанные по неведомым мне канонам, они совершенно не походят на строгие русские иконы — более условные и при этом, на мой дилетантский взгляд, более символичные и загадочные. Католические иконы ближе к обычной сюжетной живописи, чем к иконописи в нашем «византийском» понимании.
Службы еще нет. Рядом пожилая синьора, преклонив колени на специальную скамеечку и опершись на спинку переднего сиденья, молит о чем-то Мадонну и Христа. Вокруг молятся португальские старушки, очень похожие на русских, только с более острыми чертами лица, непокрытыми головами, да иногда — в брюках.
Какой-то сеньор лет шестидесяти, проходя мимо, пожимает мне руку — или принял за другого, или так относится ко всему человечеству.

* * *
Типичный курортный городок. Очень красивый. Узкие улочки, толпы туристов, сплошной гуляющий поток. Столики уличных кафе, разноязычная речь, огромные крабы, шевелящиеся в воде на витрине кафе. Уличный аккордеонист. На аккордеоне сидит маленькая рыжая собачка, у нее в зубах мисочка для денег. Толпа у эстрады, на которой выступают рок-музыканты. Толпа возле поющих и танцующих «латинос». Кстати, в этой группе латиноамериканских музыкантов обнаружили свою «землячку» — очень красивую мулатку-танцовщицу из Гаваны. «Марина Хэмингуэй, йес?» «Йес, йес, Марина Хэмингуэй!» — улыбается девушка.
19 июля наконец нам доставили из Барселоны новый двигатель. За 9 дней стоянки милый очаровательный городок надоел хуже горькой редьки. Так что двигатель установили предельно быстро, и под вечер следующего дня ушли в море.

* * *
21-22 июля шли вдоль берегов Испании. Чайки «стригли» воду, дьявольски красиво барражируя парами и в одиночку, как истребители сопровождения. За бортом проплывали горы, уставленные рядами ветряков — ловцов дармовой энергии морского ветра.
21 июля меня ударили как током слова Щербакова: «Бухта Виго». Да, мы шли мимо знаменитой бухты Виго, о которой знали еще с детства по роману Жюль Верна «20 тысяч лье под водой». Именно по пути жюльверновского «Наутилуса» шла сейчас наша «Сибирь».
Напомню историю, которой прославилась бухта Виго.
В октябре 1702 года, во время известной «войны за испанское наследство», в эту бухту вошли груженные золотом Америки испанские галеоны. Их сопровождала эскадра союзников-французов. А 22 октября в бухту нагрянула английская эскадра с искренними намерениями это золото отбить. И почти отбили, поскольку имели явное превосходство сил, но французский адмирал Шато-Рено, видя такой расклад, мужественно поджег и потопил все «золотые» галеоны. Видать, крепкий был мужик.
Вот с тех пор уже три века эти тонны золота и серебра из испанских колоний покоятся на дне бухты Виго, сводя с ума кладоискателей и авантюристов.

* * *
Когда человек просыпается в замкнутом пространстве яхты, информация входит в него медленно, но почти исчерпывающая. «Кто вошел? Если Володя, то, значит, его вахта уже закончилась и до моей осталось два часа...» Дальше человек, не открывая глаз, чувствует, что качка неслабая, но не слыхать, чтобы плескало на верхний иллюминатор — значит, волнение умеренное. Приоткрыв глаз, человек видит в верхнем иллюминаторе голубой кусок неба — погода ясная. Приоткрыв другой глаз, уже может рассмотреть скрученные стаксели и грот, уложенный на грота-гике. Значит, ветер по-прежнему встречный и ловить нечего. После этого человек встает и видит в боковых иллюминаторах, что утренний туман рассеялся, горизонт чист и справа-слева никакой земли не наблюдается...

* * *
Про репутацию Биская — этой европейской «морской мясорубки» — говорить не буду. Репутация отвратительная. А тут еще с запада наползал циклон, небо затягивалось. Да еще и карта района (из комплекта морских карт МО СССР, откорректирована в 1999 г.) пестрела по нашему маршруту разного рода «оптимистическими» надписями, типа «полигон подводных лодок», «район взрывчатых веществ» и т.д. Да Бог с ними, с циклонами и взрывчатыми веществами — так мне сегодня предстояло еще и обед готовить!
Но, видать, кто-то действительно очень сильно молился за нас. «Европейскую мясорубку» мы прошли мягко и изящно. Двое с половиной суток шли по нормальной спокойной волне, и единственным, что хоть немного добавляло адреналина в кровь, было наличие под килем «Сибири» Западно-Европейской котловины с глубинами по маршруту до 4900 метров.

* * *
Франция. Брест. Буквально с первых контактов с местными началась влюбленность в эту страну. Здесь у людей какая-то абсолютно не «дежурная» доброжелательность...
Пожилой мужчина, проходя по понтону мимо «Сибири», приветливо махнул рукой:
— Вив ля Рюсси!
— Вив ля Франс! — ошарашенно отвечаю я.
Здесь даже портовые алкаши похожи на наших. Один такой бич подошел к нашему столику уличного кафе на предмет «откуда вы и куда». Но, поняв, что с выпивкой на халяву здесь не светит (увы, наши франки и сантимы были весьма малочисленны), вскорости отвалил.
В офисе марины, где толпится яхтенный народ всех стран и возрастов, полненькая симпатичная девушка, очень «по-расейски» прыская на мои неуклюжие комплименты (на «береговом» английском), растолковала нам с Сашей, как правильно надписать конверты.
— Как вас зовут?
— Анна, — застенчиво сказала девчушка.
— Будьте счастливы, Анна. Не забывайте яхтсменов из России.

* * *
Брест. Идем по шоссе к супермаркету — за дешевыми продуктами. Шоссе нависает над глубоким обрывом, крутой склон которого густо порос соснами. Это наши первые сосны, почти такие же, как в России. Внизу, на дне ущелья, шумит какая-то речка. В общем, натуральный северный Кавказ.
Закупили французских сигарет, набрали на обратном пути на память здоровенных шишек с местных сосен (такими шишками Буратино глушил Карабаса-Барабаса).
«Морской», совершенно интернациональный бар в марине Бреста. Грохот музыки, разноязычный гвалт яхтсменов. Я по настенной карте показал голландцам наш маршрут. Ребята слушали очень серьезно.
Утром мы ушли из Франции.

* * *
Забавная штука кораблевождение в проливах Ла-Манш и Па-де-Кале. Например, плотность судов на квадратную милю. Во время их утренней съемки с якорных стоянок у устья Сены или у Остенде (Бельгия) за штурвалом скучать не приходится. Когда сбоку или с кормы прет эдакая океанская громадина, есть над чем пошевелить извилинами.
Вечер. На Ла-Манше полная тишина, на ровной воде весь спектр красок, от серо-сизого до багрового и далее до фиолетового. Сумасшедший закат...
27 июля 2001 года, на подходе к Гавру, около 22.00 по Гринвичу «Сибирь» по 50 градусу широты пересекла нулевой меридиан и вернулась в родное восточное полушарие, которое покинула в сентябре 2000 года в районе мыса Шмидта (Чукотка). Момент не самый обыденный.
Над мачтой — россыпь звезд, над французским берегом полыхают зарницы.

* * *
Названия на карте — прямо из учебника истории. Булонь — «Булонский лагерь» Наполеона — плацдарм для нападения на Англию. И тут же Кале, за который столько веков царапались Англия и Франция. И тут же Дюнкерк — место драматической эвакуации англо-французских войск в 1940 году. Укрепления немецкого «атлантического вала» времен Второй мировой войны. Классические ветряные мельницы — как на картинах великих голландцев XVI-XVII веков. В общем, исторически очень плотный берег.
В полдень 28 июля во время моей вахты «Сибирь» проходила северную оконечность Булони, самое узкое место между Францией и Британией. Я настолько пялился в море, так хотелось увидеть Британию, что просто не мог ее не увидеть. И вот на северо-западе в дымке наконец-то показались знаменитые белые скалы Дувра, воспетые еще Шекспиром (и не только им).

* * *
Нордзее-канал — ворота Амстердама. По каналу сновали яхты и пароходы, у берегов плавали лебеди, которых никто не ловил и не ел. С берега и со стоящих возле него яхт голландцы и голландки с дружелюбным удивлением глазели на российский флаг. Довольно знакомая реакция, хотя в Амстердаме российский флаг вряд ли такая уж редкость. Это не мексиканский Сан-Лукас, не Бермуды, не Азоры и не Португалия — места, в которых наша «Сибирь» была первой российской яхтой на памяти опрошенных старожилов.
В 13.00 пришвартовались у набережной Де-Рейтеркаде возле Центрального вокзала Амстердама.
Это, по-моему, самый веселый город на планете, набитый уличными музыкантами и актерами, туристами со всех краев света. Очень красивый, старинный и при этом очень раскованный город. Здесь, в одном из переулков знаменитого на весь мир квартала «Валлен» или «Квартала красных фонарей», полностью повторился сюжет из «Бриллиантовой руки». Мы шли с Сережей Кикотем по переулку с намерением попить где-нибудь пива. Идем мимо многочисленных витрин, в которых стоят и зазывают клиентов красотки в бикини — всех рас и народов, всех весовых и эстетических категорий. И вдруг вижу, как из какой-то витрины японочка в неглиже машет мне со страшной силой. Я рванулся на призыв. «Куда?» — спросил Серега. «Ну, мало ли, может ей помощь нужна!» (Кран починить, мебель передвинуть и т д.). Но японочка мигом объяснила мне по-английски, что ей от меня надо. Пришлось растолковать красавице, что я всю жизнь любил бескорыстно. «Бай-бай, май лав, ремэмбе ми...»
* * *
Улочки-переулки Амстердама. Мы с Кикотем так набродились по ним, что проголодались. Заходим в дешевый китайский ресторанчик — их полно в этом районе. Можно ни слова не знать по-китайски и при этом заказать понравившееся блюдо: на стене красуются большие цветные пронумерованные фотографии шедевров китайской кулинарии. Выбираем, усаживаемся, и я заказываю подошедшей симпатичной девчушке-китаянке: «Намбер эйт, плиз, энд намбер найнтин» (номер восемь и номер девятнадцать).
— Слушай, Серега, — осторожно говорю, когда нам приносят заказ. — По-моему я перепутал номера.
— Ничего, годится, — отвечает Кикоть, с аппетитом наворачивая суп с лапшой, который ему принесли вместо жаркого. — Очень даже нормально…

* * *
2 августа. Яхту швыряет на волнах свинцового Северного моря. После вахты валюсь на койку. Бешеная волна колотит в борт возле самого уха, журчит над головой, стекая по палубе, плещет в верхний люк.
Кэп решил не соваться на ночь глядя в штормовое море, а воспользоваться близостью датского берега и зайти переночевать в Тюборен, памятный по «питерскому походу» 1997 года. «Сибирь» тогда зашла в Тюборен после того, как норвежский сухогруз ночью шоркнул по корме яхты — снес кормовой релинг, штормтрап и антенну спутниковой навигации... И спокойно прошел мимо.
В Тюборене моросил мелкий дождь. Городок невелик (не больше наших поселков городского типа), но основательно укомплектован кафе, барами, супер- и минимаркетами. Мы пошатались по мокрым улицам.
На центральной площади городка, буквально рядом со стоянкой, лежит огромный якорь с русского фрегата «Александр Невский». Рядом табличка с названием судна, датой «28 сентября 1868 года» и, очевидно, изложением обстоятельств, при которых якорь с русского фрегата очутился на центральной площади датского провинциального городка. К сожалению, наше недостаточное знание датского языка не позволило нам выяснить эти обстоятельства.
Был какой-то праздник. Датчане, датчанки и датчанята высыпали на центральную улицу, где были раскинуты пивные палатки. У стены местного ресторанчика, прямо на тротуаре, в сковородах с полутораметровыми ручками жарили на угольных жаровнях какие-то специфические лепешки. Мы шли по городку, упиваясь утонченным дизайном двориков и удивляясь тому, что лица земляков Гамлета, в основном, чисто российские, более того, деревенские. Причем на некоторых явная печать преданности выпивке.

* * *
После дневной стоянки в Дании пошли на пересечение пролива Скагеррак. Болтанка сумасшедшая, в кают-компании во время обеда можно было воочию видеть летающие тарелки. Сначала экипаж роптал — капитан молчал, а потом капитан роптал — экипаж молчал. Но при полном беспределе на море солнышко все-таки светило, и настроение было, в общем-то, неплохое. Можно даже сказать, что на борту царила полная гармония.

* * *
5 августа в 15.00 «Сибирь» пришвартовалась к причалу яхтенной стоянки в самом центре Осло. На набережной, расположившись на ее ступенчатых деревянных трибунах, на этот бесплатный спектакль смотрело множество народа — как здешнего, так и приезжего.
Наш местный ангел-хранитель — Ирина Никольская-Роддвик. Коренная москвичка, менеджер норвежского отделения фирмы «Теленор», нашего спонсора по системам связи. Ирина замужем за норвежским писателем Виктором Роддвиком, пишущим на темы культуры. Он приходил к нам на «Сибирь» — очень мягкий, очень деликатный, очень интеллигентный человек, наш ровесник. Член Хельсинской группы по правам человека. Очень много помогал советским диссидентам, возил в СССР запрещенную литературу.
Ирина водила нас в два замечательных всемирно известных музея: музей «Кон-Тики» и «Ра» и музей «Фрама». Это алтарь очень дорогой для норвежцев и для всего человечества памяти о подвигах великих путешественников — Руальда Амундсена, Фридтьофа Нансена и Тура Хейердала. И, конечно же, их экипажей, которые так и остались безымянными для мировой истории, но без которых не было бы и этих великих имен.

* * *
7 августа. Ирина на правах хозяйки ведет экипаж «Сибири» в местный рыбацкий ресторан. Заказала нам уху по-норвежски, жаркое из баранины с овощами и китовое мясо, при виде которого «Грин-пис» нас бы сразу предал остракизму. По ходу дела очень интересно рассказывала про особенности рыбной кухни северных поселков Норвегии. Про то, как треску там развешивают на столбы, потом подвергают щелочению, потом расщелачивают…
— Получается что-то вроде студня, к нему гарнир — горох и брюква. Я пробовала — отрава страшная, но считается деликатесом. Как, впрочем, и норвежский сыр — гадость, но тоже деликатес.

* * *
Король Харальд V — известный яхтсмен, представлял Норвегию на олимпийских играх, побеждал в международных регатах. Королева (между прочим, весьма красивая женщина) — довольно сильна в лыжном спорте, гоночном и горном.
В Норвегии вообще культ лыж. Здесь на них ходят и бегают все — от мала до велика. Кстати, на тему норвежцев и лыж есть забавный прикол у ребят из журнала «Бесэдер?»: «Больше всего на свете норвежцы не любят играть в футбол, потому что для этого нужно снимать лыжи. Вообще-то, когда рождается норвежец, сначала появляются лыжи, и только потом тренер...»

* * *
Норвегия очень сильно «задвинута» на экологии. Потомки варягов так трепетно относятся к ней, что даже не собирают грибы, поэтому в здешних лесах их масса. Норвежцы считают, что лучшие грибы это шампиньоны из магазина. «Я когда грибы собираю, — рассказывала Ирина, — я их от встречных за спину прячу, чтобы не приняли за дикарку». Впрочем, в подобном неудобном положении нередко оказывается и премьер-министр Норвегии — тот вообще предпочитает тихо ходить по лесам и тайно собирать грибы. Естественно, без охраны…

* * *
Вечером 10 июня мы шли такими местами, которые позволили мне смело назвать Норвегию самой красивой из «моих» восьми стран. Добавьте к этому тишину и покой норвежских проливов и фьордов, и вы поймете, что экипаж «Сибири» просто отдыхал душевно и телесно, продвигаясь на север «вдоль» (а точнее — внутри) географического побережья Норвегии. Красота и умиротворение в душах были такими, что просто обязана была случиться какая-нибудь гадость. И она случилась.
Миновали обалденный островок, поросший елями, в которых прятались коттеджи, и только вошли в проход между скалами, как увидели идущий навстречу катер. Немного посторонились, самую малость, к скале и едва разминулись с катером, как «Сибирь» явственно чиркнула швертом об камень. Отвратительное, надо отметить, ощущение. Мы с Серегой Кикотем переглянулись, произнесли несколько соответствующих слов, прислушались… Вроде обошлось. Мы перевели дух… И тут ка-ак вдарились! «Сибирь», бедняжка, вся вздрогнула. Вневахтовый экипаж дружно вылез в кокпит и закурил. Суетиться было поздно.
Проверка показала, что шверт смяло капитально. Он категорически отказывался заходить в швертовый колодец, так что «Сибирь» утратила свое великое полярное преимущество — изменяющуюся осадку. Теперь до самого Мурманска нам предстояло идти с полной осадкой, уповая на отсутствие мелководья.
* * *
На Берген сыпет мелкий дождь: на нашу «Сибирь», на причал, на каменного рыбака на постаменте за каменным штурвалом — памятник норвежским морякам, погибшим в 1940-1945 годах.
Возле стоянки раскинулся рынок. Звериные шкуры (оленьи, волчьи, лисьи, собольи и т.д.), сувениры с национальными мотивами — ножи, кошельки, бижутерия из кости и бисера; груды вязаных вещей — свитеров, рукавиц, шапочек, тапочек.
Рыбный рынок просто кружил голову. Здесь было буквально все, что дает Северное море: лососина, макрель, сельдь, все виды икры, живые раки, клешни огромных крабов, мидии, устрицы и вообще неопознанные ракушки…
Звонил Саша Щербинин. После трех месяцев на родной земле уже стонет: «Мужики, я к вам хочу!»

* * *
К Олесунду мы шли по красивейшим фьордам. Горы, изрезанные водопадами, казалось, смыкались вокруг «Сибири», но электронная карта исправно и надежно показывала безопасные проходы. Ширина фарватера порой была не более «двух Иртышей», но глубины достигали 400 метров. Над водой стелились косяки диких гусей. Уже появились первые снеговые вершины.
В Олесунде нас ждали друзья — Даг и Ховард. Мы познакомились с ними на Кубе, где наши яхты стояли по соседству в марине «Хэмингуэй». Встретились душевно. Даг был со своей девушкой, вскоре подошла ее подруга, и не просто в гости, а по делу, как журналист местной газеты. Начались интервью, фотографирование, осмотр яхты и материалов экспедиции — в общем, обычные наши журналистские дела.

* * *
Утро 16 августа получилось чудное, было оно тихим и на редкость сухим. Вода в широком проливе даже не рябила, ветер — от 0 до 2 узлов, и только из-за горы заходила громадная черная туча, космы которой свисали почти до самой воды.
И тут из-под нее как дунуло!
Первый акт «норвежского балета» — внезапный шквал с силой ветра до 42 узлов (21,6 м/с). Так «Сибирь» при мне еще не прихватывало. Слава Богу, это был все-таки пролив, хоть и шириной километров 10-15. В открытом море мы бы сразу имели 8-балльную волну. А так — только строго горизонтальный дождь, черные волны, свист в вантах, да большая проблема расслышать, что орет товарищ по вахте.
Сразу свернули стаксель. Потом ветер «стих» до 30-35 узлов, мы перевели дух, развернули штормовой стаксель... И тут получили «второй акт». Теперь засвистело до 55-56 узлов (28-29 м/с). Такого с «Сибирью» не было после знаменитого ее переворота у Алеутских островов в конце сентября 2000 года. Пролив крепился-крепился и все-таки выдал нам 8 баллов. Тучу-злодейку уже угнало на восток, за гору, небо расчистилось… Это надо было видеть (а лучше не надо), как под нежно-голубым небом свистел жестокий шквал, ветер срывал с черных волн белую пену и нес ее пылью над взбесившейся водой. Близкие рифы дополняли «романтику».
Спасло своеобразие норвежского побережья. Через полчаса наша замотанная «Сибирь» пришвартовалась в тихой укромной бухте с зеркальной водой. К «зеркалу» прилепился рыбацкий поселок Оксволд. Немцы, приехавшие сюда из Германии на своих машинах на рыбалку, с изумлением глазели на невесть откуда взявшуюся русскую яхту. Тут же пошли расспросы-разговоры на всемирном «портовом» английском языке. Узнав про нашу кругосветку («роунд-ворд-трип»), немцы впали в легкий транс...
По случаю внеплановой стоянки экипаж осуществил свою давнишнюю мечту побродить наконец-то не по набережным, причалам и всяким «руа» и «авеню», а по нормальному «русскому» лесу. И пособирать грибов. И взмахом руки ответить на приветствие какого-то мужика на тракторе. И погладить настоящие березы.

* * *
19 августа в 8 часов утра яхта «Сибирь» пересекла Северный полярный круг. Здесь небо ночами не черное, так, темные сумерки. До Мурманска оставалось примерно 6 суток хода (если, конечно, без сюрпризов).
Кстати, внешне Заполярье ничем не отличается от Приполярья. На это мое глубокое наблюдение капитан ответил, что внешность обманчива, ибо в Заполярье зарплата в два раза больше.

* * *
21.08. Стоим в Тромсе. Теплынь — плюс 15-20 по Цельсию. Зеленые газоны, зеленые кустарники, лохматая зелень травы у заборов, лопухи. Очень интересное Заполярье...
Возле «Сибири» пацан десяти-двенадцати лет с пирса таскает на удочку треску. Довольно крупную — 25-40 сантиметров. Подлая рыбина откусила на его удочке леску, Кикоть дал ему другую. Сейчас они вдвоем рыбачат и всячески сотрудничают, хотя их английский язык немногим лучше моего китайского.
Бродил по набережной над нашим причалом. Останавливает меня какой-то солидный мэн: «Make me photo with my camera, please». («Сфотографируйте меня моим фотоаппаратом».) «No problem!». «Мэйкнул» мужика его фотокамерой на фоне нашей «Сибири». Оказался русским командировочным...

* * *
23.08. Проходим Нордкин — самую северную оконечность континентальной Европы. Мыс полускрыт от нас кисеей дождевой пыли и дымкой, чайки стригут воду. Болтает изрядно. Легли на курс SE-1400, на Мурманск, где (трудно себе представить!) все на улицах говорят по-русски.
Поймал себя на крамольной мысли, что не очень-то хочу возвращаться в Омск, в его ежедневную монотонную карусель с одними и теми же лицами, одними и теми же «драмами» и «комедиями». Нет, нашу иррациональную Россию я, как выяснилось, все-таки люблю. И город свой — тоже. Но скучаю только по родным и близким людям, по друзьям. Отдохнуть бы от замкнутого пространства нашей «Сибири», обнять своих, попить водки с друзьями под долгие беспорядочные разговоры — и обратно в море.
А вообще-то, родной город ни в чем не виноват. Везде, в принципе, одно и то же, и наш «берег» — он исключительно внутри нас.

* * *
Кажется, напрасно я умилялся установившейся погоде. «Северяк» раскачал Баренцево море, причем так лихо, что «Сибирь» опять залетала на 6-8-метровых волнах. Хорошо еще, что волна была попутной, да и ветер умеренным — 18-20 узлов. Если бы мы шли навстречу волне, с нами было бы то же, что и со встречным «рыбаком» — он, бедняга, буквально зарывался в волну, и его захлестывало до самой кормы. А в это время мы, почти сухие, скользили встречным курсом, и до России оставалось всего-ничего.
Увы, прорваться к ней сходу не получилось: море совсем распоясалось. Позже мы узнали, что в этот день по погодным условиям были даже застопорены работы по подъему нелепо погибшего атомного подводного крейсера «Курск».

* * *
Варде — самый «крайний» восточный порт Норвегии. 2800 жителей, в основном на острове. 3-километровый подводный автомобильный тоннель, который связывает остров с материком, аэропорт с бетонкой, автострады, коттеджи и т.д. Впрочем, своей цивилизованностью Варде обязан здешней базе НАТО.
Здесь стояли под арестом два российских траулера по 2000 тонн. Не было ни автоматчиков с собаками, ни полицейских. Просто суда не выпускали в море из-за долгов их владельцев перед норвежскими фирмами за оборудование, рыболовные снасти и т.д. И вот так девять месяцев стоят они в Варде, набитые полусгнившей килькой, которая даже на костную муку теперь вряд ли пойдет (выбросить ее, естественно, норвежцы не разрешают). Экипажи несут нормальную службу, получают зарплату, ездят на родину в отпуск, принимают родных из России — в общем, сюрреализм.
Рыбаки встретили нас, как родных — в лучших традициях морского братства. Пригласили пришвартоваться под бортом здоровенного БИ-0605 — для защиты от ветра. Потом позвали на борт, растопили баню, накормили своим судовым обедом в большой кают-компании. Да еще и залили под завязку наши баки соляркой.

* * *
При входе в Кольский залив у капитана состоялся радиодиалог с пограничниками. Щербаков доложил оперативному дежурному, что яхта «Сибирь», возвращаясь из кругосветного похода, де-факто пересекла российскую границу, и попросил разрешить это де-юре. На что пограничники сразу напомнили нам, что в России не все так просто, и чтоб мы эту самодеятельность прекратили, ибо для того, чтобы судно могло пересечь священные границы нашей родины, судовладелец (в нашем случае — Сибирская парусная ассоциация «Фарос») обязан за четыре дня до этого послать пограничникам факс с просьбой предоставить судну разрешение войти в российские территориальные воды… Что? Судовладелец в Омске и связаться с ним сложно? Черт с вами, сами с борта посылайте факс с уведомлением о заходе и просьбой его разрешить.
— Но у нас нет факса.
— Это ваши проблемы. Вы обязаны уведомить и попросить разрешение.
— Так вот я вас уведомляю и прошу.
— Да?.. Ну тогда ладно.
Нет, я из нашей России никуда не эмигрирую. Другой такой веселой страны во всем мире не найти.

* * *
25-29 августа. Мурманск. Юбилей — 50-летие начала северных конвоев. Английский фрегат «Кембелтаун». Экипаж «Сибири» с иронией смотрит на систему компьютерной навигации у англичан — гибрид электроники и бумажных карт.
На пирсе — английские и наши ветераны северных конвоев, увешанные орденами. Великие старики!
Корреспондентов на борту «Сибири» побывало немало. После того, как тележурналисты истоптали нам всю палубу, наш экипаж стали узнавать на улицах Мурманска.

* * *
Возвращаемся усталые из порта, где стоит на ремонте наша «Сибирь». Идем по улице. Навстречу пара мужиков весьма навеселе. Пытаются излить нам душу — еле отвязываемся. Шельменков вздыхает:
— Сложно на родине.
— А чего так?
— Да, понимаешь, в том же Майями куда проще: достал тебя на улице какой-нибудь чудак, ты его с улыбкой посылаешь по-русски предельно далеко — и он довольный идет. А здесь ведь не поймут…

* * *
Визит в Штаб морских операций. Начальник — Николай Григорьевич Бабич. У него очень интересное хобби: побывать абсолютно на всех островах Российской Арктики. И это ему удалось.
С последним островом получилось забавно:
— Узнаю, что есть остров, на который вообще не ступала нога человека. При случае заворачиваю туда на вертолете, торжественно спускаюсь по лесенке на этот совершенно дикий остров. И сразу наступаю на пачку из-под «Беломора».
Да, это вам не времена Седова, Толля и Нансена…
* * *
Эта ночь была, пожалуй, нашей самой изматывающей заполярной ночью. Во время моей вахты сначала с Щербаковым, а потом с Сережей Кикотем пытались под стакселем при встречном ветре в 28 узлов короткими поперечными галсами (острым зигзагом) хоть как-то продвигаться вперед по генеральному курсу. Все эти «танцы» происходили у Тиманского берега — есть на побережье Баренцева моря такое веселое место по меридиану Нарьян-Мара. Короткие беспорядочные волны 3-4 метра высотой лупили «в морду», как бешеные. Плюс ко всему за милю до берега начинались глубины 3-4 метра, что при волне тоже 3-4 метра давало реальные перспективы долбежки килем об дно (и один раз действительно стукнулись швертом об грунт). Так что приходилось одним глазом «ловить» волну, а другим все время косить на лот — как там с глубиной. Такое «косоглазие» и большое напряжение на руле изматывали основательно, тем более что надо было каждые 5-10 минут крутить рулем, ложась на другой галс, будто все происходило не в океане, а при движении против ветра по Иртышу. И уйти от берега подальше в море тоже нельзя, там начинался уже полный волновой беспредел.

* * *
Проскочили пролив между островами Матвеева и Длинный, и до Югорского Шара («калитки» в Карское море) осталось каких-нибудь 35 миль. Погода установилось, море было ровным, и к 20.00 мы уже подходили к Югорскому Шару, где у нас по радио было назначено рандеву с геодезическим судном «Керн».
Встреча вышла короткой, но теплой. Когда «Сибирь» пришвартовалась к судну, геодезисты столпились у борта и пошли расспросы-разговоры. Естественно, показали всем желающим «Сибирь». Мужики одарили нас десятью буханками хлеба (великая вещь посреди моря), подбросили в библиотеку яхты стопку детективов и, по сугубо российской морской традиции, заправили нашу «маленькую» соляркой.
В 23.00 вышли из пролива Югорский Шар в Карское море. Оно нас встретило очень приветливо: ровной водой, полной луной и северным сиянием. И спокойной глубиной — 160 метров (это не Баренцево море у Тиманского берега).

* * *
5 сентября, 21.45 (моск.). Координаты 73°00' N, 73°00' E (точка «73-73»). Исторический момент! О нем, полагаю, должен сообщить не простой матрос-летописец, а человек, который эту экспедицию задумал, немыслимым образом организовал и с помощью нашего уникального (я не боюсь этого слова) экипажа провел «Сибирь» вокруг всего земного шара, впервые в истории захватив в кругосветном походе весь Северный морской путь.
В общем, пусть говорит Сергей Щербаков.
Из электронного послания капитана «Сибири» городу Омску и всему миру:
«Всем! Всем! Всем! Свершилось!
25.09.01. в 21.45 по московскому времени (17.45 по Гринвичу) «Сибирь», следуя курсом 90 градусов по 73 параллели (севера) пересекла 73 меридиан (востока), замкнув виток вокруг Земли. В первый раз мы прошли эту точку в прошлом году с юга на север 28 июля в 15.45 по Гринвичу и повернули на Диксон. В этот раз мы пришли к ней с запада через пролив Малыгина и после точки повернули на юг, домой.
За 405 дней пройдено около 22000 морских миль, при этом более 200 дней «Сибирь» стояла во льдах, пережидала шторма в укрытиях, либо ремонтировалась... В ходе экспедиции яхта обогнула самую северную (континентальную) точку планеты — мыс Челюскин, прошла весь Северный морской путь без зимовок и, побывав на Галапагосах, дважды пересекла экватор.
На борту все нормально, Щербаков».
Вот еще за что я капитана уважаю — за способность мыслить в исторических масштабах. А то у нас ведь сроду так повелось: красивые ножки заметим сразу, но скучающий глаз скользит мимо истории, которая творится буквально сейчас и практически за окном.
Хлопнула пробка шампанского, припасенного на этот случай, пенная струя полилась на палубу и на наши куртки. Кикоть пальнул фальшфейером, и красная ракета ушла в зенит над точкой «73-73». Звякнули кружки. «Колечко» замкнулось. Дело было сделано и теперь осталось только возвращение.

* * *
Ночь. Дельта Оби. Парадокс: по океану ходить опаснее, но спокойнее, по реке — безопаснее, но сплошь на нервах. Когда ночью в непроглядной темноте пробираешься на ощупь речными протоками, высматривая бакены и береговые знаки и сверяя с лоцией, когда смотришь на показания лота и с тоской видишь вдруг под нашей «Сибирью» глубину 2,3-2,4 метра, когда наполовину убираемый, покореженный на норвежских камнях киль мягко (слава богу) врезается в илистую мель, и начинается тягомотина с высвобождением кораблика и выводом на чистую воду — вот тогда не раз с ностальгией вспомнишь переход через Атлантику, где ближайшая мель была в 3000 километрах, а ближайшая земля в четырех километрах — вниз.

* * *
Утром 9 сентября, после ночного шараханья по мелям и протокам дельты, усталая «Сибирь» вошла в Обь. Мы были уже на пороге дома. А ведь достаточно недавно нам «домом» уже казался португальский берег Евразии, нашего родного материка. Все в мире относительно…
По берегам Оби виднелись чумы ненцев-рыболовов. Далеко на западе синел хребет Полярного Урала. Погода была очаровательной. На душе были мир и покой…
И тут нас «взяли на абордаж».
Это была моторка. На корме правил мотором слегка синий с перепоя ненец с исцарапанным лицом, в лодке внушительно стоял милиционер.
— Яхта «Сибирь»?
— Ну…
— Следуйте за нами.
— А в чем дело, командир?
— Ребята, — проникновенно сказал милиционер, — видите вон там катер?
— Ну?
— Там мужики, которые в прошлом году провожали вашу «Сибирь» в кругосветное плавание. Очень просят пристать. Стол накрыт, икра и водка выдыхаются...

* * *
Салехард, которому на днях исполнилось 406 лет, встретил «Сибирь» по-родному, как и провожал год назад. Все утро 10 сентября журналисты газет и телевидения плотно работали на яхте. На палубе лежали букеты цветов, которые пока некуда было поставить, ибо в тесной кают-компании собралась едва ли не вся администрация города во главе с мэром Александром Спириным и представители губернии. Шампанское под тосты за возвращение и удачу. Мэр Салехарда вручил экипажу памятные сертификаты о пересечении Северного Полярного круга и сувениры Ямала. Впрочем, мы и без сувениров никогда не забудем о роли Салехарда в экспедиции «Сибирь-2000» и о той очень своевременной помощи, которую город на Полярном круге оказал омской кругосветке.

* * *
Когда проходишь на яхте вдоль берегов чужого города, а встречные пароходы приветствуют твой корабль гудками и незнакомые люди машут с берега и причалов — приходит нескромное чувство, что что-то в жизни получилось.
Уже по темноте пришвартовались к толкачу СТГБ-616, который вел баржу до Сургута. Капитан толкача душевно согласился «приютить» нашу «Сибирь» у себя под бортом до устья Иртыша.
— Слыхали, мужики? — сказал он нам чуть позже. — Проходили ненцы на моторке, сказали, что на Нью-Йорк бомбу сбросили.
— Какую бомбу? Кто сбросил?
— А хрен его знает...
Так мы впервые услышали о кровавой трагедии в Нью-Йорке, где погибло столько невинных людей, таких же, как те веселые раскованные американцы, которые встречали «Сибирь» в Сиэтле, Сан-Франциско, Сан-Диего и Майями, помогали нам, были добры и гостеприимны. Людей было жалко отчаянно. Неизвестность убивала. Вообще изоляция от мира — странное состояние. Как сказал кто-то из наших ребят: «Может, уже вовсю война идет, а мы тут плывем посреди реки и ни черта не знаем».

* * *
28 сентября. Подходим к Омску. Ветер, пасмурно, родина. Через 40 часов исполнится ровно пять месяцев, как я отсюда улетел на Кубу — 30 апреля, в 7 утра. А мои товарищи ушли от этих берегов 15 месяцев назад.
30 сентября 2001 года в 12.00 «Сибирь» бросила якорь в устье Оми, в том же месте, откуда 1 июля 2000 года стартовала в кругосветку. Под звуки оркестра и вспышки фейерверка экипаж вышел на набережную Омского речного вокзала. Насколько я помню, сам вокзал был почти не виден за людьми...
Уже закончилась официальная часть, и экипаж буквально стали разрывать на части, на площади наступил полный счастливый беспредел, но мы с ребятами все-таки попали в объятия родных. И два моих сына повисли на мне и едва не уронили (парни-то здоровые). И мы поехали домой, к накрытому столу.
— Родина… — нежно вздохнул я, еле втискиваясь с сыновьями и с огромным яхтенным рюкзаком в переполненный донельзя автобус.

* * *
Жизнь надо «писать», как авантюрный роман: с погонями, любовью, страстью, приключениями и т.д. Нет, осмысленная монотонность жизни, конечно, несет в себе большой философский заряд, но страшна монотонность, притворяющаяся бурной деятельностью. Страшно однообразие под маской целеустремленности, будь то издание газет, морские путешествия или светская жизнь — все что угодно, если под этим нет великой идеи или великого чувства. Если нет берега.
А берег может быть везде: и в родном городе, и на тропическом острове, и в море — на палубе твоего корабля. И в глазах любимого человека. Потому что наш берег — внутри нас. А если его нет, то тебя может штормить по жизни даже на тех улицах, где ты родился и вырос.


100-летие «Сибирских огней»