Обратная сторона любви

Рецензия Елены Сафроновой на новый роман Наринэ Абгарян «Симон», вышедший в издательстве «АСТ» в конце прошлого года.

Наринэ Абгарян – автор бестселлеров «Манюня» и «Люди, которые всегда со мной», лауреат премий «BabyНОС», «Ясная Поляна», премии Александра Грина, «Рукопись года», номинант премии «Большая книга». В шестом номере «Сибирских огней» за 2011 год можно прочитать рассказ Наринэ «Манюня, или Оригинальный способ лечения боязни высоты».

…С писательницей Наринэ Абгарян и с ее самой известной героиней Манюней я познакомилась уже более десяти лет назад на прозаическом семинаре Совещания молодых писателей Союза писателей Москвы. На том семинаре и обсуждались первые главы романа Абгарян про девочку Манюню, живущую в армянском городе Берде, про ее большую, шумную, дружную семью, про первые детские треволнения и радости… Зачин романа вызвал споры — семинары для того и существуют. Но большинство отзывов были добрыми, а критические замечания — мелкими. Лично мне проза Наринэ Абгарян запомнилась как дуновение, простите за трюизм, свежего южного ветра. Или как яркий солнечный день. Или как оптимальное отражение детства в литературе.

Повествование Абгарян про Манюню бесхитростно, абсолютно соответствует нежному возрасту и впечатлительной натуре ее героини — и красиво в своей простоте. Не скажу, будто прямо на семинаре поняла, что этой прозе суждено большое будущее, но читать «Манюню» и обмениваться мнениями о ней со столь же впечатленными коллегами было приятно… А меж тем «Манюня» и вправду обрела продолжения и стала трилогией: плюс «Манюня пишет фантастичЫскЫй роман» и «Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения». И до сих пор, да простит меня Абгарян, я невольно мерю все ее книги «меркой» «Манюни»…

Новый роман Абгарян «Симон» словно бы другая рука написала. Фон его действия — все тот же городок Берд, но больше ничего общего. Издательская аннотация делает попытку «обобщить» «Симона»: «Как и все книги Наринэ Абгарян, этот роман трагикомичен и полон мудрой доброты. И, как и все книги Наринэ Абгарян, он о любви». Но, как говорится, есть любовь — и любовь…

Мамочкам надо «Симона» прятать от детей усерднее, чем «Манюню». Эта история совершенно взрослая (даже «старческая»). С первых строк («У Айинанц Меланьи умер муж. Не сказать чтобы его смерть стала для людей неожиданностью, ведь Симону было крепко за семьдесят, а точнее — без году восемьдесят лет») это повествование о старости как расплате за молодость и смерти как расплате за жизнь. Жизнь здесь не «процесс существования белковых тел», а дела и их последствия: что заслужил, то и получил. Воздаяние в «Симоне» обретают все действующие лица.

«Трагикомическим» роман можно назвать с большой натяжкой. По мне, в нем все — трагедия: и смерть Симона, «кольцевой» сюжет романа, и жутковатые истории любви, оказавшиеся внутри этого круга. На черный юмор «тянет» лишь вводный эпизод. Симон скончался от инсульта, и кровоизлияние в мозг оказало на его посмертный облик неприятное воздействие: «багровые, в синюшный перелив, уши, портящие представительный вид». Молодой патологоанатом не сказал родственникам, как ликвидировать синеву ушей. Значительное место в первой главке романа «Проводы» занимают совещания родни и соседей о проблеме синих ушей трупа. Звучат «идиотские предложения» «приложить к ушам листья подорожника, нарисовать йодную сетку, облепить перебродившим тестом, желательно холодным»... Чтобы не было «от людей стыдно», вдова следует совету престарелой Катинки «смазать уши покойного растопленным утиным жиром», только непременно охладив его до комнатной температуры — «чтоб не обжечь покойному кожу». Сверху прижимают компрессы с камфарным маслом. В итоге Симон возлежит в гробу в беспроводных наушниках, чтобы компрессы не сползали. Периодически кто-то из провожающих заглядывает под наушники и сообщает, что толку нет.

Зачем сцена похорон в буквальном смысле глумливо расцвечена? Покойный это заслужил в глазах жены. У гроба собрались «бывшие пассии Симона, расфуфыренные, словно на пасхальную службу»: Сев-Мушеганц Софья, Тевосанц Элиза, Бочканц Сусанна и Вдовая Сильвия.

Несмотря на царящие в Берде пуританские нравы, в интрижках он (Симон. — Е. С.) себе не отказывал. Любил женщин — самозабвенно и на износ, очаровывался с наскока, ревновал и боготворил, на излете отношений обязательно дарил какое-нибудь недорогое, но красивое украшение.

Жена обо всех «загулах» мужа знала, по молодости сильно ревновала, с возрастом привыкла. То, что бывшие любовницы мужа щеголяют нарядами (Вдовая Сильвия даже, «несмотря на октябрьскую теплынь, явилась в полушубке из чернобурки»), заставляет вдову Меланью переодеться — и выйти к соперницам преображенной, торжественной. Словно их многолетнее соперничество все еще продолжается. Это могло бы стать квинтэссенцией черного юмора — но начинается собственно роман, в котором смешного, иронического, даже издевательского не остается, сгущаются драматические краски.

В «Симоне» шесть глав — «Проводы», «Кулон», «Духи», «Жемчуг», «Рисунки» и «Море». С покойным связаны первая и последняя. Доведем до логического завершения «судьбу» Симона. Автор наделяет новопреставленного активными (и суетными) мыслями:

Симону собственные похороны решительно не нравились: суетно, шумно, много бестолковой скорби… назойливый запах камфары раздражал до одури… Меланья опять же. Развела салон Анны Шерер, собрала вокруг себя всех его пассий, устроила посиделки с вином.

Уже находящаяся по ту сторону жизни душа Симона барахтается в мелких дрязгах земного бытия — «ворчит» на жену, оценивает невесток, гордится вином, которое подали на поминках, обижается на братьев по отцу, не пришедших даже на похороны… В общем, больше вспоминает былое, чем готовится к будущему.

В книге отчетливо проведена мысль о том, что материальный мир — не единственный для героев. Большинство апелляций к духовному миру связано с христианством, но тоже как-то «сниженно». В советские годы о вере напоминает только полуразрушенная каменная часовня, куда юная Элиза ходит изливать душу изображениям святых на хачкарах (выбитых в камне крестах). Все сюжеты связывает между собой не только Симон, но и Косая Вардануш — полномерный агиографический образ, типичная городская сумасшедшая с большим сердцем и человеколюбием и готовностью прийти на помощь тем, кому действительно плохо. Косая Вардануш исчезает таинственно: её тела не нашли, обнаружили и похоронили только одежду. Юродивая оказывается святой и возносится на небо. Но главный мистический образ книги — море; его можно отнести и к домонотеистической прамифологии. Моря отродясь не было и быть не могло в горном Берде — но порой люди его чувствуют: когда рождаются, когда умирают и когда «открывают душу». У Сильвии мать при смерти:

Следом за кромешной тишиной приходил запах моря. Он поднимался со дна ущелья и затапливал собой… все видимое и невидимое пространство. Сильвия думала, что только сама его ощущает, но однажды мать сквозь полудрему прошелестела: «Так пахнет, что кажется — если прислушаться, можно различить плеск волн». — «Чем пахнет?» — «Морем, конечно».

В его существовании не сомневается несчастная дурочка:

— Чувствуешь море? — вдохнув полной грудью солоноватый воздух, спросила Косая Вардануш.

Элиза… с удивлением уставилась на нее.

— Как ты догадалась, что я вообразила на дне ущелья море?

Вардануш… ответила с подкупающей убежденностью:

— Зачем воображать, если море там на самом деле есть?

По волнам этого моря и уплывает в небытие душа Симона.

Море пришло, когда тер Маттеос… принялся нараспев читать молитву за упокой души. Оно стремительно поднялось со дна ущелья и затопило мир до самых небес. <…>

«Так оно действительно существует», — подумал Симон с ликованием».

Вот такая замена райским кущам. Симон уходит легко. То ли Господь его простил; то ли простили все земные женщины; то ли праначало приняло душу в вечный круговорот.

Мощный духовный аккорд концовки не меняет сути. Роман состоит из четырех повестей с самостоятельными сюжетными линиями, но общими героями и пересекающимся пространством. Четыре романа Симона с женщинами, наряду с женой провожающими его в последний путь, — это четыре «средние» главы книги, а их странные на первый взгляд названия — памятные подарки, которые Симон сделал оставленным возлюбленным.

Упор на отношения Симона с каждой из пассий (это слово повторяется часто с намеком на то, что каждый раз то была не игра, не флирт, а настоящая страсть) превращает книгу в любовный роман. Все прочие темы теряются. А сама идея любовного романа ведет текст в определенное русло. Наринэ Абгарян явно писала не для издательской серии «женской прозы», но от схем уйти не смогла.

Когда-то я рецензировала книгу Елены Минкиной-Тайчер «Женщина на заданную тему», тоже весьма «авторскую» («От принцессы до лягушки», «НГ-Ex libris» https://www.ng.ru/lit/2011-08-18/6_woman.html). Процитирую себя: «...Меня смутил… лишь один нюанс — некоторая заданность… сюжетов, их совпадение с другими образцами любовной прозы. <…> Используя чисто дамское… сравнение, можно сказать, что любовная проза напоминает модельные туфли — нарядные и дорогие, но сшитые по шаблонам нескольких традиционных колодок. <…> …Литература — больше, чем жизнь». То же самое могу адресовать Абгарян.

То, что на похороны мужчины сходятся все его возлюбленные, каждая со своим «багажом», уже было в «Веселых похоронах» Людмилы Улицкой — с той лишь разницей, что там Алик еще жив. И остальные линии развиваются по традиции: непримиримые обстоятельства рушат внебрачную связь и возвращают Симона в лоно семьи. Автор старается разнообразить эти обстоятельства и уйти от «сериальных» шаблонов. Отсюда жесткие ходы и подробности не то чтобы запретные, но нетипичные для любовной прозы. Откровеннее всего тема Сильвии: её брак разрушил сильнейший вагинизм (физиологическое отвращение к мужу), и только Симон сумел ее от этого недуга освободить. Наиболее надрывна судьба Сусанны: бабка довела до самоубийства ее мать. Девочка выросла в обстановке угнетения и борьбы с бабушкой. В школе ее травили. Единственным ее заступником стал Симон — правда, всего один раз. А единственной подругой была Меланья (да-да, та самая в дальнейшем вдова), дважды предавшая Сусанну. Симон по-настоящему любил Сусанну, но отвергнутый ухажер Каро похитил ее и изнасиловал прямо перед свадьбой, и Симон отступился… Предательства любви вершатся не только «здесь и сейчас», но и в прошлых поколениях. Так, бабка Элизы заперла в холодном сарае сына, чтобы выкормить дочь. Он замерз насмерть.

В главах «Симона» мало собственно эротики, но много патологий и крайностей. Словно бы автор задалась целью проиллюстрировать утверждение Толстого, что «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», особо выразительными фактами. В какой-то момент примеры перестают казаться заимствованными из жизни, а становятся торжеством фантазии автора. Как будто, уходя от глянцевой сказочки, она не удержалась на золотой середине и впала в «чернуху» (мне казалось, это словцо уже уходит из критики). Так что в «Симоне» относительно «Манюни» меняется атмосфера. Она становится лихорадочной и накаленной, в ней не спокойно, а тревожно. Конечно, автор не может оставаться в одних и тех же рамках. Но бывают перемены пугающие. Может быть, все-таки «Симон» — это поиск формы, а не новый облик творчества Абгарян?..

Елена Сафронова