Вы здесь

Острый край циферблата

* * *

Мой призрак бродит по району

и на мосту стоит один,

идет к 12-му дому,

как отрешенный господин.

 

Он мимо садика проходит

и мимо школьных корпусов,

и бесконечно осень водит

его по краешку часов.

 

Его по кругу запускает,

но не кружится голова,

и лишь, кружась, листва летает

и превращается в слова.

 

И превращается в созвучья,

и их улавливает он.

Они грубы, они певучи,

он ими, кажется, пленен.

 

А что еще? Вот школьный дворик

и циферблата острый край,

кленовых листьев пестрый коврик…

Ходи, живи, не умирай.

 

 

Память

Начинаю с трудом вспоминать

и не помню, как это зовется,

когда падают листья опять

на траву и на воду в колодце.

 

И приходит к колодцу она,

по траве, как по детству, ступает,

и ведро опускает до дна,

и обратно его поднимает.

 

И с ведром возвращается в дом,

что-то шепчет иль попросту бредит,

через белую марлю потом

воду медленно-медленно цедит.

 

Уменьшается струйка воды,

и на марле, как знак, остается

красно-желтый листочек беды

из большого сырого колодца.

 

Я не знаю, как это назвать —

я не помню, как это зовется.

 

* * *

Как жаль, что детство убывает,

а на районе детский сад

от окружающих скрывает

убогий поликарбонат.

 

Картинка мыльная — засада.

Видать, идея такова:

скрыть от назойливого взгляда

детей, растущих как трава.

 

Не интерес, не уваженье —

в высокоразвитый наш век

лишь вызывает подозренье

у человека человек.

 

«Вот дядя странный с шоколадкой» —

т. д., т. п. — но каждый раз

я посмотреть хочу украдкой

на тех, кто будет после нас.

 

Шумит, шумит осенний ветер,

и мне мерещится сильней,

что там за пластиком не дети,

а только призраки детей.

 

* * *

Бабье лето — спасенье

от тоски и невзгод,

только в лужах осенних

паутинкою лед.

 

Городские качели,

даже если умру,

заскрипят, как скрипели,

на холодном ветру.

 

Осыпаются листья,

обрывается жизнь.

Вслед за беличьей кистью

на холсте появись

 

в романтичном пейзаже,

где полно синевы,

красной курткою — скажем —

среди желтой листвы.

 

 

100-летие «Сибирских огней»