Паспорт

Паспорт — основной документ, удостоверяющий личность гражданина нашей страны. История его сложна и противоречива, к тому же она нигде не приводится в ясном, стройном и последовательном виде. Есть много книг по истории часов, книгопечатания, почтовых марок и спичек, но никто не писал об истории паспорта. И это объяснимо: на паспорт привыкли смотреть, как на юридический документ, нужный в данный, конкретный момент настоящего времени, документ как бы не имеющий прошлого, ибо малейшая его просрочка, выход за рамки отведенного ему времени, лишает паспорт его силы, превращает в пустую бумажку. Вот почему у юристов об историческом прошлом паспорта не возникает даже и мысли.
Между тем в разные эпохи, в разных общественных формациях паспорт играл и играет далеко не одинаковую роль. Для одних социальных слоев он служил символом особых привилегий, особого права, для других он превращался порой в знак тяжелых обязанностей. Его историческое значение менялось не только в разные эпохи, но и в зависимости от того, какое классовое значение приобретал этот документ.
Слово «паспорт» итальянского происхождения. Оно состоит из двух слов — «пасса» (проходить) и «порто» (гавань, порт). Уже в XIII веке в итальянских морских республиках — Венеции, Пизе и Генуе «пассапорто», то есть разрешение на право свободного выхода судам из порта, имело значение пропуска. Именно в этом смысле слово «паспорт» проникло в другие европейские страны — Германию и Францию, и стало применяться для обозначения любых письменных документов, разрешающих проход или проезд, начиная с XV века и введенных вначале в мелких германских государствах, где политические и таможенные границы окружали буквально каждый город.
В Россию слово «паспорт» проникло двумя путями — через Польшу и чуть позднее — непосредственно через Германию. Вот почему в России на протяжении целого столетия в XVIII веке существовали параллельно две формы написания этого слова — «пашпорт» и «паспорт». Впервые слово «паспорт» было употреблено в России в 1633 г. На протяжении XVIII века в официальном языке употреблялось также слово «пас», взятое из немецкой практики. Однако до начала XVIII в. все документы, обозначаемые указанными иностранными словами, относились исключительно к паспортам, которые выдавались иностранцам, приезжавшим и разъезжавшим по России или покидавшим ее пределы после длительного пребывания, т. е. к заграничным паспортам. Паспорт для внутреннего употребления вводится в России лишь с XVIII века, но это вовсе не означает, что пропуска, не имевшие названия «паспорт» и называвшиеся в разное время по-разному, не употреблялись в стране и ранее.
Вообще, право на проход или проезд имеет чрезвычайно древнее происхождение. Оно возникает еще в период родового общества, а затем в рабовладельческих государствах и связывается прежде всего с периодом войны, как своего рода пропуск или пароль, по которому можно проходить или проезжать через заставы, из одного населенного пункта в другой. Такие первоначальные «паспорта-пропуски» имели не письменную форму, а чаще всего «звуковую» (свист, крик ястреба или филина, словесный пароль) или же, как это практиковалось в восточных государствах, имели форму определенного предмета, чаще всего из металла, обозначавшего то или иное животное, или растение (тамги, пайцзы, клейма). В зависимости от ранга проезжего эти тамги изготавливались из золота, серебра, меди, кости, фарфора, керамики и в зависимости от характера изображения (орел, ястреб, волк, лиса, заяц и т. д.) давали проезд на различные расстояния — за пределы страны, в пределах всего государства, в пределах одной провинции, между двух городов и т. д. Эти, по сути дела первые «паспорта», известные уже до нашей эры и в первое тысячелетие нашей эры, коренным образом отличались от современных паспортов тем, что были безличными, безымянными. Любой, предъявлявший их, то есть их фактический владелец, пользовался привилегией, связанной с данной тамгой. И проверявшим не было никакого дела до того, каким образом очутился пропуск-тамга у данного человека, кто ему его выдавал, где, на каком основании. Эта черта безличности, полное отсутствие связи пропуска с индивидуумом, которому этот пропуск принадлежал, — отличали все пропуска, все «паспорта», так называемого допаспортного периода. Следовательно, само появление паспорта в XV веке в Германии, связанное с расширением торговых сношений в Европе, с усилением движения купцов, паломников, людей, разъезжающих по своим законным делам, и одновременно с ростом бродяжничества, дезертирства, бегства от хозяев-феодалов, было вызвано потребностью в документе, который бы удостоверял именно личность владельца, говорил бы о том или ином конкретном путнике, который на основании этого документа мог бы требовать от властей, чтобы его не считали за бродягу и обращались бы с ним с сохранением его личного достоинства.
Таким образом паспорт возник как привилегированный личный документ. Появлению паспорта помогло, а вернее, — подогнало его, посодействовало — и изобретение книгопечатания в 1436 г. в Германии Гуттенбергом, ибо с этого времени стало возможным давать стандартные, одинакового образца, и практически неподделываемые документы, причем в таком количестве, которое при письменном изготовлении было бы трудно и дорого обеспечить. Как видим, появление паспортов было далеко не случайным, оно было подготовлено и в социальном, и в техническом отношении всем ходом предшествующего общественного развития, стало исторически обусловленным и исторически необходимым.
В России до XVIII века паспортов не существовало, но «проезжие и прохожие грамоты» появились также довольно рано, в конце XV — начале XVI века, и были связаны с возвышением и укреплением Московского централизованного государства, весьма придирчиво относившегося ко всем, кто в качестве новичка переступал его границы. Такие грамоты были разовым, временным документом и давались иностранным купцам и тем немногим русским «гостям» (то есть, купцам, ведущим заморскую, внешнюю или транзитную торговлю), которым приходилось пересекать несколько русских воеводств, проезжать по многим городам и провинциям, проникать за границы чужих княжеств.
Вначале право выдавать подобные грамоты принадлежало исключительно царю, затем, наряду с ним, в конце XVI — в первую половину XVII века также центральным московским учреждениям — Приказам (Посольскому, Иноземскому, Сибирскому, Разрядному) и Приказу Казанского Дворца. Но с середины XVII века даже паспорта на выезд из государства стали выдаваться воеводами, особенно если их области находились далеко от Москвы.
Так, в Уложении 1649 года, основном своде законов Русского государства, говорилось: «А буде кому случиться ехать из Московского Государства для торгового промыслу или много какого своего дела в иное Государство, которое Государство с Московским Государством мирно, и тому на Москве бити челом Государю, а в городах воеводам о проезжей грамоте, а без проезжей грамоты ему не ездити; а в городах воеводам давати им проезжия грамоты безо всякого задержания». Воеводам, проявившим волокиту с выдачей заграничного паспорта и причинившим этой задержкой купцу убыток, царский указ грозил взыскать убытки вдвое. Одновременно указ подчеркивал, что если в пограничных районах «помещики, вотчинники, и их люди, и крестьяне в литовские и немецкие порубежные земли ездят из города в город без проезжих грамот и съезжаются с литовскими и с немецкими людьми, а им того в вину не ставити, для того, что они с литовскими и с немецкими людьми живут смежно». Вместе с тем указ устанавливал, что «а буде кто поедет в другое Государство без проезжия грамоты самовольством для измены или какого иного дурна, то того сыскивать крепко и казнити смертию». «А буде в сыску объявится, что кто ездил в иное Государство без проезжей грамоты не для дурна, а для торгового промыслу, и ему за то учинити наказание — бити кнутом, чтобы на то смотря иным неповадно было так делати».
Как видим, система выдачи иностранных паспортов была продумана и разработана в нашей стране почти 350 лет тому назад, а что касается внутренних паспортов, то их необходимость не ощущалась еще в течение почти целого столетия: передвижения по стране были крайне редки, и их осуществляло только дворянство, пользуясь свободой передвижения как важной сословной привилегией. Купцы должны были просить «прохожую грамоту» в каждом отдельном случае у воевод, а крестьяне, к этому времени полностью закрепощенные, практически не могли покинуть пределы вотчины своего господина, так как за ними надзирали и не только выделенный для этого персонал (управляющий имением, староста), но и все односельчане, все члены общины, обязанные в силу круговой поруки отвечать собственной шкурой за любого беглого.
Начало и первая половина XVIII века, с его непрерывными и многолетними войнами, вызвавшими совершенно новые, невиданные до того потребности государства в огромной армии, ее вооружении, строительстве самых разнообразных заводов — от рудоплавильных до сукноваляльных и холщовых мануфактур, в создании совершенно на новом месте целых городов, — заставили государство пойти на перемещения огромных людских масс, на изъятие из помещичьего владения целых категорий зависимых людей. Все это вызвало появление в России таких контингентов, которые ранее не существовали, или были немногочисленны, и потому не подходили ни под понятие крепостных, ни под понятие свободных, а были как бы временнозависимыми от различных ведомств. К их числу принадлежали солдаты, матросы и их семьи, рабочие рудников, солеварен, железолитейных и медеплавильных заводов, мещанское, посадское население городов, городские ремесленники различного рода, отнятые у монастырей крестьяне и другие зависимые люди, труд которых стал использоваться для государственных нужд: в военном и торговом флоте, в возведении военных укреплений в строительстве Петербурга, Выборга и других городов, в прокладывании и починке дорог и тому подобных надобностях.
Чтобы как-то учитывать все эти новые категории людей и чтобы не смешивать их с крепостными, а также в целях сдерживания колоссального дезертирства из армии, правительство Петра I издает ряд указов, вводящих фактически паспортную систему для значительных контингентов населения внутри страны.
Считается, что эта система была введена так называемым «Плакатом 1724 года», но это неверно. Во-первых, задолго до издания «Плаката» (то есть — Объявления) последовал целый ряд распоряжений, в том числе и Сенатских и царских указов, о введении паспортов, разного рода документов, идентичных паспортам. Во-вторых, «Плакат 1724 г.» не завершил создания паспортной системы, а был лишь частью ее, и различные указы и постановления относительно наделения паспортами все новых и новых категорий людей продолжали издаваться в течение всего XVIII века, вплоть до его конца, — 1794 г. В целом все эти узаконения и образовали ту паспортную систему в России, которая была характерна для XVIII века и первой половины XIX века, то есть сохраняла силу на протяжении полутораста лет.
Так, уже в 1713 г. последовал указ «О непереходе всяких чинов людям никуда без пропускных писем», то есть без «проезжева писма» по империи и «прохожева писма» между двумя близлежащими городами или в пределах двух-трех застав в большом городе. Несмотря на все кары, которыми грозил нарушителям этот указ, он выполнялся крайне плохо. Поэтому в 1719 г. последовал указ об объявлении гулящими людьми всех, кто не имел печатных или письменных отпусков со стороны помещика, ротного командира или городского магистрата. Это означало, что люди, не имеющие при себе указанных документов, могли немедленно заключаться в тюрьму и отправляться на каторжные работы, так как, «безпашпортные» приравнивались к «недобрым людям» и признавались даже за «прямых воров».
Буквально через два-три месяца, в том же 1719 году, последовал новый указ, подчеркивающий, что «без письменного вида никому никуда ни ездить, ни ходить не разрешается». Конечно, это не касалось дворянства, за которым и Петр I, как и его предки, сохранил привилегию свободного перемещения по государству и даже расширил это право, даровав свободный, беспаспортный выезд за границу, — лишь бы человек там учился, набирался знаний, нужных в Отечестве. Именно эта вольность с выездом за границу для учебы или по иным служебным надобностям без паспорта приводила к тому, что в Германии многие русские дворяне подвергались либо аресту, либо насильственной вербовке в армию, как бродяги.
Что же касается зависимых, или податных сословий, то в течение 1719-1723 гг. последовали меры по розыску и аресту всех, не имевших паспортов. В то же время в 1720 и 1723 гг. были изданы распоряжения о наделении паспортами людей не дворянского происхождения, которые были нужны государству, или заслужили своей многолетней честной службой особую признательность и заботу со стороны государства. Так, были наделены особыми подорожными паспортами ямщики, которые, как «работники транспорта» имели право в силу этих «паспортов» разъезжать не только в пределах «своей» линии, но и по всей империи. Паспорта, причем печатные, выдавались с 1723 года также нижним флотским чинам и унтер-офицерам сухопутных войск и артиллерии, отслужившим свой срок и «имеющим свое пропитание», то есть не находящимся на иждивении других лиц, или в инвалидных домах. Эти люди, как правило, бывшие крепостные, получали вместе с паспортом — личную свободу, и таким образом для них паспорт был не «проезжим» документом, а подлинной грамотой об освобождении. В 1722 г. был издан указ, чтобы все отпускаемые помещиками на волю крепостные обязательно снабжались бы паспортами. Еще более широкое значение приобретали паспорта-абшиды, то есть документы, выдаваемые, как правило, иностранцам, не дворянам, а специалистам в разного рода ремеслах, которые в молодости приехали в Россию и, прослужив здесь почти всю свою жизнь, обзаведшись семьей и имуществом, не хотели более уезжать на родину и оставались в качестве пенсионеров государства. Такие люди, чтобы их не путали с несвободными ремесленниками и чтобы им не чинили препятствий в любых их занятиях и в передвижении, получали особые «отставные паспорта» или «абшиды», от немецкого — Abschied (прощание, отставка).
Абшид соединял в себе свойства нескольких документов сразу — удостоверения личности, «трудовой книжки», характеристики и паспорта в собственном смысле этого слова. Вот например, образец такого документа, выданного иностранцу — чертежнику Джиакоббо Петрулли:
«Объявитель сего, инженер-порутчик Яков Юрьев сын Петрулев италианской нации штаб-офицерский сын, в службу определен в 1738 году майя 1-го дня во артиллерию рисовалным мастером, а в 1763 годе июля 30-го числа определен в артиллерийской шляхетской кадетской корпус гофмейстером и сим чином в помянутом корпусе служил 1769 году сентября по 1-ое число и во всю его ту при корпусе бытность находился в хорошем поведении и должность исправлял весьма добропорядочно, а ныне от корпуса уволен, в чем ему и сей апшит дан в санкт петербурхе за подписанием и печатью канцелярии артиллерийского и инженерного шляхетского кадетского корпуса сентября 7 дня 1770 года.
Канцелярии Правитель Матвей Бегичев
Секретарь Дмитрий Масленников
Регистратор Иван Хотяев.»
Характерно, что иностранцы, которым выдавались паспорта-абшиды для проживания в России, записывались под русифицированным именем, а не под своим настоящим, чтобы облегчить чтение и понимание таких паспортов низшим полицейским чинам и тем самым избавить владельцев паспортов от всевозможных недоразумений, могущих возникнуть из-за малограмотности полиции. Кстати, это правило продолжало действовать и в XIX веке. К паспортам льготного типа следует отнести также паспорта, которые с 1723 года стал выдавать Синод богомольцам и странникам, едущим или идущим из города в город к «святым местам», с целью контролировать дотоле совершенно бесконтрольную категорию населения, живущую не только нищенством, но отчасти и воровством и мошенничеством. Правительство обязало при этом синодальные власти не только точно указывать в паспортах богомольцев срок действия и время, необходимое для совершения паломничества, но и требовать возвращения этих паспортов после хождения на богомолье. Вообще духовенству разрешалось выдавать своим людям, то есть низшему церковному персоналу, а также своим крепостным, так называемые «отпускные письма», на основании которых им в столице выписывались печатные паспорта. Таким образом, Петр I возложил на Синод и церковных владык и некоторые чисто полицейские функции.
В начале 20-х годов XVIII века, по завершении Великой Северной войны, длившейся с 1700-го по 1721-й гг., Петр I пересмотрел и свое распоряжение о свободном выезде дворян за границу. Он обязал начиная с 1725 года «отъезжающих за море не инаково отпускать, как токмо с паспортом от Коллегии Иностранных Дел», то есть фактически вынужден был снабжать каждого выезжающего за границу по делам или на учебу дипломатическим паспортом, что укрепляло, повышало правовое положение русского подданного за границей.
Одновременно с 1720 г. вводились особые паспорта для купцов, едущих в Сибирь, где предусматривались отметки местных губернаторов и других властей, с целью поставить под контроль существовавшее в то время хищническое и бессовестное ограбление пушных богатств Сибири.
Наконец, в 1721 г. был введен еще один вид паспорта как льготного документа, облегчающего вербовку и приток рабочей силы к определенным объектам, строительство которых правительство хотело ускорить. Первыми по времени такой документ получали те, кто желал пойти «в работники к Ладожскому озеру», то есть на строительство Ново-Ладожского обводного канала, который был начат еще в 1719 году, но продвигался крайне туго, из-за нехватки рабочей силы.
Таким образом, до 1724 года паспортная система в основных чертах уже действовала, и последовавший к этому времени Указ о паспортах лишь подводил итоги предыдущей многолетней практики, а также более настойчиво, чем все предшествующие указы, подчеркивал недействительность просроченных, выданных не теми лицами или не по надлежащей форме паспортов. Новой чертой в паспортном деле начиная с 1724 года было то, что с этих пор выдача паспортов изымается из ведения центральных учреждений и передается в самые низшие, — если речь идет о податных сословиях. Так, пропускные письма крестьянам должны были выдавать и подписывать их помещики, а где они отсутствовали, то приказчики и старосты «за руками приходских попов», то есть удостоверенные сельскими священниками. Царские указы требовали также, чтобы паспорта выдавались в печатном виде, так как письменные паспорта стали довольно часто подделываться. Но администрация на местах не выполняла этого постановления, и тогда правительство, разрешая выдачу письменных паспортов, все же установило, что с такими документами «крестьян далее 30 верст, да и то в одном уезде, не отпускать». Эти требования неоднократно повторялись в Указах 1726, 1734, 1741, 1743, 1750, 1756, 1767 и 1791 гг., что говорит о том, что и они постоянно нарушались.
С 1726 г. правительство, идя навстречу желанию помещиков как можно выгоднее использовать своих крепостных для получения наличных денег, разрешило дворянам-крепостникам отпускать крестьян на заработки в города, с обязательной выдачей им покормежных писем или покормежного вида, где указывалась бы причина, по которой данный крестьянин отпускается на покорм, то есть на заработки (неурожай, пожар, большая семья). На основе этих покормежных грамот крестьянин мог в уезде получить настоящий печатный паспорт. Кроме разрешения помещика, крестьянин, отпущенный на оброк, должен был иметь также записку или отпуск от общины (схода своих односельчан), а также от отца (если тот фактически являлся главой семьи), что чрезвычайно усложняло получение крестьянами паспорта и открывало широкую возможность местного произвола при его выдаче.

Начиная с 20-х годов XVIII века роль паспорта, таким образом, постепенно меняется, из документа, разрешающего проезд, он превращается в документ, разрешающий тому или иному лицу отлучку из постоянного места жительства. Поэтому и центр тяжести в его выдаче и в контроле лица, которому паспорт выдается, перемещается из центральных учреждений государства в его низшие местные органы власти. Помещик, священник, становой, приходский пристав, волостной старшина и сельский староста — вот от кого зависит выдача паспорта крестьянину, ремесленнику, мещанину, а также различным категориям людей, хотя и лично свободных, но относящихся к податным сословиям. Эти категории, по мере увеличения их количества, становятся объектом внимания государственной власти, стремящейся взять их под контроль и с этой целью снабдить паспортами. Так, паспорта получают: «смоленская шляхта», то есть независимые белорусские крестьяне-однодворцы, монахи, если они действительно монахи (1734 г.), греки и армяне, живущие в пределах Украины и занимающиеся торговлей (1736 г.), российские купцы первой гильдии (1737 г.), явившиеся к службе недоросли, то есть помещичьи сынки из глухой провинции, не достигшие 21 года (1737 г.), украинские казаки, согласившиеся на переселение в Оренбургский край (1740 г.), дряхлые и увечные, для легализации их публичного нищенства, с целью которого допускалось их перемещение из губернии в губернию, чтобы они «сами себя прокармливали» (1748 г.), солдатские жены и их дети (1764 г.), — категории в социальном отношении весьма пестрые, но обладавшие одним общим качеством — личной свободой.
В то же время выдаются паспорта и людям прежде «рабского роду», но необходимым государству для разных новых массовых работ: «бурлакам и идущим работать на судах и баржах, плавающих по Волге» (1726 г.), «незаконорожденным девкам, содержащимся при монастырях», в случае их желания пойти работать по найму на прядильные мануфактуры (1729 г.), людям, согласившимся пойти работать на соляные промыслы (1745 г.) и на возку соли (1754 г.). Одновременно на протяжении всего XVIII века строго предписывалось ловить «всех безпашпортных», заковывать в кандалы и ссылать на серебряные и медные рудники Алтая. Заводскому начальству за наем беспаспортных царские указы угрожали штрафами и тюрьмой. В паспортах заводских рабочих, присланных их помещиками «на время», отмечалось, кто их хозяин, кто платит за них подушные подати и на какой срок они направлены на завод или фабрику. В паспортах же вольнонаемных, но «подлаго звания», вписывались обязательно их приметы (с 1772 г.). С 1784 г. стали выдавать особый паспорт на семь лет — «отправляющимся в морской путь работникам», то есть матросам торгового флота.
В 1735 г. была раскрыта группа беглых крестьян и расстриг, которая изготавливала фальшивые паспорта («воровские» — по тогдашней терминологии), пользуясь тем, что такие документы в массе своей делались даже официальными органами от руки, письменно. Поэтому указ 1743 г. категорически предписывал выдавать всем, кому положено, только печатные паспорта, причем бланки их, а также гербовую печать было велено хранить в губернских городах, в канцелярии губернатора, в специальном ларце, а ключ от этого ларца должен был находиться лично у самого губернатора. Именно здесь, в губернских правлениях, должен был выдаваться печатный паспорт, взамен тех письменных документов, которыми снабжали то или иное лицо местные, низовые власти по месту жительства.
Таким образом, процедура получения паспорта превращалась с этих пор в трехступенчатую: 1) помещик, сход — давали письменное разрешение; 2) волостное правление, исправник — выписывали на основе этого разрешения письменный паспорт; 3) уездные власти (предводитель дворянства) заверяли правильность подписи помещика, лично ему известного, а губернское правление — выдавало печатный паспорт на основе всей суммы собранных документов. Все это подчеркивало, что паспорт — документ очень важный, серьезный, дающий привилегии. Вот почему с целью еще большего усиления престижа паспорта в 1770 г. последовал указ «О не даче паспортов людям, бывшим в публичных наказаниях», то есть публично обесчещенных. С 1777 г было издано распоряжение о наделении паспортами также всех лиц духовного звания кончивших семинарию, то есть получивших среднее образование.
К концу XVIII века владельцами паспортов оказались люди столь чрезвычайно пестрых категорий, а реальное значение паспортов для всех этих категорий стало столь различным, что правительство Екатерины II вынуждено было навести какой-то порядок и определить правовое положение как тех, кто владел паспортом, так и тех, кто его не имел. В результате в 1785 году было принято Городовое положение, где четко устанавливалось, с кого не требовать паспорт внутри империи.
Привилегией передвигаться по всей стране без паспорта и жить в любом ее населенном пункте без документов наделялись следующие категории: титулованная знать (князья, графы, бароны), поместное дворянство, служилое дворянство, хотя бы и не имевшее ни крепостных, ни земли, офицеры армии и флота, даже не имевшие дворянского звания, чиновники государственных учреждений, независимо от происхождения, духовенство — за исключением странствующих монахов, профессура университетов и учителя гимназий и других городских училищ, врачи, почетные и потомственные граждане в городах, вышедшие из мещанской среды, купцы 1-й и 2-й гильдии.
Все остальные — то есть купцы 3-й гильдии, купцы-прасолы, независимо от капитала, купцы-скупщики (булыни, офени, маклаки, закупни и барышники), городские ремесленники, мещане, лавочники, посадский люд, монахи, совершающие паломничество или сбор денег для монастырей, раскольники, независимо от звания и занятий, — обязаны были иметь паспорта. Кроме того, самая низшая социальная категория — рабочие заводов, мануфактур, рудников, оброчные крестьяне — обязаны были иметь паспорта, где должен был точно обозначен срок его действия и географические пределы, в которых данный паспорт считался действительным. Эти правила действовали фактически до конца следующего столетия, то есть в течение века без пересмотра.
Они фактически подчеркивали, что наличие паспорта означает зависимость человека, в то время как право на отсутствие паспорта — говорит о высоком общественном положении того или иного лица...
Характерно, что в русской художественной литературе как XVIII, так и XIX века, проблема наличия или отсутствия паспорта, проблема его получения никогда не только не возникает, но эта тема вообще не затрагивается. И это вполне понятно, так как эта проблема никогда не стояла лично перед дворянскими писателями. Вот почему Чацкий свободно, минуя паспортный контроль, приезжает с корабля прямо на бал, Хлестаков и Чичиков не менее свободно разъезжают по империи, а их реальные авторы — Грибоедов и Гоголь точно так же свободно выезжают в Персию, Францию, Германию или Италию. Дело в том, что и герои произведений, и авторы — дворяне, и уже сама по себе принадлежность их к этому сословию обеспечивает им право передвижения без всякого документа как внутри своей страны, так и за границей. Однако, если взглянуть поглубже, то оказывается, что дворяне также обладали документом, который хотя и не назывался паспортом, но фактически выполнял его роль и в своем отечестве, и за его пределами.
Этим документом был диплом на дворянство. У старых, известных, исторических родов он никогда не требовался и потому не всегда даже те, кто принадлежал к тому или иному знатному роду, знали, что стоит в этом документе, который хранился либо в семейных архивах, у старшего в роду, либо в департаменте герольдии. Но новые дворянские роды, которые, как грибы после дождя, стали возникать в XVIII в., когда любой каприз цариц (двух Екатерин, двух Анн, Елизаветы) мог послужить причиной для возведения в дворянство, вынуждены были держать такой диплом всегда при себе, особенно, если по роду их деятельности им приходилось часто выезжать за границу. И из таких, «новых», дипломов на дворянство можно хорошо видеть, что они были составлены и выданы с учетом того, чтобы служить фактически универсальным паспортом. Управляющий имениями графа Разумовского, человек без всякого звания, ставший полезным графу во время его поездки за границу, а затем привезенный им в Россию, был возведен Елизаветой I в дворянское достоинство, причем ему был выдан «диплом» следующего содержания:
«Всемилостивейши пожаловали мы новокрещеного из евреи Василья Алексеева сына Вагнера, обретающегося при доме нашего Генерал-аншефа графа Алексея Григорьевича Разумовского управителем, в Российское дворянство, чего ради жалуем и позволяем помянутому Василью Вагнеру и рожденным от него законным детям дворянский герб. И того ради всех чужестранных Потентатов, Принцов и Высоких Областей також Графов, Баронов, Дворян и прочих чинов, как всех обще, так и каждого особливо, чрез сие дружелюбно просим помянутому Вагнеру и его потомству мужеска и женска полу от нас всемилостивейше пожалованные преимущества в их государствах и областях благосклонно позволить, а нашим подданным, какого бы чина, достоинства и состояния они ни были, сим накрепко повелеваем онаго Василья Вагнера и рожденных от него детей в вечные времена за наших Российской империи дворян признавать и почитать и им во всех от нас позволенных правах, препятствий отнюдь и ни под каким видом не чинить.
Для вящщаго уверения мы сию нашу жалованную грамоту нашей собственной рукой подписали и государственной нашей печатью укрепить повелели».
Как видим, подобные документы, несмотря на то, что они выдавались людям ничтожным, обладали универсальным действием. Они годились в качестве мандата на все случаи жизни как в России, так и за ее пределами, они заранее предусматривали оказание содействия владельцу такого документа в любой ситуации и со стороны любых должностных лиц.
Конечно, подобный «паспорт» являлся высшей привилегией, поскольку он непосредственно поддерживался главой государства. И он, опять-таки, хотя и давался лично конкретному лицу, все же заботился не о правах этого лица, а о нечто большем — о правах и привилегиях целого сословия — дворянства.
Таким образом, паспортная система в России в XVIII и первой половине XIX-го, а фактически до конца XIX-го вв. носила ярко выраженный сословный характер.
Меры, принятые в паспортном деле в этот период по введению платы за паспорта, также подчеркнули тенденцию на то, что паспорт стал рассматриваться и в России (по примеру Западной Европы) как одно из средств налогообложения «второсортных» подданных, в противоположность привилегированному дворянству.
Екатерина II, не успев, что называется, вступить на престол, ввела в 1763 г. принятую в Германии паспортную пошлину (10 коп. за 1 год, 50 коп. за 2, 1 руб. за 3 года). До этого в России не существовало обыкновения взимать плату за паспорт, даже с иностранцев, ибо считалось неприличным продавать «государеву бумагу». Исстари было установлено, что за паспорт или иной государственный документ платили грош (полушку), копейку или две копейки, — что составляло в разные периоды стоимость самой бумаги и расходы на печатание бланков в государственных типографиях. Поэтому Павел I, весьма дороживший вопросами чести, едва вступив на престол, отменил в 1796 году меркантильное распоряжение своей мамаши. Но ее «любимый внук», «либерал» Александр I ввел с 1802 г. настоящий паспортный налог с крестьян: 6 руб. за годовой паспорт, 30 руб. — за трехлетний и 70 руб. за пятилетний! Лишь после его смерти в 1826 г. был установлен более справедливый паспортный сбор с крестьян и мещан: по 1 руб. 45 коп. за каждый год, на который выдавался паспорт. Это правило просуществовало до 1894 г., когда сбор был понижен для всех, кто получал паспорт, — до 1 руб. в год, при этом со всей России было собрано 4,5 млн рублей, что дало возможность просто и точно подсчитать реальное число людей, обладавших паспортом в Российской империи. С 1897 года паспортный сбор был вовсе отменен для паспортов внутри государства и остался только для заграничных. Вместе с тем исчезли и особые паспортные марки, которые полагалось наклеивать в паспорт ежегодно и которые ныне считаются весьма редкими среди коллекционеров.
Хотя на протяжении XIX века в России паспортная система фактически оставалась стабильной, унаследованной от предыдущего столетия, но исторические условия в стране настолько изменились, что они побуждали власти вносить изменения в существующий порядок. Однако эти попытки не нашли отражения в законах, а проводились как временные, чисто административные меры. Общая же линия паспортной системы — на привилегированное положение дворянства — четко выдерживалась.
Так, например, сразу же после восстания декабристов Николай I отдал устное распоряжение своим жандармам не разрешать выезд из России вместе с родителями дворянским детям от 10 до 18 лет, чтобы они в этом возрасте не нахватались бы «нечувствительно» вредных идей. В то же время сами родители-дворяне могли получить заграничный паспорт в недельный срок, подав об этом прошение губернатору или даже губернскому предводителю дворянства, который в таком случае получал паспорт из губернской канцелярии и передавал владельцу. Сам получатель паспорта даже не обязан был за ним являться, — лишь бы дворянское начальство за него ручалось! После Крымской войны 1853-1856 гг. вообще все ограничения были сняты, и вплоть до 1906 года дворянству предоставлялось льготное, облегченное приобретение заграничных паспортов — не через полицию, а через губернаторов той губернии, в родословную книгу которой они были внесены, или где проживали более трех месяцев. Благодаря этому правилу, В. И. Ульянов (Ленин) в мае 1900 г. легко получил заграничный паспорт без всякого ведома департамента полиции в губернской канцелярии Пскова, в городе, где он прожил более трех месяцев после отбытия ссылки. Вот почему при попытке полицейского уездного исправника И. Перфильева в Подольске отобрать этот паспорт Ленин заставил того отдать ему документ обратно, пригрозив пожаловаться губернатору! В то же самое время на прошение Ленина в департамент полиции разрешить ему поехать в Уфу, где в ссылке продолжала жить Крупская, последовал отказ. Этот пример хорошо показывает, что полномочия указанных двух ведомств не только не перекрещивались, но и даже взаимно не координировались и не контролировались, и что привилегии дворянина, его право обращаться непосредственно к губернатору, даже в начале XX века, было выше, чем прерогативы полиции.
Еще в 1859 г., накануне отмены крепостного права, русские купцы низших категорий просили царя разрешить и им, подобно дворянам, беспрепятственно разъезжать по империи, отлучаться, не спросясь полицию, из своих постоянных мест жительства без паспорта. Однако лишь спустя десять лет после этого ходатайства, в 1869 г., была создана, наконец, так называемая «Комиссия Сольского» (по имени ее председателя, начальника второго отделения канцелярии царя), которая пришла к выводу, что с разрешения местной полиции люди всех податных сословий могут временно отлучаться из места постоянного жительства. Однако в жизнь это правило не было проведено. В 1885 г. была учреждена вторая комиссия по подготовке пересмотра паспортного устава, которая должна была решить вопрос — должен ли вообще существовать внутренний паспорт в России. По ее мнению, сохранение паспортов и установление постоянной прописки в большой, многомиллионной, стране было просто необходимо в интересах самого населения, поскольку только паспорт может быть бесспорным документом, доказывающим идентичность того или иного лица, а следовательно, и средством защиты этого лица со стороны государства перед всяким местным произволом. Комиссия 1885 года рекомендовала также предоставить мелким купцам, мещанам и крестьянам право отлучки из мест рождения и постоянного жительства путем введения отметки в паспортах, а не посредством ходатайствования о выдаче паспортов. Но и это предложение осталось на бумаге.
Единственные изменения, которые произошли в паспортном деле за XIX век, — это введение в 1862 году «Книг для записывания засвидетельствований», то есть визирования заграничных паспортов лиц, приехавших из России в какую-нибудь страну. (Виза — это личная явка к консулу лица, приехавшего из России, и замена его паспорта, выданного губернатором в России, на консульский вид для проживания за границей, или явка лица, желающего ехать из-за границы в Россию, для получения у консула вида на въезд в Россию.)
Интересно, что две категории иностранцев — врачи и ветеринары — имели в царской России вплоть до 1906 г. право на въезд без всяких виз и других паспортных формальностей — им достаточно было и на границе, и в таможне, и в глуши провинциальной России предъявить лишь один единственный документ — диплом об окончании медицинского или ветеринарного учебного заведения.
Другое нововведение касалось необходимости предъявлять паспорт всем католикам, которые прибывают в католические монастыри в России. Это распоряжение, последовавшее в 1863 году, имело целью предотвратить сокрытие в монастырях под видом монахов польских повстанцев — участников восстания этого года. Также было запрещено, начиная с середины 1870-х годов, нанимать на сельскохозяйственные работы лиц, приехавших издалека и не имевших паспортов, чтобы предотвратить «хождение в народ» со стороны народнической революционной интеллигенции.
В 1880-е годы последовало распоряжение ввести в паспорта отметку о регистрации брака, с целью предупредить фиктивные браки курсисток, а также двоеженство и двоемужество.
Тогда же под давлением все более крепнущей русской буржуазии правительство вводит новое правило о выдаче паспортов купцам всех категорий — купеческими старостами, что как бы приравнивало купцов в паспортном отношении к двум другим привилегированным сословиям — дворянству и духовенству, получавшим в случае надобности паспорта по сословной, а не по полицейской линии. Полиция, начиная с 1860 г. и до конца века, ведала выдачей паспортов только для евреев, мелких ремесленников-кустарей, горожан мещанского сословия (независимо от занятий), а также рабочих, когда этот класс стал формироваться в последней четверти XIX в.
Однако русский торговый и промышленный капитал требовал для себя в уже в 80-х годах XIX века полного уравнения с «благородными дворянами» и создания широкого рынка свободной рабочей силы в стране, и потому настаивал на проведении паспортной реформы. Но Россия, развивающаяся столетиями как исключительно многосословное, многоукладное государство, не могла сразу, в одночасье, перейти на рельсы капитализма в общественной жизни. Нужна была «раскачка». В стране были еще крепки те силы, которые яростно отстаивали сохранение прежних сословных привилегий и делений, причем эти силы имелись и действовали не только в господствующем слое, но были не менее цепки в общественных низах, где глубоко укоренились разные формы подобной идеологии. Среднее крестьянство, получившее после реформы 1861 г. землю и боявшееся ее потерять от любых общественных перемен, низы церковного и монашеского клира, тесно связанные с отсталым населением деревни, наконец, официально гонимые, но фактически сильные в экономическом отношении раскольники, — все эти категории были настроены против введения единой паспортной системы, поскольку она для одних вела к ликвидации их особого сословного положения, а для других означала введение нежелательного контроля и учета их действий.
Уже при первых известиях о работе «Комиссии Сольского» деревня реагировала усиленным распространением слухов о том, что паспорт — печать антихриста, и ему надо противиться всеми силами.
Только в самом конце XIX века, в 1894 г. был, наконец, утвержден Государственным Советом новый устав о паспортах, под названием «Положение о видах на жительство». Согласно ему паспорта отменялись: для отлучек в пределах своего уезда, а также за пределами своего уезда, но не далее как 50 верст от постоянного места жительства на срок до шести месяцев; для лиц, нанявшихся на сельскохозяйственные работы, независимо от места и срока; для лиц, отлучившихся более шести месяцев, но в смежную волость или смежный уезд. Необязательно было иметь паспорт в месте постоянного пребывания — никто не имел права его там требовать. При всех других случаях отлучек с постоянного места жительства — получение паспорта (или как его стали с этих пор называть — вида на жительство) стало обязательно для всех категорий населения, включая дворян.
В деревне паспорт должен был выдавать сельский староста или волостной старшина, в городах — для господ — губернское правление, для ремесленников и мещан — их сословные органы — ремесленные и мещанские управы, для рабочего люда — околоточный надзиратель по месту жительства. Местом постоянного жительства признавалось: для дворян, чиновников, почетных граждан и купцов — место, где они работали, по службе, занятию или промыслу и место, где они имели недвижимое имущество, домашнее обзаведение или оседлость. Таким образом, для этой категории существовала возможность иметь официально два и более места жительства. Для мещан и ремесленников местом жительства считался посад, где они проживают и к которому приписаны; для крестьян — волость, где они родились.
Устав 1894 года был компромиссным явлением, он пытался примирить старые сословные принципы с новыми — классовыми, он к тому же не создавал единой системы, для него были характерны многочисленные исключения. Так, он не распространялся на Финляндию и Польшу, где действовали свои, особые паспортные правила. Не относился — к военнослужащим, казакам, иностранным подданным, живущим постоянно в России, католическому духовенству, ссыльным поселенцам, раскольникам-скопцам и лицам, находящимся под полицейским надзором, для которых были установлены иные паспортные порядки. Наконец, правило не иметь паспорта в месте постоянного жительства не относилось к жителям крепостей, пограничных городов, крупных центров заводской промышленности, а также следующих городов: Петербурга, Москвы, Варшавы, Николаева, Одессы, Керчи, Севастополя, Киева, Харькова, Казани, Саратова, Самары, Нижнего Новгорода, Ростова-на-Дону, Симферополя, Ялты и ее окрестностей, где была расположена дача царя — Ливадийский дворец. В этих пунктах и для местных жителей, и для всех приезжих паспорт был обязателен, так же, как и его прописка (через домовладельцев) — в полиции.
Паспорт выдавался лицам мужского пола в 18 лет, а женского — в 21 год, то есть рассматривался как документ, удостоверяющий не только личность, но и совершеннолетие данного лица, его юридическую правоспособность. Лица, не достигшие совершеннолетия, вписывались в паспорт отца, а все жены — в паспорта своих мужей. Лишь в 1914 г., в связи с войной и призывом мужчин на фронт, замужним женщинам, оставшимся руководить семьей и вести дела в отсутствие мужа, разрешалось получить свой личный паспорт, даже без согласия мужей.
Устав 1894 года лишь в одном устанавливал совершенно единый порядок — он четко отделял виды на жительство, действовавшие внутри империи, от заграничных паспортов, присваивая официально наименование паспорта только этим последним.
Необходимость в получении заграничного паспорта одинаково распространялась на все сословия, хотя для каждого сохранялись либо свои льготы, либо свои препятствия. Заграничные паспорта отныне делились на: выдаваемые МИДом (для дипломатов, крупных капиталистов, видных частных лиц, едущих за границу по каким-либо делам) и выдаваемые канцеляриями губернаторов — по просьбе частных лиц (в основном, дворян, интеллигенции, желающей поехать за границу по сугубо личным делам — на лечение, прогулку, учебу и т. п.).
Для всех других сословий, живущих своим трудом и вынужденных выезжать за границу на заработки или по службе, вводились так называемые таможенные паспорта, выдаваемые лишь жителям пограничных губерний вдоль западной границы России, морякам торгового флота, а также жителям Архангельской губернии, занимающимся торговлей и рыболовством и совершающим регулярные рейсы вдоль Мурманского побережья в Норвегию.
Все остальное население российской глубинки от выдачи ему заграничных паспортов автоматически исключалось. Этим правилом и объясняется тот факт, что вся эмиграция крестьянства из России в Америку, Канаду, Аргентину, а также сезонная миграция сельскохозяйственных рабочих из России в Данию, Южную Швецию и Германию, охватывающая в начале XX века десятки и даже сотни тысяч людей, — шла всегда лишь из так называемых «западных губерний», то есть из белорусских и украинских областей, вследствие чего все «русские» эмигранты за океаном — это, как правило, белоруссы, украинцы, евреи и лишь в очень редких исключениях собственно русские, да и то попавшие туда уже после революции в России.
Устав 1894 года традиционно продолжал также политику всемерного привлечения в Россию квалифицированных иностранных специалистов, делая для них всевозможные поблажки. Так, согласно его правилам «иностранцы всех вообще наций имеют право свободного пребывания в России при наличии у них заграничных паспортов, выданных в их отечестве»: русских документов они преспокойно могли не иметь. Кроме того, он полностью сохранял сословный характер не только в отношении выдачи, но и сроков действия паспортов:
Для дворян, чиновников, отставных офицеров, гильдейских купцов, потомственных и почетных граждан — существовали бессрочные паспорта, выдаваемые хотя бы и по конкретному случаю (поездка за границу), но фактически сохраняемые на всю жизнь; для крестьян, ремесленников и мещан устанавливались срочные паспорта, которые делились на паспортные книжки (сроком на 5 лет) и одногодичные паспорта. Книжки выдавались тем, кого рекомендовал цех, артель, община как крепкого хозяина и исправного налогоплательщика. Одногодичный же паспорт предназначался для тех, кто не был на столь хорошем счету у полиции и «опчества». Крестьянам и рабочим выдавались виды и на еще более малый срок — на 3 и 6 месяцев, что усиливало их зависимость, заставляло часто наведываться в полицию для возобновления видов.
Уже десять лет спустя, сразу после революции 1905 года обнаружилось, что и «новая» паспортная система Российской империи безнадежно устарела, крайне неудобна, запутана и требует постоянного залатывания все новыми и новыми постановлениями и правилами (последовавшими в 1906 и 1914 гг.), поскольку никак не может предусмотреть всех ситуаций, возникающих в сложной и непрестанно меняющейся общественной жизни в стране.
Буквально за два года до своего падения правительству, хотя и формально, пришлось признать, что «виды на жительство» (паспорта) являются в первую очередь общегражданскими «удостоверениями личности», а не полицейскими разрешениями на право отлучки.

Октябрьская революция 1917 г. радикально сломала старую сословную паспортную систему и не только отменила, ликвидировала ее, но и уничтожила само понятие «вид на жительство», введя вместо него новый документ — удостоверение личности. Тем самым подчеркивалось, что речь должна идти об идентификации личности того или иного человека, а не о праве отлучки его из места постоянного жительства. Паспорта были сохранены лишь как документы, необходимые для поездки за границу. Поэтому В.В. Маяковский в своем знаменитом стихотворении, написанном в 1929 г., имел в виду только советский загранпаспорт, поскольку к тому времени внутренних паспортов еще не существовало.
Советское государство никогда не вуалировало, а наоборот, всегда подчеркивало, что его новая система удостоверений личности носит классовый характер и должна служить целям укрепления диктатуры пролетариата. Поэтому советские удостоверения личности эпохи военного коммунизма, гражданской войны и периода коллективизации выдавались только «трудовым элементам». Эти документы подразделялись на экстренные, специальные и постоянные. Специальные или мандаты, выдавались руководящим работникам, направляемым из одной местности в другую, партийными, правительственными, военными и профсоюзными организациями, при этом в мандате четко формулировалась цель, с которой направлялось данное лицо, а также указывались его полномочия. Постоянными же документами считались трудовые книжки, которые получали рабочие фабрик и заводов, служащие ведомств, ремесленники и кустари, живущие своим (ненаемным) трудом, работники просвещения, науки, культуры и искусства.
Укоренилось представление, что мандаты были лишь особыми, редкими, буквально единичными документами, которые выдавались только центральными властями руководящим работникам, направленным из центра на периферию для наведения там порядка. Это представление, созданное художественной литературой о гражданской войне, неверно. Мандаты выдавались и низовыми, местными органами. Но мандат был, конечно, привилегированно-классовым документом.
В период гражданской войны роль важнейшего удостоверения для миллионов трудящихся страны выполняла общегражданская трудовая книжка. Она была вызвана системой проведения всеобщей трудовой повинности и связанным с выполнением этой повинности вознаграждением в виде распределения продовольствия. Таким образом и этот документ также соединял в себе два качества: удостоверял личность и служил своего рода продовольственной карточкой.
В 1921 году, после окончания гражданской войны, в РСФСР была введена легитимационная система, а не паспортная. Согласно этой системе единых обязательных для всех граждан постоянных удостоверений, подобных паспорту, не существовало, их заменяли удостоверения личности, которые каждый гражданин мог затребовать эпизодически, от случая к случаю, от той или иной организации, в которой он состоял или служил, в связи с конкретной надобностью в документе.
Пока шел восстановительный период и люди работали там, где постоянно прожили всю жизнь и где их все хорошо знали, эта система не вызывала никаких осложнений. Однако уже скоро обнаружилось, что даже в маленьких населенных пунктах люди меняются, переезжают и поэтому подтверждать их личность, даже со стороны учреждения становится все труднее.
В связи с этим СНК СССР принял 21 сентября 1926 года постановление, которым обязал все государственные учреждения и предприятия вести на каждого своего постоянного работника трудовые списки, где бы отмечались даты поступления и увольнения с работы. По дополнительному постановлению СНК СССР от 29 мая 1929 года такие же списки обязаны были вести на своих членов кооперативные и общественные организации. Именно на основе этих списков и стали выдаваться удостоверения личности. Таким образом в 1920-е гг. все члены партии, комсомола, профсоюзов, все государственные служащие, рабочие и служащие заводов и фабрик, все работники культуры, просвещения, науки и искусства, пользуясь легитимационной системой, могли в любую минуту получить удостоверение личности для любых своих законных надобностей.
Обладатели удостоверений, разумеется, пользовались и различными льготами, не говоря уже о том, что с удостоверениями был связан высокий общественный престиж. Характерно, что делегация британских тред-юнионов, посетившая СССР в конце 1924 г., обратила особое внимание на большое воспитательное значение этой престижности. Она отметила, что «члены рабочих клубов, замеченные в пьянстве, подвергаются суровым наказаниям, или теряют свои привилегии, в частности, лишаясь права на получение удостоверения личности». Это безболезненное, но весьма эффективное наказание быстро привело к почти полной ликвидации в рабочей среде пьянства. И это понятно: ведь без удостоверения личности оставались только «нетрудовые элементы», т. е. бывшие помещики и купцы, нэпманы, мелкие торговцы, бывшие низшие служащие полиции, охранки, тюремного ведомства, а также бывшее духовенство. Все они составляли категорию так называемых лишенцев.
«Лишенец» — это человек в возрасте от 17 до 55 лет, физически и душевно здоровый, но не числящийся трудящимся. Он совершенно лишался каких-либо политических и гражданских прав: не имел избирательного права и на него не распространялось государственное обеспечение.
По переписи от 17 декабря 1926 г. в стране все еще оставалось как-никак 6 миллионов 762 тысячи лишенцев. До конца 1932 г. все эти люди практически не были учтены, но по Конституции 1936 года были признаны равноправными.
Когда 27 декабря 1932 г. было объявлено о введении в СССР паспортной системы, то она коснулась далеко не всех. Вначале паспорт вводился для живших в городах, рабочих поселках, районных центрах (даже если они были селами!), в новостройках, работавших в МТС, совхозах, а также для всех, кто проживал в 100-километровой полосе вдоль западных границ СССР.
Для населения Московской области, независимо от характера места проживания (деревня, хутор и т. п.) и для ряда районов Ленинградской области, непосредственно прилегающих к Ленинграду, а также вокруг некоторых других крупных городов в радиусе от 25 до 100 км, также вводились паспорта. Во всех прочих сельских местностях жители паспортов не получали, и их учет велся по так называемым поселенным спискам. При перемене места жительства эти люди, которых не коснулась паспортизация, также имели право получить паспорта.
После окончания войны, в 1946 г. круг лиц и местностей, которые охватывала обязательная паспортизация, был значительно расширен, но она по-прежнему относилась лишь к городскому населению. Деревня же, как и сто, двести, триста лет назад — оставалась «безпашпортной»...
Таким образом, паспорт вовсе не был «проклятием», а наоборот, являлся для большинства населения привилегированным, «вожделенным» документом, получение которого было не для всех доступно.
Когда прошло 40 лет со времени существования советских паспортов внутри страны, и прежние исторические условия коренным образом изменились, решено было провести своего рода паспортную реформу. 29 августа 1974 г. Совет Министров утвердил новое «Положение о паспортной системе в СССР». Согласно ему паспортизация распространялась на все население Союза (кроме военнослужащих), независимо от места проживания. Новые паспорта должны были выдаваться постепенно и планомерно по всем областям страны, так, чтобы завершить полнейшую паспортизацию в самых отдаленных районах Союза к 1980 г.
Эта мера исходила из демократических идей: государство более доверяло своим гражданам, стремилось к их формальному правовому равенству, хотело снять остававшиеся барьеры, различия. Поэтому были предприняты изменения и в самой форме паспортов, были ликвидированы их различные категории. Если до 1974 г. существовало четыре разных вида паспортов — бессрочные (для лиц, достигших 40-летнего возраста), 10-летние (для лиц от 20 до 40 лет), 5-летние (для молодых людей от 16 до 20 лет) и краткосрочные — от 3 до 6 месяцев (для тех, кто вернулся из мест заключения), то начиная с 1975 г. все паспорта выдавались единовременно и пожизненно.
Наряду с единым унифицированным паспортом, как удостоверением личности для внутрисоюзных надобностей, в нашей стране существуют и заграничные паспорта, которые являются удостоверением личности и гражданства владельца за границей и дают одновременно право на выезд за рубеж. Заграничные паспорта менее всего изменили свое содержание и значение за многовековую, почти 500-летнюю историю своего существования. Ныне они разделяются на три вида:
Дипломатический — для едущих за рубеж членов правительства, депутатов Верховного Совета, делегатов международных конференций и, разумеется, для всех дипломатических работников. Служебный — для лиц, едущих за рубеж для выполнения служебных обязанностей (инженеров, техников, рабочих, летчиков, матросов торгового флота, артистов и других служащих). Общегражданский — для всех прочих лиц, выезжающих за рубеж по своим делам (посещение родных, лечение и т. п.).
Все эти виды паспортов, кроме дипломатического, выдаются в нашей стране с 16 лет. В других странах, где существуют паспорта, выдача этого документа совпадает с совершеннолетием, т. е. с приобретением имущественных прав, и отнесена поэтому на 18 лет или 21 год. В чем причина ранней выдачи паспорта у нас? В том, что основанием для получения юридического документа, признающего человека гражданином, у нас служит способность данного лица трудиться. А такая способность наступает в 16 лет (без ущерба для здоровья), когда складывается физическое, половое и трудовое совершеннолетие. Паспорт, следовательно, документ, открывающий юному гражданину первую дверь к общественной жизни — дверь к труду. Это — личный, персональный документ, с которым человеку предстоит пройти через всю жизнь и при помощи которого он может быть учтен в огромной стране.
В других странах паспорт или заменяющий его документ, например, водительские права, — это документ признания прежде всего прав собственности. И поскольку такие права возникают не у всех, то в ряде стран единых, всеобщих паспортов просто не существует. Имеются только паспорта для выезда за границу, т. е. для тех, кто явно обладает собственностью и может себе позволить такие вояжи. Таким образом, сам социальный характер паспорта у нас и за рубежом пока еще совершенно различен... Кроме того, огромное значение имеют такие факторы, как размеры страны и численность населения. Где-нибудь в Монако, Люксембурге, или даже в значительно большей по размерам и населению, но изолированной, островной Исландии, паспорт не нужен, ибо население в этих странах знает друг друга чуть ли не в лицо.
Но в нашей без паспорта просто-напросто не обойтись. Иначе возникнет такой всеобщий хаос, что спустя год-два беспаспортной системы потребуется для наведения порядка вводить, пожалуй, клеймение. Паспорт позволяет исключить столь нецивилизованные меры учета населения страны, и, кроме того, он обеспечивает людям безопасность и дает гарантию государства делать все для сохранения этой безопасности, для выполнения обязанностей общества по отношению к своим гражданам. Об этом мы часто забываем.
Так что проблема отмены паспортов вряд ли возникнет у нас в обозримом историческом будущем, особенно, учитывая то смутное положение, которое возникло в последние годы во всех сферах общественной жизни. Паспорт сейчас — это один из элементов стабильности и порядка, необходимых прежде всего самим гражданам в силу целесообразности и их заинтересованности в нормальном течении государственной жизни. Эта роль паспорта сложилась ныне объективно, вне зависимости от наших желаний, эмоций, и даже — вне зависимости от намерений государства и его органов, которые, конечно, не могли предусмотреть, что обычный полицейский учетный документ в силу ликвидации партии и прежней социальной формации превратится в единственное государственное обязательство перед гражданином нести ответственность за его судьбу.
Таким образом, паспорт, чья роль на протяжении истории неоднократно менялась в обществе, вновь приобрел новое значение, — сообразно изменившимся историческим условиям. И это — закономерно.


Вильям Васильевич Похлебкин (1923 — 2000)

В этом году (20 августа) исполняется 83 года со дня рождения Вильяма Васильевича Похлебкина. Для людей, хорошо знакомых с его творчеством и пристально наблюдающих за отечественным «литературным процессом», он — серьезный «исследователь материальной культуры народов нашей страны». В профессиональных кругах для специалистов бесспорным является тот факт, что В.В. Похлебкин — видный историк, скандинавист, исследователь в области генеалогии, имеющий широкое международное признание. Для массового же читателя он известен прежде всего как автор занимательных книг, посвященных истории, теории и практики кулинарии.
Надо сказать, сам Вильям Васильевич считал, что «кулинарный аспект» сужает взгляд на него как на историка, что наиболее значительная, серьезная часть его работ остается вне поля «широкой общественности». Для себя он определял «кухонную» тематику, как все-таки вынужденную.
Его первая книга из истории пищевых продуктов — «Чай», ставшая впоследствии широко известной, многократно переиздававшаяся, подверглась «гонениям со стороны части официальной пропаганды»: по словам В.В.П., в газете ЦК КПСС «Социалистическая индустрия», «совершенно безликой и презираемой всеми порядочными людьми», был помещен фельетон на нее, результат которого «был запрограммирован: автора отлучили от науки, закрыли доступ к публикации (на 10 лет!), а главное — воспрепятствовали возможности осуществить защиту докторской диссертации, что автоматически «замуровало» возможность работать в области общественных наук как исследователю-историку и «обрекло» автора на роль исключительно «кулинара»...».
О Похлебкине — историке и практике кулинарии — нужно говорить отдельно. Это большая интересная тема, требующая специального разговора. То же можно отнести и к вопросу о профессиональном методе В.В.П., о его взглядах как ученого на «историческую перспективу» России, на ее государственное устройство, на существенные особенности жизни ее людей... Но несомненно одно — с «большой» историей история «кулинарная» связана общей задачей описания, изучения, закрепления традиции в культурной памяти народа. И в этом смысле, Похлебкина можно назвать выдающимся российским просветителем второй половины ХХ века.
Именно преемственность культурных навыков — считал он «крайне важным аспектом» своей деятельности. Нередко в разговоре, касавшимся «общего положения дел» в стране в период «реформ» 90-х гг., он сетовал на инертность основной массы населения, ее равнодушие к происходящему. Беда России, по его мнению, заключается в слабости культурной почвы, ее неукорененности в широком смысле на огромных пространствах страны, в непонимании народом происходящего, вернее, в «нежелании понять», «разобраться по сути». Вот этому генетическому нетяготению к достигнутому предыдущими поколениями знанию, уклонению от умственного труда и нужно непременно противостоять! Нас губит бескультурие «в массе», «в толпе», которая отвергает всякое упорядочивание, улучшение жизни даже на бытовом уровне, стремиться все забыть, «засыпать песком» и жить «по-простому», зачастую «за счет соседа», «наступая на него», игнорируя даже простейшие нормы общежития. И книги пишут, и законы издают, но их нужно читать, понимать — усваивать, а наши люди предпочитают оценивать происходящее по внешнему виду, по видимости, вместо содержательного анализа. Что в свою очередь приводит к отсутствию должных выводов, нужных, практически полезных примечаний на будущее, чтобы снова «на грабли не наступить». Поэтому так легко забываются полезные знания, традиция «не держится», «заносится песком». Отсюда наше знаменитое «авось», жизнь «по-простому» — «авось и так сойдет». Конечно, сойдет, если не знаешь как надо, вернее, не дал себе труда запомнить, разобраться, уяснить...
В этом смысле его смерть (в конце марта 2000 г.) можно трактовать как попадание под наше, российское, стихийно-разрушительное «движение песка» — противокультурное, противоустойное, усобное — когда народ «перетирает» частично сам себя, зачастую до смерти, бессмысленно, бесполезно. То, чему он противостоял, в конце концов и «накрыло» его: деятель культуры государственного значения, как сказали бы раньше, гордость российской науки, столько сделавший для просвещения народа, был замучен в буквальном смысле, своими же «отмороженными» «соотечественниками», забравшимися в квартиру одинокого старого человека в поисках наживы... То, что немыслимо было представить себе в советское время, именно в демократическую эпоху и стало возможным — когда «вожжи были отпущены»... «А с нашим народом шутки плохи, а этого они (власти. — С.Б.) не понимают», — не раз повторял Вильям Васильевич. Такой народ, с такой историей нуждается в воспитателе с малолетства, в противном случае — нате вам... получайте беспредел во всем...
«Как это было по-русски! — замечал В.В.П. в одной из своих последних «кулинарных» книг в конце 1990-х гг., — не суть, не сущность была важна людям, а видимость. Именно эта психологическая черта русских конца ХХ века стала причиной всех бед страны: как мотыльки, люди не раздумывая полетели на яркий новый, еще не проверенный «свет» «демократии» и сразу же... сгорели, причем увлекли в этот пожар всю страну. Ибо привлекло «яркое и красивое внешне», а о том, что в своей сути — это гнилое и вредное, — даже не подумали...» И политиков выбирали «конечно, по внешним признакам: статный рост, красивая укладка седых волос, манеры «своего мужика в доску». А о том, что скрывается под этой укладкой волос, какова сущность этого человека, совершенно не думали...».
Самоотверженным трудом на ниве сохранения традиции нужно признать деятельность Вильяма Васильевича Похлебкина. В результатах этого труда — в книгах, написанных им, и есть подлинное, настоящее значение его для народа, для истории страны, для ее будущего. К его наследию будут не раз обращаться исследователи, специалисты и просто неравнодушные люди, для которых умственные усилия не в тягость, а историческая память народа не пустой звук...
Для того, чтобы уточнить масштаб деятельности В.В.П. как историка, приведу в заключение библиографическую (отчасти и биографическую) справку, подготовленную им со всей присущей ему тщательностью в канун своего юбилея — пятидесятилетия научной деятельности. «Местом» для ее публикации (в виде статьи-послеловия под заголовком «От издательства об авторе») послужила интереснейшая и значительная его работа «Великий псевдоним», также оставшаяся пока вне поля зрения широкого читателя, — опыт генеалогического исследования возникновения самого знаменитого псевдонима XX столетия И.В. Сталина. Это авторское издание исторической монографии вышло небольшим тиражом в 1996 г. в Москве в случайном (ТОО «Юдит» совместно с КП «Алтай» (?)) издательстве.


Автор — Вильям Васильевич Похлебкин (1923 г.р.) — профессиональный историк. Научную деятельность начал еще до войны. Публикуется с 1946 г. — в этом году (1996 г.) исполняется 50 лет его научной деятельности.
В 1935-1941 гг. занимался в специализированном кружке по истории искусств при ГМИИ, который давал высшее искусствоведческое образование и окончил его 16 июня 1941 г. с отличием. Написал курсовые работы по истории графики, живописи, архитектуры («Офорты Рембрандта», «Пейзажи И. Э. Грабаря», «Архитектура Большого Версальского дворца»).
С октября 1941 г. по 22 декабря 1944 г. в Красной Армии, рядовым (в 1942 г. в конной разведке 649 с.п., 1943-1944 гг. на офицерской должности в штабе 210 с.д.). После демобилизации с 4 января 1945 г. по 4 июля 1949 г. в МГИМО МИД СССР.
Специализация: историк-международник, германист и славист. Член НСО, участвовал в подготовке югославско-австрийского мирного договора. Написал следующие научные работы:
«Загреб» (историко-эконом-географический очерк) — 1946 г.
«Восстание в Боснии и Герцеговине в 1875-1876 гг. (внешнеполитические аспекты)» — 1946-1947 гг.
«Словенская Корушка» (историко-демографический и этно-исторический очерк) — 1948 г.
В 1948 г. премирован 1-й премией Министерства Высшего образования и ЦК ВЛКСМ за успешную научную работу.
В 1949 г. защитил дипломную работу «Исторический очерк экономического развития Рурского промышленного комплекса в 1849-1949 гг.» с оценкой отлично. (Работа получила практическое использование при разработке планов денацификации Германии и подготовке мирного договора.)
С ноября 1949 г. в аспирантуре Института истории АН СССР.
Специализация: новейшая история Скандинавии.
Сдал кандидатские экзамены по следующим языкам: сербо-хорватский, итальянский, немецкий, шведский с оценкой отлично. С весны 1952 г. — действительный член Всесоюзного Географического Общества.
В декабре 1952 г. защитил диссертацию: «Внутренняя и внешняя политика Норвегии накануне 2-й мировой войны (1935-1940 гг.)» (Ученая степень кандидата исторических наук присвоена в январе 1953 г.)
С января 1953 г. по январь 1963 г. — научный сотрудник в секторе новейшей истории Института истории АН СССР. В июле 1962 г. присвоено ученое звание старшего научного сотрудника. Одновременно, в качестве эконом-географа — консультант и автор НРКЧ ГУГК СССР в 1955-1974 гг.
В 1953-1962 гг. вел активную исследовательскую работу в архивах СССР (внешнеполитических и военных).
В 1955 г. основал первый в России исторический периодический орган по скандинавской истории, этнографии и культуре — «Скандинавский сборник», издаваемый в г. Тарту. Главный редактор этого издания в 1955-1961 гг. Привлек в него авторов из Финляндии, Швеции, Дании, Норвегии, Польши, стран Прибалтики, превратив в авторитетный международный орган. С 1962 г. избран членом редколлегии всемирного органа скандинавистов — журнала «Scandinavica» (Лондон — Нью-Йорк) и является до сих пор членом его Редакционного Совета (1996 г.).
В 1953-1964 гг. написал на основе работы в архивах десятки статей по истории внешней политики скандинавских стран, и русско-скандинавским отношениям в XIX- начале XX вв., в том числе крупные исследования:
«Влияние первой русской революции 1905-1907 гг. на развитие обстановки в Норвегии, Дании, Швеции» — Москва, 1956 г.
«Признание Россией норвежского независимого государства» (сборник документов) — М., 1958 г.
«О работе шведских и финляндских ученых в русских архивах в XIX-XX вв.» и др.
Одновременно в 1952-1957 гг. работал как военный историк, сотрудничая в журнале «Военная мысль» в качестве автора статей о норвежской и финской армиях.
В 1953-1978 гг. являлся также редактором-консультантом в БСЭ-2 и в СИЭ («Советская историческая энциклопедия») по разделу «Новая и новейшая история скандинавских стран», написал свыше двухсот статей в этих изданиях, в том числе крупные — исторические очерки Дании и Норвегии, статью о развитии скандинавистики в Европе и в России, а в «Философской энциклопедии» обзорные статьи о норвежской, шведской и финской философии (тт. 4-5 «ФЭ», 1967-1970 гг.).
В качестве сотрудника Института истории АН СССР участвовал в создании учебников по новой и новейшей истории для вузов (в трех томах), где написал разделы, посвященные истории скандинавских стран и Финляндии с 1870 г. до 1945 г. За успешную работу по созданию учебника отмечен в декабре 1959 г. первой премией Института истории.
С 1963 г. — независимый исследователь. С 1965 г. — член Союза журналистов. В 1960-1970-х гг. основное внимание уделял исследованию русско-финляндских отношений на всем протяжении исторического развития обеих стран, а также исследованию советской геральдики, эмблематики и символики. По истории Финляндии и русско-финляндским отношениям были написаны следующие крупные монографические работы:
«Финляндия, как враг и друг» — Хельсинки, 1969 г. Изд. Вернер Седерстрем. Опубликована на финском языке.
«Финляндия» — Москва, 1974 г. Изд-во «Мысль».
«СССР — Финляндия. 260 лет отношений: 1713-1973 гг.» — М., 1975 г. Изд-во «Международные отношения».
«Ю.К. Паасикиви и Советский Союз» — 1980 г. Изд. Вейлин и Геес, Эспоо. Опубликована на финском языке.
«Русские о финнах и Финляндии: 1769-1863 гг.» — 1981 г. Не опубликована.
«Урхо Калева Кекконен. Политическая биография» — М., 1985 г. Изд-во «Международные отношения». А также на эстонском языке — Таллинн, 1988 г. Изд-во «Валгус».
По истории геральдики и эмблематики за эти годы были опубликованы (в различных периодических изданиях):
«Как создавался государственный флаг нашей Родины» — 1964 г.
«Эмблемы рожденные и возрожденные Октябрем» — 1977 г.
«Из истории советской эмблематики» — 1978 г.
«Происхождение и история создания государственного флага нашей Родины» — 1987 г.
«Паспорт» (исторический очерк) — написана в 1979 г., опубликована в сокращенном виде под названием «Паспорт в России» в 1992 г. (Новосибирск, «Северо-Восток», № 6).
В конце 1980-х — первой половине 1990-х гг. продолжал исследовательскую научную деятельность, уделяя главное внимание созданию обобщающих справочных работ по внешней политике России и по истории отечественной и зарубежной геральдики в ХХ веке. За 1984-1996 гг. были написаны:
«Символы, эмблемы, атрибуты, аллегории, гербы, девизы, печати» — 1984 г. Не опубликована.
«История советской государственной атрибутики» — 1986 г. Не опубликована.
«Международная символика и эмблематика» — М., 1989 г. Изд-во «Международные отношения».
«Словарь международной символики и эмблематики» — М., 1994 и 1995 гг. «МО».
«Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах, фактах. Справочник» — Выпуск I: «Ведомства внешней политики и их руководители» — М., 1992 г. «МО». Выпуск II: «Войны и мирные договора» — М., 1995 г. «МО».
В 1993 г. автору была присуждена международная премия Ланге Черетто (Италия) за работу «История водки», изданную в Лондоне в 1992 г. (Написана — в 1979 г. Первое отечественное издание — Москва, 1991 г. Изд-во «Интер-Версо».)
Как историк, работающий в области персональной истории и генеалогии, автор более известен за рубежом, где его работы по этой проблематике публиковались на финском и шведском языках в 1980-1985 гг. (работы о Ю.К Паасикиви, К.Г. Клике, У.К. Кекконене, Олафе Пальме), в том числе в профессионально генеалогическом журнале «Генос». Но большинство работ не опубликовано (об Александре Невском, московском протопопе Петре Алексееве, о Ф.В. Булгарине, о царском разведчике и пограничнике В.Е. Галямине и др.)»...

В 1996 г., как уже было сказано выше, напечатана историческая монография «Великий псевдоним» (написана в 1978-1991 гг.), которая, по словам самого
В.В. Похлебкина, впервые знакомит российского читателя с исследовательским методом в области генеалогии, применяемым В.В.П., причем объектом исследования является хорошо знакомый российскому читателю исторический персонаж —
И.В. Сталин...
После 1996 г. из «некулинарных» изданий и переизданий отметим:
«Столицы России. История их смены и причина окончательного установления столицы в Москве» — М., 1997 г. «Центрполиграф».
«Татары и Русь: 360 лет отношений с татарскими государствами в XIII-XVI вв. (от битвы на реке Сить до покорения Сибири)». Справочник — М., 2000 г. «МО».

Публикация, предисловие и подготовка к печати
Сергея Банина