Вы здесь

Главная»Поэзия»№06 - ноябрь-декабрь 2000

Песни Алтая

Ерошин Иван
Цикл стихов
Файл: Иконка пакета 04_eroshin_pa.zip (7.35 КБ)


ИЗ ЛИТЕРАТУРНОГО НАСЛЕДИЯ «СИБИРСКИХ ОГНЕЙ»

Иван ЕРОШИН

ПЕСНИ АЛТАЯ


Ивана Евдокимовича Ерошина (1894-1965) можно смело назвать литературным воспитанником «Сибирских огней». Он был активнейшим автором журнала, и все лучшее в его творчестве напечатано именно здесь.
Пробовать свои силы в литературе И.Ерошин начал еще в 1913 году в «Правде», где публиковал незамысловатые «стихопесни» и рифмованные агитки. Одним из первых российских поэтов приветствовал он Октябрьскую революцию.
Детство и юность поэта прошли в Москве и Петербурге. А в Сибирь он попал в 1919 г. с Политотделом Пятой Армии. В 1921 г. начал сотрудничать в газете «Советская Сибирь». Но в Новониколаевске пробыл недолго. «По страстной привычке к путешествиям» отправился на Алтай. Фольклор алтайцев захватил И.Ерошина и надолго сделал своим пленником. Зачарованный природой Алтая, его песнями и сказаниями, И.Ерошин выразил свои впечатления в книгах «Синяя юрта» (1929) и «Песни Алтая»(1933).
Видное место в поэзии И.Ерошина занимает любовная лирика. Героями его поэзии были, как правило, люди сильного чувства, чистые и цельные, верные в дружбе и любви, сердечные в отношениях с близкими. В лирических стихах И.Ерошина обычно отсутствует социальная окраска, зато умел он показать тончайшие оттенки человеческого чувства, и, если конкретно, — жителей Горного Алтая. Мотив дружбы народов — алтайского и русского — вообще силен в его стихах.
Ну а о художественном мастерстве И.Ерошина говорит хотя бы тот факт, что знаменитый французский писатель Ромен Ролан принял его стихи за подлинные песни самого алтайского народа.




1. КРАСНАЯ ЮРТА

Возле лиственниц много народу,
Там не воет ли бубен шамана?
Что-то белое глаз мой заметил,
То не пегий ли конь для жертвы?
Нет, то юрта в широких плакатах,
В белых лоскутьях бумаги.
Что там кучкой собрался народ?
Избач там читает газету.


2. ДЕТИ

Серебряной саблей сверкнул мороз,
Лес в резвом огне стеклянных стрекоз.
На лицах детей румянец зацвел,
Ресницы и брови пушистее пчел.
Глаза у зверьков золотятся огнем,
И песня моя между ними зверьком
Играет, смеется, легка, весела,
Как дети, румянцем она зацвела.


3. ТЕНЬ ГОРЫ

Тень упала от торы,
Черная, косая тень.
Солнце за хребет заходит.
Скоро тень сольется с ночью.
День придет и солнце встанет,
Утром тени здесь не будет.
Горе, мой орус уехал...
Солнцем светит это сердце,
Тень стоит и не уходит.


4. ПЕСНЯ

Как молния отцвел, погас,
Во мгле звезды пушистый глаз.
Там синий жемчуг отсверкал
В безмолвье черном черных скал.
Оставим, песня, древний след,
Покинем древний сад планет.
Нам только здесь с тобой дано
Глаз жарких острое вино
И бархатистый звон струны,
И брызги алые весны.


* * *

День настоящий —
Дыханье мое.
Минувший —
Достояние мертвых.

1934 г.

* * *

Реки синего Алтая
С ветром легким, голубым, —
Разнесите по аилам:
Сердце девиц — только милым,
Но не старым за калым.


* * *

Ой е ай
Птицы спят,
Золотой стемнел закат.
Вечер тих
Ой е ай
В сумрак спрятался Алтай.
Ой е ай
Над горой
Свет зари и звездный рой.
Ой е ай
Спят цветы,
Спят над речкой кусты.
Спи, дитя,
Ой е ай
Зло на нас не крикнет бай


* * *

Если спросит приезжий меня:
На Алтае какая гора
Выше всех и прекрасней всех?
Я охотно отвечу ему:
Друг, с горою высокой той
Дня встречается лик золотой.
Та гора — голубой июнь,
В той горе родилась Катунь.


ВСТРЕЧА

У коновязи возле юрты,
Звеня удил железом льдистым
И чутко уши навострив,
Ржал конь. Порывистое ржанье
В горах высоких разливалось,
А эхо звучно повторяло.
И зорко в горы конь смотрел,
Сверкая черными глазами,
Но табуна он там не видел.
— «Что ржешь ты так нетерпеливо,
Кого зовешь ты, беркут горный?»
Сказал, из юрты выйдя, Элик
И стремени рассеянно коснулся,
И неуверенной рукой
Он тронул тонкие поводья.
Привычно конь направился к горе,
Где пасся тучный скот на склоне,
А у подножья пробегал
Ветвистый свет кристальной влаги.
Долина пестрая, ручей
И Голубое серебро
Вершины снежной, величавой
И тихий, темно-синий лес
Цветистым сном ему казались.
Его покинуло веселье,
Покинул сон — роса здоровья,
В смятенье сердце гулко билось.
Ему казалось, что оно
Тревожно вдруг остановилось.
И чутко слушало себя,
И вновь мучительнее билось.
Задумчиво он ехал по долине,
Не замечая, что над ним
Рукою снежно-серебристой
В избытке сил, проснувшаяся юность
Взметнула пурпурное знамя
С лучистым солнцем посредине.
В час пробуждения любви
В смятенье мысли, кровь и чувства,
И разум покидает нас.
И голосу лишь одному
Тогда бываем мы послушны.
И Элик был ему послушен,
И незаметно для себя
Коня другой тропой направил,
А за горой лежал аил.

* *

Горы богаты
Лесом и зверем.
Лунные реки —
Водой быстроногой.
Элик богат
Заботами, думой.
Что подарю
Милой моей?
Сила и молодость
Добрый калым!
Больше у Элика
Нет ничего.

* *

Смелый парень рода Темир,
Сам не знаю, ехал куда,
А у юрты ее отца
Робким стал, соскочил с коня.
Широко отворилась дверь,
Вышла милая Каракозь, —
Стало жарко, слова потерял.
Пот на лбу, на седло скорей.
...Быстро, быстро бежала трава.

* *

— Ах, нет, не любит он меня.
Зачем он повернул коня?
Зачем так быстро ускакал?
Зачем ты, день мой, ночью стал?
Растерянный, смущенный вид.
К лицу ль ему девичий стыд,
Что так румянцем проступил?
Но как в смущении он мил,
Как тихо опустил глаза...
Что ж ничего он не сказал?
Где он теперь? Но что со мной?
Как будто алою волной
Обвили золотой мой стан,
И жаркий на глазах туман.
В ушах, как в дальней туче, гул,
И ветер на ветвях уснул.
О, ветер севера, подуй,
Лица ты пламень поцелуй!

* *

Последний луч в снегах вершин сияет,
Так вечер тих!
И жизни свет как будто убегает
Из жил моих.
Темнеет мир с небесной глубиною.
Прости, покой,
Громады гор в глухом и гулком зное —
Свинцовый зной.
Цветы, трава и лес темно-зеленый —
Все шепчет мне:
«Знай, — корни жизни, юноша влюбленный,
На глубине ».
Шумит река и над горою снежной
Встает луна.
На звездный гребень вздох ты мой мятежный
Возьми, волна.
Твой светлый путь лежит в ее селенье,
Скажи ей там,
Что в миг тоски я тайну сердца пеньем
Открыл волнам.
Последний луч в снегах вершин сияет.
Так вечер тих.
И жизни свет как будто убегает
Из жил моих.

1935 г.

В ГЛУШИ.

Друзья, друзья, и ваш не верен круг.
Теперь мне дорог скит самоизгнанья,
Событий мира мой не ловит слух,
Для сердца меньше мук и содроганья.
К безглазой критике я безнадежно глух,
Со мной мой труд, а в золотой досуг
Я часто ухожу на луг беспечной лени
Внимать напевам смутных вдохновений.
Тенистый сон — мой кроткий тихий друг,
Шатер спокойствия раскрыл у изголовья.
Когда он бархатом задернет окна глаз,
С какой отрадою, блаженством и любовью
Я пью тогда мгновенной жизни час.
Моя постель — как пестрый луг с цветами,
Моя постель — тень кедра в летний зной,
Гроздь виноградная с забвения волнами
С туманом темным в чаше пировой.
Проснусь и весел я, и телом и душою!
Струей серебряной лицо и руки мою
И полотенцем белоснежным тру.
Луч радости сияет надо мною,
Как ясная роса на травах поутру.
Надев тулуп, скорей, скорее в горы
И предо мной в величьи солнца даль,
Долин и гор сребристые уборы,
Иртыш в броне — бугорчатый хрусталь.
Мне там легко!.. В раздумие влюбленный
Смотрю закат, иль пышную зарю.
За радость жить, коленопреклоненно,
Кого-то и, любя, благодарю.
Люблю, люблю мое уединенье,
Люблю седую, острую скалу,
Молчанье гор и взлеты вдохновенья,
Поэзии таинственную мглу
И строй стихов свободно-величавый,
Как моря шумного размерные валы,
Созвучий сладостных весеннюю дубраву
И образы — крылатые орлы.
Спокоен я, я не гонюсь за славой.
Что слава мне? Как перстень на руке
Забытой девушки иль эхо вдалеке.
Она всегда красавицей лукавой
Приходит к нам, ласкаясь, нежно льнет.
Вдруг нет ее — другого обоймет.
Одно молю! Чтоб трепет вдохновенья
Играл в груди лазурно-знойным днем.
Я с ним готов услышать мрак забвенья,
Почить в изгнаньи непробудным сном.
В любви с трудом я жду весны веселой,
Земли младенчества и гула горных вод,
Всего живущего любовный хоровод,
В теснинах черных вьюгу водопада,
Подвесных кружев тихих флейт каскада,
С заботой о земле задумчивые села
И буйною водой, наполненные долы
И по ночам крикливый перелет.

1926 г.
100-летие «Сибирских огней»