Единый ресурс русскоязычных журналов и альманахов
Литературный подкаст
Увеличить
Решаем вместе
Считаете, что объекты культурного наследия находятся в плохом состоянии?
Расскажите об этом
Пн. 14:00 – 17:00
Вы здесь
Песни енисейского казачества
Файл: 
13_novoselova_pek.zip (24.49 КБ)
13_novoselova_pek.zip (24.49 КБ)
Нелли НОВОСЕЛОВА
КАЗАЧЕСТВА
В период освоения Сибири казаки являлись одной из основных групп первопроходцев, значительно превосходящей другие по численности. Однако казачество оставило неодинаковый след в народной культуре разных сибирских губерний. В последние годы исследователи стараются определить, каков был вклад казаков в фольклорные традиции конкретных территорий. Особый интерес в этом плане представляет песенный фольклор, связанный с историей сибирского казачества и отражающий его идеалы и ценности.
Наша статья посвящена казачьему фольклору одной из раннезаселяемых территорий Приенисейской Сибири. В XVII веке эта территория являлась центральной частью Енисейского уезда и охватывала современные Казачинский и Енисейский районы Красноярского края. Именно из этой местности русские первопроходцы в XVII веке двигались далее на Восток, а позднее — на Алтай и южные земли современного Красноярского края. В статье мы намерены выяснить, что собой представлял песенный репертуар енисейских казаков от их появления в регионе до запрещения казачества в первой трети XX века.
Историки отмечают, что в XVII веке казаки и служилые люди составляли треть всего русского населения Енисейского уезда. Особенно много было их вблизи Енисейска, где находилось четыре острога. Однако имеющиеся фольклорные материалы содержат незначительное количество песен с казачьей тематикой. Возникает вопрос, является ли бедность репертуара результатом распада и утраты казачьего фольклора к XX веку или она свойственна местной традиции изначально?
Изучение материалов убеждает, что в XVII веке фольклор енисейских казаков не мог быть богатым и не представлял художественного единства. Это обусловлено уже этнической природой енисейских казаков, которые не являлись особым субэтносом, как донские или запорожские. Более того, национальный состав сибирских казаков был довольно пестрым. Как отмечает Н.И. Никитин, в него входили русские, украинцы, литовцы, шляхтичи и представители коренных народов Сибири.
Неоднородным был и географический генезис русских казаков. Проблема географического происхождения казачества привлекала внимание многих ученых, но единого мнения так и не возникло. В последние годы историками Н.И. Никитиным, А.С. Хромых, В.Г. Дацышеным была выдвинута гипотеза о волжском происхождении сибирских казаков, однако она не подтверждена документально. Поэтому представляется более убедительным мнение П.Н. Буцинского и В.В. Покшишевского, которые на основе документов называют метрополиями служилых людей и казачества Русский Север, центральную Россию, а также города Западной Сибири: Томск, Тобольск, Пелым, Березов, Верхотурье. В свою очередь, в западносибирские города направлялись выходцы из Приуралья и центральной России, а также терские и донские казаки [Никитин, 1988:25]. Столь широкая география свидетельствует, что на енисейской земле даже исконные казаки являлись носителями разных «фольклорных диалектов». Следовательно, в XVII веке песенный репертуар казаков формировался на основе разнородных местных традиций, ни одна из которых не являлась доминирующей. А при этом неизбежны процессы ассимиляции и потери песенного фонда.
Неодинаковой была и социальная природа енисейских казаков. По мнению историков, лишь часть их относилась к потомственному казачеству, значительную же долю составляли «поверстанные» казаки. Только по роду основных занятий в Сибири и жалованью они считались казаками, а по социальной природе являлись крестьянами, ремесленниками, «гулящими людьми» (т.е. вольными), а также представителями других сословий. По мнению историков, из-за нехватки людей в казаки зачисляли всех желающих, невзирая на их сословное происхождение. «Верстание», т.е. зачисление в казаки, происходило сначала в европейской части России, а затем и на территории региона. Как отмечают историки, наиболее значительное по масштабам верстание производилось в Приенисейском крае в годы повышенной военной опасности и при строительстве новых военных острогов в 1660-1718 гг.
Песенный фольклор Енисейского уезда свидетельствует, что в XVII веке в казаки попадали социально опасные элементы общества. Так, варианты песни «За Уралом за рекой» акцентируют внимание на разбойничьем поведении казаков.
Казаки гуляли.
Казаки — не простаки —
Вольные ребята.
У них на шапках кумаки,
Все живут богато.
Они ночью мало спят,
В поле разъезжают.
Там добычу стерегут
Свищут, не зевают.
Их товарищ — острый нож,
Шашка-лиходейка,
Пропадем мы ни за грош,
Жизнь наша — копейка.
Эта песня записана нами в Казачинском районе, а ее варианты мы находили в других раннезаселяемых районах, в частности, в Приангарье.
Не способствовала формированию единого казачьего фольклора разнородность обязанностей и дополнительных занятий казаков в субрайоне. Авторы коллективной монографии по краеведению пишут по этому поводу: «Они (казаки) одновременно являлись и воинами, и чиновниками, и работными людьми. Они защищали остроги, несли караульную службу, ходили походами на немирные землицы, собирали ясак, по году маялись в отдаленных острожках. Они брали пошлины, надзирали за пашенными крестьянами, отводили поселенцам пахотные и сенокосные угодья». Недостаток продовольствия и ремесленных изделий привел к тому, что уже в XVII веке часть казаков начала заниматься земледельческим трудом. Так, в современном Енисейском районе казаки были основателями сначала заимок, а затем деревень Абалаковой, Жарковой, Кочневой, Родюковской, Усть-Кемской.
По заключению А.Н. Копылова, земледелием занимались не только рядовые казаки, но и социальная верхушка казачества. Например, казачий сотник положил начало деревне Сотниково, енисейский десятник Чермянин и атаманы Галкины дали названия образованными ими деревням — соответственно Чермяниной и Галкино.
Из монографии А.Н. Копылова видно, что уже в XVII веке в Енисейском уезде часть казаков активно занималась ремеслами: кузнечным делом, сплавом леса, выплавкой и обработкой металлов, изготовлением речных судов, а некоторые — торговлей и ювелирным делом. Эти сугубо индивидуальные виды деятельности требовали не только мастерства, но также предприимчивости и деловой хватки. Расширение профессиональных занятий приводило к возникновению разных ценностных ориентиров и идеалов в среде казачества. Авторы этнографических и исторических работ отмечают значительное экономическое расслоение, проявляющееся в ряде деревень Енисейского района в конце XIX-начале XX века. Думается, зачатки этого расслоения, не спсобствующего возникновению общей идеологии, восходят уже к 17 веку. Из-за расширения профессиональных занятий в XVII веке песенное искусство казаков подпитывалось произведениями ремесленников и крестьян, что не способствовало появлению новых, собственно казачьих песен.
Итак, не будучи профессионально, экономически и социально однородным, казачество субрайона в XVII веке не было единым в идейном плане. Песенный репертуар енисейских казаков имел межсословный характер и складывался на основе разных в географическом, социальном и аксиологическом отношении традиций. Поэтому объединяющим фактором казачьего песенного репертуара являлась не столько общая идеология, сколько гендерная основа, то есть мужская точка зрения на мир.
В XVII веке енисейские казаки, как и служилые люди, входили в воинское сословие. По мнению Н.И. Никитина, границы между названными социальными группами были настолько нечеткими, что в документах того времени представители воинской профессии могли именоваться то казаками, то служилыми людьми. Психологические и эстетические потребности воинского сословия в искусстве удовлетворялись за счет «мужских жанров» фольклора, бытующих в разных социальных группах первопроходцев. М.Н. Мельников отметил основные песенные жанры покорителей Сибири: «Первопроходцы несли в Сибирь былины о богатырях, исторические, военные и походные песни». Таким образом, енисейские казаки исполняли те же произведения, что и служилые люди, промысловики, купцы. Этому способствовали несформировавшееся социальное сознание и отмеченная выше неоднородность казачества. В свою очередь, наличие межсословного мужского репертуара не стимулировало появление собственно казачьих песен.
В течение XVII века русские остроги неоднократно подвергались нападениям коренных народов, однако песен, отражающих эти события, в субрайоне не обнаружено. На основе образного и содержательного анализа собственно казачьими песнями XVII века можно считать произведения, в центре которых казаки и атаманы. В местной традиции зафиксировано два таких сюжета: «Все тучки принависли» и цитируемая выше «За Уралом за рекой казаки гуляют». Отнести приведенный ниже фрагмент первой песни к XVII веку позволяет тема знакомства казаков с неизвестной им Сибирью. Во второй половине XIX века данный сюжет был записан в селе Усть-Тунгусском Енисейского уезда, кроме того, он неоднократно записывался нами в Приангарье. В ангарских вариантах названный мотив сохранился лучше:
Все тучки принависли,Не способствовала формированию единого казачьего фольклора разнородность обязанностей и дополнительных занятий казаков в субрайоне. Авторы коллективной монографии по краеведению пишут по этому поводу: «Они (казаки) одновременно являлись и воинами, и чиновниками, и работными людьми. Они защищали остроги, несли караульную службу, ходили походами на немирные землицы, собирали ясак, по году маялись в отдаленных острожках. Они брали пошлины, надзирали за пашенными крестьянами, отводили поселенцам пахотные и сенокосные угодья». Недостаток продовольствия и ремесленных изделий привел к тому, что уже в XVII веке часть казаков начала заниматься земледельческим трудом. Так, в современном Енисейском районе казаки были основателями сначала заимок, а затем деревень Абалаковой, Жарковой, Кочневой, Родюковской, Усть-Кемской.
По заключению А.Н. Копылова, земледелием занимались не только рядовые казаки, но и социальная верхушка казачества. Например, казачий сотник положил начало деревне Сотниково, енисейский десятник Чермянин и атаманы Галкины дали названия образованными ими деревням — соответственно Чермяниной и Галкино.
Из монографии А.Н. Копылова видно, что уже в XVII веке в Енисейском уезде часть казаков активно занималась ремеслами: кузнечным делом, сплавом леса, выплавкой и обработкой металлов, изготовлением речных судов, а некоторые — торговлей и ювелирным делом. Эти сугубо индивидуальные виды деятельности требовали не только мастерства, но также предприимчивости и деловой хватки. Расширение профессиональных занятий приводило к возникновению разных ценностных ориентиров и идеалов в среде казачества. Авторы этнографических и исторических работ отмечают значительное экономическое расслоение, проявляющееся в ряде деревень Енисейского района в конце XIX-начале XX века. Думается, зачатки этого расслоения, не спсобствующего возникновению общей идеологии, восходят уже к 17 веку. Из-за расширения профессиональных занятий в XVII веке песенное искусство казаков подпитывалось произведениями ремесленников и крестьян, что не способствовало появлению новых, собственно казачьих песен.
Итак, не будучи профессионально, экономически и социально однородным, казачество субрайона в XVII веке не было единым в идейном плане. Песенный репертуар енисейских казаков имел межсословный характер и складывался на основе разных в географическом, социальном и аксиологическом отношении традиций. Поэтому объединяющим фактором казачьего песенного репертуара являлась не столько общая идеология, сколько гендерная основа, то есть мужская точка зрения на мир.
В XVII веке енисейские казаки, как и служилые люди, входили в воинское сословие. По мнению Н.И. Никитина, границы между названными социальными группами были настолько нечеткими, что в документах того времени представители воинской профессии могли именоваться то казаками, то служилыми людьми. Психологические и эстетические потребности воинского сословия в искусстве удовлетворялись за счет «мужских жанров» фольклора, бытующих в разных социальных группах первопроходцев. М.Н. Мельников отметил основные песенные жанры покорителей Сибири: «Первопроходцы несли в Сибирь былины о богатырях, исторические, военные и походные песни». Таким образом, енисейские казаки исполняли те же произведения, что и служилые люди, промысловики, купцы. Этому способствовали несформировавшееся социальное сознание и отмеченная выше неоднородность казачества. В свою очередь, наличие межсословного мужского репертуара не стимулировало появление собственно казачьих песен.
В течение XVII века русские остроги неоднократно подвергались нападениям коренных народов, однако песен, отражающих эти события, в субрайоне не обнаружено. На основе образного и содержательного анализа собственно казачьими песнями XVII века можно считать произведения, в центре которых казаки и атаманы. В местной традиции зафиксировано два таких сюжета: «Все тучки принависли» и цитируемая выше «За Уралом за рекой казаки гуляют». Отнести приведенный ниже фрагмент первой песни к XVII веку позволяет тема знакомства казаков с неизвестной им Сибирью. Во второй половине XIX века данный сюжет был записан в селе Усть-Тунгусском Енисейского уезда, кроме того, он неоднократно записывался нами в Приангарье. В ангарских вариантах названный мотив сохранился лучше:
На море пал туман.
— Скажи, скажи, что невеселой? —
Спросил наш атаман.
— Здесь место незнакомо,
Народ здесь все чужой.
В дальнейшем развитии сюжета преобладает любовная линия, а поведение атамана напоминает поведение предводителя разбойников. Но, похоже, в реальной действительности XVII века эти исторические типы отличались незначительно. Так, дореволюционный историк П.Н. Буцинский говорит о буйном нраве и даже жестокости направляемых в Сибирь стрельцов и казаков. Историк отмечает, что по отношению к русскому населению тех местностей, по которым двигались в Сибирь малороссийские и донские казаки, последние «вели себя не лучше врагов» [Буцинский, 1889:204]. Подобным же образом вели себя и поморские стрельцы, отмечавшие свой путь разбоями, грабежами и даже убийствами [Буцинский, 1889:193-195].
Поскольку песенный репертуар казаков XVII века в значительной мере был межсословным, то свое место в нем могли занимать лирические песни с мужскими персонажами и местным географическим колоритом. Песня, фрагмент которой приводится ниже, была записана в селе Ялань Енисейского района, а также фиксировалась в местах миграций енисейских казаков. Хотя называние героя «мальчишкой» свидетельствует о влиянии городской песни, отсутствие рифмовки, повторы, словообрывы и словоделения позволяют связать возникновение сюжета с более ранним временем.
Между двух гор выпал речка Енисей,Поскольку песенный репертуар казаков XVII века в значительной мере был межсословным, то свое место в нем могли занимать лирические песни с мужскими персонажами и местным географическим колоритом. Песня, фрагмент которой приводится ниже, была записана в селе Ялань Енисейского района, а также фиксировалась в местах миграций енисейских казаков. Хотя называние героя «мальчишкой» свидетельствует о влиянии городской песни, отсутствие рифмовки, повторы, словообрывы и словоделения позволяют связать возникновение сюжета с более ранним временем.
Вот Енисеюшка.
По им только раздается,
Эх, раздаётся — да по… по им ту…
По им ту…по им тунный же,
По им только тунный звон.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Там сидел бедный только мальчишка
Эй, да размальчишечка
да со…со уны…
Со уны…со унывной же
Со своею-то душой.
Думается, к XVII веку можно отнести традиционные лирические песни, упоминающие о городах Западной Сибири — Тобольске и Томске. Поскольку из этих городов переводилась часть казаков Енисейского уезда, песни могли бытовать в казачьей среде.
Прощай, Томский, и прощай,Тобольский,
Про... прощай, Шадринск-го…
Эй, ой да городок
[Русские…, 1959:31]
Да он-то уе…Ой да он-то уехал во Томский город
Не прости... не простился
<…>
[Русские…, 1959:38]
В конце XVII века ограничивается поступление на воинскую службу крестьян и посадских людей [Никитин, 1988:68], а также запрещается верстание в казаки ссыльных и преступников [Там же, 69-70]. В результате именно с данным периодом историк Г.Ф. Быконя связывает зарождение сословного сознания енисейских казаков. Тем не менее, в XVIII веке не произошло существенного обогащения казачьего фольклора. Одной из причин стала историческая обстановка, сложившаяся в Приенисейской Сибири. Уход киргизов в Джунгарию в начале XVIII века и присоединение юга Приенисейской Сибири вызвал падение военной роли северных острогов. В XVIII веке количество енисейских казаков значительно сокращается. Как указывает Г.Ф. Быконя, с первого десятилетия часть их была направлена на земли Минусинского уезда, а в середине века казаки переводились на Восток, Алтай, а также на земли вдоль Московского тракта [Быконя, 1981:177, 178].
Из-за отсутствия военного противника оставшиеся близ Енисейска казаки стали преимущественно выполнять охранные и полицейские функции [Романов, 1995:32]. Смена занятий была подкреплена указом Петра I о делении казаков на «военных» и «городовых». Согласно указу, первую группу составляли «чистые ратники в пограничных местах», а вторую — «военно-полицейские служители». В XVIII веке енисейские казаки не участвуют в военных сражениях, поэтому на енисейской земле не появляются сюжеты новых военных песен. Даже если в XVII веке они и возникали, изменившийся характер службы сделал их неактуальными. Такие виды деятельности, как сбор дани с инородцев, охрана трактов, участие в караулах, разъездах, посыльной службе осуществлялись небольшими группами казаков. Этим и объясняется, почему в XVIII веке репертуар субрайона не пополняется собственно казачьими песнями.
Г.Ф. Быконя отмечает, что положение рядовых енисейских казаков в XVIII веке значительно отличалось от казачьей верхушки и было очень тяжелым. Как и крестьян, казаков часто надолго отрывали от семьи, направляя на выполнение работ в отдаленных регионах Сибири и Енисейского уезда. О бедственном положении енисейцев свидетельствуют жалобы, направленные в Уложенную комиссию сената в 1767 году и опубликованные в 1975 году М.Г. Белявским. Как свидетельствуют эти материалы, енисейцев отрывали от дома нередко в самую важную страдную пору: «И посылают нас по указу, означенных крестьян и разночинцев, в Барнаул в прошедших годех ежегодно в тягу под правиант дощеников и плашкоутов в летную пахотную пору» [Белявский, 1975:86].
Нередко вынужденные отлучки длились по полугоду и дольше: «А высылаемы мы были на те дощаники в марте и апреле месяцех… А назад возвращались в домы свои пехотою зимой в тех же годех в декабре месяце… И от того приходили в крайнее убожество и разорение. А жены без нас приходили в платеже подушных денег, також и в казенном провианте, детей своих, а иные распродавали рогатого скота и лошадей. И от того приходили в крайнее убожество и разорение». В публикации М.Г. Белявского приведены жалобы жителей Казачинского, Малокетского, Анциферовского и других присудов: «Претерпеваем обиду и разорение» [Белявский, 1975:194]. «И оттого приходим в крайнее разорение и нищету, потому что в страдную пору проходим» [Белявский, 1975:196].
Если крестьяне страдали от длительных отлучек, то участь казаков в этом отношении была еще более трудной. В исторических документах часты упоминания о так называемых казаках-годовальщиках, которые несли службу в отдаленных острожках, заставах и крепостях по целому году.
Но не только отрыв от семьи и тяжелый характер службы омрачал психологическое состояние рядовых казаков — нередко они ощущали свое полное бессилие в определении судьбы детей. По свидетельству Г.Ф. Быкони, «имеющихся сверх штатного числа казачьих детей казна… включала в регулярные полки солдатами, употребляла на заводскую работу и казенные надобности». В силу сказанного социальное сознание рядовых казаков было внутренне противоречивым. С одной стороны, они осознают себя особой социальной группой, отличающейся от крестьян и ремесленников, а с другой — подвергаются нещадной эксплуатации и ощущают свое бесправие. Подобное положение не стимулировало создание позитивных песенных произведений о казачьей жизни. Некоторые дошедшие до нас тексты XVII века свидетельствуют о глубоком недовольстве направляемых в Сибирь «государевых людей». Так в песне « Из Казанюшки братцы выезжали» описывается движение переселенцев из Казани к Тобольску, трудности тобольского периода жизни и негативное отношение к происходящему.
Из Казанюшки, братцы, выезжалиВ конце XVII века ограничивается поступление на воинскую службу крестьян и посадских людей [Никитин, 1988:68], а также запрещается верстание в казаки ссыльных и преступников [Там же, 69-70]. В результате именно с данным периодом историк Г.Ф. Быконя связывает зарождение сословного сознания енисейских казаков. Тем не менее, в XVIII веке не произошло существенного обогащения казачьего фольклора. Одной из причин стала историческая обстановка, сложившаяся в Приенисейской Сибири. Уход киргизов в Джунгарию в начале XVIII века и присоединение юга Приенисейской Сибири вызвал падение военной роли северных острогов. В XVIII веке количество енисейских казаков значительно сокращается. Как указывает Г.Ф. Быконя, с первого десятилетия часть их была направлена на земли Минусинского уезда, а в середине века казаки переводились на Восток, Алтай, а также на земли вдоль Московского тракта [Быконя, 1981:177, 178].
Из-за отсутствия военного противника оставшиеся близ Енисейска казаки стали преимущественно выполнять охранные и полицейские функции [Романов, 1995:32]. Смена занятий была подкреплена указом Петра I о делении казаков на «военных» и «городовых». Согласно указу, первую группу составляли «чистые ратники в пограничных местах», а вторую — «военно-полицейские служители». В XVIII веке енисейские казаки не участвуют в военных сражениях, поэтому на енисейской земле не появляются сюжеты новых военных песен. Даже если в XVII веке они и возникали, изменившийся характер службы сделал их неактуальными. Такие виды деятельности, как сбор дани с инородцев, охрана трактов, участие в караулах, разъездах, посыльной службе осуществлялись небольшими группами казаков. Этим и объясняется, почему в XVIII веке репертуар субрайона не пополняется собственно казачьими песнями.
Г.Ф. Быконя отмечает, что положение рядовых енисейских казаков в XVIII веке значительно отличалось от казачьей верхушки и было очень тяжелым. Как и крестьян, казаков часто надолго отрывали от семьи, направляя на выполнение работ в отдаленных регионах Сибири и Енисейского уезда. О бедственном положении енисейцев свидетельствуют жалобы, направленные в Уложенную комиссию сената в 1767 году и опубликованные в 1975 году М.Г. Белявским. Как свидетельствуют эти материалы, енисейцев отрывали от дома нередко в самую важную страдную пору: «И посылают нас по указу, означенных крестьян и разночинцев, в Барнаул в прошедших годех ежегодно в тягу под правиант дощеников и плашкоутов в летную пахотную пору» [Белявский, 1975:86].
Нередко вынужденные отлучки длились по полугоду и дольше: «А высылаемы мы были на те дощаники в марте и апреле месяцех… А назад возвращались в домы свои пехотою зимой в тех же годех в декабре месяце… И от того приходили в крайнее убожество и разорение. А жены без нас приходили в платеже подушных денег, також и в казенном провианте, детей своих, а иные распродавали рогатого скота и лошадей. И от того приходили в крайнее убожество и разорение». В публикации М.Г. Белявского приведены жалобы жителей Казачинского, Малокетского, Анциферовского и других присудов: «Претерпеваем обиду и разорение» [Белявский, 1975:194]. «И оттого приходим в крайнее разорение и нищету, потому что в страдную пору проходим» [Белявский, 1975:196].
Если крестьяне страдали от длительных отлучек, то участь казаков в этом отношении была еще более трудной. В исторических документах часты упоминания о так называемых казаках-годовальщиках, которые несли службу в отдаленных острожках, заставах и крепостях по целому году.
Но не только отрыв от семьи и тяжелый характер службы омрачал психологическое состояние рядовых казаков — нередко они ощущали свое полное бессилие в определении судьбы детей. По свидетельству Г.Ф. Быкони, «имеющихся сверх штатного числа казачьих детей казна… включала в регулярные полки солдатами, употребляла на заводскую работу и казенные надобности». В силу сказанного социальное сознание рядовых казаков было внутренне противоречивым. С одной стороны, они осознают себя особой социальной группой, отличающейся от крестьян и ремесленников, а с другой — подвергаются нещадной эксплуатации и ощущают свое бесправие. Подобное положение не стимулировало создание позитивных песенных произведений о казачьей жизни. Некоторые дошедшие до нас тексты XVII века свидетельствуют о глубоком недовольстве направляемых в Сибирь «государевых людей». Так в песне « Из Казанюшки братцы выезжали» описывается движение переселенцев из Казани к Тобольску, трудности тобольского периода жизни и негативное отношение к происходящему.
С полными да возами, да,
Мы только к Тоболюшку, братцы,
подъезжали,
На гору да съезжались.
На гору съезжались, да
Что только на крутенькой
было на горке
Каменны да палаты.
Каменны палаты, да
Из палатушек ли да выходит
Казак да снарядчик.
Казак да снарядчик, да
Он только выходит, он ли да выносит
Перо, лист да бумаги.
Перо, лист бумаги, да
Начинает он, вор да собака,
Списывать да работу.
Списывать работу, да
Ко... кому каменна, кому кирпична,
Нам все зе... земляная.
Нам все земляная, да
Мы только канавушки, братцы,
копали,
Праздничков не знали.
Праздничков не знали, да
Да мы про Россиюшку
да ли вспоминали,
Сибирь проклинали.
Сибирь проклинали, да
Ты только Россия, мать наша Россия,
Куда ж от… от нас скрылась?
[Русские…, 1962:13]
Может быть, именно чрезмерная эксплуатация и вызванные ей протестные настроения первопроходцев обусловили сохранение в репертуаре приведенных выше казачьих песен с разбойничьим колоритом.
Тяжелое положение рядовых казаков сохранялось и в первой половине XIX века, что не способствовало увеличению собственно казачьих песен. Кроме того, количество казаков Енисейского уезда постоянно сокращалось. Так, в 1820 году в Енисейской городовой команде насчитывалось всего 88 человек [Быконя, 1981:365]. К 1915 году 77% казачьего населения губернии проживало в Минусинском уезде, куда их продолжали переселять из центральных и северных районов региона [Романов, 1995:40]. А в северных уездах, к которым относится и исследуемая территория, в это время проживало менее 3% лиц казачьего сословия, т.е. около 150 казаков [Романов, 1995:39]. Понятно, что столь малочисленная группа не могла обеспечить продуктивное бытование казачьих песен. Однако, не проявляясь в создании местных песенных сюжетов, казаки способствовали бытованию межсословного мужского репертуара, в том числе, и сохранению произведений XVII-XVIII веков.
Следы этого репертуара фиксировались в XIX-XX веках. Так, в Енисейске несколько раз записывалась былина на сюжет «Илья Муромец на Соколе-корабле». Первые записи текста были сделаны в 60-е годы XIX века Краевским и М.Ф. Кривошапкиным, а повторные были опубликованы А.А. Макаренко в начале XX века в «Сибирском народном календаре». Публикации дают возможность представить обстановку исполнения былины и ее приуроченность к обряду рождественского колядования. Из публикаций этого текста вариант А. Макаренко самый обширный и полный. Он включает 58 стихов основного текста, без припева.
Подойдя к дому, запевало испрашивает позволение хозяина пропеть «Виноградьё» так:
Прикажи, сударь-хозяин,Может быть, именно чрезмерная эксплуатация и вызванные ей протестные настроения первопроходцев обусловили сохранение в репертуаре приведенных выше казачьих песен с разбойничьим колоритом.
Тяжелое положение рядовых казаков сохранялось и в первой половине XIX века, что не способствовало увеличению собственно казачьих песен. Кроме того, количество казаков Енисейского уезда постоянно сокращалось. Так, в 1820 году в Енисейской городовой команде насчитывалось всего 88 человек [Быконя, 1981:365]. К 1915 году 77% казачьего населения губернии проживало в Минусинском уезде, куда их продолжали переселять из центральных и северных районов региона [Романов, 1995:40]. А в северных уездах, к которым относится и исследуемая территория, в это время проживало менее 3% лиц казачьего сословия, т.е. около 150 казаков [Романов, 1995:39]. Понятно, что столь малочисленная группа не могла обеспечить продуктивное бытование казачьих песен. Однако, не проявляясь в создании местных песенных сюжетов, казаки способствовали бытованию межсословного мужского репертуара, в том числе, и сохранению произведений XVII-XVIII веков.
Следы этого репертуара фиксировались в XIX-XX веках. Так, в Енисейске несколько раз записывалась былина на сюжет «Илья Муромец на Соколе-корабле». Первые записи текста были сделаны в 60-е годы XIX века Краевским и М.Ф. Кривошапкиным, а повторные были опубликованы А.А. Макаренко в начале XX века в «Сибирском народном календаре». Публикации дают возможность представить обстановку исполнения былины и ее приуроченность к обряду рождественского колядования. Из публикаций этого текста вариант А. Макаренко самый обширный и полный. Он включает 58 стихов основного текста, без припева.
Подойдя к дому, запевало испрашивает позволение хозяина пропеть «Виноградьё» так:
Виноградьё спеть!
Хор:
Виноградьё, красно-зеленое!
Запевало:
Если прикажешь, мы споем,
Не прикажешь — отойдем.
Хор:
Виноградьё, красно-зеленое!
Когда их впустят в дом, пение продолжается в том же порядке: запевало начинает, хор после каждой строфы поет припев «Виноградьё, красно-зеленое!» Таким образом, текст представлял собой синкретичный сплав элементов былины и виноградья.
Как по морю, морю синемуХодил-гулял Сокол корабль
Немного-немало — 12 лет
с половиною.
Двенадцать лет со полуночью.
Сокол-корабль на якорях не стаивал,
Желтых песков не хватывал,
Желтых песков — макарьевских.
А сам корабль был изукрашенной,
Золотым гвоздем сколоченной,
Нос-корма позолоченной,
Бока-то были взведены по-турскому,
По-турскому, по хранцузскому.
А еще что было на Соколе на корабле?
Три было церкви соборныя,
Три было базара гостиные,
Три было бани торговые.
А еще кто управлял
Соколом-кораблем?
Был хозяин-то сам Илья Муромец,
А кормой-то правил Полкан-богатырь,
А палубщик был Добрынюшка,
Алеша Попович — накидчиком.
Вот завидел, заслышал Илью Муромца
Турецкой хан…
Он сказал своим робятам таковы
слова:
— Вы вставайте-ко, робята,
поранешенько,
Одевайтесь-ко, робята,
во легки платья,
Ступайте-ко, робята, на сине морё,
Разбей, разбей Сокол-корабль,
Илью Муромца во полон бери,
Во полон бери, ко мне жива приведи.
Полканушку секи-руби,
Добрынюшку под товар клади,
Поповича Алешу во сине морё кидай!
Илья Муромец заслышал
турецкого хана,
Он по кораблю похаживаёт,
Сапог о сапог поколочиваёт,
Сам к сапогам приговариваёт:
— Сапоги вы, сапоги, издалеча везены,
Издалеча везены, из матушки Москвы!
А тугой лук сам потягивает,
Калену стрелу накладываёт,
Сам ко стреле приговариваёт:
— Ты лети, стрела, во турецкой град,
Во турецкой град, во ханов сад,
Во ханов сад, во белой шатер,
Во белой шатер, за дубовой стол,
Самому хану во белу грудь,
Вынимай-ко у него ретиво серцо,
Ретиво серцо со печенью!
Вот тогда-то турченята испужалися,
Во легки стружки спокидалися:
— Не дай Бог на синё морё бывать,
На синё морё бывать,
Илью Муромца видать
Ни нам, ни детям, ни внучатам,
Ни внучатам, ни правнучатам.
Виноградьё, красно-зеленое…
А хозяину многая лета!
Спустя 70 лет после публикации А. Макаренко А.М. Мехнецов записал два варианта данного произведения в Енисейске от женщин в сольном и ансамблевом исполнении. В обоих вариантах сохраняются элементы былины и «виноградья». Правда, синкретичное взаимопроникновение текстов уже утрачено, и календарное «виноградье» существует как дополнение к былине.
Как по морю, морю синему,Виноградья красно зеленая,
Ходил(ы) — гулял Сокол-корабль,
Он немного, немало — двенадцать лет,
Двенадцать лет да с половиною,
С половиною да с четвертиною,
С четвертиною да с полуночью.
Ох, что было на Соколе на корабле?
Две мачты дубовыя
Три базара гостиныя,
Две бани торговыя…
Илья Муромец по кораблю
похаживает,
Свой тугой лук да принатягивает,
Принатягивает да приговаривает:
— Ты лети, лети, стрела,
к самому хану-царю,
К самому хану-царю да во зеленый сад,
Во зеленый сад да за дубовый стол,
Обожги ты ему да его белу грудь!..
На этом виноградья кончается про Илью Муромца, а теперь уж, значит, «Придут ребята-колядовщики»:
Вот идут-идут ребята-колядовщики,Виноградья красно зеленая,
А подходят оне ко богатому двору:
— Прикажи, сударь-хозяин,
виноградья спеть,
Прикажешь споем, а откажешь —
отойдем!
Хозяин выходил — золотым
рублем дарил,
Молода жена выходила —
алым бархатом дарила,
Малы детки выходили —
сладким пряничком дарили.
Публикация А. Макаренко дает представление о святочной «звезде», которую носили исполнители былины. При этом этнограф опирается на свидетельство Анисьи Семеновны и Варвары Сергеевны Толкачевых: «Центр звезды делается из обруча сита; внутри пристраивают палочку с гнездом для свечи, зажигаемой во время хождения; отверстия и обичку оклеивают промасленной бумагой, красной и зеленой; сквозь нее видна публике внутренняя картина с изображением корабля, а на нем Илья Муромец — один или с “товарищами”; картина устанавливается с одной или двух сторон короба: внешние края окружности обички “звезды” наукрашены пятиглавыми звездами с бахромой из разноцветной же бумаги. Короб насажен своим обручем на короткую рукоятку, чтоб удобнее было держать и носить» [Макаренко, 1913:130].
Конечно, с точки зрения религиозного содержания праздника, изображение богатырей на рождественской «звезде» неоправданно, но оно передает своеобразный культ богатырства, существующий в мужской части енисейского казачества. В XVII веке былинный идеал мужчины-богатыря был близок казаку-воину. В последующие эпохи былинный сюжет сохранился в фольклорной традиции и дошел до XX века благодаря включению в обрядовую сферу.
На наш взгляд, в XVII веке среди казаков могли также бытовать некоторые былины, записанные в начале XX века в Приангарье. Среди них отметим сюжеты «Калинин-царь увозит девушку» и «Илья Муромец и разбойники». В первой из них Ю.И. Смирнов находит сближения с вариантами терских, донских и оренбургских былин. По мнению этого же исследователя, вторая былина имеет мотивы, близкие с «южно-русскими песнями». И хотя в Енисейском районе данные сюжеты не записывались, мы считаем, что краткий период времени они там все же бытовали. Их появление мы связываем с сосланными в Енисейск «черкасами» — украинскими казаками, семьи которых в 1643-48 годы неоднократно высылались в Енисейск [Шерстобоев,1949:505]. «Черкасы» несли службу в Енисейском остроге, а в 60-е годы XVII века недалеко от Енисейска даже существовала деревня Черкасская, состоявшая из 12 домов. Однако енисейская администрация стремилась избавиться от буйных и неуправляемых «черкасов». По свидетельству Бахрушина, их высылали в Красноярский и Братский остроги. Прямых свидетельств их высылки в среднеангарские деревни пока не обнаружено, однако «черкасы» могли попасть туда не только в качестве ссыльных, но и как беглые. В книге В. Шерстобоева приводятся факты многократных побегов ссыльных, переводимых из Енисейского в Илимский уезд.
Семнадцатым веком можно датировать и немногие исторические песни, записанные в Енисейском районе. В частности, с этим временем мы связываем приведенную выше песню «Из Казанюшки, братцы, выезжали», записанную в XX веке в селе Маковском. Поскольку Тобольск был одним из миграционных полюсов енисейского казачества, данная песня могла исполняться в его среде.
С воинским сословием мы связываем возникновение и преимущественное бытование песни «Спокачались у нас горы-долы». Данное произведение является исторической походной песней с ярко выраженным местным колоритом. В XIX-XX веках варианты песни записывались в Приангарье и на юге Красноярского края. Песня повествует о походе казаков в Иркутский острог.
эх, да спокачалися горы, горы, долы,Конечно, с точки зрения религиозного содержания праздника, изображение богатырей на рождественской «звезде» неоправданно, но оно передает своеобразный культ богатырства, существующий в мужской части енисейского казачества. В XVII веке былинный идеал мужчины-богатыря был близок казаку-воину. В последующие эпохи былинный сюжет сохранился в фольклорной традиции и дошел до XX века благодаря включению в обрядовую сферу.
На наш взгляд, в XVII веке среди казаков могли также бытовать некоторые былины, записанные в начале XX века в Приангарье. Среди них отметим сюжеты «Калинин-царь увозит девушку» и «Илья Муромец и разбойники». В первой из них Ю.И. Смирнов находит сближения с вариантами терских, донских и оренбургских былин. По мнению этого же исследователя, вторая былина имеет мотивы, близкие с «южно-русскими песнями». И хотя в Енисейском районе данные сюжеты не записывались, мы считаем, что краткий период времени они там все же бытовали. Их появление мы связываем с сосланными в Енисейск «черкасами» — украинскими казаками, семьи которых в 1643-48 годы неоднократно высылались в Енисейск [Шерстобоев,1949:505]. «Черкасы» несли службу в Енисейском остроге, а в 60-е годы XVII века недалеко от Енисейска даже существовала деревня Черкасская, состоявшая из 12 домов. Однако енисейская администрация стремилась избавиться от буйных и неуправляемых «черкасов». По свидетельству Бахрушина, их высылали в Красноярский и Братский остроги. Прямых свидетельств их высылки в среднеангарские деревни пока не обнаружено, однако «черкасы» могли попасть туда не только в качестве ссыльных, но и как беглые. В книге В. Шерстобоева приводятся факты многократных побегов ссыльных, переводимых из Енисейского в Илимский уезд.
Семнадцатым веком можно датировать и немногие исторические песни, записанные в Енисейском районе. В частности, с этим временем мы связываем приведенную выше песню «Из Казанюшки, братцы, выезжали», записанную в XX веке в селе Маковском. Поскольку Тобольск был одним из миграционных полюсов енисейского казачества, данная песня могла исполняться в его среде.
С воинским сословием мы связываем возникновение и преимущественное бытование песни «Спокачались у нас горы-долы». Данное произведение является исторической походной песней с ярко выраженным местным колоритом. В XIX-XX веках варианты песни записывались в Приангарье и на юге Красноярского края. Песня повествует о походе казаков в Иркутский острог.
Спо… спотряслася мать сыра земля,
Да спо… спотряслася мать сыра земля,
Эх, да к нам приходят, к нам
да скоры вести:
Не, не стоять нам здесь, братцы,
на месте.
Да не… не стоять нам здесь на месте.
Ох, да постоим мы здесь, братцы,
немножко…
Во… во Иркутский есть, братцы,
дорожка.
Во… во Иркутский есть дорожка.
Ой, да от Иркутска пошли к морю —
На… навалилось теперь печаль-горе.
На… навалилось печаль-горе.
Ох, да печаль-горюшко, нас печаль
смущает,
На… нас морской волной,
братцы качает.
Нас морской волной качает.
[Русские…, 1959:22-23]
На основе исторических данных происхождение песни можно отнести к XVII веку, когда возник Иркутский острог. По свидетельству историков, для несения годовой службы туда неоднократно отправлялись из Енисейска казаки-годовальщики. Обстоятельства XVIII века способствовали сохранению сюжета в активном бытовании. Так, в этот период часть казаков-енисейцев переводилась за пределы Енисейского уезда для укрепления восточных границ России. Как считает Г.Ф. Быконя, эти переселенцы сохраняли деловые и семейные контакты с оставшимися родственниками. Следовательно, песня о перипетиях трудной дороги была для них актуальной.
Варианты этой песни, записанные в Красноярском крае, отмечают другие моменты похода: трудности сухопутного пути, плавание через Байкал или радостную встречу в Иркутском остроге. Наличие вариантов является подтверждением активного бытования песни в среде казачества. Заметим, что, несмотря на варьирование, во всех текстах сохраняется общий зачин. Он наводит на мысль, что исторической основой сюжета был не только поход на Восток, которых в XVII веке было немало, но событие геологического характера — землетрясение, совпавшее со временем одного из походов.
В XX веке в Казачинском районе записано всего два сюжета исторических песен, происхождение которых не связано с Сибирью: «Соловей кукушку уговаривал» и «Сизенький голубчик, ясненький соколик». Песня «Соловей кукушку уговаривал» вызвана событиями эпохи Ивана Грозного, точнее — взятием Казани. Данный сюжет бытовал как на Русском Севере, так и в центральной России. Наши варианты соотносятся с текстами центральной полосы и уже в XVII веке могли быть принесены на берега Енисея ссыльными разных сословий. Например, А.Н. Копылов упоминает о высланных в это время «московских опальных людях». Поскольку песня включает реминисценцию казанских походов, она соответствовала мироощущению енисейского воинства. Варианты записывались нами в пяти раннестарожильческих селах Казачинского района. Столь широкое распространение свидетельствует о длительности бытования и укорененности в старожильческую песенную традицию.
Казачьей среде субрайона также была близка песня «Сизенький голубчик, ясненький соколик», записанная нами в селе Рождественском Казачинского района.
Сизенький голубчик, ясненькийВарианты этой песни, записанные в Красноярском крае, отмечают другие моменты похода: трудности сухопутного пути, плавание через Байкал или радостную встречу в Иркутском остроге. Наличие вариантов является подтверждением активного бытования песни в среде казачества. Заметим, что, несмотря на варьирование, во всех текстах сохраняется общий зачин. Он наводит на мысль, что исторической основой сюжета был не только поход на Восток, которых в XVII веке было немало, но событие геологического характера — землетрясение, совпавшее со временем одного из походов.
В XX веке в Казачинском районе записано всего два сюжета исторических песен, происхождение которых не связано с Сибирью: «Соловей кукушку уговаривал» и «Сизенький голубчик, ясненький соколик». Песня «Соловей кукушку уговаривал» вызвана событиями эпохи Ивана Грозного, точнее — взятием Казани. Данный сюжет бытовал как на Русском Севере, так и в центральной России. Наши варианты соотносятся с текстами центральной полосы и уже в XVII веке могли быть принесены на берега Енисея ссыльными разных сословий. Например, А.Н. Копылов упоминает о высланных в это время «московских опальных людях». Поскольку песня включает реминисценцию казанских походов, она соответствовала мироощущению енисейского воинства. Варианты записывались нами в пяти раннестарожильческих селах Казачинского района. Столь широкое распространение свидетельствует о длительности бытования и укорененности в старожильческую песенную традицию.
Казачьей среде субрайона также была близка песня «Сизенький голубчик, ясненький соколик», записанная нами в селе Рождественском Казачинского района.
соколик,
Ах, по лужкам (ы) да гуля (а)ет.
По лужкам гуля (а)ет, думает-гадает,
Думает да гада(я)ет.
Думает, гадает, как Москвой проехать,
Как Москвой проехать.
Как Москвой проехать, каменной
пробрат(и)ся,
Ох, каменной да пробраться.
Каменной пробраться,
с милой увидаться,
Ох, с милой и у… увидаться.
С милой увидаться, хоть письмом
расписаться,
Ох, письмом рас… расписаться.
Исследователи связывают возникновение сюжета с событиями 1686-1689 годов, когда было предпринято два похода в Крым «для устранения угрозы со стороны Крымского ханства». Походы должны были принести славу фавориту Софьи, князю Голицыну, стоявшему во главе войска. Но из-за неудачи походов Голицын вынужден был с позором возвратиться в Москву.
В XIX веке данная песня широко бытовала в европейской части России, сохраняя исторический колорит. Историзм создавался включением в текст фамилии реального лица — Голицына, а в вариантах — подкреплялся упоминанием о сопровождающих князя полках: «стрелецких», «егерских» или «казачьих донских». Эти названия свидетельствуют о бытовании песни в воинской среде. В нашем тексте историческая основа сюжета исчезает, так как отсутствует упоминание о Голицыне и сопровождающих полках. После утраты исторических реалий песня стала исполняться как традиционная лирическая. Тем не менее, ее сохранение в репертуаре Енисейского уезда мы связываем с казачьим сословием. Ведь именно казаки сопровождали в XVII-XVIII веках вывозимое из Сибири «мягкое золото» — пушнину, собранную в виде дани и налогов. Представляется неслучайным, что географическим локализатором в песне выступает Москва. По сообщению Г.Ф. Быкони, именно в Москву, в Сибирский приказ, направлялось все собранные в виде податей материальные ценности. Кроме того, в Москву направлялись казаки и за получением «казны» [Никитин, 1988:56].
В XVIII веке многие служебные обязанности казаков были сопряжены со значительной опасностью. Ведь с тридцатых годов Сибирь существенно пополняется уголовным контингентом. Так, с 1729 года стали ссылать бродяг и беглых, а в 1754 году вышел закон, заменяющий смертную казнь за убийство и разбой высылкой в Сибирь [Покшишевский, 1951:120]. Неслучайно в отдаленных местах Енисейского уезда, как например, в Приангарье, даже возникает разбойничество. Так, в «Кратком описании приходов Енисейской губернии» говорится об уничтожении разбойниками Кашино-Шиверского монастыря: «В половине XVIII столетия этот монастырь был сожжен разбойниками и монахи убиты, кроме одного». Заметим, что именно казаки Енисейского уезда должны были доставлять ссылаемых преступников к месту назначения. Кроме того, они собирали и вывозили дань, а также выполняли и другие служебные обязанности в местах расселения сосланных уголовников. Прекращение межсословного верстания, уменьшение количества енисейских казаков, выполнение ими охранно-полицейских функций и опасный характер профессии способствовали появлению и закреплению особого социального сознания и обособленности казаков от других групп населения. По мнению Г.Ф. Быкони, енисейские казаки превратились «в замкнутую служилую корпорацию» уже к концу XVIII века. Укрепление социального сознания, в свою очередь, обусловило сохранение в активном бытовании казачьего репертуара раннего периода.
Что касается XIX века, то казачья служба не стала в это время менее опасной: в 40-х годах этого столетия было открыто золото в Южно-Енисейской тайге, и опять-таки именно казаки вывозят его с приисков и конвоируют туда партии арестантов. В субрайоне не зафиксировано местных произведений, которые можно было бы датировать первой половиной этого столетия. А во второй половине XIX века фольклор исследуемой территории активно пополняется солдатскими и казачьими песнями разных губерний России.
В записях XX века солдатская песня субрайона представлена несколькими сюжетами традиционной протяжной лирики: «Не ясён сокол по воздуху летает», «Не кукуй, моя кукушка», «Ты калинушка, ты малинушка», «Вы поля, вы поля».
Эти произведения классического фольклора не могли появиться у енисейцев в XVIII веке из-за бессрочной солдатской службы. С 1793 года срок солдатской службы был сокращен до 25 лет, а в 1834 — до 20, поэтому можно допустить, что отдельные сюжеты солдатских песен были принесены в Енисейский уезд в первой половине XIX века. Однако больше вероятности, что они включились в местный песенный репертуар во второй половине этого столетия. Как известно, с середины XIX века был проведен ряд армейских реформ, в результате которых срок воинской службы к 1856 году сократился до 12 лет, а к 1874 — до 7 лет. Вследствие этого, призванные из субрайона солдаты получили возможность возвращаться домой после окончания службы. Поскольку в солдаты брали и казачьих детей, они могли сыграть главную роль в обогащении фольклора субрайона мужским репертуаром. Кроме того, часть таких песен могли принести высланные в 1850-е годы из Центральной России солдаты-штрафники, несущие службу вместе с казаками [Дацышен, 2005:93]. Включение солдатских песен в казачий репертуар происходило на психологической основе и близкой системе ценностей: ведь солдаты, как и казаки, служили отечеству и монарху, подвергали опасностям свою жизнь и испытывали сходные переживания.
Песенный мужской репертуар конца XIX — начала XX века включал ряд поздних песен с военной тематикой: «Знаю, ворон, твой обычай», «Последний нонешний денечек», «За лесом солнце воссияло», «Шел солдатик из походу», «Под ракитою зеленой русский голову склонил», «На русско-австрийской границе», «Как мы жили, поживали при германских берегах», «Ночки темны, тучки грозны», «Не ветер в поле свищет», «Последний день военной службы», «Хорошо вам жить на воле». Происхождение этих песен связано с русско-японской или первой мировой войной. К этому же времени относится песня литературного происхождения, принадлежащая перу Великого князя Константина Романова, — «Помер бедняжка в больнице военной».
Экспедициями середины и конца XX века в субрайоне были записаны песни о казаках, бытующие в других регионах Сибири и России: «Вспомним, братцы, мы, кубанцы», «Скакал казак через долину», «Проснулася станица», «Во лузьях калина стояла», «Ехали казаки со службы домой» и другие. Думается, бытование данных песен в субрайоне выходило за рамки собственно казачьей среды, но для енисейских казаков конца XIX — начала XX века этот песенный пласт выступал консолидирующим фактором, воспринимался как знак духовной и профессиональной общности.
Итак, в XVII веке проходил процесс формирования енисейского казачества. В это время у енисейских казаков отсутствовали общие этнические, географические и культурные истоки, а чувство социальной общности было свойственно лишь потомственным казакам. В силу этого енисейский казачий фольклор не представлял особого художественного единства. Казаки исполняли песни тех же жанров, что и остальные первопроходцы: былины, исторические песни, лирические песни с преобладающей «мужской точкой зрения». Собственно «казачьими» являлись песни о казаках и атаманах, а также походные и маршевые, не занимающие в репертуаре субрайона значительного места.
Начиная с конца XVII века идет процесс обособления казачества от остальных групп населения и формирование особого социального сознания, что обеспечило сохранность сюжетов с казачьей тематикой в репертуаре. Однако потребности казаков в песенном искусстве по-прежнему преимущественно удовлетворялись межсословными мужскими жанрами. Статус енисейских «городовых» казаков объясняет отсутствие военных песен в репертуаре XVIII века. Из-за оттока населения, специфического характера службы и сокращения енисейского казачества в это время не происходит расширения казачьего репертуара. Основное его пополнение мы связываем со второй половиной XIX века. Оно происходило за счет общерусских солдатских песен, принесенных в субрайон вернувшимися со срочной службы енисейцами и солдатами-штрафниками, пополнившими ряды казачества. Последнее пополнение репертуара енисейских казаков произошло после Первой мировой войны.
В XIX веке данная песня широко бытовала в европейской части России, сохраняя исторический колорит. Историзм создавался включением в текст фамилии реального лица — Голицына, а в вариантах — подкреплялся упоминанием о сопровождающих князя полках: «стрелецких», «егерских» или «казачьих донских». Эти названия свидетельствуют о бытовании песни в воинской среде. В нашем тексте историческая основа сюжета исчезает, так как отсутствует упоминание о Голицыне и сопровождающих полках. После утраты исторических реалий песня стала исполняться как традиционная лирическая. Тем не менее, ее сохранение в репертуаре Енисейского уезда мы связываем с казачьим сословием. Ведь именно казаки сопровождали в XVII-XVIII веках вывозимое из Сибири «мягкое золото» — пушнину, собранную в виде дани и налогов. Представляется неслучайным, что географическим локализатором в песне выступает Москва. По сообщению Г.Ф. Быкони, именно в Москву, в Сибирский приказ, направлялось все собранные в виде податей материальные ценности. Кроме того, в Москву направлялись казаки и за получением «казны» [Никитин, 1988:56].
В XVIII веке многие служебные обязанности казаков были сопряжены со значительной опасностью. Ведь с тридцатых годов Сибирь существенно пополняется уголовным контингентом. Так, с 1729 года стали ссылать бродяг и беглых, а в 1754 году вышел закон, заменяющий смертную казнь за убийство и разбой высылкой в Сибирь [Покшишевский, 1951:120]. Неслучайно в отдаленных местах Енисейского уезда, как например, в Приангарье, даже возникает разбойничество. Так, в «Кратком описании приходов Енисейской губернии» говорится об уничтожении разбойниками Кашино-Шиверского монастыря: «В половине XVIII столетия этот монастырь был сожжен разбойниками и монахи убиты, кроме одного». Заметим, что именно казаки Енисейского уезда должны были доставлять ссылаемых преступников к месту назначения. Кроме того, они собирали и вывозили дань, а также выполняли и другие служебные обязанности в местах расселения сосланных уголовников. Прекращение межсословного верстания, уменьшение количества енисейских казаков, выполнение ими охранно-полицейских функций и опасный характер профессии способствовали появлению и закреплению особого социального сознания и обособленности казаков от других групп населения. По мнению Г.Ф. Быкони, енисейские казаки превратились «в замкнутую служилую корпорацию» уже к концу XVIII века. Укрепление социального сознания, в свою очередь, обусловило сохранение в активном бытовании казачьего репертуара раннего периода.
Что касается XIX века, то казачья служба не стала в это время менее опасной: в 40-х годах этого столетия было открыто золото в Южно-Енисейской тайге, и опять-таки именно казаки вывозят его с приисков и конвоируют туда партии арестантов. В субрайоне не зафиксировано местных произведений, которые можно было бы датировать первой половиной этого столетия. А во второй половине XIX века фольклор исследуемой территории активно пополняется солдатскими и казачьими песнями разных губерний России.
В записях XX века солдатская песня субрайона представлена несколькими сюжетами традиционной протяжной лирики: «Не ясён сокол по воздуху летает», «Не кукуй, моя кукушка», «Ты калинушка, ты малинушка», «Вы поля, вы поля».
Эти произведения классического фольклора не могли появиться у енисейцев в XVIII веке из-за бессрочной солдатской службы. С 1793 года срок солдатской службы был сокращен до 25 лет, а в 1834 — до 20, поэтому можно допустить, что отдельные сюжеты солдатских песен были принесены в Енисейский уезд в первой половине XIX века. Однако больше вероятности, что они включились в местный песенный репертуар во второй половине этого столетия. Как известно, с середины XIX века был проведен ряд армейских реформ, в результате которых срок воинской службы к 1856 году сократился до 12 лет, а к 1874 — до 7 лет. Вследствие этого, призванные из субрайона солдаты получили возможность возвращаться домой после окончания службы. Поскольку в солдаты брали и казачьих детей, они могли сыграть главную роль в обогащении фольклора субрайона мужским репертуаром. Кроме того, часть таких песен могли принести высланные в 1850-е годы из Центральной России солдаты-штрафники, несущие службу вместе с казаками [Дацышен, 2005:93]. Включение солдатских песен в казачий репертуар происходило на психологической основе и близкой системе ценностей: ведь солдаты, как и казаки, служили отечеству и монарху, подвергали опасностям свою жизнь и испытывали сходные переживания.
Песенный мужской репертуар конца XIX — начала XX века включал ряд поздних песен с военной тематикой: «Знаю, ворон, твой обычай», «Последний нонешний денечек», «За лесом солнце воссияло», «Шел солдатик из походу», «Под ракитою зеленой русский голову склонил», «На русско-австрийской границе», «Как мы жили, поживали при германских берегах», «Ночки темны, тучки грозны», «Не ветер в поле свищет», «Последний день военной службы», «Хорошо вам жить на воле». Происхождение этих песен связано с русско-японской или первой мировой войной. К этому же времени относится песня литературного происхождения, принадлежащая перу Великого князя Константина Романова, — «Помер бедняжка в больнице военной».
Экспедициями середины и конца XX века в субрайоне были записаны песни о казаках, бытующие в других регионах Сибири и России: «Вспомним, братцы, мы, кубанцы», «Скакал казак через долину», «Проснулася станица», «Во лузьях калина стояла», «Ехали казаки со службы домой» и другие. Думается, бытование данных песен в субрайоне выходило за рамки собственно казачьей среды, но для енисейских казаков конца XIX — начала XX века этот песенный пласт выступал консолидирующим фактором, воспринимался как знак духовной и профессиональной общности.
Итак, в XVII веке проходил процесс формирования енисейского казачества. В это время у енисейских казаков отсутствовали общие этнические, географические и культурные истоки, а чувство социальной общности было свойственно лишь потомственным казакам. В силу этого енисейский казачий фольклор не представлял особого художественного единства. Казаки исполняли песни тех же жанров, что и остальные первопроходцы: былины, исторические песни, лирические песни с преобладающей «мужской точкой зрения». Собственно «казачьими» являлись песни о казаках и атаманах, а также походные и маршевые, не занимающие в репертуаре субрайона значительного места.
Начиная с конца XVII века идет процесс обособления казачества от остальных групп населения и формирование особого социального сознания, что обеспечило сохранность сюжетов с казачьей тематикой в репертуаре. Однако потребности казаков в песенном искусстве по-прежнему преимущественно удовлетворялись межсословными мужскими жанрами. Статус енисейских «городовых» казаков объясняет отсутствие военных песен в репертуаре XVIII века. Из-за оттока населения, специфического характера службы и сокращения енисейского казачества в это время не происходит расширения казачьего репертуара. Основное его пополнение мы связываем со второй половиной XIX века. Оно происходило за счет общерусских солдатских песен, принесенных в субрайон вернувшимися со срочной службы енисейцами и солдатами-штрафниками, пополнившими ряды казачества. Последнее пополнение репертуара енисейских казаков произошло после Первой мировой войны.
Библиография
1.
Быконя Г.Ф. Заселение русскими Приенисейского края в 18 веке. — Новосибирск, 1981.
2. Быконя Г.Ф. Казачество и другое служебное население Восточной Сибири в 18 в. (демографо-сословный аспект). — Красноярск, 2007.
3. Буцинский П.Н. Заселение Сибири и быт ее первых насельников. — Харьков, 1889.
4. Дацышен В.Г. Красноярские казаки // Сибирский субэтнос: культура, традиции, менталитет. Материалы Второй Всероссийской научной интернет-конференции. — Красноярск, 2005.
5. Краткое описание приходов Енисейской губернии. Репринтное воспроизведение издания 1916 года. — Красноярск, 1995.
6. Кривошапкин М.Ф. Енисейский округ и его жизнь. — М., 1865.
7. Красноярье. Пять веков истории. Учебное пособие по краеведению / Авт. колл.: Дроздов Н.И., Артемьев Е.В., Безруких В.А. и др. — Красноярск, 2005.
8. Макаренко А.А. Сибирский народный календарь в этнографическом отношении. — СПб, 1913.
9. Мельников М.Н. Фольклорное взаимодействие восточных славян Сибири: опыт типологии. — Новосибирск, 1988.
10. Никитин Н.И. Служилые люди в Западной Сибири. — Новосибирск, 1988.
11. Покшишевский В.В. Заселение Сибири. — Иркутск, 1951.
12. Романов Г.И. Казачье население Восточной Сибири (конец XIX — нач. XX вв.): Дисс. на соиск. уч. степ. канд. историч. наук. — Иркутск, 1995.
13. Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока. — Новосибирск, 1991.
14. Русские народные песни Красноярского края / Под общ. ред. С.В. Аксюка. Вып. 1. — М., 1959.
15. Русские народные песни Красноярского края / Под общ. ред. С.В. Аксюка. Вып. 2. — М., 1962.
16. Русский военно-исторический словарь / Сост. В. Краснов, В. Дайнес. — М., 2001.
17. Шерстобоев В.Н. Илимская пашня. — Иркутск, 1949.
2. Быконя Г.Ф. Казачество и другое служебное население Восточной Сибири в 18 в. (демографо-сословный аспект). — Красноярск, 2007.
3. Буцинский П.Н. Заселение Сибири и быт ее первых насельников. — Харьков, 1889.
4. Дацышен В.Г. Красноярские казаки // Сибирский субэтнос: культура, традиции, менталитет. Материалы Второй Всероссийской научной интернет-конференции. — Красноярск, 2005.
5. Краткое описание приходов Енисейской губернии. Репринтное воспроизведение издания 1916 года. — Красноярск, 1995.
6. Кривошапкин М.Ф. Енисейский округ и его жизнь. — М., 1865.
7. Красноярье. Пять веков истории. Учебное пособие по краеведению / Авт. колл.: Дроздов Н.И., Артемьев Е.В., Безруких В.А. и др. — Красноярск, 2005.
8. Макаренко А.А. Сибирский народный календарь в этнографическом отношении. — СПб, 1913.
9. Мельников М.Н. Фольклорное взаимодействие восточных славян Сибири: опыт типологии. — Новосибирск, 1988.
10. Никитин Н.И. Служилые люди в Западной Сибири. — Новосибирск, 1988.
11. Покшишевский В.В. Заселение Сибири. — Иркутск, 1951.
12. Романов Г.И. Казачье население Восточной Сибири (конец XIX — нач. XX вв.): Дисс. на соиск. уч. степ. канд. историч. наук. — Иркутск, 1995.
13. Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока. — Новосибирск, 1991.
14. Русские народные песни Красноярского края / Под общ. ред. С.В. Аксюка. Вып. 1. — М., 1959.
15. Русские народные песни Красноярского края / Под общ. ред. С.В. Аксюка. Вып. 2. — М., 1962.
16. Русский военно-исторический словарь / Сост. В. Краснов, В. Дайнес. — М., 2001.
17. Шерстобоев В.Н. Илимская пашня. — Иркутск, 1949.
