Пылающие горы (1994)

* * *

Кот Банзай — здоровенный жирный котяра, состоящий на довольствии и постоянно проживающий при штабе 2-й ММГ, — степенно вынес себя на крыльцо родного садового домика и недовольно оглядел собравшихся. Черт-те что стало твориться на вверенном ему участке. Любимый обеденный стол под вишнями завалили какими-то картами, телефонами, сводками. Понаехали всякие армейские чины — даже не пограничники, представители разных родов войск из состава миротворческих сил, — внесли сумятицу в размеренную жизнь, нарушили распорядок, все опутали связью и обозвали это полевым командным пунктом при подполковнике Масюке. ПКП, ППУ... «А что это у нас граф Суворов плохо кушает?» — спросила в телевизоре командующая баба какого-то прыщавого старичка, который, по всему видать, до первого тоста вообще не привык закусывать, — и коту Банзаю захотелось сплюнуть от отвращения. Но он умел сдерживать чувства и не терять достоинства в самые критические моменты, поэтому бережно снес себя с крыльца к любимой лежанке под яблоней, лег на спину, откинул голову, вытянулся во весь рост, продлив тело передней и задней лапой, оставшиеся лапы приподнял вверх, чтобы внезапный выстрел гаубицы не мог застать его врасплох, и погрузился в дрему.
Часто слышишь: а почему это бандиты проникают на территорию Таджикистана, если границы охраняются российскими пограничниками? Пусть сплюнет тот, кто видел эти границы. Здесь горы. Здесь лунный ландшафт. Голые скалы и пропасти, изредка перемежаемые пятнами «зеленки» из трав и кустарников. Козьи тропы, давно осыпавшиеся, с тех пор, как сдох здесь последний козел. Безжизненная пыль холмов внизу, безжизненные камни наверху. Гора наползает на гору и горой прикрывается. От высоты до высоты порой считанные сотни метров, но между ними непроходимые пропасти, что позволяет безнаказанно обстреливать с одной высоты другую, не опасаясь штурма.
На первой гряде гор стоят наши посты. Стоят на перевалах и вершинах. «Тург», «Алтай», «Навранга», «Сунг», «Шахты» — все они держат под контролем долину на участке 12-13 застав и не позволяют противнику пройти вглубь территории. Прошлой осенью здесь шли бои, и посты стали постоянными, ребята зимовали там. Местные жители в долине смотрели на них, как на безумных: в этих горах никто никогда не зимовал, никто вообще не ходил туда зимой. Там снег под три метра, постоянный ветер, морозы и все те же голые скалы. Летом здесь тоже не рай. По многу месяцев бессменно сидят на точках пограничники, несут службу. Пару раз в месяц подлетит вертолет, забросит воду и боеприпасы, если его не обстреляют с сопредельной стороны, и опять тишина, опять ожидание. А потом — нападение. То на одну вершину, то на другую — им надо пробиться к перевалам.
Между этой грядой гор и рекой Пяндж есть еще высоты, куда «духи» натаскали оружия и боеприпасов, устроили множество баз и схронов, накопили боезапас к началу широкомасштабной операции. Переправляясь через Пяндж на бурдюках, плотах и лодках в районе бывших кишлаков Сафедсанг и Шурупдара, оставленных жителями еще в 30-е годы, они налегке поднимаются по ущельям в горы, к уже готовым базам, собираются в боеспособные группы, вооружаются и начинают действовать. Есть в этом районе еще брошенные таджикские кишлаки — Говхор, Рэджоу, рядом с которыми они базируются и где их трудно достать даже артиллерией. Зато с сопредельной стороны, из-за Пянджа, все эти развалины кишлаков хорошо простреливаются, и нашим пограничникам трудно закрепиться на этих пятаках у Пянджа, зажатых с боков непроходимыми скалами, но полностью открытых обстрелам из-за реки.
Ближе к Иольской долине и Саригорам тоже полно афганцев — наблюдателей, снайперов, корректировщиков огня. Снабженные новейшими средствами связи и всем необходимым для скрытного наблюдения, они неделями просиживают там, и уходят, едва начинается проческа местности. Проческой обычно занимаются наши пограничники, подразделения МБ РТ и 11-я бригада Спецназа ПВ РТ. Раньше этим занимались еще и «мортовцы» (Мин. обороны РТ) и множественные дочерние предприятия МВД РТ, но, слава богу, их отсюда отвели подальше в тыл, потому что толку от них меньше, чем вреда, и местные жители от их беспредела взвыли. Нет, впрочем, толку и от подразделений МБ РТ, и от недавно образованных погранвойск Таджикистана со всеми их спецназами. После их прочесок, как правило, ничего не обнаруживших, наши и в засады попадали, и находили тайники, упущенные ими. Да и вперед идти они как-то не стремятся, держатся за спинами ПВ России, а едва начинаются минные поля или обстрелы — поворачивают назад. «Это у них от неумения, они еще только учатся, — объясняет 1-й зам. командующего ПВ РТ полковник Сайфуллаев. — Но вообще они уже проявляют чудеса героизма. Совместно с российскими пограничниками, конечно, и под их опытным руководством при нашем содействии». Есть среди них, возможно, и неплохие ребята, которые не бегут от первого выстрела, но таких единицы, а в целом всё это вопиющая самодеятельность, старательно копирующая у россиян внешние стороны погранслужбы, но не имеющая ни внутреннего содержания, ни действительного желания учиться, ни той чисто славянской верности долгу, без которой служба Отечеству превращается в пустой звук. Даже таджики, служащие в ПВ России, не воспринимают их всерьез и надежд на них не возлагают.
По предварительным данным, к началу боевых действий противник располагал на нашей территории силами до 400 человек, еще около 200 боевиков были сосредоточены на той стороне в районе переправ, остальные выжидали в базовых кишлаках, готовые в любой момент выдвинуться к границе и подключиться к операции. Все они — и боевики ДИВТ (Движение исламского возрождения Таджикистана), и афганские т.н. моджахеды, и арабские наемники (инструктора и прямые исполнители из Саудовской Аравии, Арабских Эмиратов, Омана, Ливии, др. стран) — прошли специальную подготовку, имеют опыт боевых действий в горах, хорошо вооружены и оснащены. Все они — кто за деньги, кто за веру, кто из политического фанатизма, кто из профессионального авантюризма — готовы к джихаду и являются реальной боевой силой, с которой нельзя не считаться и которой можно противопоставить только подлинный профессионализм и веру в необходимость нашего присутствия здесь, обоснованную и оправданную интересами России на этой отдаленной территории. И хотя пограничные войска России в Таджикистане донельзя, до неприличия даже, разбавлены местным контингентом, зачастую неспособным к выполнению возложенных задач в силу исторических, генетических, морально-нравственных и прочих причин (о которых почему-то не принято распространяться, хотя ни для кого не секрет, что таджики — не все, но подавляющее большинство — воинами не являются), — в целом ПВ свою работу выполняют.
Бесславно для исламских налетчиков окончился их «боевой день» — четверг, 18 августа. Бесславно окончилось и 19 августа — день рождения их пророка Мухаммеда, который они мечтали отпраздновать победой над неверными. Но по-прежнему продолжала обстреливаться 12-я застава. По-прежнему продолжали работать минометы, безоткатные орудия и реактивные установки с территории РТ и Исламского Государства Афганистан. Продолжались сбор и переправа групп боевиков из района кишлака Талаби-Башан на снабженных моторами резиновых лодках, вместимостью до 12-ти человек, в районе развалин кишлаков Говхор и Шурупдара. Противник предпринимал попытки закрепиться на заранее подготовленных позициях в районе высот 1568, «Доска почета» и 2113,4, доставить туда резервы и боеприпасы. Оценивая характер, тактику и способ его действий, можно было предположить, что, продолжая обстрел позиций 12-й п/з, противник предпримет удар живой силы по флангам, с целью выхода по горным тропам через Шпиляу в тыл участка 11-й погранзаставы, а через перевалы Сунг и Навранга — в тыл участка 12 и 13 застав, с последующим захватом единственной здесь дороги и изоляцией в горных районах остальных застав левого фланга отряда.
Перед пограничниками встала задача: подавить огневые точки противника путем нанесения бомбо-штурмовых и ракетных ударов пограничной авиацией, а также огневых налетов гаубицами и установками «Град», оказать поддержку ведущим бой подразделениям путем нанесения огневых ударов через горы по районам сосредоточения и действий групп боевиков, организовать эвакуацию раненых и снабжение участвующих в боях подразделений боеприпасами, инженерным имуществом, продуктами питания, водой, разработать и организовать мероприятия по проческе местности и ликвидации живой силы противника, провести мероприятия по минированию и созданию заслона перед ВПП, ПБО и заставой на наиболее угрожаемых направлениях. Цель операции: освобождение захваченной противником территории и полное восстановление границы. Руководство операцией, а также действиями наших пограничников и взаимодействующих подразделений 149-го мотострелкового полка 201-й дивизии МО России, 11-й бригады Спецназа ПВ РТ и МБ РТ взял на себя начальник Московского погранотряда подполковник Масюк.
С Шуроабадского перевала в зону боевых действий прибыл резерв комендатуры во главе с врио коменданта майором Алексеем Политиковым. С левого фланга границы прибыли пограничники-десантники во главе с командиром ДШМГ (десантно-штурмовая маневренная группа) майором Сергеем Басмановым. Из поселка Московский прибыл резерв, составленный из добровольцев подразделений отряда, во главе с начальником огневой подготовки штаба отряда капитаном Олегом Поляковым.
С раннего утра опять начался обстрел 12-й заставы со стороны «Доски почета» и Байского сада. С высоты 1568 обстреливался реактивными снарядами перевал Сунг. В ночь на 20-е в районе перевала были сняты 5 сигнальных мин, в ходе осмотра местности обнаружены следы резиновой обуви, ведущие от границы к посту «Сунг». Две группы МБ РТ, ведущие наблюдение за склонами гор, сообщили, что по результатам наблюдения ничего подозрительного не замечено.
В 10.20 был произведен БШУ (бомбо-штурмовой удар) тремя бортами Ми-24 по «Доске почета». В 10.57 — БШУ по переправе и развалинам Шурупдары. В 11.07 — БШУ по «Доске почета» и Байскому саду. В 16.10 — БШУ по «Доске почета».
С 16.50 противник начал обстреливать Тург из ДШК и PC со стороны 1568 и обратных скатов 2113,4. По высоте 1568 артиллеристами сводной батареи под командованием капитана Андрея Соснина нанесен огневой налет САУ. О результатах налета трудно судить: на каждой высоте у противника рассредоточены по несколько установок для запуска PC, а природные пещеры и глубокие укрытия в скалах не позволяют подавить все огневые точки ни нурсованием, ни артиллерийским обстрелом.
К вечеру противник начал активное продвижение в направлении перевалов Навранга, Сунг, Шахты, вероятно, с целью нападения ночью на ВПП. Одновременно была замечена активизация противника на другом фланге. Для огневого поражения в район Сухого ручья выдвинулась бронегруппа. Цель была поражена прямым попаданием.
Ночью на 21-е наблюдались огни в районе Байского сада. С рассвета опять начался обстрел 12-й заставы. Перед ВПП «Навранга» замечена и уничтожена из СПГ-9 вооруженная группа. Пулеметная стрельба из р-на Байского сада. PC с Каферкаша. Постоянный активный обстрел PC 12-й заставы. Обнаружены «духи» в «зеленке» между 2-м и 3-м постами. Продолжается концентрация групп на нашей территории в р-не отметок 1568, 2113,4 и развалин к-ка Шурупдара. Продолжается высылка групп с целью разведки подступов ко всем ВПП. Обнаружена новая позиция БМ-1 севернее «Доски почета», на ней замечены арабские наемники. В результате БШУ уничтожен ДШК справа от «Доски почета». На ВПП и ПБО высланы саперы со средствами дистанционного минирования. Активизируются действия противника на направлении ПБО 1501 и поста «Дон». Авиация идет на БШУ по левым склонам «Доски почета», по ней работает ДШК из р-на отм. 2113,4. «Духи» меняют позиции БМ. Резко активизировалась к вечеру переправа новых групп на территорию РТ. Обстреляна из ущелья застава ММГ. Пылают склоны гор напротив 3-го поста, горит трава, кустарники, деревья. «Духи» минируют тропы и отходят в ущелья. Две БМП с десантниками вышли на к-к Парвор для поддержки сил и средств на Сунге, где сложилась угрожающая обстановка. Еще две БМП вышли на Анджуроб-Боло, где в результате отказа тормозов и управления перевернулся БТР-80. Замечены группы вооруженных людей с мешками, пробирающиеся от переправ Сафедсанг и Говхор к Тургу, возможно создание новой базы на склоне. Произведен огневой налет из установок «Град» по р-ну Байского сада с переносом огня по другим целям. Ровно в полночь обстрелян Тург.
Посильное участие в событиях этих дней приняли и ПВ РТ. По заданию Масюка на ПБО 1501 выдвинулась группа спецназовцев под командованием капитана Махмудова. Ей предстояло укрепить оборону поста, где в тот момент катастрофически не хватало людей. Прибыв на пост и оценив всю рискованность пребывания здесь, вблизи противника, группа в 16.15 самовольно, без команды снялась с поста. В 18.07 группа вышла на связь и получила приказ вернуться на пост, однако Махмудов выполнять приказ отказался. Тем временем быстро темнело, путь на базу предстоял долгий и трудный, можно было нарваться на засаду, и к 22.30 группа вынуждена была вернуться на ПБО, где и заночевала, заняв круговую оборону. А утром ушла вверх по хребту, подальше от опасной зоны, чтобы проверить глубокие тылы на предмет просачивания противника. Принять участие в укреплении обороны поста ей все-таки пришлось, но на следующий день, почувствовав утомление от антисанитарных условий жизни в окопах, половина группы Махмудова снялась с поста и ушла на Иол, на свою основную базу, чтобы получить заслуженный отдых.
Вообще по состоянию на 19 августа в зоне боевых действий находилось 244 военнослужащих 11-й бригады Спецназа ПВ РТ и МБ РТ. Не участвовали в боях, а именно находились: на базах, точках, в группах наблюдения... Через неделю их осталось 156 человек. 88 человек бесследно исчезли, и никто не знает — куда. Если учесть, что многие из них родом из окрестных кишлаков...
А тем временем война продолжалась. К исходу 22 августа была завершена подготовка к проведению операции по очистке нашей территории. Утром, перед выходом на задание разведывательно-боевых групп, ствольной и реактивной артиллерией был нанесен превентивный удар по районам дислокации противника, по местам нахождения его огневых сил, по высотам, развалинам кишлаков, переправам…
Кот Банзай неторопливо выдвигался из-за угла садового домика по своему обычному утреннему маршруту. На любимый обеденный стол, временно превращенный в ПКП и ППУ одновременно, он даже глаз косить не стал — природное чутье и оскорбленное чувство собственного достоинства подсказывали ему, что завтраком там не пахнет. «А что это у нас граф Суворов плохо кушает?» — в очередной раз промурлыкала в работающем телевизоре сытая дородная баба, — и коту Банзаю захотелось зевнуть от досады.
Но зевок вдруг застрял у него в глотке. Громко, надрывисто, истошно ухнуло что-то совсем рядом, заревело, завизжало, завыло, воздух передернулся от вспыхнувшего света. Это ударили по намеченным целям 122-мм гаубицы, ударили с Иола реактивные установки «Град», ударили со стороны Шуроабада системы залпового огня «Ураган». И все опрокинулось в этом мире.
Кот Банзай ошарашенно вытаращил глаза и попятился назад, за угол. Больше его в этот день никто не видел.

* * *

К началу операции из состава подразделений отряда (при содействии подразделений 149 МСП и 11 бригады Спецназа ПВ РТ) были созданы пять РБГ (разведывательно-боевых групп) по проведению РБД (разведывательно-боевых действий) с целью очистки территории от противника, его уничтожения, ликвидации огневых точек, баз, схронов и обеспечения полного восстановления государственной границы.
Группе лейтенанта Назарова (ПВ РТ) предстояло провести РБД по правому флангу обороны заставы, прочесать ущелья и склоны гор на ближних и дальних подступах к заставе и ПБО 1501, выставить по маршруту промежуточные ПБО, обеспечить их безопасность и исключить внезапное нападение противника на этом направлении.
Группа майора Басманова (ДШМГ, с приданной им группой военнослужащих ПВ РТ) должна была провести РБД от вершин Турга, через плато, по горам, по нехоженым тропам, через районы наибольшего скопления противника, и выйти по хребту к «Доске почета», откуда по-прежнему обстреливалась 12-я застава, где, освободив высоту и проведя инженерную разведку местности на предмет минирования, организовать систему наблюдения и корректировки огня нашей артиллерии по местам переправ и возможных стоянок противника.
Группа капитана Полякова (резерв отряда, с добавлением группы в/сл ПВ РТ) должна была выдвинуться от 12-й заставы в направлении границы, осуществить РБД на этом фронтальном участке, по нижней и верхней тропе выйти к «Доске почета», взять под контроль высоту и организовать там службу пограничного поста.
Группе прапорщика Хисматова (ПВ РТ) поручалось провести РБД в районе перевала Навранга и на прилегающем плато, с последующим выходом к отметке 2113,4, где организовать пост передового охранения и произвести минирование на ближних и дальних подступах к ВПП «Навранга».
Группе лейтенанта Рахматова (ПВ РТ совместно с ПВ РФ) поручалось провести РБД от перевала Сунг в направлении Пянджа и выставить пост охранения для предотвращения возможности проникновения противника с этой стороны и его прорыва к перевалу.
Автономным группам содействия поручалось организовать наблюдение и, в случае необходимости, обеспечивать поддержку боевым группам.
Каждой РБГ были приданы группы разминирования из числа саперов отряда и 149-го МСП, т.к. здешние горы нашпигованы минами, как муравейник яйцами. Каждую группу взялись вести проводники из местных жителей — старые охотники, знающие тропы и еще помнящие времена, когда скотина здесь ходила на четырех ногах.
Накануне группы были заброшены на исходные точки и утром 23-го начали движение по маршрутам.
Сейчас отношение к этой операции неоднозначное. Кто-то кривится и с усмешкой говорит: как, и это безобразие еще называют операцией? Кто-то, наоборот, считает, что она войдет в историю погранвойск и получит достойную оценку. Но как бы там ни было, в той ситуации, в тех условиях, при том раскладе сил — это был единственный вариант, единственная возможность восстановить границу, сорвать замыслы противника по расширению плацдарма на нашей территории и переводу этой странной войны на новый этап, пресечь всякие попытки безнаказанно покушаться на интересы России и жизнь россиян.
Не все проходило гладко. В пыли, в поту и крови, по минным полям и нехоженым тропам, под огнем противника и в скрытном продвижении по его тылам пограничники сделали то, что должны были сделать: они вышли на новые рубежи, подавили огневые точки, взяли под контроль огромный горный район и отрезали места переправ и прибрежных баз противника от господствующих высот.
В 7.10 группа Рахматова начала движение с Сунга.
В 8.40 группа Хисматова начала спуск с Навранги.
В 8.50 группа Басманова, спустившись с Турга на 2,5 км, попала на минное поле, саперы обнаружили оставленную боевиками растяжку мины. Старший группы разминирования, зам. командира инженерно-саперной роты ст. лейтенант Юрий Чернявский, отослав людей в укрытие, выдвинулся к месту установки мины с целью ее уничтожения. Мина МОН-50 была установлена на неизвлекаемость, и Чернявский знал это. Но он не хотел обнаруживать группу взрывом (противник был совсем рядом) и попытался произвести разминирование. Взрыв все-таки раздался, и боевой офицер получил множественные ранения ног. Солдаты понесли раненого на Тург, куда уже был вызван борт, и группа продолжила движение.
В 10.00 начался усиленный обстрел 12-й заставы реактивными снарядами со стороны «Доски почета».
В 10.23 прекратила движение группа Назарова — маршрут минирован. Группа получила приказ остановиться, занять огневой рубеж и провести инженерную разведку местности.
В 10.25 группа Басманова обнаружила пусковую установку и живую силу противника.
В 10.30 п/п-к Масюк дал команду подготовить огонь артиллерии и привести в готовность авиагруппу для нанесения удара.
В 11.02 на Тург сел борт за ст. лейт. Чернявским. В 11.05 борт снялся.
11.10 — Группа Басманова наблюдает противника в р-не плато и развалин к-ка Шурупдара. Со стороны «Доски почета» идет обстрел заставы. При боестолкновении возможен отход противника на Сафедсанг и Говхор.
11.20 — Шесть бортов Ми-24 вышли на БШУ по «Доске почета».
11.30 — Борты отработали по Каферкашу и левее ПБО 1501.
11.34 — На борту вертолета от потери крови умер ст. лейт. Чернявский.
11.47 — Огневой налет на «Доску почета». Шесть залпов САУ и БМ «Град».
11.58 — Группа Басманова движется по маршруту, мин больше не обнаружено.
12.10 — Группа Полякова прошла заминированное плато за старой заставой и вышла на горные тропы.
12.15 — Группа Рахматова прошла минное поле под Сунгом и начала подъем по маршруту.
12.20 — Группа Хисматова (ПВ РТ) вернулась на ВПП «Навранга». Спустившись с перевала, таджикские спецназовцы не решились идти дальше: впереди были минные поля, впереди был противник. Страх есть страх. И они повернули назад. На перевале семь спецназовцев напились (водка удивительный продукт, ее можно достать даже в горах), остальные свой отказ не подтвердили даже этим. Подполковник Масюк снял группу с маршрута.
13.00 — Басманов доложил, что противник отходит к переправам.
13.07 — П/п-к Масюк дал команду нанести БШУ по переправам Шурупдара, Говхор и Сафедсанг.
13.16 — Басманов вышел на очередную отметку и организовал корректировку огня артиллерии и авиации.
13.20 — Группа Полякова прошла вторую расщелину и движется по тропе к «Доске почета».
14.30 — Группа Рахматова обнаружила себя в стороне от маршрута, т.к. 15 человек от спецназа ПВ РТ искали поодаль воду.
15.10 — Проводники заблудились в горах и увели группу Басманова не в том направлении. Группа вышла по ущелью к Пянджу и уже оттуда выбралась на маршрут и продолжила движение. Проводники и часть группы от ПВ РТ — отстали, не выдержав темпа движения и предчувствуя близкую встречу с противником.
К 16.00 РБГ м-ра Басманова вышла к месту установки БМ-1. В завязавшейся перестрелке были уничтожены три «духа», двое ушли по ущелью в «зеленку». Были захвачены пулемет и два автомата. Саму установку взять сразу не удалось, она находилась внизу и ущелье было под огнем.
Одновременно вступила в бой и РБГ к-на Полякова. Скрытно поднявшись по склону на заросший зеленью хребет (последняя высота перед «Доской почета»), группа уничтожила расчет пулемета и атакой взяла позицию БМ-1, где были обнаружены также установки для запуска PC, автоматы, радиостанция японского производства, более сотни PC и множество снарядов к безоткатному орудию. Двое раненых боевиков были взяты в плен, остальные успели отойти к основным позициям на «Доску почета».
У пленных были обнаружены артиллерийские блокноты, таблицы стрельбы, документы, деньги, Кораны, личные вещи и пальчиковые батарейки «Филипс» для запуска PC. Один из них — бородатый араб, 1947 г. рождения, опытный наводчик и борец с неверными — вскоре скончался от ран. Второй — 17-летний боевик, начинающий артиллерист и проводник джихада — дико орал от боли, пуля раздробила ему бедро. Вызвали эвакуационную группу, чтобы забрали «языка». Вадим Вахмин вколол раненому три укола промедола (из семи имеющихся на всю группу) и привязал к дереву, т.к. «духи» начали обстрел сопки с «Доски почета».
Били они из всех видов оружия, которое у них имелось. А имелись у них рельсовые установки для запуска PC, «бээмка», миномет, пулеметы. Вспыхнула трава, посыпались иссохшие листья с деревьев, вспарывалась и расплескивалась по склонам вековая пыль. В крошечном «духовском» окопе, где еще час назад укрывался при запуске PC на 12-ю заставу бородатый араб-наводчик, погибли от прямого попадания снаряда сибиряк мл. сержант Марс Голимов и таджик рядовой Касимшон Абдувалиев. Из-за хребта по верхней тропе выдвинулись на помощь группе Полякова десантники Басманова и огнем поддержали товарищей.
Вскоре все стихло. Группы Басманова и Полякова соединились и перешли к обороне. До высоты «Доска почета» было всего лишь несколько сотен метров, но участок полностью простреливался засевшим в скалах противником. Обе высоты соединялись узкой седловиной, круто обрывающейся по правую и левую сторону, и пройти здесь в светлое время под огнем противника было невозможно. Дальше шла «зеленка». Там мелькнула красная рубашка, по ней сработали из гранатомета, и опять все стихло.
В 18.43 четыре борта пошли на БШУ по «Доске почета», отработали в два захода.
К 19.00 подошел нач. 12-й заставы Олег Буряков с группой эвакуации. Хотели забрать «языка», но «дух» был совсем плох, доживал последние минуты. Забрать тела погибших Голимова и Абдувалиева тоже не представлялось возможным. Буряков решил остаться до утра.
С наступлением темноты подтянулись приотставшие спецназовцы ПВ РТ обеих групп и тоже приняли участие в обороне.
А тем временем на других маршрутах РБГ тоже выполняли свою задачу. В 17.50 группа Рахматова и Зеленского вступила в соприкосновение с противником. Во время боя возник пожар, «духи» отошли, оставив одного убитого. К 19.00 группа вышла на задачу дня, организовала оборону и систему огня. Группа Назарова тоже закрепилась к вечеру в назначенном месте.
Ночь прошла спокойно. «Духи» бродили вокруг, что-то высвечивая в темноте фонариками, иногда поднимались без света к занятой пограничниками позиции, доходили до 30 м, но штурмовать крутые склоны не решились, видимо, искали трупы своих. Две большие группы прошли совсем рядом, о чем-то переговариваясь за камнями.
Перед рассветом пограничники в обход с флангов выдвинулись на северные и восточные склоны «Доски почета» и начали атаку. В 7.45 РБГ Полякова и Басманова атакой взяли высоту. На вершине «Доски почета» они нашли две базы с боеприпасами и оружие: шесть установок с рельсовыми направляющими для запуска PC, установку БМ-1, 82-мм миномет, более двадцати ракет, 59 выстрелов к безоткатному орудию. Котлы, продукты питания, пещера под скалой, пропитанная кровью красная рубашка, трупы...
Позднее, прочесывая склоны до самого Пянджа, пограничники нашли еще несколько баз. И опять — установки, множество снарядов, продукты питания. И огромнейшее количество мин по всем склонам.
Здесь, у воды, вблизи Пянджа, удивительно живописная природа. Ущелья, заросшие склоны, птицы. Но здесь и шагу нельзя ступить без опытного сапера: «духи» укреплялись прочно и оставили много ловушек. У самой вершины, на два шага отступив от тропы, подорвался на мине и получил тяжелые ранения рядовой контрактной службы Сергей Шохин. И еще: вода внизу, но к ней близко не подойдешь — вся территория просматривается и простреливается с той стороны, из Афганистана. В тот день они не стреляли — в камнях и ущельях было много их людей, отступивших, но не теряющих надежды отбить высоту, и они готовились к этому. Пограничники ходили за водой к источнику, до которого два часа хода.
Военнослужащие спецназа ПВ РТ в атаке не участвовали. Пережив кошмарную ночь вблизи противника, они заявили, что свою задачу выполнили: проводили российских товарищей к месту нахождения противника, а воевать в пограничной зоне — не их забота, и вообще не дело мусульманину стрелять в мусульманина. К началу атаки они отошли подальше в тыл, хотели даже сразу уйти на базу, но потом, узнав, что высота взята и там есть убитые, вернулись, стали снимать у убитых часы, искать ценные вещи, хотели забрать автоматы. Получив отпор, обиделись, вернулись к первой позиции, где еще лежали два мертвых «духа» — тот 17-летний афганец и бородатый араб-артиллерист — подожгли их и сбросили с насыпи. Так они и лежат под обрывом на палящем солнце — полуобгоревшие, с вывернутыми руками и ногами. Когда я увидел их, меня чуть не вывернуло наизнанку, настолько неестественно выглядит человеческое тело в нечеловеческих условиях своего существования, которое само же и организует. Слава богу, им еще головы не отрезали, что нередко практикуется у мусульман для создания затруднений при транспортировке к Аллаху, да и у наших десантников тоже.
В конце концов они ушли, более сорока человек из 11-й бригады Спецназа ПВ РТ при Министерстве безопасности Таджикистана (штаб бригады — в г. Кулябе, командир — полковник Ахмедов), приданные для взаимодействия группам Басманова и Полякова и заявившие, что и продуктов им здесь мало, и гор здесь слишком много, и они уже неделю не мылись, а дома их ждут жены и дети, и россиянам этого не понять. Таджики, служащие в погранвойсках России, молча смотрели им вслед. Что стояло за этим молчанием?
Высота «Доска почета» потому и носит такое название, что на нее просто так не всходят. На самой вершине стоит огромная скала, на которой выбито множество фамилий. Каждый имеет право оставить здесь свою фамилию, если он поднялся на эту вершину не менее десяти раз. И пограничники знают, чего это стоит. Потому что просто так сюда не ходят. Первые записи появились здесь в 1948 году. И каждый год они пополнялись. В мирное время. В относительно мирное. Потому что — старожилы знают — никогда на этом участке не было спокойно. Тем более неспокойно сейчас. И подняться сюда с боем — пусть даже один только раз — очень много значит.

* * *

Операция продолжалась. Рано утром на ПКП прибыл зам. командующего Группы ПВ РФ в РТ полковник Игорь Харковчук и операция вступила в новый этап. С взятием высоты «Доска почета» прекратились обстрелы 12-й заставы. Но по-прежнему продолжали обстреливаться посты и перевалы. Кроме того — взять высоту мало, надо еще ее удержать, надо обеспечить там постоянное несение службы и контроль за действиями противника. И группы продолжали выполнять задание.
На рассвете группа Хисматова (вернее, то, что от нее осталось после вчерашней пьянки) вышла на маршрут и прошла два минных поля через проходы, разминированные саперами. Но дальше... Убедившись, что дальнейшее продвижение связано с трудностями, в 7.20 спецназовцы ПВ Таджикистана опять повернули обратно.
Группа Рахматова и Зеленского с утра продолжила движение по своему маршруту на Рэджоу. К 17.00 восемь человек из группы пришли в конечную точку, о чем и доложили, остальные где-то отстали. А уже на следующее утро, 25-го, группа приняла бой с противником под обстрелом ДШК и миномета со стороны высоты 1568 (800 м южнее).
Группа Назарова закрепилась в районе Байского сада. Там было все спокойно, и половина группы отправилась обратно, за продовольствием и боеприпасами.
Неспокойно было у переправ. Противник переправлял через реку одну группу за другой. Сюда же стягивались и выбитые с высот боевики. Шла концентрация и перегруппировка сил, готовилось контрнаступление, переправлялось дополнительно оружие, снаряды, мины. Засылались вглубь территории мобильные диверсионные группы, способные небольшими силами производить минирование троп вблизи позиций пограничников, вести разведку и действовать «из-за угла».
В 15.20 ракетная система залпового огня «Ураган» нанесла удар по району переправ, а позже произвела дистанционное минирование.
Рано утром на участок 12-й заставы на двух машинах выехала группа, возглавляемая ст. лейтенантом Ложниковым. Этой группе предстояло нести службу постоянного поста на «Доске почета», с обустройством его, с налаживанием всех видов деятельности по охране границы и с последующим переходом в заставу. По существу, Александру Ложникову предстояло стать первым начальником новой пограничной заставы. Группа состояла в основном из солдат Выборгской мотоманевренной группы (ММГ), прибывших сюда в начале августа на стажировку, и некоторых пограничников отряда, yжe служивших на постах и имеющих соответствующий опыт. Шли обживаться надолго: минометы, пулеметы, АГС...
Машины долго петляли по холмам, переминали пыль среди сожженных войной трав, взбирались на склоны, чуть ли не юзом сползали вниз, кренились так, что солдаты перекидывались от борта к борту, чтобы удержать машину на колесах. Въехали в к-к Саригоры, безжизненный, пустой (еще с тех трагических дней прошлого года, когда погибла старая застава, а жители оставили жилища, заранее предупрежденные о налете). Сейчас здесь никого не бывает, разве что забредут на ночлег разведчики или диверсанты нагрянут, чтобы наставить новых мин в и без того нашпигованные ими жилища и дороги. Проехали старую заставу, поднялись на плато, тоже полностью заминированное, пересекли его по проверенной колее и остановились. Дальше предстояло идти пешком.
Далеко впереди виднелась вершина «Доски почета», за которой петлял пограничный Пяндж — узкая в тех местах река, но очень глубокая и бурная, зажатая между отвесных скал и сопок. Если бы я хотел представить себе Стикс, я бы, наверное, так его и увидел: там в глубине больше смысла, чем по краям, в «берегах» жизни и смерти, в «царстве теней», выжженных солнцем и человеческой глупостью.
Кругом были горы. И только узкая тропа тянулась по склонам, то вниз ныряя, то вверх выкарабкиваясь, и все выше и выше выводя пограничников. Шли под палящим солнцем груженые оружием и боеприпасами солдаты-россияне, уроженцы центральной полосы России, служившие на Северо-Западе, в равнинных районах, и никогда раньше не бывавшие в горах. Шли солдаты-таджики, тоже из равнинных районов и тоже непривычные к горам. Шли российские офицеры, прибывшие сюда кто откуда, на 2 месяца, на 6, на 18. Шел подполковник Виктор Чебаев, зам. начальника отряда, к своим 33-м годам успевший уже и в Афганистане отвоевать, и Академию окончить с отличием, и в отряде оставшийся одним из немногих старожилов. Шел подполковник Павел Каплин, зам. нач. инженерного отдела Группы войск, служивший в свое время в ВДВ, вошедший в Афганистан в декабре 79-го года и вышедший только в середине 83-го, человек с удивительной судьбой, разминировавший великое множество мин на ближних и дальних подступах России, отправленный на пенсию из Вооруженных сил, но не сумевший найти себя на гражданке и вернувшийся опять на службу, теперь уже в пограничные войска. Вел группу совсем еще молодой ст. лейтенант Владимир Летун, командир инженерно-саперной роты, приехавший сюда добровольцем, чтобы набраться опыта до поступления в Академию, потому что здесь есть настоящая работа и здесь он нужен, он отвечает за разминирование троп и обеспечение отрядодвижения. И — то ли это судьба так любит предупреждать, то ли горы так не любят новичков — сразу пошли не по той тропе. А когда вернулся Володя Летун к развилке и повел группу верхней тропой — сразу выстрел впереди, из «зеленки», — и опять, то ли это судьба, то ли горы так капризничают. Но он привел группу, он довел ее до конца и остался на «Доске почета» для оказания помощи в инженерном оборудовании позиций, в разминировании афганских мин и в установке наших минно-взрывных заграждений.
А с горы снялась на базу группа капитана Полякова, закончившая проческу склонов и передавшая взятую высоту вновь прибывшим. И опять шли по тропе пограничники, возвращались добровольцы, участвовавшие в операции. Возвращался командир взвода ст. лейтенант Дмитрий Макаров, командовавший удерживающей высотой перед «Доской почета». Возвращался рядовой Сергей Жирницын, оставшийся на контрактную службу в Карелии и теперь попавший сюда. Возвращался сержант Бариддин Саидов, таджик, старший сын в семье, живший в долине и выращивавший на гражданке лук, а теперь ставший специалистом в ПВ России, командиром расчета СПГ, и на ЗУ-23 не раз работавший, и на разных высотах сидевший, на ВПП. Возвращался пулеметчик сержант Алексей Гроздов, добровольно прибывший сюда из Петрозаводска и зарекшийся теперь когда-либо ездить в отпуск на юг, ибо этим югом он здесь насытился по горло, на всю оставшуюся жизнь хватит. Возвращался зам. командира взвода контрактник Вадим Вахмин, человек опытный и старше других, имеющий боевой опыт, прошедший с казаками через Приднестровье, Степанакерт и Абхазию, а теперь несущий службу здесь, потому что такая у него работа и он ее умеет хорошо делать. Возвращались многие и многие другие. По-разному люди приходят на границу, по-разному уходят с нее. Но здесь, на границе, они служат одинаково честно. Потому что — иначе нельзя, здесь всё на виду, и здесь всегда видно, кто чего стоит.
Уже поздно вечером, в кромешной темноте, проходили через кишлак Саригоры. Основная группа ушла далеко вперед. И задержавшаяся у старой заставы группа из пяти человек шла, развернувшись, через мертвый кишлак, утопая по колено в пыли на перепаханной бронетехникой дороге и вслушиваясь в шорохи подступающей осени. Страшно ломило тело, судорогой сводило ноги, палец деревенел на спусковом крючке, и я уже материл себя, что спустился в этот мир, который давно проклят Богом за то, что люди ничего не хотят делать, кроме как убивать друг друга, да и то толком не умеют… Глупо все, глупо, тупой «звериный» дебилизм. Хоть бы изменилось что, дрогнуло, зашевелилось, взорвалось!.. А высоко над горами мерцали холодные звезды, догорал в глубине кишлака чей-то брошенный костер, неясный ветерок донес обрывки таджикской речи, зашелестела листва — и опять тишина, и опять ни звука, только поскрипывает что-то в разрушенных домах и падают в садах переспевшие яблоки, так и не дождавшиеся своих хозяев.

На подходе к 12-й заставе встретили две БМП — подрыв на «Доске почета», подорвался молодой солдат, из вновь прибывших, врач с охраной выезжают на плато, куда должны спустить раненого.
Над Тургом поднялась луна и хоть немного высветила подступы к заставе. У «кашээмки» дежурил нач. заставы Олег Буряков, готовил отправку группы на базу. Опять предстояла бессонная ночь, которая уже ночь кряду. А ведь казалось, что все это должно уже кончиться: вчера, наконец, прекратились обстрелы заставы, сегодня ему присвоили звание капитана, завтра у него день рождения, исполняется 25 лет, послезавтра он выходит в отпуск и сможет наконец поехать на родину, в Россию, где не был уже больше года. Но спокойствия на границе как не было, так и нет. Тяжелые выматывающие дни, тяжелые бессонные ночи...
Мы сидели в командирском блиндаже. Распили символически бутылку водки, которая нашлась у Олега ко дню его рождения. Чебаев, Федотов, я и сам Олег. После первой стопки я вышел покурить. Поднялся из блиндажа по глиняным ступенькам, посмотрел вокруг, в окружающую темень, ощупал в карманах гранаты (автомат оставил внизу, в тесном блиндаже, не таскаться же с ним вечно). Спичка еще не успела догореть, сделал первую затяжку, и тут — взрыв, в 7-8-ми метрах, прямо перед лицом, за навесом полевой кухни. Ребята выскочили: что да как? А я стоял, тупо соображая: что это, предупреждение откуда-то свыше, от того, кого называют Богом? Почему ни один осколок не полетел в меня, все ушли в сторону? И почему это было так тихо, неожиданно? Чем я провинился, что меня надо так предупреждать на будущее? И чем заслужил такой снисходительный плевок по настоящему? Что я должен буду сделать?..
Утром подорвался на мине сапер Володя Летун. Еще с вечера он заметил в траве у тропы связку пороха. Утром пошел проверить ее — пороха на месте не оказалось, а рядом оказалась мина, афганцы умеют работать по ночам и хорошо знают подрывное дело.
И опять солдаты бежали по тропе, вынося с «Доски почета» истекающего кровью офицера. И опять выдвинулись БМП на плато. И был долгий путь на броне до базы, был долгий путь на борту вертолета, был госпиталь, и был самолет на Москву. Врачам удалось сохранить ему жизнь, но не удалось сохранить ногу.
И подрывы пошли за подрывами. Война вступила в новый этап, она приобрела минно-подрывной характер. Операция по очистке территории продолжалась.

* * *

Низко над землей пролетел вертолет, расхлестывая пыль и сшибая листву с испуганно пригнувшихся деревьев. Вынырнул из-за гор другой и тоже пошел низом вдоль границы, взбаламучивая разливы Пянджа и вытягивая себя из зоны вероятного обстрела на посадочную полосу Московского погранотряда. Сверкнул над хребтом первый луч солнца, поволок за собою другие, и пылающий ком обнаженной энергии надолго занял свое место в белесой мути наступающего дня.
Вместе с первыми лучами и мухами потянулись к воротам отряда местные жители. Крепкие, упитанные парни боеспособного вида и возраста деловито выкладывали из багажников личных автомобилей свой нехитрый товар: водку, «сникерсы», арбузы... — усаживались на обочине перед КПП, обменивались впечатлениями, потихоньку втягиваясь в привычную трудовую деятельность. Давно уже в поселке (как, впрочем, и во всей республике) не платят денег в организациях, остановилось производство, замерли работы на полях, простые «труженики» приписаны к магазинам и отовариваются в кредит — мука, растительное масло, чай.

А кто пошустрее или очень любит наличные — те едут к пограничникам. У пограничников отлажена выплата денежного довольствия, деньги поступают из России, выплачиваются почти своевременно — можно обналичиться, можно сделать свой маленький бизнес, чтобы потом съездить за границу, отдохнуть душой и телом, привезти из арабско-иранских краев товар посолиднее: водку, «сникерсы», тряпье — и опять к пограничникам, пока они здесь, пока защищают эту границу, караулят отечество от посягательств... И разворачивается рынок близ отряда, неоднократно разгоняемый командованием, но проявляющий завидную живучесть, неистребимую, как тяга человека к хорошей жизни: «Купи водку, командир!.. Почему плохая?.. У-у, наемники...»
Когда в отряде прощались с погибшими и выносили из ворот гробы на взлетку — они даже задниц не удосужились поднять, предельно мирное население, коммерческая поросль, братья наши суверенные...
17 сентября в Тегеране было заключено межтаджикское соглашение о временном прекращении огня и других враждебных действий на таджикско-афганской границе. Вряд ли оно кого-либо может ввести в заблуждение. Война здесь была, война здесь есть, война здесь будет.
Власть — штука неделимая. Это уже начали понимать в Москве, результатом чего явились известные события. Это давно поняли в национальных окраинах. Это понимают даже в Таджикистане. Ибо власть — есть возможность владеть собственностью (и всего лишь) и, стало быть, торговать ею. Отсюда и та активная распродажа национальных богатств слаборазвитыми национальными формированиями, исходящими в потугах называться государствами, в пользу стран более развитых и уже являющихся государствами.
Продавать нищему Таджикистану нечего, кроме своих гор. Вот эти-то горы они и продают, и будут продавать. И от того, кто будет стоять за прилавком, зависит, в чьи руки попадут все редкоземельные металлы, без которых не обходятся новейшие технологии и которыми так богат Памир (их трудно достать, но если думать не только о сегодняшнем дне...), сурьма, 90 % мировой добычи которой приходится на Таджикистан и без которой никогда не обходилась электроника, самый высокотехнологичный хлопок, выращиваемый в Вахшской долине, который всегда шел за рубеж и в нашу космонавтику, и, в конце концов, все тот же уран.
Об уране вообще разговор особый. Не следует забывать, что северный Таджикистан имеет богатейшие запасы урана, там давно отлажено производство, добыча и обогащение его, и первая советская атомная бомба делалась именно здесь. Причем этот уран самого высокого качества. И если в отошедших к Украине и Казахстану залежах надо перерабатывать тонны глины, чтобы добыть граммы этой продукции (я уж не говорю о совершенно беднейших сибирских и уральских месторождениях), то здесь лежит «смолка», лежит уран практически в чистом виде, лежит на поверхности и в совершенно доступных районах. Доступных не только для нас (пока), но и — если мы откроем границу — для всего мусульманского мира. А любой понимает, что значит ядерное оружие в руках воинственно настроенных стран исламизированного Востока, давно мечтающих о нем и содержащих марионеточное «таджикское правительство в изгнании» со всей его армией боевиков. Здесь все давно куплено. И только охрана границ нашими войсками не позволяет им реализовать планы. Странно, что американцы это поняли раньше России и прекратили вой по поводу «удушений демократии», «коммунистических режимов», «нарушений прав» и «самостоятельности» Таджикистана: пусть уж лучше будет под контролем России, чем в руках фанатичных воинов ислама.
И когда мадам Е. Боннер, приложившая к развалу России не только руку, но и другие члены и органы, вопиет в многочисленных интервью о «бедных мальчиках», ни за что гибнущих «на чужой для них границе», мне в этом видится даже не политическая слепота, а расчетливая обывательская спекуляция на чужой беде и полнейшее отсутствие веры в будущую Россию, в которую, в отличие от мадам, искренне и обоснованно верят эти самые «мальчики».

Конечно, ерунда все эти разговоры о наркотиках, которые хлынут сюда, если открыть границу (у нас один Узбекистан способен завалить ими не только Россию, но и всю Европу). Ерунда разговоры о контрабанде оружия (в России навалом незаконного оружия из других источников). И даже опасения о невозможности защитить новые, необустроенные границы России, если хлынет к ним орда голодных и озлобленных проводников ислама, покорившего Азию и истекающего желанием провести джихад по проторенным монголо-татарами тропам, — это тоже не самое главное. Здесь — стратегические интересы России. Здесь — существенная часть ее будущего благосостояния. Здесь для нее — не упущенная пока возможность реализовать себя в великую державу. Пока не пришли сюда братья-мусульмане, пока не пришли транснациональные компании, пока не пришел вездесущий западный капитал.
Пограничники здесь сейчас делают то, чем недосуг заняться политикам. И пока политики заняты бесконечным процессом перераспределения власти и собственности, пока разрабатывают авантюрные замыслы «последних бросков на Юг» или тактичного вползания на карачках в Запад, пока по-отечески вскармливают как опорный класс вчерашних наперсточников, пооткрывавших «от-т-личные компании» и АО из трех и больше букв, пока рисуются перед тусовками «защитников Белого дома», как первого, так и второго призывов, — пограничники здесь защищают будущее России. Здесь, на передовых рубежах отдаленных окраин, на хрупкой границе между жизнью и смертью, в сложнейших условиях они, молодые парни, выполняют свой священный долг перед нашим будущим — не за паршивый доллар, не из пропагандистского дурмана, не из-за идей т.н. «суверенного братства», а потому что так надо им и их стране, в которую они верят.
На поле брани миражи не сеют. Потому что они здесь никогда не взойдут. Они здесь никогда не поднимутся. И ими никого не обманешь. Здесь жизнь и смерть знают в лицо. И еще — на слух. И еще — на ощупь.
«Ой-е-у-а-а... — открытым текстом зарыдал эфир. — О-а-л-л-а-а... сколько братьев уже ушло... сколько братьев еще уйдет... что остается делать нам... аллах покарает неверных...»
Это ударила по скоплению противника у переправы система залпового огня «Ураган». Операция по очистке территории продолжалась.

* * *

Его всегда путали. Даже в тот трагический день 18 августа, когда случились эти события, телевидение «Останкино» первым среди погибших назвало его. На следующий день, исправляя ошибку, они исказили его фамилию, назвали Шмелевым. И так продолжалось всю жизнь. Будто какая-то тень рока висела над ним, пытаясь вогнать в заранее кем-то определенные рамки, и всегда он должен был жить на преодолении, на выходе из-под этого пресса, на разрушении границ стандартизации, чтобы иметь возможность заявить о себе и своем праве на жизнь в полный голос.
А тени сюда не падают. Это отсюда падает тень. По утрам она вытягивается в сторону сгоревшей старой заставы, обстрелянной с Турга в прошлом году, накрывает кишлак Саригоры, забытый и брошенный всеми, постепенно смещается вправо и ползет, ползет по холмам и долам, стремясь зацепиться двузубой вершиной за новую 12-ю заставу Московского отряда, но, так и не решившись на это, сжимается и отступает к подножию гигантской стены, отражением которой является.
Тени сюда не падают. Сюда падают реактивные снаряды. Между небом и землей, между пылающим солнцем и холодными скалами здесь ничего больше нет, и взъяренному снаряду с любой стороны остается только воздух прожечь, чтобы вгрызться в позиции пограничников на ВПП «Тург» и разорваться в бездонной пустоте пространства.
Тени сюда и не могут упасть. В огне не бывает теней. А в этот день на позиции пограничников обрушился шквал огня. Под таким огнем здесь никто никогда не бывал. На каждого пограничника-десантника пришлось по три реактивных снаряда. Горящий металл рвался и расплескивался по камням, заливая удушливым жаром склоны высоты Тург, и волны горячего воздуха сталкивались и захлебывались в бессилии отыскать здесь хоть одну ненароком забредшую тень. Пространство плавилось в ревущем артобстреле, и время судорожно сжималось до секунд...
Там, где 22 года назад родился будущий офицер-пограничник Олег Хмелев, не было ни этих гор, ни этого солнца, ни этих ревущих снарядов. Там были степи, была русская река Урал, были казачьи станицы и была казахская партийно-хозяйственная администрация на областных и районных уровнях, ничего не значащая в жизни любого мальчишки и ничего не определяющая в его будущем. Тогда еще там можно было жить. Там солнце было теплым.
Впрочем, оно не всех одинаково грело. Олегу было семь месяцев, когда он остался один, без родителей. Ни братьев, ни сестер, ни отца, ни матери, ни какой-либо родни. Только бабушка — Анна Меркуловна Хмелева — в селе Дарьинское Приуральского р-на Уральской области. Она и выходила его. У нее он и жил в первые годы своей жизни, в домике на улице Советской. И не только на улице с таким названием. Адрес в то время, как об этом пелось в популярной в 72-м году песне, определялся не домом и не улицей, адрес определялся страной.
Страной определялось и все остальное. Это было на редкость странное время. А точнее — период безвременья, когда страна уже выжала из себя все, что могла дать, и впала в ту старческую успокоенность, которая всегда является первым показателем духовного и физического одряхления. Ей было не до своих сыновей. Дежурные победные рапорта, лукавая поступь пятилеток, дутая миротворческая миссия, международные конгрессы коммунистических и рабочих партий, где ей отводилась роль свадебного генерала и главного спонсора, заздравные речи собратьев по лагерю, расчетливая преданность единомышленников и подельников, застенчивые аппетиты национальных окраин, вялотекущий перегар объятий, встреч, приемов — вот что определяло ее жизнь и становилось определяющим фактором в деле воспитания молодежи. Тень былого величия страны все более блекла и уже не могла никого обмануть, Россия безнадежно впадала в климакс.
В этом странном времени каждый пристраивался по-своему, хотя все практически занимались одним: стремились выжить в тени этого замшелого, но еще не оплеванного идеологического монастыря. Потихоньку шалили диссиденты, требуя от дряхлеющей страны человеческого лица и благословения на европейскую сытость. Брюзжала на кухнях интеллигенция, вечно недовольная зарплатой за свой исключительно преданный труд. Без отдыха трудилась номенклатура, отдаваясь своему любимому хобби — приему-передаче взяток. Мелко хулиганила милиция, вылавливая патлатых неформалов и выдирая им бороды, как признак непотребного вольномыслия, в рамках месячников по борьбе с основным преступным элементом — бичами, бомжами и беженцами от алиментов. Точили лопаты комсомольцы и зэки, собираясь в очередной этап на очередную комсомольскую стройку. Воспитательный кнут сменился емким кирпичиком цитатника из произведений Лично Самого. Добропорядочные граждане штудировали эпохальные творения своего межнационального лидера по вопросам освоения целины и малых земель. Шпионы сочиняли каверзные анекдоты. Компетентные органы сочиняли шпионов. Остальные просто пили водку. Все шло своим чередом, и никому дела не было до тех пришедших в эту жизнь мальчишек, которым предстояло искать свое место в детских домах, интернатах, общагах, колониях, казармах и прочих углах социалистического общежития. Страна не воспитывала своих будущих героев. Их, как она полагала, было у нее с избытком. И дважды, и трижды, и четырежды, и...
Очередной снаряд рванул по скальнику под третьей позицией, и камни посыпались по склону, дробя наступившую было тишину на мелкие осколки изломанного времени. Надежды на затишье не оправдались, обстрел возобновился вновь. С соседней высоты прицельно сработал ДШК. От Сафедсанга пришли еще два снаряда и тоже упали рядом с окопом. Все опять началось сначала...
Олег был еще совсем маленьким, когда впервые увидел в колхозном селе Дарьинское человека в военной форме. Он уже не помнит, что его поразило тогда, но он сказал бабушке, что непременно станет офицером. И он сдержал слово, добился своего. Давно забылась та случайная встреча, стерлись в памяти детские впечатления, но где-то в подсознании это постоянно сидело в нем и заставляло действовать, заставляло жить целенаправленно. И когда он стал курсантом военного училища, бабушка напомнила ему о тех его словах, едва ли не первых словах его начинающейся жизни.
Он всегда умел держать слово. Ему не хватало слов в отсутствующей семье, и он, предельно молчаливый, замкнутый, немногословный, знал цену каждому сказанному человеком слову. Потому что за каждым словом для него значилось что-то большее, чем это обычно принято считать. Слово не могло и не должно быть пустым — это он усвоил с раннего детства: сказанное — сделанное. А страна все больше и больше впадала в пустословие.
Он сам делал себя. Это был долгий и упорный труд. Ему не на кого было опереться, не на кого рассчитывать, и он научился в любом деле принимать решение самостоятельно, полагаясь только на собственные силы. Он сам вырабатывал в себе свой характер, зная, что никто за него этого не сделает.
Застенчивый от природы, он учился понимать других и находить общий язык с ровесниками, и он завоевал авторитет среди них предельной твердостью характера и верностью данному слову. Будучи невысокого роста, он в начальных классах упорно занимался баскетболом, чтобы играть лучше своих более приспособленных к этой игре сверстников, и к 4-му классу был принят в детскую спортивную школу. Надо было быть сильным и всесторонне развитым — он занялся и другими видами спорта. Ни в чем не отставать от других — он занялся плаванием. Надо было уметь постоять за себя — он занялся рукопашным боем и добился серьезных результатов: еще обучаясь в школе, получил удостоверение инструктора рукопашного боя и стал тренировать в ДОСААФ своих более старших товарищей, призывников. Он рано научился понимать, что все в его жизни зависит от него самого, и если он чего-то добьется, то только сам, только своим трудом.
Начальник отряда подполковник Масюк сказал о нем коротко: «Это вулкан. Его отличает высочайшая скромность, корректность и честность. Предельное спокойствие в обращении с подчиненными, корректность с равными, но что касается подготовки, что касается живого дела — он выжмет из себя и своих подчиненных все. В нем есть умение и небоязнь взять решение на себя. Этот отсюда не уйдет. В таких — будущее российской армии».
Его путь в армию был не из простых. После 8-го класса Олег поехал в Свердловск, поступать в Суворовское училище. Сдал экзамены, но не прошел по конкурсу, баллов не хватило. Он вернулся назад, продолжил обучение в школе, зная, что все равно будет офицером. Если он такое решение принял — так будет.
Страна, героем которой ему предстояло стать, тоже к тому времени не стояла на месте. Под лежачий камень вода не течет, зато над ним и не каплет. Но если уж камень рухнул — тут жди обвала, тут пойдет обильная течка. Олегу было 13 лет, когда в стране началась перестройка...
И опять прокатились разрывы по скалам. Полыхнуло пламя, взметнулась пыль, посыпались в траншею камни. В пыли над блиндажом скривилось солнце...

Переходный возраст — он для всех переходный. Но этому поколению особенно не повезло. Их переходный возраст, их период возмужания совпал по времени с соответствующим периодом в жизни страны. Их страна, их родина, их Россия, которой они собирались служить и в которой хотели увидеть мать, хотя и опасались найти в ней мачеху, неожиданно оказалась их ровесницей. Она впала в детство и на старости лет уподобилась нескладному подростку, впервые вступающему в жизнь и мучающемуся вопросом: кем быть и строить жизнь с кого? Седовласые дяди, обуянные приступом второй радикальной молодости, сочетающей в себе комплекс неполноценности с агрессивным комплексом превосходства, вдоволь наигравшись в развитой социализм, в пятилетку качества, в ядерную войнушку, в продовольственную программу, в жилсоцстрой, агропромы и другие разноцветные кубики, наконец созрели до понимания, что нет вопроса важнее и слаще для ищущего ума, нежели вопрос о власти. И тогда они на полном серьезе, засучив рукава и мысли, принялись за свой исторический эксперимент.
В любой (даже в самой глубоко продуманной) авантюре есть масса побочных эффектов, которые, независимо от результатов проведенного мероприятия, оказывают существенное влияние на жизнь и человеческие судьбы. Особенно если жизнь человека неразрывно связана с жизнью его страны. Тут можно наделать дел не меньше чем «эрэсами». И в первую очередь — в отношении путающейся под ногами молодежи, ибо не до них стране в такие исторические минуты.
В те годы Олег всерьез увлекался историей: читал исторические романы, разбирался в исторических процессах, пытался понять жизнь страны в ее историческом развитии, чтобы, как все нормальные люди в его возрасте, определить свое место в истории, место в жизни страны. Но на волне обрушившейся гласности история вдруг стала активно переписываться: оплевывались одни события и люди в угоду другим, потом оплевывались другие в угоду третьим, потом превозносились четвертые, а предыдущие затирались в тень, и так до бесконечности. Страна усиленно перетряхивала свою генеалогию, подгоняла ее под новый имидж, выправляла метрики, осваивала искусство косметики и так рьяно готовилась к новой роли, что человек терял ощущение реальности происходящих в стране событий и переставал ориентироваться в ее многовековой истории.
Как и все его сверстники, Олег зачитывался детективной литературой, не упускал возможности просмотреть очередной видеофильм. На Западе на этом выстроили целую систему патриотического воспитания: там отважные ребята шварценеггеро-вандаммовского типа вызывались в тишь таинственного кабинета и получали доверительное задание спасти отечество от происков каких-нибудь злобствующих сил, представляющих угрозу миру и безопасности родной стране, и они шли, вылетали, выплывали в любой конец земной и внеземной цивилизации, где честно мордовали коварных недоброжелателей, а потом возвращались на родную землю и получали благодарность от спасенного отечества за свой рукотворный подвиг. У нас же молодых ребят никто никогда никуда не вызывал и спасать отечество от посягательств не просил. Мечта молодых о подвиге, желание действовать, участвовать в чем-то полезном, ощущать себя нужным — замолодевшейся страной в расчет не принималось, не до романтики ей было. Наряду с отлучением от истории шло отлучение молодого поколения от текущих событий.
С малых лет Олег занимался спортом, готовил себя к службе отечеству, вырабатывал в себе четкую гражданскую позицию. А отечество готовилось к совершенно иному. Страна все больше впадала в рынок. Ее тянуло на люди, на публику, на панель, к хватким предприимчивым иностранцам с валютными накоплениями. Деньги, связи, рыночный нюх — возбуждали ее больше, чем верное служение и готовность к самопожертвованию.
В 1989 году он окончил среднюю школу и поступил в Омское высшее общевойсковое командное училище. 10 сентября он принял военную присягу. Он сделал свой окончательный выбор. Он выбрал армию, стабильность и порядок, взял на себя исполнение воинского долга, стал защитником страны.

Страна в том примечательном году тоже вышла на свои первые выборы. Но в выборе так и не определилась. Ее тянуло в демократию, в плюрализм, в разброд, в хмельные игры первых митингов и карнавалы забастовок. Страна загуляла. Пока невинно, платонически, на уровне словесного блуда у микрофонов и с трибун. Армия в этот образ жизни не вписывалась, и пошли первые разговоры о ее сокращении, началась кампания по ее дискредитации, а потом и откровенная травля.
В училище Олег учился профессионально делать свое дело, учился защищать страну в соответствии со своими принципами, веря в величие России и ее историческое предназначение.
А страна училась демократии. Без особой, правда, веры в нее, методом проб и ошибок, все больше разлагаясь в флирте на мелкие суверенные образования. Пока не разложилась окончательно, в Беловежской пуще, на первом своем тайном свидании, где и оголилась в откровенной публичности. Ликовали всем выводком новорожденные государственные образования. Отбрасывались в сторону угодливые маски лжепоклонников. С шипением пенились новые лозунги. С наслаждением сдирались старые вывески. Подобно девственной плеве рвались партийные билеты.
Страна пошла по рукам. По рукам пошла и армия. Уральская область, где родился Олег, стала называться Западно-Казахстанской и отошла вместе с Казахстаном за пределы жизненно важных интересов России. Отошла вместе с его бабушкой, с русскими селами и казаками, некогда защищавшими и обустраивавшими этот исконно русский край. Все оказалось за кордоном.
Это мало кого волновало. В стране начинался период обвальных реформ, и она пустилась во все тяжкие. Туда же пустились и многие защитники отечества, разбегаясь по своим национальным квартирам. Армия, как, собственно, и всё в России, принялась активно реформироваться. С тем же, естественно, успехом и еще раз доказывая, что она по-прежнему плоть от плоти народа. И выпускники военных училищ, молодые офицеры, уже не знали, понадобятся ли они их стране и нужны ли кому-либо их профессиональные навыки...
После короткой передышки, около половины шестого вечера «духи» вновь начали массированный обстрел позиций пограничников. Снаряды ложились один к одному, очень плотно, и тучи пыли поднялись над сотрясенными камнями. А потом они пришли...
Его путь сюда тоже был не слишком долгим. 19 июня 1993 года, по окончании училища, Олег Хмелев получил офицерское звание, диплом и направление на службу в Забайкальский пограничный округ. Он сам выбрал пограничные войска. В ПВ все проще. В МО нужна протекция, там сокращение, неразбериха, множество проблем. А в ПВ нужны люди, желающие и умеющие служить.
В Чите ему сразу дали место в гостинице, назначили на должность зам. начальника 2-й заставы 29-го погранотряда. Но не успел он приступить к исполнению обязанностей, как был отправлен в командировку на полгода в Московский пограничный отряд Группы пограничных войск России в Таджикистане.
В Московском ему понравилось. Здесь все было честно. Здесь шла война и не было той вызывающей помпезности, чинопочитания и фальши, свойственных мирной армии в миру. Обстановка сказывалась на взаимоотношениях.
Здесь он по-настоящему подружился с Вячеславом Токаревым, таким же лейтенантом, его ровесником, тоже прибывшим сюда на полгода после окончания военного училища в Новосибирске. Вместе служили, вместе делали одно дело.
Сначала Олега назначили зам. нач. резервной заставы 1-й комендатуры. Но когда предложили, чтобы он по окончании командировки остался служить здесь еще на 1,5 года, он согласился с условием: будет служить только в ДШМГ. Именно у десантников он видел ту работу, о которой мечтал с детства и к которой себя готовил. Это было его.
Вместе с Токаревым они по нескольку раз в день подходили к подполковнику Чебаеву, чтобы узнать, не пришла ли телеграмма из Забайкальского округа, подтверждающая разрешение остаться им здесь еще на 1,5 года. Вместе с Токаревым дождались. Вместе стали десантниками. И с апреля м-ца лейтенант Хмелев — зам. нач. 2-й заставы ДШМГ, Токарев — зам. нач. 3-й.
ДШ в отряде не держат. То на точке, то на проческе, то в усилении, то в сопровождении. Они знают, что такое жизнь и смерть, знают, кто чего стоит, и их посылают туда, где труднее, чтобы и пользы больше было, и глаза не мозолили.
С начала лета оба оказались на Турге. Два офицера и два десятка солдат. Четыре небольших блиндажа, окопы. Две вершины по бокам от основной позиции — правая и левая. На левой сидят местные — группа от Спецназа МБ РТ. На правой по очереди дежурят наши, там тригопункт Турга. Под правой вершиной — взлетка. Два раза в месяц приходит вертолет — продукты, боеприпасы, бурдюки с водой. Позади — пропасть. Впереди — так называемые складки местности: нагромождение камней, ущелья, скалы, тропы — изломы горного хребта. Несколько километров сползающих к Пянджу изломов. За ними — граница и Афганистан. Старшим на ВПП «Тург» был Токарев...
Они шли к Тургу с трех сторон. Под прикрытием огня из ДШК, безоткатных орудий и реактивных установок с сопредела и соседних высот по основным позициям ВПП они вышли по двум хребтам и с тыла (со стороны старой 12-й заставы) к тригопункту Турга. Началась крупномасштабная операция боевиков ДИВТ, афганских моджахедов и арабских наемников по захвату высоты Тург, с целью взять под контроль находящуюся внизу Иольскую долину и расстрелять сверху 12-ю заставу.
Было около 18 часов, когда на центральной позиции ВПП услышали автоматную и пулеметную стрельбу со стороны тригонометрического пункта, где дежурили несколько наших пограничников. Стали выходить на связь с тригопунктом, но связи не было. Тогда Токарев взял двух сержантов — Смирнова и Жердева — и выдвинулся на правую вершину для выяснения обстановки. На подъеме они встретили Сергея Пенькова, который и сообщил о нападении живой силы противника.
Пока пробивались к нашим, те попали в окружение и с боем выходили к тропе на спуск. Токарев бросился на выручку. Завязался долгий бой. Николаю Смирнову удалось с пулеметом пробиться к нашим ребятам и отвлечь на себя основные силы штурмующей группы. Он метался по склону, огнем расшвыривая подступавших со всех сторон «духов».
Со стороны левого хребта села группа, человек 15, и, ведя огонь из автоматов, пулеметов, РПГ и подствольных гранатометов, отсекла пограничников от тропы. Одновременно с этим основная штурмующая группа боевиков вышла на высоту с другой стороны. На тригопункт взобрался боевик с подствольником, безумными глазами и белой повязкой на лбу.
— А-а-а-а-а... — захлебываясь в бешеном торжествующем реве и поливая из автомата во все стороны, он сразил наповал Пенькова и тяжело ранил Смирнова. Токарев бросился к Смирнову на выручку, снял на бегу одного «духа», второго, но третий из верхнего окопа через амбразуру с расстояния 20 метров сразил бегущего вверх лейтенанта.
Раненый в голову Смирнов прикрывал огнем из пулемета отход своих раненых товарищей и эвакуацию смертельно раненого командира. Но и он упал, истекая кровью на горячие камни Турга.
На основной позиции пограничники развернулись к бою с первыми выстрелами на склонах правой вершины Турга. Хмелеву удалось организовать поддержку огнем попавших в окружение товарищей и восстановить систему обороны и огня в центре и на левом фланге ВПП. В аттестации на присвоение первого офицерского звания Олегу Хмелеву в Омском ВОКУ сказано: «Умеет организовать бой и командовать взводом во всех видах боя». Здесь ему пригодились полученные знания.
Противник наступал снизу и слева. Левая вершина Турга с самого начала боя была оставлена без единого выстрела военнослужащими Спецназа МБ РТ, они предательски бежали, оставив «духам» свои позиции и оголив левый фланг обороны ВПП. «Духи» теперь организовали атаку снизу из «зеленки» и с захваченных позиций левой вершины. По ним работали АГС, СПГ-9, два пулемета и два подствольника. По левой вершине работал снайпер Козлов. У «духов» тоже работали снайперы. Один прочно засел в непробиваемой пещере, типа природного дота, там же сидел расчет РПГ и группа автоматчиков рядом. Но и их удалось достать в конце концов.
Группа Токарева окончательно умолкла. На обеих вершинах плясали «духи», празднуя победу и славя Аллаха, обкуренные, опьяненные кровью и наркотиками. Быстро темнело.
С тригопункта приполз раненый в ногу разрывом гранаты рядовой Роман Абишев. Немного позже добрался до позиции Антон Жердев. С телом лейтенанта Токарева он, уходя от подступающих «духов», спрыгнул со скалы, катился метров 50 вниз по сыпучке, спрятал в камнях тело командира, засыпал щебенкой и поднялся к нашим позициям с фланга. Он и рассказал о гибели Токарева.
Хмелев перегруппировал силы и повел основной огонь из миномета и других видов оружия по склонам правой вершины, откуда спускались для атаки основные силы противника. Те отвечали из РПГ, из подствольников, кидали гранаты.
Силы были неравными. К половине восьмого центральная позиция ВПП была с трех сторон обложена превосходящими силами противника. С четвертой — была пропасть на многие сотни метров. В 19.40 «духи» начали штурм сразу со всех сторон. Хмелев запросил огонь снизу, из долины. По обеим вершинам и по обратным скатам Турга ударили с 12-й заставы минометы и БМП, не позволяя противнику перегруппироваться для продолжения атаки и отсекая от высоты спешащее на помощь подкрепление. Хмелев корректировал огонь и руководил действиями своего подразделения.
К половине десятого атака окончательно захлебнулась. Противник отступил. И вновь начался обстрел позиций из тяжелого оружия с соседних высот. Били в темноте, но били точно, все цели были давно пристреляны.
С правого фланга выбрался к центральным позициям ефрейтор Алексей Павлов, рассказал, как сидел под «духами». Они с мл. сержантом Баевым укрыли в траве умирающего Смирнова и сидели в камнях в окружении противника. «Духи» ходили кругом, в двух шагах, светили фонариками. Командовал ими араб, высокий, здоровый, в белой накидке с черной повязкой, речь быстрая, резкая. В ДШ многие знают таджикский язык и научились отличать афганскую или арабскую речь.
Уже становилось ясно, что «духи» на этом не успокоятся, это не разовая провокация, не проба сил, это крупномасштабная операция по захвату территории. И Тург стал стратегически важной высотой, овладение которой позволило бы захватчикам уничтожить сверху 12-ю заставу и взять под контроль Иольскую и Саригорскую долины. Олег Хмелев с товарищами оказался на острие атаки, которой предстояло развернуться в широкомасштабные боевые действия против наших пограничников и мирного населения Таджикистана.
В начале одиннадцатого удалось связаться с начальником отряда подполковником Масюком. Он был в долине, приехал три часа назад с Шуроабада и руководил организацией обороны по всему левому флангу границы. Одновременно с Тургом обстреливались и другие участки 12-й заставы.
— Ты кто? — спросил Масюк. Он не знал, кто из офицеров остался живым на Турге. — Как твоя фамилия? На какую букву?
Его путали. Его всегда путали. Почему-то никто не хотел поверить, что он еще жив и продолжает сражаться там, где уже не должно остаться ничего живого.
— Доложи обстановку. Что думаешь делать?
Он доложил. Единственный выход — огневой налет нашей артиллерии. Ясно, что «духи» должны, просто обязаны взять высоту, от этого зависит весь ход операции, все их наступление упирается в Тург. У них приказ, перехваченный по радио: «Брать высоту любой ценой. Никого не оставлять в живых».
— Но тогда придется стрелять по вам. Ты подумал?

Он подумал. Он готов был принять огонь на себя. Он знал, что в любом случае живым им отсюда не выбраться. Боеприпасов оставалось мало. Отступать некуда. Кругом «духи». Позади — пропасть. За ней — узкая долина и снова горы. Еще дальше в тыл — всякая чужеродная всячина, за которой скрывается в кромешной темноте затаившаяся в ожидании Россия. Чего она ждала, о чем думала, да и думала ли вообще о чем-нибудь — он не знал. Да и она сама, наверное, не знала. Она его просто вытолкнула сюда, на эти камни, и уже не понять, жизнь его загнала на эту богом проклятую высоту или он сам, преодолевая бесконечные удары судьбы, выбрался на этот хрупкий островок независимости и свободного волеизъявления.
— Да, высоту отдавать нельзя. И выбора нет. Либо смерть с позором от рук этих головорезов, либо смерть... Поговори с людьми. При готовности сообщи.
Он сообщил почти сразу.
Без четверти одиннадцать со стороны Афганистана поднялась луна. Яркая, мощная, она истекала светом куда-то за спину, в сторону далекой, мертвенно равнодушной России, и высвечивала так называемые складки местности, готовой вновь стать ареной для испытания человеческих судеб смертью. «Духи» приготовились к очередной атаке. Лунный свет способствует рецидивам безумия и благоволит разгулу всякой нечисти.
Они пошли. Они поползли по всему фронту обороны так, что складки местности зашевелились. Они ползли по скалам и сыпучке, по камням и «зеленке», по пыльным залежам в расщелинах и крошеву дробленых скал. А потом они поднялись. Заливая свинцом последнюю, центральную позицию пограничников, которая всего-то протяженностью 15 метров, они бросились вперед, накатывая волна за волной на этот последний рубеж обороны.
Пограничники приняли бой. Захлебывались в ярости пулеметы, стонали натужно гранатометы, строчили вперебой автоматы, и летели гранаты вниз, расшвыривая по склонам крошечного плато подступающих со всех сторон «духов».
«Дух» в темноте не светится, его нужно освещать огнем. И чем его больше, тем ярче он горит. Но боеприпасы уже подходили к концу. Приходилось экономить каждую гранату, каждый снаряженный магазин. А «духи» всё шли и шли. Они доходили до десяти, до пяти метров к позициям, швыряли гранаты и падали, и катились вниз по сыпучему склону в 45 градусов, который не в силах были преодолеть, чтобы добраться, дотянуться до окопов пограничников и пропеть торжествующую песнь победы во славу всемогущего хозяина. Обкуренные смертники, фанатики ислама, они сползали вниз, славя Аллаха в зажмуренном экстазе раболепия и втирая в щебенку длинные кровавые полосы своих жизней.
Тени сюда не падали. Сама эта ночь, сама жизнь, опутанная трассерами и лживыми нитями лунного света, приняв обличье смерти, казалась сплошной черной тенью, в которой вязли человеческие судьбы и из которой не было другого выхода, как только взорвать огнем эту всепроникающую черноту.
И тогда лейтенант Хмелев вызвал огонь на себя. Загнав всех в блиндаж, он со связистом Шарофутдиновым остался наверху, вышел на связь и запросил огонь нашей артиллерии из долины.
Там давно было все готово. Стволы наведены, снаряды загнаны, расчеты навесного огня через горы по ближним подступам к ВПП сделаны. И ударили из долины по высоте Тург БМ-21 «Град», ударили гаубицы САУ «Гвоздика», ударили минометы, танки, БМП. Вся имеющаяся в долине ствольная и реактивная артиллерия работала по Тургу.
Он был в центре этого ада. Снаряды пролетали в трех метрах от земли, прямо над головой. Огромные, красные, ревущие, обдающие жаром, они рвались в 30-50-100 метрах от блиндажа, сдирали с высоты слой за слоем и расшвыривали в воющем горячем воздухе.

Он видел, как летает смерть. Автоматически фиксировал результаты огня, корректировал направление огня, дирижировал огнем, находясь в эпицентре. Ни разу его голос в эфире не дрогнул. Он взял на себя эту работу и он делал ее.
«Духи» метались по склонам. Бросались и к позициям пограничников. Был ранен связист Шарофутдинов. Рядом с командиром залег снайпер Козлов и принялся огнем отсекать «духов» от позиции. Выбрались из блиндажа и другие пограничники, бой продолжался под огнем.
Оставшиеся «духи» бежали, укрылись где-то в полукилометре, вели оттуда беспорядочную стрельбу. Но к часу ночи все было кончено, они замолчали. И только «эрэсы» опять полетели на позицию из тех же точек. Работали как по часам: пять минут — взрыв, пять минут — взрыв.
С правого фланга выбрался к позициям находившийся в тылу противника мл. сержант Вячеслав Баев, последний из группы Токарева. Было много раненых, но все оказались живы. Пограничники снаряжали магазины, чистили стволы пулеметов, ждали очередную атаку.
Она началась в три часа. Луна уже зашла, и со стороны левой вершины по «зеленке», вдоль позиций Спецназа МБ РТ, оставленных таджикскими военнослужащими еще в начале боя, поползли снайперы. Их засекли в 30-50 метрах от позиции. Пограничники приняли бой. И опять Хмелев запросил огонь артиллерии из долины. Опять ударили по Тургу САУ, минометы, БМП. Били по склонам вершин, по взлетке, по «зеленке», по обратным скатам Турга, били по самой базе.
И противник бежал. Им была команда по радио: «Немедленно брать высоту!» Но они ответили в открытом режиме: «Нет, лезьте сами. Или давайте подмогу. Нас осталось мало».
Рано утром, еще затемно, Олег взял с собой трех человек и, корректируя огонь артиллерии, подавлявшей огневые точки противника на правой вершине Турга, выбил с тригопункта последних «духов». К рассвету высота была полностью освобождена.
С утра ждали вертолет. Олег организовал систему обороны, но боеприпасов практически не было. Грязные, оборванные, уставшие, они сидели в окопах и ждали, когда родина вспомнит о них. Но Россия была далеко и занята другим. А что значит русский без России? Это примерно то же, что Россия без русских. Внимания и уважения от нее не дождешься. Как объяснить это солдату? Человеческая жизнь ничего не стала стоить. Родина больше никуда и ни к чему не зовет. Солдаты ходят раздетые, разутые. В отряде полный завал по тылу. Летит обувь, рвется одежда. Ведь одно дело — стаптывать каблуки по асфальту, печатая шаг на юбилейных парадах, или замарать камуфляж от порохового выхлопа, осуществляя резервное присутствие при обстреле какого-нибудь «белого дома». И совсем другое — жить месяцами в окопах, карабкаться на скалы, чтобы задержать афганских наблюдателей, или бухаться в пыль, чтобы накрыть из засады группу диверсантов. А тут еще бой...
К полудню пришли борты и обработали местность. А в час дня на Тург села первая «вертушка». Забрали раненых и погибших, высадили десант. Потом еще подвезли людей для замены. Но при выброске резерва Хмелев и его десантники сниматься категорически отказались, еще сутки оставались на Турге для ввода в обстановку прибывающих групп. И лишь потом вылетели на Иол.
На Иоле он просился на задание в составе РБГ нач. ДШМГ майора Басманова. Но ему было сказано коротко: отдыхать. И он вылетел со своими десантниками в отряд.
Он не хотел бы такого «отдыха». В отряде состоялось прощание с погибшими. Ему никогда не приходилось раньше хоронить друзей, и было больно. Было больнее, чем в ту ночь, когда горела пыль на скалах. Они выносили тела погибших товарищей, а местные спекулянты, устроившие базар у ворот отряда, даже не поднялись, чтобы почтить их память. И солдаты обозлились, встали. Кто-то повел стволом, кто-то сказал негромко:
— Встать, суки!
И тогда они поднялись. Нехотя, небрежно, скрывая неуверенность за кривыми усмешками.
И это было страшнее любой войны, потому что в этом была черная человеческая неблагодарность, которая лишает смысла любое человеческое деяние. А если нет смысла во всем этом — тогда опрокидывается мир, теряется опора в пространстве и времени, меркнет свет, и все превращается в густую кромешную тень, все становится черным. А это уже глухой беспросвет.
Есть вещи, которые можно лечить только огнем. В огне тени нет. Но для этого надо самому встать в огонь.
Он проводил в последний путь своих погибших в бою товарищей. Борт поднялся и полетел на родину, в Россию. А ему, Олегу Хмелеву, лейтенанту пограничных войск, предстояло опять идти на задание, на проческу местности, с теми же ребятами, что были с ним на Турге. А потом он тоже поедет на родину, получать заслуженную награду.
Россия рождает своих героев. Это, пожалуй, единственное, что она еще не разучилась делать. Когда же героям удастся возродить Россию?..

* * *

— Этот парень меня «достал», — рассказывает начальник Московского отряда подполковник Масюк. — После окончания учебного центра я определил его в комендантскую роту. У меня в кабинете шло заседание мандатной комиссии. Раздается стук в дверь, входит солдат:
«Товарищ подполковник, разрешите обратиться по личному вопросу. Рядовой Козлов».
Я говорю:
«Выйдите, товарищ солдат. Мы здесь работаем, зайдете позже».
Минут через двадцать опять стук, опять входит:
«Товарищ подполковник, разрешите обратиться по личному вопросу».
Я опять:
«Выйдите, товарищ солдат, зайдете позже».
Еще минут двадцать проходит — опять то же. Я опять выставил его. И так несколько раз.
В конце концов я не выдержал:
«Выйдите, — говорю, — и больше сюда не входите, пока вас не вызовут. Вы мешаете нам работать».
Он вышел. А минут через двадцать входит дежурный офицер:
«Товарищ подполковник, вам личное письмо», — и подает записку.
На записке написано: «Командиру. Лично».
Разворачиваю. А там: «Товарищ подполковник, прошу принять по личному вопросу: хочу служить в ДШМГ». И подпись: «Рядовой Козлов».
Ну я и подумал: «Худой он какой-то, длинный, нескладный. Но характер есть». Так он стал десантником…
Он родился в Кулябе, в областном центре на юге Таджикистана, в нескольких десятках километров от афганской границы, в получасе езды от поселка Московский, где впоследствии довелось служить.
Его дед попал сюда после войны. Был военнослужащим, и его перевели в Кулябский полк — 149-й полк 201-й мотострелковой дивизии. Потом он умер, а семья так и осталась здесь. Тогда еще это была советская союзная республика, и русским здесь можно было жить.
Мать работала в Кулябском нарсуде, юристом в отделе юстиции. Отец до пенсии был газоэлектросварщиком. Обычная нормальная семья, жившая в обычном советском городе, среди обычных людей разных национальностей, приехавших сюда осваивать этот далекий дикий край и строивших здесь нормальное человеческое общество, где можно было бы жить и трудиться на стройках народного хозяйства независимо от национальной, племенной или клановой принадлежности. Широкая просторная долина, предгорья Памира, бесконечные хлопковые поля, вечный зной, запыленные деревья, выгоревшая блеклость холмов, пестрота базаров и строительство, строительство, строительство... До разрушений еще было далеко.
Он родился в августе 1972 года. В то время группа «Пинк Флойд» готовила к выпуску свой очередной альбом — «Обратная сторона луны», которому, наряду с последующими альбомами этой группы, суждено было перевернуть все представления о музыке и стать выдающимся символом звукового выражения мира, звукового откровения, непревзойденного до сих пор и вряд ли достижимого с такой глубиной и ясностью в будущем. В философии музыки «Пинк Флойд» он воспитывался, в ней он жил, в ней, и только в ней, находил гармонию удивительного сочетания бесконечного мира и индивидуального существования человека. Смысл бытия, изначальная суть мира и бесконечное одиночество человека, выраженные в словах и звуках этой музыки, определили в конечном итоге его мироощущение, его позицию в жизни, его осознание реальности как триединство и вечный разлад космического, социального и экзистенциального в человеке.
А реальность тем временем заставляла считаться с собой. В пятнадцатилетнем возрасте он оставил школу и поступил учиться в СПТУ-32 г. Куляба, чтобы получить там среднее образование и специальность слесаря-сантехника. К тому времени тяга местного населения к национальному возрождению и культурному оздоровлению нации уже приняла массированный характер, и мягкие переливы гитары сменились на ржавое дребезжание дутаров и гортанные звуки национально-оздоровительных песен. Все русские группы в учебных заведениях города, вплоть до Кулябского госуниверситета, были закрыты, обучение стало вестись только на таджикском языке. И Олег выучил таджикский язык, чтобы получить рабочую профессию в городе, где едва ли не половину населения составляли лица некоренной национальности.
Как «лицо» он в общем-то не обижался: жили с таджиками дружно и делить им было пока нечего, хотя и подпевать их оздоровительному хору он тоже не собирался. Не так рассуждали коренные лица, все чаще косясь на некоренных с едва скрываемым осуждением и вполне обоснованно подозревая их в нежелании культурно оздоравливаться ввиду неумения владеть дутаром и издавать гортанные звуки о прелестях луноликих красавиц. В Таджикистане не любят чужаков. Даже таджик, родившийся в другой местности, в соседях, автоматически становится чужим, ибо он с другой территории, другой общины, другого клана, он — не истинный. И даже если он из своих, уехавших отсюда, и родился где-то в стороне, а потом вернулся сюда, на родину предков, — он все равно не чистый, он — чужак. Что уж тут говорить о русских...
Тяга к национальному возрождению все более и более усиливалась, пока не выплеснулась в февральские события 1990 года. Орды национально возрожденных и культурно оздоровленных аборигенов хлынули на улицы столицы, чтобы дубьем и кольем проложить путь национальному прогрессу и культурному оздоровлению нации в среде недозревших до этого чужаков и иноверцев, громя, насилуя, грабя, поджигая... Им противостояли первые в тогда еще огромной стране отряды самообороны европейского населения, вышедшего на защиту своих жилищ и жизней. Волна насилия прокатилась по республике.
Не остался в стороне и Куляб. Олегу было тогда семнадцать лет, и он вышел на центральную площадь города, где проходил многотысячный митинг с требованием очистить город от инородцев, препятствующих развитию таджикской национальной культуры. До насилия дело не дошло. На трибуну поднялся Сангак Сафаров — в прошлом многократный зэк, в будущем национальный герой и главком воинских формирований народно-освободительного фронта в период гражданской войны, но уже и в прошлом и в будущем достаточно крутой авторитет, чтобы диктовать свои условия. Он и предупредил, чтобы русских в городе не трогали, иначе дело будут иметь с ним. Оскорбленный в своих национальных чувствах митинг затих, ограничив свое участие в культурном оздоровлении страны отсылкой на Душанбе моторизованных колонн добровольцев, где они и проявили в полной мере свое национальное самосознание и оздоровленный культурный уровень.
После февральских событий начался массовый исход из республики русского и русскоязычного населения. В городе стало неинтересно жить. Олег ходил на работу в СТМ-4 после окончания ПТУ, болтался по городу, слушал «Пинк Флойд», перечитывал зачем-то «Войну и мир» Толстого, но уже не находил в атмосфере города той хронической успокоенности, той настройки на вечность, в которую обычно складываются под прессом давящего солнца, сливаясь воедино, пестрота и мельтешение Востока. В воздухе все ощутимее пахло войной. Родители собрались уезжать, но так и не нашли куда — кто и где сейчас ждет в России?
Война началась весной 1992 года. Кулябцы сыграли не последнюю роль в душанбинском противостоянии двух митингов — на площадях Озоди и Шахидон. А проиграв, вернулись в родную область, откуда и началось вооруженное восстание против новых властей — бывшей оппозиции, пробившейся к власти незаконным путем и теперь активно осуществляющей исламизацию страны и межклановое перераспределение сфер влияния. Начался террор. Карательные отряды вахаббитов сновали по южным и центральным районам республики, наводя новый порядок и оставляя после себя сожженные дотла кишлаки, разоренные поселки и горы изуродованных трупов, обгоревших, расчлененных, обезглавленных. Не стеснялась в средствах и противоположная сторона. Куляб стал центром сопротивления. Мирного населения как такового больше не существовало. Основные бои велись на территории соседней Кургантюбинской области, но война захватила всех.
Вместе со всеми Олег патрулировал город, дежурил на постах, проверял проходящие машины, контролировал перемещение беженцев, штурмовал хлебозавод, чтобы вырвать из горячей формы кусок недопеченного теста, из которого дома можно было сделать хлеб. Все лето и осень город был в блокаде. Голод, нищета, разруха, неубранный хлопок на полях, неубранные трупы на дорогах и полнейшее отсутствие информации. Русской речи в эфире не было. Почти не было и таджикской речи. Слово уже абсолютно ничего не значило, оставалась только интонация. Песни о луноликих красавицах исчезли с экранов душанбинского телевидения, их сменили бородатые муллы новой волны, надрывно протяжными завываниями сур из Корана призывающие всех к бесконечной молитве и беспощадной борьбе с неверными. Русские объявлялись заложниками. В Кулябе вскоре отключили душанбинское телевидение и организовали свое, пытаясь воссоздать иллюзию прежних времен. Но город, как и многие другие города республики, все больше превращался в помойку, в гигантскую свалку, над которой, как символ вечности, висела вековая пыль, метались голодные мухи и корчились на последнем издыхании высокие гортанные звуки, воспевающие луноликих красавиц, скрывающих в цветущих садах у журчащих ручьев свои интимные прелести, во славу которых и следовало продолжать борьбу. Любовно-боевые песнопения перемежались в остановившемся времени с беспорядочной автоматной стрельбой и разрывами снарядов.
Но для умеющего слушать и слышать во всем этом затянувшемся маразме звучала совсем иная музыка: стонали, всхлипывали, рвались, заходились в ярости и выкручивались натянутыми нервами обнаженные струны гитар, вытягиваясь вверх и вырывая из давящей глухой обреченности, низко, тягуче гудел синтезатор, выводя в пространстве мелодию своих мыслей, прокладывая путь за горизонты и выталкивая, выпихивая мощными аккордами из вязкой трясины обыденности, хлестко и резко выстреливали барабаны, просчитывая ритмы времени в паузах вечности и вколачивая спасительную страховку в разодранные клочья бытия, звал за собой, вел, тянул, поддерживал глуховатый завораживающий голос — жаль, что тебя здесь нет, жаль, что ты этого не слышишь, зачем тебе этот тяжелый хрип свиней, этот тоскливый лай собак, это испуганное блеяние овец, ведь здесь ничего больше нет, ничего не осталось, и ты эту стену не прошибешь лбом, так помоги же мне, поговори со мной, о чем ты все время думаешь, о чем ты все время молчишь, на этой темной стороне луны, в этой темной стороне пространства — тяжелая, предельно жесткая и бесконечно печальная музыка «Пинк Флойд» плыла над умирающим городом, растекалась по домам и улицам, заполняла холмы, овраги, площади, всю эту гигантскую запущенную помойку, втекала в брошенные квартиры, в пустую посуду, в взведенные стволы, выплескивалась за город и текла туманной рекой над пепелищами кишлаков, над разграбленными домами, над осажденными городами, над гниющими трупами, над крысиными тропами, над чужой бессмысленной войной, над чужим обезумевшим миром, бредовым, иррациональным, сюрреалистическим…
Мы все живем в одной большой единой зоне. Только бараки у нас разные. И паханы. Впрочем, паханы как раз одинаковы, они все прошли одну единую школу. Тасуются колоды, раскидываются карты, для быдла дается команда готовить заточки, брошена кость — барак на барак, камера на камеру, нары на нары — за лучшее место под солнцем, за жизнь. Но партия давно уже сделана, она разыграна краплеными картами в ловких руках профессиональных мошенников, и теплые места надежно застрахованы. А жизнь превращается в бесконечную борьбу за жизнь. И всем уготовано одно — параша.
В середине декабря после двухмесячной осады был взят Душанбе. Кулябско-гиссарские формирования очистили для себя столицу и принялись за очистку остальной территории Таджикистана. Трещали кости, горели кишлаки, утюжились бронетехникой пепелища, раздирались на части или просто расстреливались захваченные в плен, изгонялись к Пянджу, к границе, их семьи. Танки победителей гнали в реку, в Афганистан бывших луноликих красавиц, их несмышленых детей, стариков, тех, кто уже не мог держать оружие в руках и еще не успел умереть от голода, от холода, от эпидемий. Всю зиму продолжалось победное шествие.
Всю зиму Олег бездействовал, провожая уезжающих в Россию друзей, последних бегущих отсюда русских, которые еще надеялись найти пристанище в России и заново начать жизнь. Ему тоже надо было искать свое место в этой жизни, где все давно расхвачено, расхапано, разделено. Но он такого места не знал. Не было его во всей еще пока безграничной зоне вероятного содружества, во всей зоне единого экономического пространства, в единой рублевой...
В марте он приехал в Московский пограничный отряд, разыскал в учебном центре майора Гришанина, которого встречал раньше в Кулябском военкомате, когда тот приезжал за новобранцами, выложил на стол все свои документы и потребовал, чтобы его забрали в армию.
Его оформили в один день, и 15 марта 1993 года он стал солдатом.
После окончания учебки он настоял, чтобы его направили в ДШМГ. Там сразу поставили снайпером. На гражданке, еще до войны, он часто ходил в горы на охоту, хорошо владел оружием, имел соответствующие навыки.
Служил он по известному солдатскому принципу: быть не первым и не последним. То есть не высовываться, больше работать головой и честно делать свое дело. В ДШ нужны сила, выносливость, подготовка, умение соображать — все это у него было, и к службе он был готов.
Едва он успел адаптироваться, как случились известные события на 12-й заставе. Застава была захвачена и уничтожена перешедшим границу противником. 13 июля в составе резерва под командованием начальника ДШМГ м-ра Басманова Олег шел на освобождение заставы, здесь принял свой первый бой. После освобождения в составе группы десантников из 15 человек нес службу на территории сгоревшей и разрушенной заставы, точка находилась прямо под вышкой. Ждали наступления противника, но его не последовало.
6 августа группу сняли. Хотели перебросить на 15-ю заставу, где к тому времени обострилась обстановка, но отправили в отряд. Там работали с разведчиками по сопровождению «стукачей». Так называют здесь внештатных «бойцов невидимого фронта» — жителей Афганистана, перебирающихся через реку и поставляющих полезные сведения за муку, сахар, чай. Их встречали по ночам, сопровождали, провожали обратно.
В конце августа приехал лейтенант Токарев, его прикомандировали на полгода (впоследствии он продлил командировку). С Токаревым поехали на 7-ю заставу. В пути БТР перевернулся, отказало рулевое управление, но все обошлось благополучно, добрались своим ходом. На участке 7-й заставы смыло наводнением систему, и десантники сидели там живой заградой.
1 сентября их бортом перебросили на ВПП «Амуртюхан». Это уже в горах. Работали там с разведчиками. А 1 октября Олег снялся по болезни, подхватил дизентерию. Таджикистан кишмя кишит всякой заразой и подхватить здесь можно что угодно.
В отряде подлечили, дали отпуск на недельку. Он поехал в Куляб, к родителям, посмотрел, что там изменилось. А там не изменилось ничего. Война дело заразительное, хуже любой дизентерии. Вроде и воевать уже не с кем, и продукты на базарах появились, а атмосфера все равно военная: никто не работает, все ходят с оружием и ищут противника, постоянно проверяя и перепроверяя друг друга.
В отряд он вернулся 24 октября, а через неделю вылетел с Токаревым на перевал Навранга. Сидели там на ВПП в составе укрупненного наряда совместно с ребятами из мангруппы, проводили очистку территории, искали базы и схроны с боеприпасами. «Духи» постоянно обстреливали пост из минометов, безоткаток, ДШК. 15 ноября пошли в атаку большими силами. Бой длился пять часов. В дыму, в разрывах, в пыльном тумане «афганца». «Духи» подошли до 100 м к перевалу, кричали:
— Сдавайтесь, сосунки, мы все равно вас всех поубиваем! Аллах велик!
Кто-то из солдат крикнул:
— Мы вашего Аллаха во все дыры... Иисус Христос воскрес!
И отстояли-таки перевал. Противник отошел, потеряв около 30 человек убитыми, с нашей стороны двое контуженных. А через неделю все опять повторилось сначала.
В декабре Олег выехал в отряд, принял каптерку в своем подразделении и опять вернулся на участок 12-13 застав. Жили резервом в мангруппе, потом поднялись на перевал Сунг, 29 декабря снялись, встретили Новый год в ММГ, собирались к своим на Наврангу, но тех неожиданно сняли, всех отправили в Московский.
До конца месяца работали по сопровождению колонн и «стукачей». В дневное время — колонны, в ночное — «стукачи». В общем-то нормальный, обычный ритм работы.
4 февраля забросили бортами на 12-ю, на проческу Саригор. Оттуда часть группы отправили на Тург, а Олег с остальными десантниками остался на укреплении 12-й, откуда их вскоре перекинули на ПБО 1501.
4 марта их подняли на Тург. Внизу, в долине, уже было тепло: солнце грело, тюльпаны цвели, начались посевные работы на полях. А на Турге — снег по пояс, холод, постоянный ветер. Из двадцати заброшенных шестеро вскоре обморозились, их сняли. Остальные сидели на высоте до конца апреля.
К Первомаю их сменили и отправили в отряд. В отряде Олег узнал, что заболела мама, получил отпуск и выехал в Куляб. Там все было по-прежнему, только оружия на улицах стало меньше, оно рассосалось по тайникам и подвалам. По-прежнему никто не работал, нигде не платили зарплату, заводы стояли, мусорные завалы не убирались, общественный транспорт не ходил, в республике по-прежнему не было ни денег, ни горючки, ни сырья. Не было практически ничего. Зато была власть и декларация о суверенитете. Люди болтались по городу между многочисленными постами спецподразделений, пожинали плоды победы, проживали добычу и занимались перераспределением денежных средств путем мирного обмена, вымогания взяток и мелкой спекуляции. Город опять превратился в привычный базар, над которым витали все те же звуки неудовлетворенного желания в отношении луноликих красавиц и надежды на национальное оздоровление путем очередного вливания российских денежных средств в заскучавшие по любимому занятию и сладостному хрусту руки союзников. Кто-то умирал с голоду, кто-то обогащался, кто-то просто поддерживал собственное существование. И все ждали. Только последние единичные русские семьи, еще остававшиеся здесь, уже ни от кого ничего не ждали, распродавали последнее имущество, чтобы собрать денег на билет, и выбирались на свой страх и риск в далекую Россию, где их соответственно не ждали тоже.
Только здесь, тогда, весной, уже после года службы в войсках, Олег понял, что в его службе на границе есть какой-то смысл. Это не просто обязанность, долг, отбытие положенного срока, окончания которого неизбежно ждет любой солдат, чтобы скорее вернуться на гражданку. И это не способ хоть каким-то образом уйти от одиночества в чужой стране, в чужой национальной среде, в чужой культуре, уйти к своим, объединенным общей задачей, общими интересами и общей верой в будущее. И даже не просто возможность в гнусное смутное время пройти школу боевой выучки и профмастерства у таких опытных командиров, как майор Басманов и капитан Разумовский, чтобы быть готовым ко всему, быть уверенным в надежности друзей и уметь делать одно общее и нужное дело. Это что-то большее. Он понял, что его служба нужна не только ему, но и другим, и от его службы многое зависит. Он понял это на Турге, когда ежедневно видел нищенскую жизнь афганцев на сопредельной территории, убогость и безнадежность пещерного их существования. Он понял, когда начались по весне непрестанные вылазки и провокации бандитов, просачивающихся через границу и затевающих продолжение войны, чтобы разбогатеть на грабежах и чужой крови, войны, от которой уже пострадали его родные и близкие. Он понял это в Кулябе, когда ходил по городу в форме воина Российского государства и видел свет надежды и мрак безнадежности в глазах уезжающих и остающихся, нищих и голодных, больных и беспомощных, брошенных здесь на произвол судьбы. К нему пришла гражданская зрелость, и, пожалуй, тогда он впервые подумал о том, чтобы сделать военную службу своей профессией.
В июне Олег вернулся из отпуска, месяц был в отряде, а в первых числах июля вылетел на Тург, где и пробыл до начала событий.
Вначале там было спокойно. «Духи» изредка постреливали, пускали снаряды, но в бой не шли, накапливали оружие на соседних высотах, укрепляли базы, пополняли схроны. Все вокруг было заминировано, и пограничники подавляли их огневые точки на нашей территории из СПГ и миномета.
В августе обстановка обострилась. «Духи» обстреливали борты, пристреливались к позициям пограничников, натаскали большой запас «эрэсов» и направляющих установок к ним. На соседней высоте засели в пещере снайперы и начали откровенную охоту на пограничников. Выбить их оттуда не представлялось возможным, скалы и пропасти не позволяли пробиться к высоте, к тому же участок полностью простреливался с их баз на сопредельной территории и по эту сторону границы. Олег скрытно выдвинулся на удобную позицию, долго караулил их, выследил, дождался и положил обоих снайперов.
Старший на ВПП «Тург» лейтенант Токарев объявил, что представит Козлова к медали «За отвагу», напишет рапорт, как только они вернутся с Турга. Он не успел этого сделать, лейтенант Токарев погиб в бою на Турге 18 августа.
Это был черный день в жизни пограничников. С раннего утра «духи» вели массированный обстрел позиций ВПП. Снаряды ложились один за одним. Весь день гремели разрывы, полыхали склоны, стояла над скалами пыль, и гудели горы натужной басовой струной, надсадно терзаемой попсовым дутаристом. А к вечеру начался штурм. Началась крупномасштабная операция таджикско-афганских формирований по прорыву обороны российских пограничников на наиболее сложном для охраны участке 12-й заставы, с целью подавить сверху заставу, взять под контроль долину и обеспечить выход основных сил в припамирскую зону, откуда можно было развернуть боевые действия в направлении Куляба и равнинных районов Таджикистана. Первым стратегически важным пунктом на пути реализации этого замысла, основной господствующей высотой на этом направлении был Тург, охраняемый группой десантников из двух офицеров и двух десятков солдат. На него и обрушился основной удар противника.
Под прикрытием огня из ДШК, безоткатных орудий и реактивных установок «духи» по горным тропам вышли к Тургу и начали штурм позиций ВПП. Первый удар приняли на себя пограничники, дежурившие на правой вершине Турга.
Олег не знал стратегических замыслов противника. Он был на центральной позиции ВПП, на основной базе, когда услышал трескотню автоматов со стороны правой вершины. Там, на тригопункте, завязался бой. Связи не было, и лейтенант Токарев с двумя сержантами выдвинулся туда для выяснения обстановки. Остальные по команде лейтенанта Хмелева развернулись к бою на основных позициях ВПП.
«Духи» подступили с трех сторон. Их группы вышли по двум хребтам и ущелью к правой вершине Турга и отрезали группу Токарева от основных позиций. Левая вершина осталась без прикрытия, так как оттуда сбежали военнослужащие Спецназа МБ РТ, оставив «духам» свои позиции и оголив левый фланг обороны ВПП. По центру подтягивались снизу по «зеленке» еще группы «духов».
Олег работал по целям. Подавлял огневые точки, не давал противнику подняться в атаку, выйти на ближние подступы к позициям поста. Обнаружив, что левая вершина брошена сбежавшими куда-то союзниками из таджикского Спецназа и противник может выйти в тыл центральной позиции, что создаст угрозу окружения, Олег вызвался самостоятельно прикрыть левый фланг обороны. В это время основные усилия пограничников были сосредоточены на правом фланге для оказания помощи группе Токарева, попавшей в окружение на склонах правой вершины, и Хмелев отпустил его.
В одиночку Олег выдвинулся на оставленную спецназовцами позицию и начал вести огонь сразу по всем направлениям. Отсюда хорошо просматривались склоны правой вершины и ближние подступы к ней. Видно было и группирующихся для атаки «духов» под скалами левой вершины и под центральными позициями поста. Виден был тригопункт. Верхняя точка Турга уже была в руках противника. «Духи» плясали на вершине, пели, размахивали оружием, бухались на колени и славили Аллаха за дарованную удачу. Олег хорошо видел в оптику их лица, опьяненные наркотиками, фанатизмом и кажущейся победой, видел обезумевшие от восторга глаза и вкладывал пулю за пулей в эту кровавую пляску смерти, в бездумное торжество хорового пения.
Снайпер работает в одиночку. Это только кажется, что все делается вместе и можно разделить груз ответственности на двоих, троих, многих. Долг пополам не делится. И честь на части не дробится. Ни в жизни, ни перед лицом смерти. Каждый сам делает свою работу.
Он работал по тактике боя. Работал спокойно, автоматически, уверенно, в том выработанном режиме, который диктуется создавшимися условиями, но дается опытом, холодным расчетом и той трезвостью взгляда на ситуацию, когда видишь все поле боя и чувствуешь каждого на нем, а четкость мысли становится сильнее горячности пуль.
Он менял позиции, перемещался по всему левому флангу, вычислял наиболее уязвимые места в расположении противника и наносил удары. Он не давал им выйти из-за склонов левой вершины на прямую атаку, уничтожил расчет РПГ, положил двух снайперов, подавил расчет пулемета.
По правому флангу начал работать их снайпер. Олег выдвинулся туда, вычислил его, хотел снять, но винтовку заклинило. Пыль, грязь, камни... Он разобрал свою старую СВД, прочистил, отремонтировал, сделал выстрел — опять заклинило. Он опять разобрал. И опять после первого выстрела клинит. Так несколько раз. Он разобрал ее полностью, тщательно вычистил, отрегулировал, залил маслом ствольную коробку — она начала работать.
«Духи» были слева внизу. На склонах правой вершины окончательно умолкла группа Токарева. Погибли в бою лейтенант Токарев, младший сержант Смирнов, рядовой Пеньков. Были ранены Баев и Абишев. Появились первые раненые и на центральной позиции. «Духи» обогнули правую вершину и подошли вплотную к плато. Их закидали гранатами, и они отступили, не прекращая огня и разворачиваясь к новой атаке. С соседней высоты их поддерживал ДШК.
На левой вершине «духи» заняли позиции спецназовцев МБ РТ и начали атаку по левому флангу, угрожая замкнуть пограничников на крошечном плато и оттеснить к пропасти. Олег опять выдвинулся туда. В наступивших сумерках, в грохоте боя, в разрывах гранат и истеричном свисте пуль он опять работал головой, винтовка была лишь средством выражения мысли, проводником задуманного, механизмом исполнения решений...
Пограничники отразили атаку. Противник отступил метров на 700. И вновь начался массированный обстрел позиций из тяжелого оружия с соседних высот и с сопредельной стороны. Снаряды ложились очень плотно, один к одному. Поступила команда: всем в укрытие, переждать огневой налет. Двое автоматчиков, поддерживавших Олега на левом фланге, ушли. Олег в укрытие не пошел, остался, как тут выражаются, «дежурным огневым средством», вел наблюдение за подступами к посту и, обнаружив очередную атаку бандитов по левому флангу, первым вступил в бой.
Была уже ночь. Над горами зависла луна. Огромная, мощная, она истекала светом на поле боя, высвечивая складки местности — «зеленку», сыпучку, скалы, расщелины, по которым ползли, карабкались, бежали в атаку дивтовцы, моджахеды, арабские наемники, получившие приказ любой ценой взять высоту. И это была его ночь. Он встречал их на левом фланге.
«Духи» воевали не по правилам. Они не отключали у осажденных свет, канализацию, телефоны и водоснабжение, не лишали их горячих завтраков и туалетной бумаги — то ли по причине отсутствия здесь оных, то ли потому что не все они прошли школу боевой выучки в прославленной столице Евразии. Они просто шли на штурм. Воодушевив себя изрядной дозой наркотических веществ и сурами из Корана, вопя упоенно «Аллах акбар!», вытаращив безумные фанатичные глаза и разбрызгивая вокруг свинец и осколки гранат из подствольников и РПГ, они пёрли вперед штурмовой волной, накатываясь на позиции пограничников с той истеричной стадной озверелостью, которая всегда свойственна массовому безумию толпы. Он видел это безумие. Видел в городах и поселках Таджикистана. Видел в Кулябе во время февральских событий. Видел на митингах и погромах в период гражданской войны. Видел напрямую, без оптики, в упор. Тогда ему нечего было противопоставить им, нечем встретить, остановить. Но уже тогда он знал, понял на практике: толпой заправляют вожаки. Толпа слепа и способна на многое, но у нее есть уязвимые места, болезненные точки, связующие узлы, по которым и надо бить, и тогда она рассыпется, погаснет, опадет и развалится на беспомощные составные части. Эти точки он и выискивал в оптическом прицеле своей винтовки, и подавлял, посылая удар за ударом в пулеметные расчеты, в гранатометчиков, в главарей.
Жизнь научила его жить своей головой. И там, на гражданке, в эпицентре безумия, когда каждый кишлачник пытается диктовать, как тебе жить, и здесь, в бою, на рубеже разлома. Он знал всю эту публику. Он вырос среди них и знал им цену. В них много апломба, шума, пены, когда их много, когда можно спрятать свою трусость в толпе, скрыть за чужими спинами, выталкивая вперед других и возбуждаясь от их возбуждения. Они любят брать на испуг, нахрапом, внагляк, когда их много. На человека незнающего это может произвести впечатление, может подействовать, смутить. Но его-то этим не удивишь, он знает, что за этим стоит. Сила боится силы. А если у тебя еще и голова на плечах работает — ничего они не сделают, зубы обломают. И они чувствуют это, понимают на своем животном инстинктивном уровне. Не зря с таким остервенением они отрезают головы нашим погибшим воинам, если удается добраться до них.
В одиночку он сдерживал напор толпы по левому флангу, когда поступила команда всем собраться в блиндаже. Противник подступил вплотную к позициям, и лейтенант Хмелев принял решение вызвать огонь на себя. Высоту нельзя было отдавать, а удержать ее против превосходящих сил противника уже не хватало средств. Заканчивались боеприпасы, не могла подняться в воздух авиация, неоткуда было ждать помощи.
Снизу, из долины, ударила наша артиллерия. Снаряды обрушились на Тург, перепахивая высоту, вгрызаясь в твердыню камней и расшвыривая по сторонам горящий металл и трупы. В огне, в дыму и пыли, в вое и грохоте артобстрела лейтенант Хмелев корректировал огонь артиллерии.
Олег не мог сидеть в блиндаже. Не в его правилах полагаться на судьбу и ждать результата, когда можно действовать. Он занял позицию рядом с Хмелевым и принялся огнем отсекать от окопов мечущихся по склонам «духов». До конца обстрела он был рядом с командиром, прикрывал его, вел наблюдение за полем боя и подавлял огневые точки противника.
«Духи» отступили. До утра они предприняли еще одну попытку захватить пост, но были отброшены и ушли уже окончательно.
Перед рассветом артиллерия обработала правую вершину Турга. Группа десантников во главе с лейтенантом Хмелевым пошла освобождать от «духов» позицию на тригопункте. Олег Козлов осуществлял прикрытие группы. Выдвинувшись вперед и заняв удобную позицию, он огнем из своей снайперской винтовки прикрывал продвижение товарищей, не позволял «духам» головы поднять, вовремя обнаружил и уничтожил расчет РПГ.
А потом был день. Он сидел на позиции, ждал атаку, смотрел на эти уставшие от боев горы, на помутневшее от пыли солнце, на затянувшийся дымкой Афганистан. Ему неизвестны были планы руководителя боевиков ДИВТ Мулло Абдураима, расчеты главкома Рагской группировкой моджахедов Кори Хамидулло, замыслы Мовлави Акбара и других командиров воинских формирований исламской партии Афганистана, но он знал, верил, что в любом случае они не пройдут. Как бы им этого ни хотелось, что бы они там ни предпринимали, а соваться им сюда бесполезно. Пока здесь стоят российские пограничники, пока рядом есть надежные товарищи, пока его винтовка еще служит ему, и он ясно видит цель — никому не позволено диктовать свои условия и определять за каждого, где и как ему жить.
На следующий день он вместе с другими десантниками вылетит в отряд и использует короткую передышку, чтобы заключить контракт на дальнейшую службу в войсках. И подполковник Чебаев, опытный офицер, прошедший Афганистан и восстанавливавший здесь границу в смутное время гражданской войны, знающий цену человеческому поступку и характеру, предложит ему пойти учиться на курсы младших лейтенантов, чтобы потом поступить в военное училище, стать профессиональным военным, посвятить свою жизнь границе. И он пообещает подумать. И будет думать. Потому что он не привык попусту давать обещания и не привык принимать необдуманные решения.
А пока — мутнело солнце над горами, осаживалась пыль, шелестела пересохшая за лето трава, тускнели пятна крови на камнях, выискивали что-то в кустах пулеметные очереди ДШК, прилетали и рвались у позиций редкие реактивные снаряды, на которые уже никто не обращал внимания, ребята прощались с погибшими, ожидая вертолета за убитыми и ранеными, и плыла в пространстве странная и печальная музыка, зовущая куда-то и заставляющая жить: тихо постанывали гитары, плакал в протяжном выдохе синтезатор, в нервной щекотке поеживалась медь и вздрагивали барабаны, неожиданно хлесткими ударами отсчитывая паузы в бесконечности войны и мира…

Московский погранотряд,
август 1994 г.