Единый ресурс русскоязычных журналов и альманахов
Литературный подкаст
Увеличить
Решаем вместе
Считаете, что объекты культурного наследия находятся в плохом состоянии?
Расскажите об этом
Пн. 14:00 – 17:00
Вы здесь
Рыцари качества
Очерк
Файл: 
06_lomov_ritsari.zip (81.26 КБ)
06_lomov_ritsari.zip (81.26 КБ)
Виорэль ЛОМОВ
РЫЦАРИ КАЧЕСТВА
На днях открыл переводную книгу голландца с труднопроизносимой фамилией Вроейнстийн, и в глаза бросилось: «Сегодня повсюду ведется разговор о новой болезни — болезни качества. Создается впечатление, что вирус этого понятия поразил весь мир — с севера до юга, с запада до востока. Или это новая религия — Качество с заглавной буквы и целой кастой священников, служащих своему богу? А может быть это просто дань новой моде: говорить о качестве?»
Что ж, поговорим о качестве, пусть это будет дань моде. Гегель, кажется, сказал, что сопротивляться моде бессмысленно.
Два цвета времениЧто ж, поговорим о качестве, пусть это будет дань моде. Гегель, кажется, сказал, что сопротивляться моде бессмысленно.
Большую часть жизни я проработал на производстве. К тому же на урановом, основе Минсредмаша. Для тех, у кого белые кости и голубая кровь (и не только), я — черная кость (почти эбеновая), и кровь у меня красная, а для «зеленых» я вообще — ядовитейший гриб. Некоторые борцы за чистоту (все равно, чего, нравов или подъездов, ибо они «чистые» борцы) основной вред видят не во вредном производстве, а в людях, работающих на нем. И Средмаш сегодня для них мрачнее Средневековья.
Думаю, не надо проводить социологический опрос, чтобы убедиться, что большая часть населения тоже работает на производстве, не обязательно урановом, но таком же вредном для здоровья, насколько полезном для общества. И странно мне, в связи с этим, что с каждым годом все реже и реже появляются на белых страницах «желтой прессы» и на черных экранах голубого TV те, кого большинство в нашей стране, кто досыта кормит и без того сытое меньшинство, и не словами и обещаниями, а черной нефтью и черным хлебом, и кто, действительно, всегда герой нашего времени.
Однако при чем тут цвета? Все эти цвета, от радостного до ядовитого, в палитре неведомого художника — всего лишь оттенки двух основных цветов, белого и черного, первый из которых в себя все вбирает, а второй все уничтожает. Есть цвет белый, и в него одеты ангелы. Есть черный цвет — им можно замарать одежды. А есть смешение черного и белого — это цвета ранней весны, когда все еще впереди, и цвета поздней осени, когда уже все поздно, между которыми и находится, собственно, наша судьба. А все остальные цвета — лишь жалкое напоминание о них, основных цветах жизни и смерти.
Зачем я это пишу? Да затем только, чтобы сказать хоть пару светлых слов о тружениках, да нанести хоть пару мазков белой краской на сплошной черный квадрат.
Когда мы говорим (вернее, вспоминаем) на всех уровнях, от курилок до НТВ, об экономике СССР, перед глазами встают предприятия, составлявшие некогда гордость не только Минсредмаша (потом Минатома), но и основу научно-промышленного потенциала Советского Союза. И дело не только в том, что это были огромные предприятия с высоким научно-техническим потенциалом и высокой технологической мощью, а что на них, действительно, было размещено самое «крутое» по тем временам (в том числе, и отечественное!) оборудование и были набраны штаты таких специалистам, которые Штатам и не снились. Именно это позволило целому ряду отраслей народного хозяйства развиваться небывало высокими, не поддающимися «западному» разумению, темпами. Собственно, в этом и заключалась некогда экономическая мощь страны.
На каждом заводе, комбинате в 40-50 годах была создана замкнутая, закрытая от посторонних глаз, уникальная система жизнедеятельности, в которой все люди были объединены единой целью по решению научных и производственных задач. Собственно, все они были «первенцами» атомной индустрии, заводы в Электростали, Челябинске, Свердловске, Томске, Красноярске, Новосибирске, Ангарске, Усть-Каменогорске... Каждое из предприятий Минсредмаша (МСМ) могло стать визитной карточкой самой передовой технологии страны. Но для того, чтобы это было так всегда, требовался строгий контроль качества, единый для всей отрасли.
Итак, в начале было Постановление Совмина. 15 августа 1948 года организовали при начальнике Первого Главного Управления (ПГУ) Б.Л. Ванникове Контрольно-приемочную инспекцию (КПИ) с постоянными представителями на заводах-поставщиках. Первым руководителем КПИ был назначен Д.А. Игнатьев; основным направлением деятельности была приемка оборудования для ядерных реакторов. На КПИ возлагался контроль на заводах-изготовителях за качеством оборудования, приборов и материалов для ПГУ, а также за соответствием их техническим условиям и договорам на поставку. Вменялись в обязанность методическое руководство по приемке продукции и концентратов на предприятиях ПГУ, а также и сама техническая приемка.
Собственно, КПИ организовалась в те годы, когда слово «атомщик» еще было в новинку, и настоящих специалистов в области атомной промышленности можно было по пальцам перечесть. Кадры приходилось подбирать из разных отраслей промышленности: металлургической, химической, машиностроительной, энергетической... Это была нелегкая задача, так как предприятия не хотели отпускать самых опытных и квалифицированных специалистов. А нужны были именно они. И возрастной ценз был не помехой, а скорее, благоприятным фактором, так как в работе кэпэишника прежде всего нужен опыт и умение общаться с людьми. Старый конь, как говорится, борозды не испортит.
Высшее образование для кэпэишника вещь сама собой разумеющаяся. В КПИ встретишь выпускников вузов и университетов, специалистов в области электроники и технологии машиностроения, ядерной химии и металлургии, радиотехники и теплофизики, вычислительной техники и математики. На работу в КПИ приходят с заводов, комбинатов, из стен институтских лабораторий, с должностей начальников смен и цехов, руководителей отделов и лабораторий, начальников конструкторских и технологических бюро, главных конструкторов и главных инженеров. Не просто уходить с солидной должности, когда в твоем распоряжении большой коллектив, в новую деятельность, где можно полагаться только на самого себя, и где груз ответственности не меньше, — для этого надо иметь помимо способностей, еще и особый характер.
По ходу повествования мы будем именовать «кэпэишников» по-разному: сначала они были «инженерами-инспекторами», потом просто «инженерами» (районным, старшим), с 1979 г. снова вернули слово «инспектор», а с 1994 г. стали именовать «специалистами»; называют их еще «представителями КПИ», «уполномоченными представителями Заказчика» — понятно, что суть не в этом, а в том виде деятельности, которой они заняты.
По большому счету, все они — универсалы. Приходится принимать прямое участие в разработке различных аппаратов химического производства, узлов общего машиностроения, атомных энергетических установок; непосредственно проводить прочностные, тепловые, гидравлические расчеты с газовыми и жидкими средами, расчеты вакуумных систем; иметь дело с низкими и высокими температурами; разрабатывать аппаратуру для пирометаллургических процессов, оборудование для вакуумной металлургии; заниматься отдельными вопросами черной, цветной металлургии, вопросами сварки нержавеющих сталей и специальных сплавов, металловедения и термической обработки металлов; разрабатывать конструкции электромагнита и вакуумной камеры для ускорителя на встречных электронно-позитронных пучках, тепловыделяющих элементов (твэлов) и тепловыделяющих сборок (ТВС) для реакторов ВВЭР-1000, РБМК-1000, БН-600; участвовать в разработке экспериментальных установок для термоядерных исследований...
Специалисту перейти с завода в КПИ — не просто сменить вид деятельности. Работа в представительстве КПИ кардинально меняет сам характер этой деятельности. Из исполнителя, ежедневно решающего различные, даже очень важные, технические вопросы, нужно стать инспектором, контролирующим результаты работы других, т.е. специалистом, который не просто знает, как надо сделать, и умеет делать это, но который в чужой работе легко находит ошибки и просчеты, пользуясь своим опытом и интуицией.
Специалист КПИ должен иметь глубокое представление по методам неразрушающего контроля и разрушающим методам, быть достаточно коммуникабельным, уметь вести себя корректно в любой ситуации, но и в то же время жестко отстаивать принятые им решения и свою позицию, независимо от конъюнктурных условий, создавшихся на предприятии.
Статус работника КПИ всегда, а особенно в годы становления атомной промышленности и развития атомной энергетики был весьма высок, как и у представителя военной приемки, и давал ему достаточно прав, чтобы свободно проявить себя в работе. В отдельные годы он, правда, иногда снижался — собственно, так отражалось дыхание эпохи.
В послевоенные годы все работали и на страх, и на совесть, и на полный износ. О режиме работы, или, как принято было говорить тогда, режиме труда и отдыха, можно судить, например, по распоряжению директора Уральского электрохимического комбината (УЭХК) А. Кизимы от 31 июля 1948 г. «Об установлении распорядка рабочего дня и рабочей недели директора и главного инженера завода № 813* ». С 9 утра до 23 «вечера» весь рабочий день, за вычетом двухчасового обеда, был расписан по часам. В качестве примера, два пункта распорядка: «7. Обход цехов завода и совещания в цехах с 18 ч. до 20 ч. 8. Технические совещания с 20 ч. до 23 ч.». Разумеется, у работников рангом-двумя поменьше, график был не такой жесткий, но поскольку районный инженер КПИ по статусу приравнивался к директору завода, ему тоже приходилось отдавать работе все свое время. Ну, а отдыху — 24 часа минус это всё. (Е.Т. Артемов, А.Э. Бедель. «Укрощение урана», Екатеринбург, изд-во ООО СВ-96).
По тем временам (1948 год) работники КПИ имели не только очень большие права, но и весьма приличную зарплату. Так, представитель КПИ получал на уровне директора завода. Естественно, что ответственность за качество, комплектность и полное соответствие продукции установленным требованиям он нес также наравне с директором.
Но даже подобные распоряжения не очерчивали временных рамок и границ служебных обязанностей представителя КПИ на заводе. Работа не сводилась только к приемке предъявленных изделий. Приходилось «надзирать», то есть быть бдительным 24 часа в сутки, поскольку на ряде предприятий производство велось круглосуточно. Вот что, например, вспоминает Л.С. Галушкин о своей работе на Атоммаше: «Как-то в цехе парогенераторов я был свидетелем того, как на токарно-карусельном станке вырвало из кулачков планшайбы заготовку коллектора парогенератора. При разборе этого случая выяснилось, что токарь нарушил предусмотренные технологическим процессом режимы резания и вместо подачи в 0.65 мм и глубины резания в 10 мм, начал обработку с подачей 1,5 мм и глубиной резания 25 мм. Произведенный мною расчет показал, что усилие резания при этом увеличилось в 4,7 раза в сравнении с предусмотренным техпроцессом. Токарь не только нарушил техпроцесс обработки, он еще и сломал станок. Вырванная из кулачков заготовка, встав в наклонное положение, подняла траверсу с продольным и револьверными суппортами, вырвав крепления вертикальных ходовых винтов в стойках станка. Пришедший на место происшествия заместитель начальника цеха парогенераторов Караченцов А.Д. так резюмировал происшедшее: «Если мы будем обрабатывать детали на станках с режимами, указанными в технологических процессах, как же мы будем выполнять план?» Это было сказано в присутствии рабочих, окруживших станок. Вот пример позиции и поведения руководителя, организующего работу по изготовлению изделий для АЭС. Вместо требования неукоснительного соблюдения рабочими требований техпроцессов он пропагандирует инициативу менять регламенты процессов по усмотрению исполнителя. Конечно, этот случай и особенно поведение зам. начальника цеха были рассмотрены на совещании у заместителя директора по качеству Тарелкина М.Ф., и был издан приказ по заводу».
Ядерные технологии, а особенно контроль, требовали не только особых знаний и квалификации, но и особого социального статуса работников в части оплаты труда и социальной защиты. Эти условия были созданы на большинстве предприятий атомной промышленности, и все специалисты КПИ, прикрепленные к этим заводам, естественно, ими пользовались в полной мере.
Тогда, в конце сороковых, единственным культурным центром зачастую был кинотеатр или просто киноплощадка на железнодорожной станции. Была проблема «достать» необходимую аппаратуру для демонстрации фильмов. Широкопленочные стационарные кинопроекционные аппараты, комплекты усилительной аппаратуры, динамические громкоговорители — все это часто приходилось «выбивать» директору завода из ПГУ.
Но дело шло: завозили оборудование, запускали производство, в городках и поселках строили жилые дома, открывались клубы, библиотеки, танцплощадки, создавались кружки художественной самодеятельности, лекторские группы, на которые практически не оставалось свободного времени, и куда вырывались, как на праздник.
И в этих цехах, в этих домах, в этих клубах можно было встретить и кэпэишников. Они жили, как все, и, как все, отдавали все силы новой, никому неведомой отрасли промышленности. Все это было, было, было...
Как я попал и чем занимался в КПИДумаю, не надо проводить социологический опрос, чтобы убедиться, что большая часть населения тоже работает на производстве, не обязательно урановом, но таком же вредном для здоровья, насколько полезном для общества. И странно мне, в связи с этим, что с каждым годом все реже и реже появляются на белых страницах «желтой прессы» и на черных экранах голубого TV те, кого большинство в нашей стране, кто досыта кормит и без того сытое меньшинство, и не словами и обещаниями, а черной нефтью и черным хлебом, и кто, действительно, всегда герой нашего времени.
Однако при чем тут цвета? Все эти цвета, от радостного до ядовитого, в палитре неведомого художника — всего лишь оттенки двух основных цветов, белого и черного, первый из которых в себя все вбирает, а второй все уничтожает. Есть цвет белый, и в него одеты ангелы. Есть черный цвет — им можно замарать одежды. А есть смешение черного и белого — это цвета ранней весны, когда все еще впереди, и цвета поздней осени, когда уже все поздно, между которыми и находится, собственно, наша судьба. А все остальные цвета — лишь жалкое напоминание о них, основных цветах жизни и смерти.
Зачем я это пишу? Да затем только, чтобы сказать хоть пару светлых слов о тружениках, да нанести хоть пару мазков белой краской на сплошной черный квадрат.
Когда мы говорим (вернее, вспоминаем) на всех уровнях, от курилок до НТВ, об экономике СССР, перед глазами встают предприятия, составлявшие некогда гордость не только Минсредмаша (потом Минатома), но и основу научно-промышленного потенциала Советского Союза. И дело не только в том, что это были огромные предприятия с высоким научно-техническим потенциалом и высокой технологической мощью, а что на них, действительно, было размещено самое «крутое» по тем временам (в том числе, и отечественное!) оборудование и были набраны штаты таких специалистам, которые Штатам и не снились. Именно это позволило целому ряду отраслей народного хозяйства развиваться небывало высокими, не поддающимися «западному» разумению, темпами. Собственно, в этом и заключалась некогда экономическая мощь страны.
На каждом заводе, комбинате в 40-50 годах была создана замкнутая, закрытая от посторонних глаз, уникальная система жизнедеятельности, в которой все люди были объединены единой целью по решению научных и производственных задач. Собственно, все они были «первенцами» атомной индустрии, заводы в Электростали, Челябинске, Свердловске, Томске, Красноярске, Новосибирске, Ангарске, Усть-Каменогорске... Каждое из предприятий Минсредмаша (МСМ) могло стать визитной карточкой самой передовой технологии страны. Но для того, чтобы это было так всегда, требовался строгий контроль качества, единый для всей отрасли.
Итак, в начале было Постановление Совмина. 15 августа 1948 года организовали при начальнике Первого Главного Управления (ПГУ) Б.Л. Ванникове Контрольно-приемочную инспекцию (КПИ) с постоянными представителями на заводах-поставщиках. Первым руководителем КПИ был назначен Д.А. Игнатьев; основным направлением деятельности была приемка оборудования для ядерных реакторов. На КПИ возлагался контроль на заводах-изготовителях за качеством оборудования, приборов и материалов для ПГУ, а также за соответствием их техническим условиям и договорам на поставку. Вменялись в обязанность методическое руководство по приемке продукции и концентратов на предприятиях ПГУ, а также и сама техническая приемка.
Собственно, КПИ организовалась в те годы, когда слово «атомщик» еще было в новинку, и настоящих специалистов в области атомной промышленности можно было по пальцам перечесть. Кадры приходилось подбирать из разных отраслей промышленности: металлургической, химической, машиностроительной, энергетической... Это была нелегкая задача, так как предприятия не хотели отпускать самых опытных и квалифицированных специалистов. А нужны были именно они. И возрастной ценз был не помехой, а скорее, благоприятным фактором, так как в работе кэпэишника прежде всего нужен опыт и умение общаться с людьми. Старый конь, как говорится, борозды не испортит.
Высшее образование для кэпэишника вещь сама собой разумеющаяся. В КПИ встретишь выпускников вузов и университетов, специалистов в области электроники и технологии машиностроения, ядерной химии и металлургии, радиотехники и теплофизики, вычислительной техники и математики. На работу в КПИ приходят с заводов, комбинатов, из стен институтских лабораторий, с должностей начальников смен и цехов, руководителей отделов и лабораторий, начальников конструкторских и технологических бюро, главных конструкторов и главных инженеров. Не просто уходить с солидной должности, когда в твоем распоряжении большой коллектив, в новую деятельность, где можно полагаться только на самого себя, и где груз ответственности не меньше, — для этого надо иметь помимо способностей, еще и особый характер.
По ходу повествования мы будем именовать «кэпэишников» по-разному: сначала они были «инженерами-инспекторами», потом просто «инженерами» (районным, старшим), с 1979 г. снова вернули слово «инспектор», а с 1994 г. стали именовать «специалистами»; называют их еще «представителями КПИ», «уполномоченными представителями Заказчика» — понятно, что суть не в этом, а в том виде деятельности, которой они заняты.
По большому счету, все они — универсалы. Приходится принимать прямое участие в разработке различных аппаратов химического производства, узлов общего машиностроения, атомных энергетических установок; непосредственно проводить прочностные, тепловые, гидравлические расчеты с газовыми и жидкими средами, расчеты вакуумных систем; иметь дело с низкими и высокими температурами; разрабатывать аппаратуру для пирометаллургических процессов, оборудование для вакуумной металлургии; заниматься отдельными вопросами черной, цветной металлургии, вопросами сварки нержавеющих сталей и специальных сплавов, металловедения и термической обработки металлов; разрабатывать конструкции электромагнита и вакуумной камеры для ускорителя на встречных электронно-позитронных пучках, тепловыделяющих элементов (твэлов) и тепловыделяющих сборок (ТВС) для реакторов ВВЭР-1000, РБМК-1000, БН-600; участвовать в разработке экспериментальных установок для термоядерных исследований...
Специалисту перейти с завода в КПИ — не просто сменить вид деятельности. Работа в представительстве КПИ кардинально меняет сам характер этой деятельности. Из исполнителя, ежедневно решающего различные, даже очень важные, технические вопросы, нужно стать инспектором, контролирующим результаты работы других, т.е. специалистом, который не просто знает, как надо сделать, и умеет делать это, но который в чужой работе легко находит ошибки и просчеты, пользуясь своим опытом и интуицией.
Специалист КПИ должен иметь глубокое представление по методам неразрушающего контроля и разрушающим методам, быть достаточно коммуникабельным, уметь вести себя корректно в любой ситуации, но и в то же время жестко отстаивать принятые им решения и свою позицию, независимо от конъюнктурных условий, создавшихся на предприятии.
Статус работника КПИ всегда, а особенно в годы становления атомной промышленности и развития атомной энергетики был весьма высок, как и у представителя военной приемки, и давал ему достаточно прав, чтобы свободно проявить себя в работе. В отдельные годы он, правда, иногда снижался — собственно, так отражалось дыхание эпохи.
В послевоенные годы все работали и на страх, и на совесть, и на полный износ. О режиме работы, или, как принято было говорить тогда, режиме труда и отдыха, можно судить, например, по распоряжению директора Уральского электрохимического комбината (УЭХК) А. Кизимы от 31 июля 1948 г. «Об установлении распорядка рабочего дня и рабочей недели директора и главного инженера завода № 813* ». С 9 утра до 23 «вечера» весь рабочий день, за вычетом двухчасового обеда, был расписан по часам. В качестве примера, два пункта распорядка: «7. Обход цехов завода и совещания в цехах с 18 ч. до 20 ч. 8. Технические совещания с 20 ч. до 23 ч.». Разумеется, у работников рангом-двумя поменьше, график был не такой жесткий, но поскольку районный инженер КПИ по статусу приравнивался к директору завода, ему тоже приходилось отдавать работе все свое время. Ну, а отдыху — 24 часа минус это всё. (Е.Т. Артемов, А.Э. Бедель. «Укрощение урана», Екатеринбург, изд-во ООО СВ-96).
По тем временам (1948 год) работники КПИ имели не только очень большие права, но и весьма приличную зарплату. Так, представитель КПИ получал на уровне директора завода. Естественно, что ответственность за качество, комплектность и полное соответствие продукции установленным требованиям он нес также наравне с директором.
Но даже подобные распоряжения не очерчивали временных рамок и границ служебных обязанностей представителя КПИ на заводе. Работа не сводилась только к приемке предъявленных изделий. Приходилось «надзирать», то есть быть бдительным 24 часа в сутки, поскольку на ряде предприятий производство велось круглосуточно. Вот что, например, вспоминает Л.С. Галушкин о своей работе на Атоммаше: «Как-то в цехе парогенераторов я был свидетелем того, как на токарно-карусельном станке вырвало из кулачков планшайбы заготовку коллектора парогенератора. При разборе этого случая выяснилось, что токарь нарушил предусмотренные технологическим процессом режимы резания и вместо подачи в 0.65 мм и глубины резания в 10 мм, начал обработку с подачей 1,5 мм и глубиной резания 25 мм. Произведенный мною расчет показал, что усилие резания при этом увеличилось в 4,7 раза в сравнении с предусмотренным техпроцессом. Токарь не только нарушил техпроцесс обработки, он еще и сломал станок. Вырванная из кулачков заготовка, встав в наклонное положение, подняла траверсу с продольным и револьверными суппортами, вырвав крепления вертикальных ходовых винтов в стойках станка. Пришедший на место происшествия заместитель начальника цеха парогенераторов Караченцов А.Д. так резюмировал происшедшее: «Если мы будем обрабатывать детали на станках с режимами, указанными в технологических процессах, как же мы будем выполнять план?» Это было сказано в присутствии рабочих, окруживших станок. Вот пример позиции и поведения руководителя, организующего работу по изготовлению изделий для АЭС. Вместо требования неукоснительного соблюдения рабочими требований техпроцессов он пропагандирует инициативу менять регламенты процессов по усмотрению исполнителя. Конечно, этот случай и особенно поведение зам. начальника цеха были рассмотрены на совещании у заместителя директора по качеству Тарелкина М.Ф., и был издан приказ по заводу».
Ядерные технологии, а особенно контроль, требовали не только особых знаний и квалификации, но и особого социального статуса работников в части оплаты труда и социальной защиты. Эти условия были созданы на большинстве предприятий атомной промышленности, и все специалисты КПИ, прикрепленные к этим заводам, естественно, ими пользовались в полной мере.
Тогда, в конце сороковых, единственным культурным центром зачастую был кинотеатр или просто киноплощадка на железнодорожной станции. Была проблема «достать» необходимую аппаратуру для демонстрации фильмов. Широкопленочные стационарные кинопроекционные аппараты, комплекты усилительной аппаратуры, динамические громкоговорители — все это часто приходилось «выбивать» директору завода из ПГУ.
Но дело шло: завозили оборудование, запускали производство, в городках и поселках строили жилые дома, открывались клубы, библиотеки, танцплощадки, создавались кружки художественной самодеятельности, лекторские группы, на которые практически не оставалось свободного времени, и куда вырывались, как на праздник.
И в этих цехах, в этих домах, в этих клубах можно было встретить и кэпэишников. Они жили, как все, и, как все, отдавали все силы новой, никому неведомой отрасли промышленности. Все это было, было, было...
О КПИ я узнал в 1978 году, когда работал на НЗХК (Новосибирский завод химконцентратов), в лаборатории надежности и качества, начальником которой был Ю.Л. Ванников, внучатый племянник бывшего наркома боеприпасов, начальника ПГУ, первого зам. министра Средмаша, генерал-полковника инженерно-артиллерийской службы, трижды Героя Социалистического труда Б.Л. Ванникова. Лаборатория была создана по приказу директора завода Э.Н. Свечникова, при котором НЗХК приобрел современный вид и освоил современные мощности, для сбора данных по эксплуатации заводской продукции, а также для проведения теплотехнических и прочих инженерных расчетов, и оптимизации технологических процессов. Главная цель заключалась в поиске причин отказов, и их связи с нарушением условий эксплуатации, конструктивными особенностями изделий, значениями технологических параметров при их изготовлении. Не меньше половины рабочего времени мы проводили в командировках по специальным заданиям Э.Н. Свечникова, главного инженера А.К. Иванова и начальника ПТО В.Ф. Кириндаса.
В 1979 году мне поручили набрать группу специалистов, разработать на заводе комплект стандартов Комплексной системы управления качеством продукции (КСУКП) и зарегистрировать систему в Госстандарте СССР. Через год Система качества была успешно сдана Госкомиссии и зарегистрирована.
Тогда-то я и познакомился с кэпэишниками В.Н. Медниковым, Е.Н. Курашовым, Н.А. Аюбовым, Ю.П. Симкиным, В.В. Ягуновым и районным инженером В.Ф. Смирновым. Часто решая вместе с ними вопросы, связанные с эксплуатационной надежностью твэлов и ТВС, а также особенностями их изготовления, узнал от них много полезного, и сам не раз провел с ними занятия о влиянии конструкционных, технологических и эксплуатационных параметров на основные виды отказов ТВС ВВЭР-1000, знакомил их с системами качества у нас и за рубежом.
С 1985 года в течение нескольких лет я возглавлял службу ОТК в основном цехе НЗХК. На этом производстве практически всю жизнь проработал на должностях начальника или технолога цеха виртуоз по части технологии Р.Д. Пчелкин.
В 1994 году на этом производстве, по настоянию потребителей и решением дирекции КПИ, была введена приемка КПИ. Я в это время работал начальником отдела в Управлении Сибирского округа Госатомнадзора РФ. Там меня разыскал и пригласил на работу Е.М. Ширшиков, руководитель Новосибирского представительства КПИ. Он меня хорошо знал по службе в ОТК, где занимал должность заместителя начальника.
Признаться, я шел в цех «с замиранием сердца». Одно дело, когда ты был в его структуре «плотью и кровью» производства, когда решал вместе со всем коллективом общие задачи, и совсем другое дело, когда ты входишь в него как представитель чужой организации, вся деятельность которой (на поверхностный взгляд) сводится к тому, чтобы найти любое несоответствие, за которое виновного лишают премии, «лепят» выговор, увольняют с должности или работы. И к тому же, не разово, не набегами, а постоянно и надолго. Уверяю вас, «психологии» тут было много, и у меня, и у бывших моих коллег и подчиненных.
Разумеется, я был в курсе, что цех стали «закрывать» еще в середине восьмидесятых, но он оказался на старом месте. В связи с потенциальным свертыванием производства, внимание к нему заводских руководителей и инженерных служб в 90-е годы было, понятно, ослабленное, и все (от мебели до компьютеров) доставалось по «остаточному принципу». И только стараниями начальника цеха А.В. Ушакова, технолога цеха Р.Д. Пчелкина, начальников участков М.В. Лето, М.А. Пермитина, старших мастеров А.Н. Осьмука, Н.Г. Попова, старшего мастера ОТК А.В. Крюкова и его мастеров Н.Н. Косинцевой (она сегодня старший мастер ОТК в этом производстве), Г.Н. Сухановой и Н.А. Михайловой удавалось поддерживать порядок в технологии и ставить надежный заслон браку, возможностей для пропуска которого, как и в любом производстве, всегда имеется множество, если нет системы защиты. Впрочем, в нашей стране лучше всего удается защита, будь то война, спортивные баталии или средмашевское ОТК. Работать в производстве и коллективе, который знает тебя и знает, на что ты способен и на что ты готов (это вещи разные), — и проще, и сложнее, одновременно. Так же, как на параметры любого изделия есть свой допуск, в пределах которого могут колебаться значения, не влияя на работоспособность изделия, так и в отношениях с людьми есть точно такой же интервал допустимых отношений, есть такие же планки и границы, верхняя и нижняя, переступить которые означает либо навредить себе, либо навредить ближнему. Переступая, легко стать карьеристом либо перестать просто быть человеком. Тут ничего нового я не скажу. Встречались и в КПИ (правда, редко) чересчур «упертые» люди, для которых главней всего был явно формальный признак, а не суть, но даже у них такие эпизоды были скорее исключением, чем правилом.
Несмотря на то, что мне был предоставлен карт-бланш, я никогда не позволял себе усомниться в честности и компетентности всего производственного и контрольного персонала, начиная с токарей и аппаратчиков, контролеров ОТК и прибористов, и заканчивая руководителями участков и служб, начальником цеха и его заместителями. Никогда не допускал в себе мысли, что кто-то сознательно может смухлевать и «протолкнуть» негодное изделие в готовую продукцию. Слишком велика была цена этому. Собственно, по каждому случаю отказа (зачастую вовсе не связанного с качеством самого изделия), сообщения шли от потребителя прямиком в Министерство, назначалась многосторонняя комиссии, шло утомительное разбирательство, и никому не хотелось лишний раз участвовать в локальных «войнах». Когда Л.П. Берия курировал отрасль, его спросили (кто спросил и где он сейчас, я не знаю), а сколько допускается бракованных изделий в поставляемой на станцию партии. «Ни ад-на-го!» — был ответ. Право, в этом ответе слышится гордость за нашу науку и промышленность. Так с тех пор и повелось — ни одного. Хотя при написании новой редакции ТУ были предложения (которые, кстати, я поддерживал) о внесении в техтребования величины «вероятность безотказной работы», поскольку отказывает любое изделие, любое оборудование, от лопаты до космического корабля. Но на совещании вспомнили «Ни ад-на-го!», и эта почти мистическая связь времен таки победила и на этот раз. В этих условиях (и это понимали все) требования к качеству продукции, естественно, со старением цехового оборудования, станков, печей, прессов должны были становиться только все жестче и жестче. И КПИ, и ОТК, и цех, и заводские плановики шли на это, заведомо перебраковывая продукцию, параметры которой находились в зоне равновероятного брака и годности.
Между КПИ, ОТК и производством была принята нигде больше не наблюдаемая мною система взаимоотношений. Обычно контролирующий, а уж тем более и надзирающий орган не допускается на цеховые планерки, под тем предлогом, что у каждого, мол, свои задачи, чаще всего никак не связанные с вопросами качества продукции. Оно так, но зачастую именно на планерках выясняют причины массового брака, срыва ритмичности, хронических «пролетов» в режимах или параметрах, от которых, естественно, в первую очередь и зависит качество изделий, а, значит, и их эксплуатационная надежность. Так вот, в этом цехе (не исключено — в силу сакраментального «Ни од-на-го!») повелось с давних пор, что ОТК присутствует на диспетчерских, и зная об этом и когда-то сам участвуя в них, с первых же дней в своей новой должности я стал ходить дважды в неделю на все совещания цехового и заводского уровня, с чем сразу же все «согласились», и очень многие проблемы, о которых я потом не смог бы даже узнать, решались, в зависимости от их сложности и запущенности, совместно в течение нескольких минут, часов или суток.
Чего только не было на этой работе! Как-то во время командировки на одну из атомных станций пришлось побывать в роли «своего среди чужих и чужого среди своих». По статусу, кэпэишник — представитель Заказчика, в данном случае, станции. Вопрос был непростой, связанный с отказом изделий до выработки ими ресурса. В комиссиях, как на любом бранном поле, побеждают не только аргументы, но и сила. На этот раз сила (большинство членов) была на стороне потребителя и их сторонников из Москвы, заводчан было двое. Комиссия с первого же часа стала оказывать сильнейшее давление на заводских работников, инженеров ЦНИЛ (центральная научно-исследовательская лаборатория), А.А. Горба и И.Ф. Дорофеева, принуждая их взять вину на НЗХК. То есть, буквально, председатель начал с вопроса: «Ну, и как все это объясняет завод?» Поскольку вина завода была не очевидна (да и была ли она?), пришлось встать на его защиту, хотя, должен заметить, в глазах станционников я выглядел не лучшим образом. Чтобы аргументация выглядела убедительнее, лучше всего говорить на языке противоположной стороны, и в этом опыт, полученный в лаборатории надежности, ОТК, и, естественно, в КПИ никогда не был помехой. Я обратил внимание комиссии, в частности, на то, что одни и те же изделия в разных (но одинаковых по типу) аппаратах ведут себя по-разному, что, вообще-то говоря, странно. Тут же, как это часто и бывает, посыпались другие предположения. Страсти поутихли и началась обычная скрупулезная работа. Акт составили через несколько дней, всесторонне изучив вопрос, пришли к выводу, что отказы связаны с конструктивными особенностями изделий и аппаратов. Это решение удовлетворило и потребителя, и завод, чего, правда, нельзя было сказать о конструкторах.
Когда меня назначили заместителем руководителя представительства, пришлось заняться более общими вопросами, не отходя, впрочем, и от основной деятельности — приемки ТВС ВВЭР-1000 для российских и зарубежных АЭС. На мое старое место пришел молодой, но уже опытный специалист этого же производства Ю.Н. Штенников.
Кто над намиВ 1979 году мне поручили набрать группу специалистов, разработать на заводе комплект стандартов Комплексной системы управления качеством продукции (КСУКП) и зарегистрировать систему в Госстандарте СССР. Через год Система качества была успешно сдана Госкомиссии и зарегистрирована.
Тогда-то я и познакомился с кэпэишниками В.Н. Медниковым, Е.Н. Курашовым, Н.А. Аюбовым, Ю.П. Симкиным, В.В. Ягуновым и районным инженером В.Ф. Смирновым. Часто решая вместе с ними вопросы, связанные с эксплуатационной надежностью твэлов и ТВС, а также особенностями их изготовления, узнал от них много полезного, и сам не раз провел с ними занятия о влиянии конструкционных, технологических и эксплуатационных параметров на основные виды отказов ТВС ВВЭР-1000, знакомил их с системами качества у нас и за рубежом.
С 1985 года в течение нескольких лет я возглавлял службу ОТК в основном цехе НЗХК. На этом производстве практически всю жизнь проработал на должностях начальника или технолога цеха виртуоз по части технологии Р.Д. Пчелкин.
В 1994 году на этом производстве, по настоянию потребителей и решением дирекции КПИ, была введена приемка КПИ. Я в это время работал начальником отдела в Управлении Сибирского округа Госатомнадзора РФ. Там меня разыскал и пригласил на работу Е.М. Ширшиков, руководитель Новосибирского представительства КПИ. Он меня хорошо знал по службе в ОТК, где занимал должность заместителя начальника.
Признаться, я шел в цех «с замиранием сердца». Одно дело, когда ты был в его структуре «плотью и кровью» производства, когда решал вместе со всем коллективом общие задачи, и совсем другое дело, когда ты входишь в него как представитель чужой организации, вся деятельность которой (на поверхностный взгляд) сводится к тому, чтобы найти любое несоответствие, за которое виновного лишают премии, «лепят» выговор, увольняют с должности или работы. И к тому же, не разово, не набегами, а постоянно и надолго. Уверяю вас, «психологии» тут было много, и у меня, и у бывших моих коллег и подчиненных.
Разумеется, я был в курсе, что цех стали «закрывать» еще в середине восьмидесятых, но он оказался на старом месте. В связи с потенциальным свертыванием производства, внимание к нему заводских руководителей и инженерных служб в 90-е годы было, понятно, ослабленное, и все (от мебели до компьютеров) доставалось по «остаточному принципу». И только стараниями начальника цеха А.В. Ушакова, технолога цеха Р.Д. Пчелкина, начальников участков М.В. Лето, М.А. Пермитина, старших мастеров А.Н. Осьмука, Н.Г. Попова, старшего мастера ОТК А.В. Крюкова и его мастеров Н.Н. Косинцевой (она сегодня старший мастер ОТК в этом производстве), Г.Н. Сухановой и Н.А. Михайловой удавалось поддерживать порядок в технологии и ставить надежный заслон браку, возможностей для пропуска которого, как и в любом производстве, всегда имеется множество, если нет системы защиты. Впрочем, в нашей стране лучше всего удается защита, будь то война, спортивные баталии или средмашевское ОТК. Работать в производстве и коллективе, который знает тебя и знает, на что ты способен и на что ты готов (это вещи разные), — и проще, и сложнее, одновременно. Так же, как на параметры любого изделия есть свой допуск, в пределах которого могут колебаться значения, не влияя на работоспособность изделия, так и в отношениях с людьми есть точно такой же интервал допустимых отношений, есть такие же планки и границы, верхняя и нижняя, переступить которые означает либо навредить себе, либо навредить ближнему. Переступая, легко стать карьеристом либо перестать просто быть человеком. Тут ничего нового я не скажу. Встречались и в КПИ (правда, редко) чересчур «упертые» люди, для которых главней всего был явно формальный признак, а не суть, но даже у них такие эпизоды были скорее исключением, чем правилом.
Несмотря на то, что мне был предоставлен карт-бланш, я никогда не позволял себе усомниться в честности и компетентности всего производственного и контрольного персонала, начиная с токарей и аппаратчиков, контролеров ОТК и прибористов, и заканчивая руководителями участков и служб, начальником цеха и его заместителями. Никогда не допускал в себе мысли, что кто-то сознательно может смухлевать и «протолкнуть» негодное изделие в готовую продукцию. Слишком велика была цена этому. Собственно, по каждому случаю отказа (зачастую вовсе не связанного с качеством самого изделия), сообщения шли от потребителя прямиком в Министерство, назначалась многосторонняя комиссии, шло утомительное разбирательство, и никому не хотелось лишний раз участвовать в локальных «войнах». Когда Л.П. Берия курировал отрасль, его спросили (кто спросил и где он сейчас, я не знаю), а сколько допускается бракованных изделий в поставляемой на станцию партии. «Ни ад-на-го!» — был ответ. Право, в этом ответе слышится гордость за нашу науку и промышленность. Так с тех пор и повелось — ни одного. Хотя при написании новой редакции ТУ были предложения (которые, кстати, я поддерживал) о внесении в техтребования величины «вероятность безотказной работы», поскольку отказывает любое изделие, любое оборудование, от лопаты до космического корабля. Но на совещании вспомнили «Ни ад-на-го!», и эта почти мистическая связь времен таки победила и на этот раз. В этих условиях (и это понимали все) требования к качеству продукции, естественно, со старением цехового оборудования, станков, печей, прессов должны были становиться только все жестче и жестче. И КПИ, и ОТК, и цех, и заводские плановики шли на это, заведомо перебраковывая продукцию, параметры которой находились в зоне равновероятного брака и годности.
Между КПИ, ОТК и производством была принята нигде больше не наблюдаемая мною система взаимоотношений. Обычно контролирующий, а уж тем более и надзирающий орган не допускается на цеховые планерки, под тем предлогом, что у каждого, мол, свои задачи, чаще всего никак не связанные с вопросами качества продукции. Оно так, но зачастую именно на планерках выясняют причины массового брака, срыва ритмичности, хронических «пролетов» в режимах или параметрах, от которых, естественно, в первую очередь и зависит качество изделий, а, значит, и их эксплуатационная надежность. Так вот, в этом цехе (не исключено — в силу сакраментального «Ни од-на-го!») повелось с давних пор, что ОТК присутствует на диспетчерских, и зная об этом и когда-то сам участвуя в них, с первых же дней в своей новой должности я стал ходить дважды в неделю на все совещания цехового и заводского уровня, с чем сразу же все «согласились», и очень многие проблемы, о которых я потом не смог бы даже узнать, решались, в зависимости от их сложности и запущенности, совместно в течение нескольких минут, часов или суток.
Чего только не было на этой работе! Как-то во время командировки на одну из атомных станций пришлось побывать в роли «своего среди чужих и чужого среди своих». По статусу, кэпэишник — представитель Заказчика, в данном случае, станции. Вопрос был непростой, связанный с отказом изделий до выработки ими ресурса. В комиссиях, как на любом бранном поле, побеждают не только аргументы, но и сила. На этот раз сила (большинство членов) была на стороне потребителя и их сторонников из Москвы, заводчан было двое. Комиссия с первого же часа стала оказывать сильнейшее давление на заводских работников, инженеров ЦНИЛ (центральная научно-исследовательская лаборатория), А.А. Горба и И.Ф. Дорофеева, принуждая их взять вину на НЗХК. То есть, буквально, председатель начал с вопроса: «Ну, и как все это объясняет завод?» Поскольку вина завода была не очевидна (да и была ли она?), пришлось встать на его защиту, хотя, должен заметить, в глазах станционников я выглядел не лучшим образом. Чтобы аргументация выглядела убедительнее, лучше всего говорить на языке противоположной стороны, и в этом опыт, полученный в лаборатории надежности, ОТК, и, естественно, в КПИ никогда не был помехой. Я обратил внимание комиссии, в частности, на то, что одни и те же изделия в разных (но одинаковых по типу) аппаратах ведут себя по-разному, что, вообще-то говоря, странно. Тут же, как это часто и бывает, посыпались другие предположения. Страсти поутихли и началась обычная скрупулезная работа. Акт составили через несколько дней, всесторонне изучив вопрос, пришли к выводу, что отказы связаны с конструктивными особенностями изделий и аппаратов. Это решение удовлетворило и потребителя, и завод, чего, правда, нельзя было сказать о конструкторах.
Когда меня назначили заместителем руководителя представительства, пришлось заняться более общими вопросами, не отходя, впрочем, и от основной деятельности — приемки ТВС ВВЭР-1000 для российских и зарубежных АЭС. На мое старое место пришел молодой, но уже опытный специалист этого же производства Ю.Н. Штенников.
Одну из стен московского кабинета директора КПИ украшает восточный рисунок, подаренный ему китайцами, еще до атипичной пневмонии. Гости, кто подчеркнуто, а кто и искренне любуются картинкой, полагая, что это что-то очень национально китайское, причем древнее, чуть ли не со времен Конфуция. «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!» — перевел один знаток древнекитайского. Действительно, это иероглифическая запись. В переводе с китайского — «Никитенко». В этом, кстати, невольно проявляется философический взгляд директора на жизнь вообще, и на наше место в нем, в частности. «Для непосвященных — в этой картинке нечто сакральное, а для посвященных — все ясно: это я. И сразу все в мире становится на свои места».
Твердый характер, недюжинная работоспособность, проницательность и знание скрытых механизмов внутри Министерства и на зарубежном рынке сочетаются в нем с завидным чувством юмора. Способность директора метким словом, шуткой, к месту рассказанным анекдотом разрядить обстановку скрашивает напряженную атмосферу будней и в особенности деловых встреч и всевозможных производственных совещаний, на которых иногда скисают не только мозги, а даже вода в бутылках. Подчиненные не боятся задать ему острый вопрос. Открытость — начинается с доброжелательной улыбки, анекдота, истории, расспросов посетителя обо всем, и не только о работе. После каждой беседы с директором, даже если перекинулись всего парой фраз, совсем не по шуточному «чертовски хочется работать».
Владимир Ильич по сию пору сохранил юношеский задор, да и сил ему не занимать. В юности он увлеченно занимался спортом. На командных соревнованиях часто выступаешь в тех видах, которыми никогда не занимался. Как-то попал в шестивесельный ялик, пришлось подменить заболевшего гребца — парень он был здоровый, резкий, сильный. С непривычки было очень тяжело. Но когда греб, забыл обо всем. Психология команды — особая психология. Там есть все подавляющее «надо!». Нагрузка такая, что прикоснись к руке — кровь брызнет от натуги. К финишу едва не потерял сознание. Но не подвел ни себя, ни команду. На берегу тошнило, рвало, потом неделю приходил в себя. Зато на всю жизнь усвоил: в команде (если подбираешь себе команду) главное — общая для всех цель, потом — победа, а для этого надо каждому работать вот так, до потери сознания, но не ума.
Выпускник Ростовского-на-Дону института железнодорожного транспорта, по специальности инженер-энергетик, Никитенко В.И. в 1957 году был направлен в Ангарск на электролизный химический комбинат по обогащению урана. Проработал там 20 лет, сначала начальником смены цеха одного из заводов, затем начальником участка, заместителем главного механика, начальником цеха ревизии продукции. Во всех характеристиках, необходимом атрибуте карьеры, отмечался, как трудолюбивый, грамотный инженер, имеющий большие способности к рационализаторству и изобретательству. Сегодня к этим записям можно добавить правительственные награды, медали, Орден Трудового Красного Знамени, звание «Заслуженный энергетик России». «С этим званием произошла вообще умора, — смеется он. — В представлении на имя Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина за подписью Министра Минатома Е.О. Адамова, дело было в 98 году, черным по белому было написано, что я имею «большие способности к рационализаторству и изобретательности». Изобретательность, и впрямь, в жизни важнее рационализаторства».
В 1977 г. его перевели в КПИ и назначили ведущим инженером 4-го Главного управления Минсредмаша. В 1979 г. Никитенко В.И. стал начальником отдела этой инспекции, а после реорганизации заместителем начальника Управления по надзору за ядерной и технической безопасностью. За 25 лет под руководством Никитенко В.И. КПИ превратилась в один из элементов системы обеспечения безопасности АЭС.
С первых же шагов своей деятельности в КПИ он поставил себе цель — создать Систему, которая стала бы надежным барьером на пути некачественной продукции. Едва начав работу, он тут же предложил разработать «Специальные условия поставки оборудования, приборов, материалов и изделий для объектов атомной энергетики». Этот документ в достаточно сжатые сроки был с его участием разработан и утвержден.
Сохранился рабочий журнал Никитенко В.И. за 28.09.79-12.01.80 гг., «Вопросы по представительствам», что позволит реконструировать в первом приближении круг вопросов и решаемые проблемы в эти наугад вырванные три с половиной месяца.
Едва став начальником КПИ, Никитенко В.И. при первом же обследовании ленинградских заводов (Кировский, Ижорский, «Красная Заря», «Большевик», «Знамя Труда»), а также ряда предприятий в других городах столкнулся с тем, что на них не хватает специалистов КПИ, как минимум, в два раза, из-за чего у них чересчур напряженный график работы, много вызовов в выходные дни и во вторую смену; были случаи отправки потребителю оборудования, не принятого КПИ (завод «Красная Заря»); на рабочих местах нет «Журналов замечаний», в связи с чем специалисты КПИ вынуждены писать свои замечания в «Предъявительских записках», что затрудняет принятие корректирующих мероприятий; на Дни качества не приглашают КПИ; некоторая КД не согласовывается с КПИ; на сварочных материалах (вечное замечание!) при хранении отсутствуют этикетки, сертификаты, даты прокалки; бухты проволоки разбросаны, не идентифицированы; нет четких взаимоотношений с техникой безопасности (ТБ), котлонадзором; нет отдельных (Калининского, Горьковского) представительств, со штатами и районными инженерами КПИ; не согласованы и не утверждены некоторые «Объемы контроля», нет «Планов инспекторского контроля» (Свердловск); не налажена обратная связь с эксплуатационниками и отсутствует отзыв о работе оборудования; к производственникам, ОТК очень много замечаний, и число их не уменьшается со временем; не удовлетворительно проводится входной контроль.
А куда деться от житейских и социальных вопросов, неизбежно перемежаемых техническими? Эти записи можно встретить на любой странице: как получать путевки для сотрудников КПИ; как оформлять отгулы за свехурочную работу; почему неравномерен по кварталам возврат деталей роторов; срочно организовать техучебу в ЦИПКе (Центральный институт повышения квалификации); Зверев (начальник главка): «Если плохо работает оборудование — плохо работает КПИ. Экспорт — большая политика. Западные немцы из любой мухи раздуют слона»; не хватает печатных машинок; очень мало информации в общем и с мест.
Все это пишется иногда поперек листа, обводится красным карандашом, акцентируется восклицательным или вопросительным знаком. Тут же расписаны варианты решений, сроки, ответственные по каждому вопросу. Телефоны, адреса, привычки специалистов, выписки из ГОСТ, ТУ, всевозможные шкалы сульфидных, карбидных и прочих включений, порядки расчета, техтребования, схемы, приведены проекты либо наметки будущих документов КПИ, новые формы отчетов, объемов контроля, перечни документации по сварке, выписки из сообщений представительств с краткими резолюциями: «Неверно», «Еще уточнить», замечания и решения всех совещаний представителей и районных инженеров КПИ.
Число заметок, пометок, записей сгущается день ото дня пропорционально увеличению числа приемок оборудования, идущего на экспорт.
Именно в это время сложилась критическая ситуация. Надо было срочно заняться и реорганизацией КПИ, и обновлением кадрового состава, и созданием более действенной системы контроля и взаимодействия со всеми организациями и предприятиями.
В считанные месяцы была проделана огромная работа: доукомплектованы штаты нескольких представительств; организована группа КПИ в Горьком. Работа пошла. Если на 3 июля 1979 года по 11 представительствам было 16 вакансий, то уже к 8 августа их осталось 12, а еще через месяц только 6.
Директор всегда на виду. Он постоянно под наблюдением, и не только «своих», но и многих «чужих», перечень фамилий и телефонов которых занимает у него не одну записную книжку. И все наблюдают: не остановился ли он? Что предложит новенького? Не забыл ли о стареньком? И каждый день он самим своим видом отвечает: нет, не остановился, не забыл, новенького — сейчас покажу! А как там с моим заданием? И т.д. и т.п.
Директор тратит очень много времени, обсуждая запросы и претензии потребителя, предложения поставщиков, своих сотрудников, так как все они влияют на организацию прежде всего через него.
Окружающие могут по-разному относиться к нему и по-разному воспринимать его. Одного ни у кого не замечалось — скепсиса. Директор обладает потрясающим умением убеждать, склонять, увлекать. Когда-то (больше не с кем сравнить) Дон Жуан мог парой фраз зажечь и простушку, и самую искушенную матрону. Что он говорит, то и делает, то и требует, то и контролирует. И всё бьет в одну точку — так, чтобы силы ни у кого понапрасну не расходовались и каждый работал с наибольшей отдачей. А от такого поведения сомнения в правильности поведения не возникают ни у кого и никогда.
— Самые умные уехали на запад либо воровали. Остались те, у которых не хватило ума воровать и убежать на запад. Мы можем только служить Богу, царю и Отечеству, и воздастся нам, и воздается только за эту службу. В КПИ идут не за милостыней, в КПИ идут с высокой миссией — пропустить в жизнь только здоровую продукцию, которая будет надежна и на месте. С дефектами — не пройдет!
...В нормальной жизни без ошибок работать нельзя. Это все прекрасно понимают, и на заводах, и на станциях, и мы в дирекции, и в представительствах на местах. Из ошибок, собственно, и состоит вся деятельность. Это даже не парадокс. Это закономерность. И в них, вернее, в их поиске, их прогнозировании и заключается наша главная работа. Мы должны находить чужие ошибки, делая при этом как можно меньше собственных.
— А кто наши будет находить? — звучит вопрос.
— А наши, — улыбается он, — видно, уже там, провидение. Мы наместники Бога по качеству, если угодно.
— Не Министерства?
— Кому как нравится.
Это отрывки из речи директора — как бы вы думали, где? В своем кабинете, куда пришли поздравить его сотрудники с Днем рождения в 2002 году. И он весь в этой речи, ни убавить, ни прибавить.
Из личных наблюденийТвердый характер, недюжинная работоспособность, проницательность и знание скрытых механизмов внутри Министерства и на зарубежном рынке сочетаются в нем с завидным чувством юмора. Способность директора метким словом, шуткой, к месту рассказанным анекдотом разрядить обстановку скрашивает напряженную атмосферу будней и в особенности деловых встреч и всевозможных производственных совещаний, на которых иногда скисают не только мозги, а даже вода в бутылках. Подчиненные не боятся задать ему острый вопрос. Открытость — начинается с доброжелательной улыбки, анекдота, истории, расспросов посетителя обо всем, и не только о работе. После каждой беседы с директором, даже если перекинулись всего парой фраз, совсем не по шуточному «чертовски хочется работать».
Владимир Ильич по сию пору сохранил юношеский задор, да и сил ему не занимать. В юности он увлеченно занимался спортом. На командных соревнованиях часто выступаешь в тех видах, которыми никогда не занимался. Как-то попал в шестивесельный ялик, пришлось подменить заболевшего гребца — парень он был здоровый, резкий, сильный. С непривычки было очень тяжело. Но когда греб, забыл обо всем. Психология команды — особая психология. Там есть все подавляющее «надо!». Нагрузка такая, что прикоснись к руке — кровь брызнет от натуги. К финишу едва не потерял сознание. Но не подвел ни себя, ни команду. На берегу тошнило, рвало, потом неделю приходил в себя. Зато на всю жизнь усвоил: в команде (если подбираешь себе команду) главное — общая для всех цель, потом — победа, а для этого надо каждому работать вот так, до потери сознания, но не ума.
Выпускник Ростовского-на-Дону института железнодорожного транспорта, по специальности инженер-энергетик, Никитенко В.И. в 1957 году был направлен в Ангарск на электролизный химический комбинат по обогащению урана. Проработал там 20 лет, сначала начальником смены цеха одного из заводов, затем начальником участка, заместителем главного механика, начальником цеха ревизии продукции. Во всех характеристиках, необходимом атрибуте карьеры, отмечался, как трудолюбивый, грамотный инженер, имеющий большие способности к рационализаторству и изобретательству. Сегодня к этим записям можно добавить правительственные награды, медали, Орден Трудового Красного Знамени, звание «Заслуженный энергетик России». «С этим званием произошла вообще умора, — смеется он. — В представлении на имя Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина за подписью Министра Минатома Е.О. Адамова, дело было в 98 году, черным по белому было написано, что я имею «большие способности к рационализаторству и изобретательности». Изобретательность, и впрямь, в жизни важнее рационализаторства».
В 1977 г. его перевели в КПИ и назначили ведущим инженером 4-го Главного управления Минсредмаша. В 1979 г. Никитенко В.И. стал начальником отдела этой инспекции, а после реорганизации заместителем начальника Управления по надзору за ядерной и технической безопасностью. За 25 лет под руководством Никитенко В.И. КПИ превратилась в один из элементов системы обеспечения безопасности АЭС.
С первых же шагов своей деятельности в КПИ он поставил себе цель — создать Систему, которая стала бы надежным барьером на пути некачественной продукции. Едва начав работу, он тут же предложил разработать «Специальные условия поставки оборудования, приборов, материалов и изделий для объектов атомной энергетики». Этот документ в достаточно сжатые сроки был с его участием разработан и утвержден.
Сохранился рабочий журнал Никитенко В.И. за 28.09.79-12.01.80 гг., «Вопросы по представительствам», что позволит реконструировать в первом приближении круг вопросов и решаемые проблемы в эти наугад вырванные три с половиной месяца.
Едва став начальником КПИ, Никитенко В.И. при первом же обследовании ленинградских заводов (Кировский, Ижорский, «Красная Заря», «Большевик», «Знамя Труда»), а также ряда предприятий в других городах столкнулся с тем, что на них не хватает специалистов КПИ, как минимум, в два раза, из-за чего у них чересчур напряженный график работы, много вызовов в выходные дни и во вторую смену; были случаи отправки потребителю оборудования, не принятого КПИ (завод «Красная Заря»); на рабочих местах нет «Журналов замечаний», в связи с чем специалисты КПИ вынуждены писать свои замечания в «Предъявительских записках», что затрудняет принятие корректирующих мероприятий; на Дни качества не приглашают КПИ; некоторая КД не согласовывается с КПИ; на сварочных материалах (вечное замечание!) при хранении отсутствуют этикетки, сертификаты, даты прокалки; бухты проволоки разбросаны, не идентифицированы; нет четких взаимоотношений с техникой безопасности (ТБ), котлонадзором; нет отдельных (Калининского, Горьковского) представительств, со штатами и районными инженерами КПИ; не согласованы и не утверждены некоторые «Объемы контроля», нет «Планов инспекторского контроля» (Свердловск); не налажена обратная связь с эксплуатационниками и отсутствует отзыв о работе оборудования; к производственникам, ОТК очень много замечаний, и число их не уменьшается со временем; не удовлетворительно проводится входной контроль.
А куда деться от житейских и социальных вопросов, неизбежно перемежаемых техническими? Эти записи можно встретить на любой странице: как получать путевки для сотрудников КПИ; как оформлять отгулы за свехурочную работу; почему неравномерен по кварталам возврат деталей роторов; срочно организовать техучебу в ЦИПКе (Центральный институт повышения квалификации); Зверев (начальник главка): «Если плохо работает оборудование — плохо работает КПИ. Экспорт — большая политика. Западные немцы из любой мухи раздуют слона»; не хватает печатных машинок; очень мало информации в общем и с мест.
Все это пишется иногда поперек листа, обводится красным карандашом, акцентируется восклицательным или вопросительным знаком. Тут же расписаны варианты решений, сроки, ответственные по каждому вопросу. Телефоны, адреса, привычки специалистов, выписки из ГОСТ, ТУ, всевозможные шкалы сульфидных, карбидных и прочих включений, порядки расчета, техтребования, схемы, приведены проекты либо наметки будущих документов КПИ, новые формы отчетов, объемов контроля, перечни документации по сварке, выписки из сообщений представительств с краткими резолюциями: «Неверно», «Еще уточнить», замечания и решения всех совещаний представителей и районных инженеров КПИ.
Число заметок, пометок, записей сгущается день ото дня пропорционально увеличению числа приемок оборудования, идущего на экспорт.
Именно в это время сложилась критическая ситуация. Надо было срочно заняться и реорганизацией КПИ, и обновлением кадрового состава, и созданием более действенной системы контроля и взаимодействия со всеми организациями и предприятиями.
В считанные месяцы была проделана огромная работа: доукомплектованы штаты нескольких представительств; организована группа КПИ в Горьком. Работа пошла. Если на 3 июля 1979 года по 11 представительствам было 16 вакансий, то уже к 8 августа их осталось 12, а еще через месяц только 6.
Директор всегда на виду. Он постоянно под наблюдением, и не только «своих», но и многих «чужих», перечень фамилий и телефонов которых занимает у него не одну записную книжку. И все наблюдают: не остановился ли он? Что предложит новенького? Не забыл ли о стареньком? И каждый день он самим своим видом отвечает: нет, не остановился, не забыл, новенького — сейчас покажу! А как там с моим заданием? И т.д. и т.п.
Директор тратит очень много времени, обсуждая запросы и претензии потребителя, предложения поставщиков, своих сотрудников, так как все они влияют на организацию прежде всего через него.
Окружающие могут по-разному относиться к нему и по-разному воспринимать его. Одного ни у кого не замечалось — скепсиса. Директор обладает потрясающим умением убеждать, склонять, увлекать. Когда-то (больше не с кем сравнить) Дон Жуан мог парой фраз зажечь и простушку, и самую искушенную матрону. Что он говорит, то и делает, то и требует, то и контролирует. И всё бьет в одну точку — так, чтобы силы ни у кого понапрасну не расходовались и каждый работал с наибольшей отдачей. А от такого поведения сомнения в правильности поведения не возникают ни у кого и никогда.
— Самые умные уехали на запад либо воровали. Остались те, у которых не хватило ума воровать и убежать на запад. Мы можем только служить Богу, царю и Отечеству, и воздастся нам, и воздается только за эту службу. В КПИ идут не за милостыней, в КПИ идут с высокой миссией — пропустить в жизнь только здоровую продукцию, которая будет надежна и на месте. С дефектами — не пройдет!
...В нормальной жизни без ошибок работать нельзя. Это все прекрасно понимают, и на заводах, и на станциях, и мы в дирекции, и в представительствах на местах. Из ошибок, собственно, и состоит вся деятельность. Это даже не парадокс. Это закономерность. И в них, вернее, в их поиске, их прогнозировании и заключается наша главная работа. Мы должны находить чужие ошибки, делая при этом как можно меньше собственных.
— А кто наши будет находить? — звучит вопрос.
— А наши, — улыбается он, — видно, уже там, провидение. Мы наместники Бога по качеству, если угодно.
— Не Министерства?
— Кому как нравится.
Это отрывки из речи директора — как бы вы думали, где? В своем кабинете, куда пришли поздравить его сотрудники с Днем рождения в 2002 году. И он весь в этой речи, ни убавить, ни прибавить.
С В.И. Никитенко в 2001 году мы оказались в одной командировке на атомной станции в Болгарии. АЭС «Козлодуй» названием своим ничуть не обязана той скотине, коей у нас принято называть почему-то сильную половину человечества, а названию какого-то выступа в горах (может, вроде ямщицких козел, сбитых крестом — не знаю точно, не видел, и толком никто не объяснил этимологию этого слова), обдуваемого горным ветром. Была первая неделя сентября, сухо и жарко, мы ехали в станционном микроавтобусе (кажется, «Мицубиси») несколько часов, мимо опустевших полей, поселков с квадратными домиками под красной черепицей, с одной остановкой, потраченной на холодное пиво, картошку фри с брынзой, еще что-то... На дорогах было мало машин, в основном «Жигули» да «Москвичи», бензин же был дороже нашего в два раза, зато тарахтели — на допотопных колесах, либо шуршали — на резиновом ходу, везомые осликом, там и сям двухколесные повозки с кукурузой или подсолнухами. Виноградники встретились несколько раз, но сливовых садов было достаточно, чтобы нагнать приличной сливянки. Сразу же было видно, что это сельскохозяйственная страна. Но в поселке энергетиков оказалась совсем другая жизнь, там при их очень приличной зарплате (больше, чем у нас) почти у каждого работника станции автомобиль и мобильник.
За дорогу мы, естественно, разговорились с Владимиром Ильичом, и я пожалел, что до этого не приходилось с ним встречаться в неофициальной обстановке.
В Болгарии мы оказались по претензии болгар к качеству ТВС ВВЭР-1000, изготовленных на НЗХК, где мы осуществляем их приемку. При эксплуатации некоторые ТВС были повреждены, и, собственно, выяснение причин этого и было главной задачей комиссии, составленной из специалистов Министерства, нескольких институтов, завода и КПИ. Предположения высказывались, в зависимости от принадлежности члена комиссии той или иной организации, в самом широком спектре: от конструкторского недочета до условий эксплуатации. Комиссия проверяла, естественно, все: и конструкцию, и хранение кассет на узле свежего топлива, и перемещение их при загрузке, и режимы эксплуатации, и теплотехнические режимы, велась съемка поврежденных кассет на телекамеру, проводился контроль герметичности оболочек (КГО). Особенностями изготовления продукции на НЗХК занималась другая комиссия. КПИ оказалась в сложной ситуации, и тут я стал свидетелем виртуозного самообладания директора и его умения, обходя острые углы, кратчайшим путем выяснять то главное, ради чего все собрались. Каждая сторона, помимо амбиций и выяснения причин, еще блистала своей эрудицией, что только заматывало дело. Никитенко сумел убедить и нашу, и болгарскую сторону в том, что вопрос прежде всего в конструкции изделия, и надо всем признать, что конструкция не доработана, вернее, чересчур переработана и не учитывает некоторых особенностей поведения твэлов при нагреве, а также гидравлику мощного потока теплоносителя. Далеко не каждая комиссия разъезжается по домам с таких «разборок» с конструктивными соображениями и предложениями в актах и протоколах. На этот раз на месте было сделано главное — принято решение о модернизации ТВС.
О За дорогу мы, естественно, разговорились с Владимиром Ильичом, и я пожалел, что до этого не приходилось с ним встречаться в неофициальной обстановке.
В Болгарии мы оказались по претензии болгар к качеству ТВС ВВЭР-1000, изготовленных на НЗХК, где мы осуществляем их приемку. При эксплуатации некоторые ТВС были повреждены, и, собственно, выяснение причин этого и было главной задачей комиссии, составленной из специалистов Министерства, нескольких институтов, завода и КПИ. Предположения высказывались, в зависимости от принадлежности члена комиссии той или иной организации, в самом широком спектре: от конструкторского недочета до условий эксплуатации. Комиссия проверяла, естественно, все: и конструкцию, и хранение кассет на узле свежего топлива, и перемещение их при загрузке, и режимы эксплуатации, и теплотехнические режимы, велась съемка поврежденных кассет на телекамеру, проводился контроль герметичности оболочек (КГО). Особенностями изготовления продукции на НЗХК занималась другая комиссия. КПИ оказалась в сложной ситуации, и тут я стал свидетелем виртуозного самообладания директора и его умения, обходя острые углы, кратчайшим путем выяснять то главное, ради чего все собрались. Каждая сторона, помимо амбиций и выяснения причин, еще блистала своей эрудицией, что только заматывало дело. Никитенко сумел убедить и нашу, и болгарскую сторону в том, что вопрос прежде всего в конструкции изделия, и надо всем признать, что конструкция не доработана, вернее, чересчур переработана и не учитывает некоторых особенностей поведения твэлов при нагреве, а также гидравлику мощного потока теплоносителя. Далеко не каждая комиссия разъезжается по домам с таких «разборок» с конструктивными соображениями и предложениями в актах и протоколах. На этот раз на месте было сделано главное — принято решение о модернизации ТВС.
Немного прервемся и посмотрим на проблему чуть шире, поскольку существование КПИ можно рассматривать только в контексте существования атомной энергетики.
До Чернобыльской катастрофы атомная энергетика бурно развивалась во всем мире. Чернобыльская трагедия серьезно уменьшила темпы строительства АЭС. Во многих странах у общественности появился страх, недоверие к ядерной энергетике. В последние годы положение, в этом смысле, несколько улучшилось. Теперь разрабатываются реакторы нового поколения, в которых не могут возникать аварийные ситуации с запредельными режимами ядерных реакций.
Сегодня не только специалисты в области ядерной энергетики, но и все более широкие слои населения, и даже сами экологи приходят к выводу, что человечеству уже не обойтись без энергии атома. А использование альтернативных источников энергии (солнце, вода, термальные воды, морские приливы), к сожалению, не сможет решить проблему производства электроэнергии в масштабах, необходимых человечеству. Весьма символично, что председатель Комитета по экологии Государственной Думы, член-корреспондент Российской академии наук В. Грачев вполне определенно заявил: «...Если мы позволим ликвидировать в стране полный ядерный цикл, то мы ликвидируем Россию». (Вестник концерна Росэнергоатом № 6 (30) / 2002).
Да и что значит, «запретить» развитие атомной энергетики? Как кто-то остроумно заметил, это все равно, что запретить огонь — ведь от пожаров гибнет больше людей и наносится несравнимо больший материальный ущерб, чем от всех других стихий, вместе взятых (исключая войну). Ведь — классический пример, после гибели «Титаника» не запретили кораблестроение.
Россия, естественно, тоже не может оставаться в стороне от технического прогресса. У нее был спринтерский старт, но за минувшее десятилетие она отстала от передовых стран мира в области развития атомной энергетики по всем параметрам. Сегодня у нас действуют 9 атомных станций, в составе которых работают 29 энергоблоков суммарной установленной мощностью около 20000 МВт (мегаватт). Доля АЭС в выработке электроэнергии составила в 2001 году 15%.
Из-за сопряженного с риском процесса получения электроэнергии на АЭС, современная ядерная энергетика вынуждена реализовать принцип максимальной безопасности. Являясь основой промышленного производства, она, с одной стороны, постоянно усиливает требования к безопасности и, с другой - расширяет сферу использования ядерной энергии. Все это влечет за собой не только строительство новых АЭС, но и организацию новых производств, на которых уже не обойтись без КПИ.
Печальный опыт Чернобыля показал, что строительство и эксплуатация АС сегодня немыслима без квалифицированного персонала и без современной технической базы, когда изменения технологических процессов, выражаемые в секундах, можно доверить лишь автоматическим системам. И он заставил серьезно задуматься изготовителей и эксплуатационников о цене любой недоделки, небрежности, нарушения регламента и сокращения программ испытаний, о цене казалось бы элементарного нарушения технологических условий.
Все предприятия и организации вынуждены были, в том числе и под давлением ГАН РФ и КПИ, там где она принимала продукцию, от экономических и технических показателей работы станций и заводов переходить к критериям безопасности, что полностью соответствует также и требованиям МАГАТЭ. Если раньше операторы на АЭС наказывались за останов блока нажатием кнопки аварийной защиты (АЗ), а рабочие на твэльных заводах и АЭС — за дефект, случайно нанесенный ими на твэл или ТВС при транспортных операциях, то уже в последние 10-15 лет действия персонала, предупреждающие развитие нежелательных действий, лишь приветствуются и даже поощряются.
Повышение безопасности действующих атомных станций проводится путем реконструкции на них автоматизированных систем управления производственными процессами (АСУТП) АЭС, разработке на заводах Систем качества (СК), с учетом требований международных стандартов ИСО и требований МАГАТЭ, а также повышением ответственности и квалификации специалистов, как заводов-изготовителей, так и ОТК. КПИ в этой системе волею обстоятельств поставлена на острие бдительности и ответственности.
За последние годы произошло существенное снижение объемов производства атомного машино- и приборостроения, пришли в упадок структуры, которые обеспечивали качество оборудования для атомной энергетики. Причины этому очевидны: отсутствие заказов, неудачное освоение новых форм хозяйствования, изменение функций министерств, в результате чего главки потеряли право вмешиваться в хозяйственную деятельность предприятий, что привело к утрате контроля работы предприятий по качеству и отсутствию систем менеджмента качества на заводах-изготовителях, отвечающих современным требованиям. Предприятиям же для постоянного улучшения качества их продукции нужны были деньги, и деньги не малые. Получился замкнутый круг: продукцию низкого качества не продать, так как она неконкурентоспособна, а неконкурентоспособна она потому, что нет гарантий, что она обладает подлинно высоким качеством.
Контрольно-приемочная инспекция в этих условиях должна была защищать интересы в области качества заказчиков материалов и оборудования. Было очевидно и то, что без внедрения собственной современной Системы менеджмента качества (СМК) международного уровня КПИ не сможет в полной мере выполнять свои функции. КПИ осуществила комплекс работ по анализу своего опыта контроля качества изготовления оборудования и провела сравнение с опытом обеспечения качества оборудования французской компанией EDF, крупнейшей фирмы в области атомной энергетики. С использованием опыта французских специалистов, КПИ модернизировала свою СМК, приведя ее в соответствие с требованиями стандартов ИСО серии 9000. Была сформулирована политика в области качества, разработана и внедрена четко документированная СМК КПИ. В результате огромной работы в конце 1998 года СМК КПИ, одна из первых в отрасли, была сертифицирована Госстандартом России по стандарту ГОСТ Р ИСО 9002 применительно к деятельности по контролю качества и специальной технической приемке продукции для ядерно- и радиационно-опасных объектов и производств. С тех пор сертификат КПИ неоднократно подтверждался результатами проверок различными организациями: EDF-MQS (Франция), CEZ (Чехия), AFAQ (Франция), АЭС Пакш (Венгрия), НЭК (Болгария), Fortum (Финляндия), ОССК МАШ (Россия), JNPC (Китай).
Собственно, СМК КПИ и строилась с учетом огромного опыта почти сорокалетней работы специалистов КПИ. Пирамида возводилась по камешку. И немало камней в эту пирамиду «перетаскали» Главный менеджер по качеству КПИ Н.П. Трещалин, разработчики СМК Вл.В. Козлов (ныне начальник управления по качеству ЗАО Атомстройэкспорт), А.Т. Кривоконев, Л.И. Вихорнов, А.И. Лахин, А.М. Сироткин, С.В. Стрелков и многие другие специалисты дирекции и всех представительств КПИ.
Несмотря на достигнутые успехи, СМК КПИ постоянно совершенствуется и развивается. Большой опыт, накопленный КПИ в ходе проверок систем качества не только предприятий Минатома, но и других отраслей, а также подготовка нескольких экспертов по сертификации СМК, включенных в государственный реестр Госстандарта, дали возможность расширить сферу деятельности инспекции — в феврале 2001 года одно из подразделений КПИ было аккредитовано Госстандартом России как орган по сертификации СМК. Теперь КПИ может осуществлять сертификацию предприятий и выдавать сертификаты на соответствие СМК стандартам ГОСТ Р ИСО 9001 2001. Тем самым впервые в отрасли появился «собственный» орган по сертификации СМК.
В связи с тем, что российские сертификаты на СМК не имеют официального признания за рубежом, предприятие, занимающееся внешнеэкономической деятельностью, должно иметь сертификат на СМК от международно-признанной организации. Поскольку КПИ оказывает услуги для АЭС и предприятий атомной промышленности не только России, но и Венгрии, Чехии, Болгарии, Финляндии и других стран, ей тоже нужен был международный сертификат на СМК. Специалисты КПИ изучили 25 сертифицирующих организаций из разных стран, входящих в международную сеть IQNet, и остановили свой выбор на французской ассоциации аттестации качества AFAQ (Association Francaise pour I’Assurance de la Quality), имеющей авторитет и опыт работы в этой области. После длительной и кропотливой работы по усовершенствованию собственной СМК, после многочисленных проверок и консультаций с зарубежными специалистами в феврале 2001 г. КПИ в числе первого десятка предприятий России получило сертификат AFAQ на свою СМК, подтвердив тем самым ее соответствие самым высоким международным требованиям.
Реальными свидетельствами достигнутых КПИ результатов работы в области качества стали успехи в престижных тендерах на услуги по контролю за изготовлением ядерного топлива для АЭС «Ловииса» и АЭС Пакш. СМК КПИ продолжает совершенствоваться для удовлетворения возрастающих требований заказчиков услуг КПИ.
География представительств КПИДо Чернобыльской катастрофы атомная энергетика бурно развивалась во всем мире. Чернобыльская трагедия серьезно уменьшила темпы строительства АЭС. Во многих странах у общественности появился страх, недоверие к ядерной энергетике. В последние годы положение, в этом смысле, несколько улучшилось. Теперь разрабатываются реакторы нового поколения, в которых не могут возникать аварийные ситуации с запредельными режимами ядерных реакций.
Сегодня не только специалисты в области ядерной энергетики, но и все более широкие слои населения, и даже сами экологи приходят к выводу, что человечеству уже не обойтись без энергии атома. А использование альтернативных источников энергии (солнце, вода, термальные воды, морские приливы), к сожалению, не сможет решить проблему производства электроэнергии в масштабах, необходимых человечеству. Весьма символично, что председатель Комитета по экологии Государственной Думы, член-корреспондент Российской академии наук В. Грачев вполне определенно заявил: «...Если мы позволим ликвидировать в стране полный ядерный цикл, то мы ликвидируем Россию». (Вестник концерна Росэнергоатом № 6 (30) / 2002).
Да и что значит, «запретить» развитие атомной энергетики? Как кто-то остроумно заметил, это все равно, что запретить огонь — ведь от пожаров гибнет больше людей и наносится несравнимо больший материальный ущерб, чем от всех других стихий, вместе взятых (исключая войну). Ведь — классический пример, после гибели «Титаника» не запретили кораблестроение.
Россия, естественно, тоже не может оставаться в стороне от технического прогресса. У нее был спринтерский старт, но за минувшее десятилетие она отстала от передовых стран мира в области развития атомной энергетики по всем параметрам. Сегодня у нас действуют 9 атомных станций, в составе которых работают 29 энергоблоков суммарной установленной мощностью около 20000 МВт (мегаватт). Доля АЭС в выработке электроэнергии составила в 2001 году 15%.
Из-за сопряженного с риском процесса получения электроэнергии на АЭС, современная ядерная энергетика вынуждена реализовать принцип максимальной безопасности. Являясь основой промышленного производства, она, с одной стороны, постоянно усиливает требования к безопасности и, с другой - расширяет сферу использования ядерной энергии. Все это влечет за собой не только строительство новых АЭС, но и организацию новых производств, на которых уже не обойтись без КПИ.
Печальный опыт Чернобыля показал, что строительство и эксплуатация АС сегодня немыслима без квалифицированного персонала и без современной технической базы, когда изменения технологических процессов, выражаемые в секундах, можно доверить лишь автоматическим системам. И он заставил серьезно задуматься изготовителей и эксплуатационников о цене любой недоделки, небрежности, нарушения регламента и сокращения программ испытаний, о цене казалось бы элементарного нарушения технологических условий.
Все предприятия и организации вынуждены были, в том числе и под давлением ГАН РФ и КПИ, там где она принимала продукцию, от экономических и технических показателей работы станций и заводов переходить к критериям безопасности, что полностью соответствует также и требованиям МАГАТЭ. Если раньше операторы на АЭС наказывались за останов блока нажатием кнопки аварийной защиты (АЗ), а рабочие на твэльных заводах и АЭС — за дефект, случайно нанесенный ими на твэл или ТВС при транспортных операциях, то уже в последние 10-15 лет действия персонала, предупреждающие развитие нежелательных действий, лишь приветствуются и даже поощряются.
Повышение безопасности действующих атомных станций проводится путем реконструкции на них автоматизированных систем управления производственными процессами (АСУТП) АЭС, разработке на заводах Систем качества (СК), с учетом требований международных стандартов ИСО и требований МАГАТЭ, а также повышением ответственности и квалификации специалистов, как заводов-изготовителей, так и ОТК. КПИ в этой системе волею обстоятельств поставлена на острие бдительности и ответственности.
За последние годы произошло существенное снижение объемов производства атомного машино- и приборостроения, пришли в упадок структуры, которые обеспечивали качество оборудования для атомной энергетики. Причины этому очевидны: отсутствие заказов, неудачное освоение новых форм хозяйствования, изменение функций министерств, в результате чего главки потеряли право вмешиваться в хозяйственную деятельность предприятий, что привело к утрате контроля работы предприятий по качеству и отсутствию систем менеджмента качества на заводах-изготовителях, отвечающих современным требованиям. Предприятиям же для постоянного улучшения качества их продукции нужны были деньги, и деньги не малые. Получился замкнутый круг: продукцию низкого качества не продать, так как она неконкурентоспособна, а неконкурентоспособна она потому, что нет гарантий, что она обладает подлинно высоким качеством.
Контрольно-приемочная инспекция в этих условиях должна была защищать интересы в области качества заказчиков материалов и оборудования. Было очевидно и то, что без внедрения собственной современной Системы менеджмента качества (СМК) международного уровня КПИ не сможет в полной мере выполнять свои функции. КПИ осуществила комплекс работ по анализу своего опыта контроля качества изготовления оборудования и провела сравнение с опытом обеспечения качества оборудования французской компанией EDF, крупнейшей фирмы в области атомной энергетики. С использованием опыта французских специалистов, КПИ модернизировала свою СМК, приведя ее в соответствие с требованиями стандартов ИСО серии 9000. Была сформулирована политика в области качества, разработана и внедрена четко документированная СМК КПИ. В результате огромной работы в конце 1998 года СМК КПИ, одна из первых в отрасли, была сертифицирована Госстандартом России по стандарту ГОСТ Р ИСО 9002 применительно к деятельности по контролю качества и специальной технической приемке продукции для ядерно- и радиационно-опасных объектов и производств. С тех пор сертификат КПИ неоднократно подтверждался результатами проверок различными организациями: EDF-MQS (Франция), CEZ (Чехия), AFAQ (Франция), АЭС Пакш (Венгрия), НЭК (Болгария), Fortum (Финляндия), ОССК МАШ (Россия), JNPC (Китай).
Собственно, СМК КПИ и строилась с учетом огромного опыта почти сорокалетней работы специалистов КПИ. Пирамида возводилась по камешку. И немало камней в эту пирамиду «перетаскали» Главный менеджер по качеству КПИ Н.П. Трещалин, разработчики СМК Вл.В. Козлов (ныне начальник управления по качеству ЗАО Атомстройэкспорт), А.Т. Кривоконев, Л.И. Вихорнов, А.И. Лахин, А.М. Сироткин, С.В. Стрелков и многие другие специалисты дирекции и всех представительств КПИ.
Несмотря на достигнутые успехи, СМК КПИ постоянно совершенствуется и развивается. Большой опыт, накопленный КПИ в ходе проверок систем качества не только предприятий Минатома, но и других отраслей, а также подготовка нескольких экспертов по сертификации СМК, включенных в государственный реестр Госстандарта, дали возможность расширить сферу деятельности инспекции — в феврале 2001 года одно из подразделений КПИ было аккредитовано Госстандартом России как орган по сертификации СМК. Теперь КПИ может осуществлять сертификацию предприятий и выдавать сертификаты на соответствие СМК стандартам ГОСТ Р ИСО 9001 2001. Тем самым впервые в отрасли появился «собственный» орган по сертификации СМК.
В связи с тем, что российские сертификаты на СМК не имеют официального признания за рубежом, предприятие, занимающееся внешнеэкономической деятельностью, должно иметь сертификат на СМК от международно-признанной организации. Поскольку КПИ оказывает услуги для АЭС и предприятий атомной промышленности не только России, но и Венгрии, Чехии, Болгарии, Финляндии и других стран, ей тоже нужен был международный сертификат на СМК. Специалисты КПИ изучили 25 сертифицирующих организаций из разных стран, входящих в международную сеть IQNet, и остановили свой выбор на французской ассоциации аттестации качества AFAQ (Association Francaise pour I’Assurance de la Quality), имеющей авторитет и опыт работы в этой области. После длительной и кропотливой работы по усовершенствованию собственной СМК, после многочисленных проверок и консультаций с зарубежными специалистами в феврале 2001 г. КПИ в числе первого десятка предприятий России получило сертификат AFAQ на свою СМК, подтвердив тем самым ее соответствие самым высоким международным требованиям.
Реальными свидетельствами достигнутых КПИ результатов работы в области качества стали успехи в престижных тендерах на услуги по контролю за изготовлением ядерного топлива для АЭС «Ловииса» и АЭС Пакш. СМК КПИ продолжает совершенствоваться для удовлетворения возрастающих требований заказчиков услуг КПИ.
К сожалению, в рамках очерка невозможно охватить деятельность всех представительств и, тем более, всех специалистов, работавших в Контрольно-приемочной инспекции в течение более полувековой истории ее существования. Тем не менее, как в капле виден мир, так и в деятельности любого коллектива, любого специалиста видна вся история КПИ, проблемы, с которыми она сталкивается, и способы их разрешения.
Численный состав КПИ всегда был крайне ограниченным: 100-200 специалистов на десятках предприятий, разбросанных по всей стране — это крайне мало, сравнимо разве что с «глазами и ушами» комдивов во время войны — разведчиками, чья основная задача — знать все, что делает противник. Понятно, производственники и кэпэишники — не противники, но и на большую взаимную дружбу им рассчитывать особо не приходится, по понятным причинам. Только повышением своего профессионального уровня и большим напряжением сил трем-пяти, от силы десяти специалистам удается выполнять главную задачу — гарантировать поставку на АЭС надежной продукции, обеспечивающей эффективную и безотказную работу.
В настоящее время КПИ представлена центральным аппаратом в г. Москве и филиалами в 23 городах России: Рыбинске, Новоуральске, Новосибирске, Саранске, Екатеринбурге, Владимире, Ангарске, Нововоронеже, Каменск-Уральском, Коврове, Санкт-Петербурге, Димитровграде, Москве, Электростали, Зеленогорске, Озерске, Челябинске, Красноярске, Глазове, Верхней Салде, Пензе, Орле, Белгороде.
Самыми крупными из них в разные годы были, а некоторые остаются и по сегодня — Электростальское, Новосибирское, Волгодонское, Ленинградское (ныне Санкт-Петербургское), Московское, Свердловское (Екатеринбургское).
В годы интенсивного развития атомной промышленности, строительства АЭС и заводов по изготовлению оборудования для них число филиалов КПИ достигало 31, в годы «отката» их число сокращалось до 14. Много представительств было закрыто в связи с закрытием заводов или прекращением выпуска продукции для нужд атомной отрасли: Алексинское представительство на Арматурном заводе, Барнаульское на Котельном заводе, Горьковское на Автозаводе ПНО, Казанское на заводе «Теплоприбор», Обнинское на заводе «Сигнал», Таганрогское на заводе «Красный котельщик», Чеховское на Венюкеевском арматурном заводе, Череповецкое на заводе «Металлоконструкции», Волгодонское на заводе Атоммаш, на целом ряде «почтовых ящиков» в Нарве, Подольске, Протвино... Несколько лет работали отдельные представители КПИ в Старой Руссе, Серпухове, Жданове. После распада СССР были закрыты Сумское и Таллинское представительства. Усть-Каменогорское в Казахстане стало Ульбинским. С ним и по сию пору поддерживается связь, и на уровне межправительственных соглашений достигнута договоренность о том, что Ульбинское представительство методически подчиняется КПИ Минатома России, что несомненно говорит об огромном авторитете КПИ не только в нашей стране.
Надзор за полярным краномЧисленный состав КПИ всегда был крайне ограниченным: 100-200 специалистов на десятках предприятий, разбросанных по всей стране — это крайне мало, сравнимо разве что с «глазами и ушами» комдивов во время войны — разведчиками, чья основная задача — знать все, что делает противник. Понятно, производственники и кэпэишники — не противники, но и на большую взаимную дружбу им рассчитывать особо не приходится, по понятным причинам. Только повышением своего профессионального уровня и большим напряжением сил трем-пяти, от силы десяти специалистам удается выполнять главную задачу — гарантировать поставку на АЭС надежной продукции, обеспечивающей эффективную и безотказную работу.
В настоящее время КПИ представлена центральным аппаратом в г. Москве и филиалами в 23 городах России: Рыбинске, Новоуральске, Новосибирске, Саранске, Екатеринбурге, Владимире, Ангарске, Нововоронеже, Каменск-Уральском, Коврове, Санкт-Петербурге, Димитровграде, Москве, Электростали, Зеленогорске, Озерске, Челябинске, Красноярске, Глазове, Верхней Салде, Пензе, Орле, Белгороде.
Самыми крупными из них в разные годы были, а некоторые остаются и по сегодня — Электростальское, Новосибирское, Волгодонское, Ленинградское (ныне Санкт-Петербургское), Московское, Свердловское (Екатеринбургское).
В годы интенсивного развития атомной промышленности, строительства АЭС и заводов по изготовлению оборудования для них число филиалов КПИ достигало 31, в годы «отката» их число сокращалось до 14. Много представительств было закрыто в связи с закрытием заводов или прекращением выпуска продукции для нужд атомной отрасли: Алексинское представительство на Арматурном заводе, Барнаульское на Котельном заводе, Горьковское на Автозаводе ПНО, Казанское на заводе «Теплоприбор», Обнинское на заводе «Сигнал», Таганрогское на заводе «Красный котельщик», Чеховское на Венюкеевском арматурном заводе, Череповецкое на заводе «Металлоконструкции», Волгодонское на заводе Атоммаш, на целом ряде «почтовых ящиков» в Нарве, Подольске, Протвино... Несколько лет работали отдельные представители КПИ в Старой Руссе, Серпухове, Жданове. После распада СССР были закрыты Сумское и Таллинское представительства. Усть-Каменогорское в Казахстане стало Ульбинским. С ним и по сию пору поддерживается связь, и на уровне межправительственных соглашений достигнута договоренность о том, что Ульбинское представительство методически подчиняется КПИ Минатома России, что несомненно говорит об огромном авторитете КПИ не только в нашей стране.
Часто новые представительства организовываются не по плану, а по необходимости.
До 1999 года я знал кое-что про Полярную звезду (небесное светило и альманах Герцена-Огарева), про полярную ночь и полярное сияние, но, признаться, никогда не слышал о полярных кранах для атомных станций, хотя на этих станциях бывал десятки раз. (Полярный кран — это обычный электромостовой кран, но передвигающийся не по рельсам вдоль противоположных стен реакторного корпуса, а вращающийся по круговому рельсу над шахтой ядерного реактора.)
По роду службы, и в лаборатории надежности, и уже в КПИ, из вопросов, связанных с обращением и эксплуатацией топлива на станциях, меня интересовало, прежде всего, хранение ТВС на узле свежего топлива, транспортировка, загрузка, режимы эксплуатации, причины сбросов стержней СУЗ (системы управления защиты), приводящие к нежелательным термокачкам твэлов в ТВС, картограммы с распределением полей температур и энерговыделений, данные КГО, журналы с химсоставом теплоносителя и многое другое. Кранами я интересовался постольку, поскольку они были предназначены для совершения транспортно-технологических операций, из которых для меня существенными были их скорость да точность выхода на координату в плане реактора, чтобы ТВС опускалась или поднималась плавно, без рывков, без перекоса и затирания.
И вот в конце 99-го года из дирекции пришла команда готовиться к организации филиала Новосибирского представительства в Красноярске на заводе Сибтяжмаш (СЗТМ), некогда флагмане советского тяжелого машиностроения. Две китайские корпорации и ЗАО Атомстройэкспорт (АСЭ) 29 декабря 1997 года заключили Генеральный Контракт о поставке изделий для Тяньваньской АЭС, строящейся на морском побережье у горы Юньтяншан в районе города Ляньюньган, провинции Цзянсу, Китайской Народной Республики. КПИ стала Уполномоченной организацией ЗАО АСЭ, от имени которой она вела надзор за изготовлением оборудования и осуществляла его приемку. Заводом-изготовителем грузоподъемного оборудования был выбран СЗТМ. Ближе всех к Красноярску оказалась наше представительство, и нам суждено было прорубать окно на восток.
Перед поездкой мы познакомились с историей СЗТМ и его производственными возможностями. Это был гигант, известный не только у нас в стране, но и во всем мире, как одно из ведущих предприятий отрасли тяжелого машиностроения, обеспечивающее заводы черной и цветной металлургии, атомные, гидро- и тепловые электростанции, угольные разрезы и другие предприятия тяжелой индустрии высокопроизводительными электромостовыми кранами различной грузоподъемности, перегружателями, магистральными и забойными конвейерами и другой современной техникой. Основные технические параметры кранов, выпускаемых Сибтяжмашем не только не уступали образцам зарубежных фирм, но и во многом превосходили их. Во всяком случае, заводское оборудование охотно покупали многие страны Азии, Южной Америки, Европы.
Трудно умолчать о наших впечатлениях от первой встречи с заводом. Сегодня, спустя четыре года, СЗТМ снова на подъеме. Основные технические параметры кранов не уступают образцам зарубежных фирм. Конкурентоспособность продукции на внешнем рынке доказывают уже исполняемые на сегодняшний день Контракты с предприятиями таких стран, как Индия, Болгария, Китай, Алжир, Египет. Причем завод может изготовить для потребителя по индивидуальному заказу с учетом специфики его производства практически любую подъемно-транспортную технику и предоставить запасные части к ней. Сегодня Сибтяжмаш, как и двадцать лет назад, осуществляет полный цикл кранового производства, начиная со стадии согласования технического задания, проектирования, подготовки производства и до отгрузки готовой продукции. При необходимости производятся шеф-монтажные работы у заказчика. Штатная численность персонала 4131 чел. И работает практически столько же.
Но всего три-четыре года тому назад завод был, увы, на грани банкротства. Не было ни Министерства тяжелой промышленности, ни Главка, никого другого, заинтересованного в жизнедеятельности этого предприятия. Собственно, спасли Сибтяжмаш только его доброе имя, известное далеко за пределами Красноярска, интерес вследствие этого к нему инозаказчиков, да собственные усилия.
За четверть века я привык к внешнему облику заводов и комбинатов Минсредмаша, построенных в сороковые-пятидесятые годы на века, а в семидесятые — до полной победы коммунизма, привык к двух, трехэтажным гостиницам закрытых городков с телевизором в холле и скрипучими дверцами шкафов, либо трехкомнатным квартирам на первом этаже в поселках строящихся АЭС, на кухнях которых были холодильник, пара кастрюль и черная громадная сковорода. Примерно то же ожидал увидеть и в Красноярске. Однако нас устроили не в заводской гостинице (потом я бывал в ней, и она не обманула моих ожиданий), а в одноместных номерах гостиницы «Красноярск», где есть горячая вода, а по утрам в буфете фуршет. Первые впечатления вдохновляли, но когда мы оказались на заводе, нас охватило уныние. Мы поделились друг с другом своими соображениями, совпавшими до слова: «Да ну, ничего у них не получится!»
Что же мы увидели на Сибтяжмаше в конце февраля 2000 года? Минут двадцать пути через весь город от гостиницы до СЗТМ прошел в созерцании заснеженных городских улиц. Когда до завода было минут пять езды, это как-то почувствовалось само собой. Заводоуправление находилось в доме под номером один на улице, носящей почему-то имя академика Павлова. В проходной продавали горячие с утра пирожки и семечки.
Признаться, я никогда не был уверен, что театр начинается с вешалки. Во всяком случае очень часто публика (и не только мужчины, у которых, как известно, все пути идут через желудок) в перерыв бежит в буфет с большим азартом, нежели возвращается в зал. А вот производство, на котором человек проводит свою единственную жизнь, начинается точно с заводской столовой. Столовка столовке рознь, и кто побывал, например, в годы застоя на пищевых комбинатах некоторых предприятий МСМ, тот потом брезговал заходить даже в лучшие московские кафе. Столовка же СЗТМ поразила меня сальным налетом на всем, куда его можно было только нанести. Казалось, воздух перегонялся из сала, как на ридной Украйне: сальными были тарелки, ложки (вилок почему-то не полагалось), пол, столы, стулья, сальным был даже на днях заваренный чай. Народу было немного, что впрочем, естественно, так как при уровне той зарплаты сюда можно было заглянуть разве что в день получки, которой не было уже несколько месяцев. Пища была соответствующей, и прием ее напоминал заправку автомобиля, которому потом лишь бы двигаться. Удивлял суп, полным отсутствием сала, прозрачный, как слеза. Завершить пищеварительный цикл было непросто, так как многие туалеты были закрыты и даже заколочены, а в действующие не тянуло заглянуть еще раз.
Впрочем, не хлебом единым жив человек. А что же производство? Взяв в провожатые Т.И. Латыпова, помощника директора по качеству, начальника ОТК, прошлись и по производству. Картина была удручающей. Хуже, чем в картине «Не ждали». Цеха громадные, пустые, продуваемые всеми ветрами земли. Казалось, температуре в них уже не подняться никогда. Как тут было не то что заниматься сварочными работами, а элементарно не околеть за смену — вопрос скорее схоластический. Тем не менее, люди, укутанные по-блокадному, что-то делали там и сям, жгли костры, перекладывали ящики и детали с места на место. Когда производственный процесс напоминает игру на щипковых инструментах, начинает чесаться даже голова. Как же тут не потерять технологию? — читал я в глазах Медникова В.Н. Прогуливались, и достаточно смело, собаки. Одна хрипло облаяла, показывая мелкие острые зубы. Сопровождающий отогнал ее, успокоив: «Если отогнать, не укусит». И потом добавил совершенно фантастическую фразу: «Как люди стали уходить, эти стали появляться. Хотя непонятно почему — жрать-то тут нечего». О чистоте на рабочих местах, так называемой, культуре производства, говорить было бы издевательством над чувствами людей и самим словом «культура». Работало от силы 10-20% прежнего персонала, задействовано оборудования было и того меньше. На приборах не было ни клейм, ни печатей, ни росписей метрологической службы, как, впрочем, не было и самой службы, независимой от руководства производственных цехов, поэтому любой вопрос о достоверности приборного контроля на тех же сварочных постах таил в себе недостоверный ответ метрологов или тех же сварщиков.
Когда на одном из участков редукторного цеха мы попросили показать чертежи, нам протянули рассыпающиеся, в масле и еще непонятно в чем, листы не иначе папируса, в которое последнее изменение было внесено еще в СССР. Я подумал, как же охарактеризовать в отчете состояние конструкторской и технологической документации? Вертелось одно слово: «безнадежное». Это при том, что на заводе знали, что их будут проверять, в том числе, и наличие и состояние документации на рабочих местах, на производственных участках и в ОТК.
Не лучше обстояло дело и в инженерном корпусе, в некогда огромном, из 350 конструкторов состоящем конструкторском отделе. Начальник отдела В.И. Гостяев лишь удрученно вздохнул, когда спросили его о штатах и зарплате. «Какие там штаты, когда зарплата — тысяча». Завод, всегда славящийся коллективом высококвалифицированных специалистов с многолетним опытом работы по проектированию и изготовлению подъемно-транспортных машин, практически растерял их за несколько лет передела собственности. Начальник одного их бюро показал альбомы былых заслуг, фотографии мостовых кранов, эстакадных тележек, и на их фоне группы молодых конструкторов, папки с чертежами и ПСИ, жаловался, что осталась едва ли пятая часть конструкторов, и та, не лучшая часть, а в основном те, кому деваться некуда да пенсионеры или работники предпенсионного возраста. Оно, конечно, опыт, но надо ведь и листы выпускать. А тут нужна ко всему прочему еще и молодая спина и молодые глаза, и какие-никакие, а соображения о карьере. «А тут!..» — махнул он рукой, словно скомандовал «пли!» по этим своим последним соображениям. — Хорошо, персонал закаленный за годы перемен. Да и температура здесь все-таки повыше, чем в цехах, во всяком случае, пальцы удерживают карандаш». Да, в инженерном корпусе было потеплее, но после нескольких душу леденящих часов хотелось согреться даже непьющему.
«Летом-то ничего: у всех почти дачи, посадки, в лесу грибы-ягоды. Рыбешку ловим неплохо, есть даже чемпионы по рыбной ловле, Чирков, например. А кто и растительной природой промышляет, ездит за шишками да за клюквой — в рестораны потом сдает. Ничего, не померли пока. А меж делом и работу делаем, глядишь, и за нее когда-нибудь заплатят, как положено».
Я смотрел на него — передо мной был интеллигент чеховской закваски, слушал его, а сам думал, что ничем, видно, не изменился русский мужик за последние двести лет, если верить нашим классикам, мимо которых мы дружным строем «прошли» в средней школе. Слово мужик мне всегда нравилось больше, чем расплывчатые слова гражданин, сударь, товарищ, не говоря уж господин, будто специально созданное для России, чтобы получше поиздеваться друг над другом. Похоже, остались на заводе те конструкторы и работяги, которые при отступлении во время войны тоже оставались в окопах и на высотках, ни на что более не надеясь, кроме как на самих себя, да еще, быть может, на то, что их удерживает на этой земле и чему слова в обычном языке нет.
Связаться с Новосибирском или Москвой было проблематично. Телефонная связь заблокирована АТС из-за долгов по междугородним переговорам. Факс, понятно, переслать тоже не могли. Электронная почта и не снилась. Из гостиницы вечером предупредили дирекцию, чтобы звонили к нам сами (хорошо, хоть пропускали входящие звонки). Вечером же обсудили план на завтрашний день.
После предварительных «экскурсий» и встреч с руководством завода и главными специалистами, нам предстояло уяснить главное, ради чего, собственно, мы и приехали на завод. Это — готово ли производство к выпуску продукции, есть ли на нем соответствующая Система качества, отвечающая требованиям международных стандартов и Контракта, разработана ли Программа обеспечения качества (ПОК) СЗТМ. Не менее важным делом было подобрать специалиста из заводских работников в КПИ.
На следующий день мы разошлись: Владимир Николаевич направился к сварщикам и технологам, а я в службу качества. По предварительным прикидкам, там еще конь не валялся, и работы было не на один месяц. Мы обсудили ситуацию с руководителем бюро Р.Н. Чирковым. Он показал мне все, что у него было и кое-какие наметки. Выход был один, приспособить разработанные в 80-е годы стандарты КСУКП к новым условиям, наполнить их требованиями современных международных стандартов и Контракта, тем более, что завод не менее десяти лет весьма успешно проработал по ним. Обсудили также структуру и отдельные положения Программы обеспечения качества СЗТМ.
Поскольку зарплата представителя КПИ намного превышала уровень заводских зарплат, не говоря уж о статусе кэпэишника, желающих поступить в КПИ, разумеется, было достаточно, но пришлось отвергнуть несколько кандидатур, не способных занимать эту должность ни по человеческим, ни по деловым качествам. К тому же мы весьма придирчиво подходили к наличию базового образования и опыта инженерной и руководящей работы именно на СЗТМ. В тот раз подобрать специалиста так и не удалось. Подходящие специалисты нашлись во время следующих командировок и были рекомендованы дирекции — С.Д. Хазиков, зам директора завода, а затем Ю.Г. Леута, зам начальника ОТК. Уже через полгода у них была отдельная комната с компьютером, множительным аппаратом, факсом, полный комплект необходимой документации.
Осенью 2000 года завод стал изготавливать первые изделия для полярного крана, а кэпэишники организовали надзор за изготовлением и приемку узлов. К тому времени на заводе были созданы ПОК и все необходимые стандарты СК СЗТМ, разработаны планы качества, на основе которых, а также по ПОК, КД и ПСИ я подготовил необходимые планы надзора, в которых отразил все контрольные точки КПИ, согласовал и утвердил их во всех инстанциях.
Не все гладко шло у кэпэишников, не хватало опыта, закалки, приходилось постоянно наведываться к ним. Не забывали их и дирекция, бывали с проверками главный специалист дирекции КПИ Л.И. Вихорнов и представители Управления по качеству АСЭ, не забывала и китайская сторона. Во время внутренней проверки, которую мы осуществили с В.Н. Медниковым в 2001 году, нами были высказаны существенные замечания по организации работы, ведению документации, отчетности, проведению собственно самой приемки оборудования и его узлов. Но все было учтено, выправлено, налажено, и за два года кэпэишники приняли два полярных крана грузоподъемностью 320 тонн, два мостовых г/п 180 тонн, две эстакадные тележки г/п 320 тонн, монтажное оборудование, и все они благополучно укатили на железнодорожных платформах в Китай, в котором, как известно, все жители китайцы, вот только АЭС строят русские.
КПИ вместо ГосприемкиДо 1999 года я знал кое-что про Полярную звезду (небесное светило и альманах Герцена-Огарева), про полярную ночь и полярное сияние, но, признаться, никогда не слышал о полярных кранах для атомных станций, хотя на этих станциях бывал десятки раз. (Полярный кран — это обычный электромостовой кран, но передвигающийся не по рельсам вдоль противоположных стен реакторного корпуса, а вращающийся по круговому рельсу над шахтой ядерного реактора.)
По роду службы, и в лаборатории надежности, и уже в КПИ, из вопросов, связанных с обращением и эксплуатацией топлива на станциях, меня интересовало, прежде всего, хранение ТВС на узле свежего топлива, транспортировка, загрузка, режимы эксплуатации, причины сбросов стержней СУЗ (системы управления защиты), приводящие к нежелательным термокачкам твэлов в ТВС, картограммы с распределением полей температур и энерговыделений, данные КГО, журналы с химсоставом теплоносителя и многое другое. Кранами я интересовался постольку, поскольку они были предназначены для совершения транспортно-технологических операций, из которых для меня существенными были их скорость да точность выхода на координату в плане реактора, чтобы ТВС опускалась или поднималась плавно, без рывков, без перекоса и затирания.
И вот в конце 99-го года из дирекции пришла команда готовиться к организации филиала Новосибирского представительства в Красноярске на заводе Сибтяжмаш (СЗТМ), некогда флагмане советского тяжелого машиностроения. Две китайские корпорации и ЗАО Атомстройэкспорт (АСЭ) 29 декабря 1997 года заключили Генеральный Контракт о поставке изделий для Тяньваньской АЭС, строящейся на морском побережье у горы Юньтяншан в районе города Ляньюньган, провинции Цзянсу, Китайской Народной Республики. КПИ стала Уполномоченной организацией ЗАО АСЭ, от имени которой она вела надзор за изготовлением оборудования и осуществляла его приемку. Заводом-изготовителем грузоподъемного оборудования был выбран СЗТМ. Ближе всех к Красноярску оказалась наше представительство, и нам суждено было прорубать окно на восток.
Перед поездкой мы познакомились с историей СЗТМ и его производственными возможностями. Это был гигант, известный не только у нас в стране, но и во всем мире, как одно из ведущих предприятий отрасли тяжелого машиностроения, обеспечивающее заводы черной и цветной металлургии, атомные, гидро- и тепловые электростанции, угольные разрезы и другие предприятия тяжелой индустрии высокопроизводительными электромостовыми кранами различной грузоподъемности, перегружателями, магистральными и забойными конвейерами и другой современной техникой. Основные технические параметры кранов, выпускаемых Сибтяжмашем не только не уступали образцам зарубежных фирм, но и во многом превосходили их. Во всяком случае, заводское оборудование охотно покупали многие страны Азии, Южной Америки, Европы.
Трудно умолчать о наших впечатлениях от первой встречи с заводом. Сегодня, спустя четыре года, СЗТМ снова на подъеме. Основные технические параметры кранов не уступают образцам зарубежных фирм. Конкурентоспособность продукции на внешнем рынке доказывают уже исполняемые на сегодняшний день Контракты с предприятиями таких стран, как Индия, Болгария, Китай, Алжир, Египет. Причем завод может изготовить для потребителя по индивидуальному заказу с учетом специфики его производства практически любую подъемно-транспортную технику и предоставить запасные части к ней. Сегодня Сибтяжмаш, как и двадцать лет назад, осуществляет полный цикл кранового производства, начиная со стадии согласования технического задания, проектирования, подготовки производства и до отгрузки готовой продукции. При необходимости производятся шеф-монтажные работы у заказчика. Штатная численность персонала 4131 чел. И работает практически столько же.
Но всего три-четыре года тому назад завод был, увы, на грани банкротства. Не было ни Министерства тяжелой промышленности, ни Главка, никого другого, заинтересованного в жизнедеятельности этого предприятия. Собственно, спасли Сибтяжмаш только его доброе имя, известное далеко за пределами Красноярска, интерес вследствие этого к нему инозаказчиков, да собственные усилия.
За четверть века я привык к внешнему облику заводов и комбинатов Минсредмаша, построенных в сороковые-пятидесятые годы на века, а в семидесятые — до полной победы коммунизма, привык к двух, трехэтажным гостиницам закрытых городков с телевизором в холле и скрипучими дверцами шкафов, либо трехкомнатным квартирам на первом этаже в поселках строящихся АЭС, на кухнях которых были холодильник, пара кастрюль и черная громадная сковорода. Примерно то же ожидал увидеть и в Красноярске. Однако нас устроили не в заводской гостинице (потом я бывал в ней, и она не обманула моих ожиданий), а в одноместных номерах гостиницы «Красноярск», где есть горячая вода, а по утрам в буфете фуршет. Первые впечатления вдохновляли, но когда мы оказались на заводе, нас охватило уныние. Мы поделились друг с другом своими соображениями, совпавшими до слова: «Да ну, ничего у них не получится!»
Что же мы увидели на Сибтяжмаше в конце февраля 2000 года? Минут двадцать пути через весь город от гостиницы до СЗТМ прошел в созерцании заснеженных городских улиц. Когда до завода было минут пять езды, это как-то почувствовалось само собой. Заводоуправление находилось в доме под номером один на улице, носящей почему-то имя академика Павлова. В проходной продавали горячие с утра пирожки и семечки.
Признаться, я никогда не был уверен, что театр начинается с вешалки. Во всяком случае очень часто публика (и не только мужчины, у которых, как известно, все пути идут через желудок) в перерыв бежит в буфет с большим азартом, нежели возвращается в зал. А вот производство, на котором человек проводит свою единственную жизнь, начинается точно с заводской столовой. Столовка столовке рознь, и кто побывал, например, в годы застоя на пищевых комбинатах некоторых предприятий МСМ, тот потом брезговал заходить даже в лучшие московские кафе. Столовка же СЗТМ поразила меня сальным налетом на всем, куда его можно было только нанести. Казалось, воздух перегонялся из сала, как на ридной Украйне: сальными были тарелки, ложки (вилок почему-то не полагалось), пол, столы, стулья, сальным был даже на днях заваренный чай. Народу было немного, что впрочем, естественно, так как при уровне той зарплаты сюда можно было заглянуть разве что в день получки, которой не было уже несколько месяцев. Пища была соответствующей, и прием ее напоминал заправку автомобиля, которому потом лишь бы двигаться. Удивлял суп, полным отсутствием сала, прозрачный, как слеза. Завершить пищеварительный цикл было непросто, так как многие туалеты были закрыты и даже заколочены, а в действующие не тянуло заглянуть еще раз.
Впрочем, не хлебом единым жив человек. А что же производство? Взяв в провожатые Т.И. Латыпова, помощника директора по качеству, начальника ОТК, прошлись и по производству. Картина была удручающей. Хуже, чем в картине «Не ждали». Цеха громадные, пустые, продуваемые всеми ветрами земли. Казалось, температуре в них уже не подняться никогда. Как тут было не то что заниматься сварочными работами, а элементарно не околеть за смену — вопрос скорее схоластический. Тем не менее, люди, укутанные по-блокадному, что-то делали там и сям, жгли костры, перекладывали ящики и детали с места на место. Когда производственный процесс напоминает игру на щипковых инструментах, начинает чесаться даже голова. Как же тут не потерять технологию? — читал я в глазах Медникова В.Н. Прогуливались, и достаточно смело, собаки. Одна хрипло облаяла, показывая мелкие острые зубы. Сопровождающий отогнал ее, успокоив: «Если отогнать, не укусит». И потом добавил совершенно фантастическую фразу: «Как люди стали уходить, эти стали появляться. Хотя непонятно почему — жрать-то тут нечего». О чистоте на рабочих местах, так называемой, культуре производства, говорить было бы издевательством над чувствами людей и самим словом «культура». Работало от силы 10-20% прежнего персонала, задействовано оборудования было и того меньше. На приборах не было ни клейм, ни печатей, ни росписей метрологической службы, как, впрочем, не было и самой службы, независимой от руководства производственных цехов, поэтому любой вопрос о достоверности приборного контроля на тех же сварочных постах таил в себе недостоверный ответ метрологов или тех же сварщиков.
Когда на одном из участков редукторного цеха мы попросили показать чертежи, нам протянули рассыпающиеся, в масле и еще непонятно в чем, листы не иначе папируса, в которое последнее изменение было внесено еще в СССР. Я подумал, как же охарактеризовать в отчете состояние конструкторской и технологической документации? Вертелось одно слово: «безнадежное». Это при том, что на заводе знали, что их будут проверять, в том числе, и наличие и состояние документации на рабочих местах, на производственных участках и в ОТК.
Не лучше обстояло дело и в инженерном корпусе, в некогда огромном, из 350 конструкторов состоящем конструкторском отделе. Начальник отдела В.И. Гостяев лишь удрученно вздохнул, когда спросили его о штатах и зарплате. «Какие там штаты, когда зарплата — тысяча». Завод, всегда славящийся коллективом высококвалифицированных специалистов с многолетним опытом работы по проектированию и изготовлению подъемно-транспортных машин, практически растерял их за несколько лет передела собственности. Начальник одного их бюро показал альбомы былых заслуг, фотографии мостовых кранов, эстакадных тележек, и на их фоне группы молодых конструкторов, папки с чертежами и ПСИ, жаловался, что осталась едва ли пятая часть конструкторов, и та, не лучшая часть, а в основном те, кому деваться некуда да пенсионеры или работники предпенсионного возраста. Оно, конечно, опыт, но надо ведь и листы выпускать. А тут нужна ко всему прочему еще и молодая спина и молодые глаза, и какие-никакие, а соображения о карьере. «А тут!..» — махнул он рукой, словно скомандовал «пли!» по этим своим последним соображениям. — Хорошо, персонал закаленный за годы перемен. Да и температура здесь все-таки повыше, чем в цехах, во всяком случае, пальцы удерживают карандаш». Да, в инженерном корпусе было потеплее, но после нескольких душу леденящих часов хотелось согреться даже непьющему.
«Летом-то ничего: у всех почти дачи, посадки, в лесу грибы-ягоды. Рыбешку ловим неплохо, есть даже чемпионы по рыбной ловле, Чирков, например. А кто и растительной природой промышляет, ездит за шишками да за клюквой — в рестораны потом сдает. Ничего, не померли пока. А меж делом и работу делаем, глядишь, и за нее когда-нибудь заплатят, как положено».
Я смотрел на него — передо мной был интеллигент чеховской закваски, слушал его, а сам думал, что ничем, видно, не изменился русский мужик за последние двести лет, если верить нашим классикам, мимо которых мы дружным строем «прошли» в средней школе. Слово мужик мне всегда нравилось больше, чем расплывчатые слова гражданин, сударь, товарищ, не говоря уж господин, будто специально созданное для России, чтобы получше поиздеваться друг над другом. Похоже, остались на заводе те конструкторы и работяги, которые при отступлении во время войны тоже оставались в окопах и на высотках, ни на что более не надеясь, кроме как на самих себя, да еще, быть может, на то, что их удерживает на этой земле и чему слова в обычном языке нет.
Связаться с Новосибирском или Москвой было проблематично. Телефонная связь заблокирована АТС из-за долгов по междугородним переговорам. Факс, понятно, переслать тоже не могли. Электронная почта и не снилась. Из гостиницы вечером предупредили дирекцию, чтобы звонили к нам сами (хорошо, хоть пропускали входящие звонки). Вечером же обсудили план на завтрашний день.
После предварительных «экскурсий» и встреч с руководством завода и главными специалистами, нам предстояло уяснить главное, ради чего, собственно, мы и приехали на завод. Это — готово ли производство к выпуску продукции, есть ли на нем соответствующая Система качества, отвечающая требованиям международных стандартов и Контракта, разработана ли Программа обеспечения качества (ПОК) СЗТМ. Не менее важным делом было подобрать специалиста из заводских работников в КПИ.
На следующий день мы разошлись: Владимир Николаевич направился к сварщикам и технологам, а я в службу качества. По предварительным прикидкам, там еще конь не валялся, и работы было не на один месяц. Мы обсудили ситуацию с руководителем бюро Р.Н. Чирковым. Он показал мне все, что у него было и кое-какие наметки. Выход был один, приспособить разработанные в 80-е годы стандарты КСУКП к новым условиям, наполнить их требованиями современных международных стандартов и Контракта, тем более, что завод не менее десяти лет весьма успешно проработал по ним. Обсудили также структуру и отдельные положения Программы обеспечения качества СЗТМ.
Поскольку зарплата представителя КПИ намного превышала уровень заводских зарплат, не говоря уж о статусе кэпэишника, желающих поступить в КПИ, разумеется, было достаточно, но пришлось отвергнуть несколько кандидатур, не способных занимать эту должность ни по человеческим, ни по деловым качествам. К тому же мы весьма придирчиво подходили к наличию базового образования и опыта инженерной и руководящей работы именно на СЗТМ. В тот раз подобрать специалиста так и не удалось. Подходящие специалисты нашлись во время следующих командировок и были рекомендованы дирекции — С.Д. Хазиков, зам директора завода, а затем Ю.Г. Леута, зам начальника ОТК. Уже через полгода у них была отдельная комната с компьютером, множительным аппаратом, факсом, полный комплект необходимой документации.
Осенью 2000 года завод стал изготавливать первые изделия для полярного крана, а кэпэишники организовали надзор за изготовлением и приемку узлов. К тому времени на заводе были созданы ПОК и все необходимые стандарты СК СЗТМ, разработаны планы качества, на основе которых, а также по ПОК, КД и ПСИ я подготовил необходимые планы надзора, в которых отразил все контрольные точки КПИ, согласовал и утвердил их во всех инстанциях.
Не все гладко шло у кэпэишников, не хватало опыта, закалки, приходилось постоянно наведываться к ним. Не забывали их и дирекция, бывали с проверками главный специалист дирекции КПИ Л.И. Вихорнов и представители Управления по качеству АСЭ, не забывала и китайская сторона. Во время внутренней проверки, которую мы осуществили с В.Н. Медниковым в 2001 году, нами были высказаны существенные замечания по организации работы, ведению документации, отчетности, проведению собственно самой приемки оборудования и его узлов. Но все было учтено, выправлено, налажено, и за два года кэпэишники приняли два полярных крана грузоподъемностью 320 тонн, два мостовых г/п 180 тонн, две эстакадные тележки г/п 320 тонн, монтажное оборудование, и все они благополучно укатили на железнодорожных платформах в Китай, в котором, как известно, все жители китайцы, вот только АЭС строят русские.
В 1986 году, в самом разгаре перестройки, ускорения и гласности, этом трехголовом Змее Горыныче, напавшем на отечественного производителя, ЦК КПСС и Совмином было принято решение о введении Госприемки, и этим решением фактически причесали всю промышленность, перед тем как обезглавить. В дополнение к известному приказу № 540 о введении Госприемки, был издан приказ по МСМ и Госкомитету СССР по стандартам о приемке продукции для Министерства среднего машиностроения. В преамбуле приказа отмечались опыт и достигнутый КПИ уровень обеспечения качества продукции, тесная связь КПИ с предприятиями, эксплуатирующими принимаемое ею специальное оборудование и комплектующие изделия, специфичность этого оборудования, а далее следовало, что впредь фактически Государственной приемкой будет заниматься КПИ. Вряд ли были подобные приказы во множестве других министерств Совмина, что говорит о громадном авторитете не только самого Минсредмаша, но и КПИ. Это дополнение к приказу не было случайностью или счастливым поворотом судьбы. Так получилось, что за год до этого КПИ, в состав которой входило 16 представительств, проделала впечатляющую работу по организации представительств, а также по подъему своего авторитета. Была, в частности, организована приемка КПИ на добром десятке заводов для радиохимического, электротехнического и электронного производств, а также транспортных контейнеров для отработанного топлива.
Представительства и специалисты
Поскольку читателя интересует, прежде всего, что-нибудь основополагающее либо что-то «свое», постольку и остановлюсь на Новосибирском и Волгодонском филиалах КПИ. Новосибирское — это сугубо «наше», а имеющийся у меня материал по Волгодонскому представительству лучше всего показывает накал производственных страстей, столкновение интересов, борьбы «вала и качества». Тем более, бывший руководитель Волгодонского представительства Л.С. Галушкин ныне проживает в г. Новосибирске.
Новосибирское представительство КПИ было организовано в 1971 году на заводе Сибакадеммонтаж (ныне ОАО Промстальконструкция), куда было передано производство емкостей объемом 2,5 куб. м для собственных нужд Министерства. По техническим условиям баллоны должны проходить специальную техническую приемку КПИ. По рекомендации руководства завода ее стал осуществлять начальник технологического бюро завода В.Н. Медников.
Одновременно с производством емкостного оборудования, на заводе Сибакадеммонтаж шло освоение производства уникальных трубопроводов для первого контура атомной электростанции на быстрых нейтронах БН-350 в г. Шевченко. По решению Министерства контроль качества изготовления этих трубопроводов было также поручено вести КПИ. В состав представительства был принят работник завода А.В. Рубцов.
С началом строительства Ленинградской атомной электростанции Сибакадеммонтаж стал изготавливать нержавеющие трубопроводы разных диаметров. Возросшие объемы производства позволили принять в состав КПИ еще одного работника завода Е.Н. Соколова.
В 1975 году начальник КПИ Коровин Г.И. поручил Медникову В.Н. организовать на НЗХК приемку ответственных изделий для нужд Министерства. Новое производство, повышенные требования к изделиям, сжатые сроки изготовления (связанные с пуском объекта), освоение производства и сразу же выпуск готовой продукции, 100% брак в конце месяца, когда по двое суток, не выходя из цеха, приходилось заниматься приемкой в присутствии начальника ОТК завода Сусликова Г.А., начальника ПТО Кириндаса В.Ф. (будущего директора завода), начальника цеха Ягунова В.В. и другого производственного персонала.
Задание Министерства по выпуску изделий было выполнено. Взаимоотношения с руководством НЗХК и коллективом цеха сложились на полном взаимопонимании ответственности завода и КПИ за качество выпускаемой продукции. В состав представительства был принят работник НЗХК Е.Н. Курашов.
С освоением и выпуском в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов на НЗХК ТВС для ректоров ВВЭР-1000 в СССР и за рубежом, в состав представительства вошли новые работники НЗХК: Христофоров В.А., Дробышевский В.С., Аюбов Н.А., Ягунов В.В., Симкин Ю.П. Возглавил коллектив районный инженер КПИ В.Ф. Смирнов.
Для приемки на заводе Сибэлектротяжмаш асинхронных вертикальных электродвигателей для привода главных циркуляционных насосов на АЭС с реакторами ВВЭР-1000 был принят работник этого завода А.Ф. Захаров.
С образованием Госатомнадзора РФ и прекращением в конце 80-х годов строительства АЭС из КПИ уволились семь специалистов. Вышедшего на пенсию Смирнова В.Ф. сменил зам. начальника ОТК НЗХК Е.М. Ширшиков (в настоящее время зам. генерального директора НЗХК по качеству). Представительство осталось в составе 6 человек.
В этих сложных обстоятельствах, когда объемы промышленного производства резко «ухнули» вниз, когда многие промышленные предприятия закрылись, сравнительно небольшому коллективу КПИ также пришлось несладко. Медников В.Н. вспоминает: «Руководство организации во главе с Никитенко В.И. нашло новые формы сотрудничества с предприятиями Минатома РФ на договорных условиях и стало предлагать свои услуги по контролю качества изготовления продукции для работающих АЭС и нужд Минатома. Принятие Устава КПИ и регистрация ГУП КПИ концерна Росэнергоатом, открыли другие возможности по упрочнению и развитию связей КПИ и с зарубежными АЭС. Разработанная Система менеджмента качества КПИ, получение сертификата Госстандарта России, а также сертификата Французской ассоциации обеспечения качества, еще более повысили авторитет КПИ».
Многократное увеличение производства ядерного топлива на НЗХК в связи с вводом в эксплуатацию энергоблоков с реакторами ВВЭР-1000 на АЭС «Козлодуй» в Болгарии, Южно-Украинской, Запорожской, Ровенской и Хмельницкой АЭС на Украине, Калининской, Балаковской и Волгодонской АЭС в России, сотрудничество с ЗАО АСЭ по надзору и приемочным инспекциям оборудования для двух блоков ТАЭС в Китае позволило принять новых специалистов Нестеренко Н.Н., Ступичева Н.И., Бобрищева А.В., Рыжакова В.А., Толкачева С.В., Набокина А.В. и увеличить численность представительства до 11 человек. В настоящее время они принимают оборудование на трех заводах г. Новосибирска.
В 1999-2000 годах было организовано представительство КПИ на Красноярском ОАО Сибтяжмаш, чему посвящена отдельная глава. В 2000 году специалистами представительства Нестеренко Н.Н., Бобрищевым А.В. и Медниковым В.Н. была организована приемка на Красноярском ОАО Химико-металлургический завод (ХМЗ) порошка диоксида урана керамического сорта.
Сегодня НЗХК, наряду с Электростальским машиностроительным заводом (МСЗ), обеспечивают потребности ядерной энергетики России и нескольких стран СНГ и дальнего зарубежья. Вся продукция проходит через руки кэпэишников. Успешное решение задач повышения качества и надежности твэлов и ТВС во многом зависит от совершенства системы контроля, одним из главных звеньев которой является КПИ. Главным индикатором эффективности работы коллектива КПИ и уровня профессиональной подготовки ее сотрудников является то, что в последние годы от потребителей продукции практически отсутствовали рекламации. Топливо, поступающее на АЭС с НЗХК, по показателям качества занимает одно из ведущих мест в мире. В этом есть и определенный вклад представительств КПИ, в этом проявляется результат тесного творческого сотрудничества КПИ с коллективами предприятий.
Волгодонское представительство КПИ.
Достаточно типично и в то же время уникально сложилась жизнь у Леонида Семеновича Галушкина, главного инженера ремонтно-механического завода. Она служит прекрасной иллюстрацией образования и становления любого представительства КПИ и кэпэишника вообще.
В семидесятые годы Совмин СССР принял решение о строительстве завода-гиганта для производства ядерных паропроизводительных установок (ЯППУ) для АЭС, проектной мощностью 8 млн. киловатт реакторного оборудования в год. Осенью 1974 года была выбрана строительная площадка Атоммаша и начались земляные работы под строительство цехов, предназначенных для изготовления оснастки, инструмента, ремонта оборудования будущего завода, а следом — для изготовления корпусов реакторов, парогенераторов, гидроемкостей, емкостей системы аварийной защиты (САОЗ) и другого оборудования.
К 1978 году, когда заканчивался монтаж оборудования этих цехов, было принято решение, открыть на Атоммаше представительство КПИ. Узнав об этом, Галушкин Л.С. позвонил в Управление КПИ и предложил свою кандидатуру на должность районного инженера КПИ. По рекомендации главного инженера Главка Леонтичука А.С., хорошо знавшего Галушкина Л.С., тот был принят на работу в КПИ.
В мае Галушкину Л.С. пришел вызов. Он выехал в Москву, встретился с Трубецких Р.П., Коровиным Г.И., Надеиным В.Н., внимательно прочитал «Положение о КПИ», получил наставления и рекомендации и с предписанием на руках вылетел на ознакомительную поездку в Волгодонск. На заводе Атоммаш представился директору Першину В.Г. и главному инженеру Елецкому С.А., рассказал о КПИ и решаемых ею задачах. Елецкий С.А. был хорошо знаком с деятельностью КПИ по своей прежней работе.
В последних числах августа Галушкин Л.С. прибыл в Волгодонск в ПО Атоммаш для работы. Был издан приказ директора завода, в котором оговаривались основные вопросы по организации представительства на предприятии и его задачи со ссылкой на «Положение о КПИ».
После завершения строительства завода его производственная мощность должна была составлять 8 комплектов оборудования ЯППУ с реакторами ВВЭР-1000. Атоммаш должен был стать одним из крупнейших в мире заводов по производству оборудования для АЭС, а Волгодонск прекрасным зеленым городом с населением до 300000 человек, с четырьмя блоками АЭС по миллиону киловатт каждой. На строительство Атоммаша и города было выделено 2,6 миллиарда рублей, сумма впечатляющая и по нынешним временам.
Осенью 1978 года коллектив завода Атоммаш готовился к пуску первой очереди первого корпуса завода. Галушкин Л.С. приступил к формированию коллектива представительства. Желающих поступить на работу в КПИ было много, и имелась возможность после подробных собеседований выбирать. Окончательное решение принимало Управление КПИ. К 1980 году ему удалось полностью сформировать представительство из 12 инженеров. В него вошли Тарасенко М.И., Баженов В.С., Нагайцев И.К., Ленков В.С., Стариков А.И., Пономарев Н.А., Самойлов В.Н., Сапунов Н.Г., Троян В.П., Кравцов В.Ф., Нефедцев В.П.
А еще через два года представительство КПИ-36 на заводе ПО Атоммаш являло собой уникальный коллектив высококлассных специалистов, грамотных, инициативных инженеров, добросовестно и ответственно выполнявших возложенную на них работу, умеющих противостоять зачастую очень сильному давлению со стороны руководства предприятия.
Не менее важным, чем подбор кадров в представительство, было знакомство с руководителями и ведущими специалистами технических служб предприятия: конструкторского бюро реакторного оборудования первого контура; опытно-конструкторского бюро транспортно-технологического оборудования и биологической защиты; управления технологической подготовки производства с восемью отделами, закрепленными за различными видами работ и различным оборудованием; отдела главного металлурга; управления сварочного производства с семью отделами, с цехом флюсов и электродов, и другими бюро; центральной лаборатории неразрушающих методов контроля; центральной заводской лаборатории, в которую входила лаборатория механических испытаний, металлографическая лаборатория, химическая лаборатория; управлением технического контроля, в которое входили технический отдел и бюро технического контроля во всех действующих и готовящихся к пуску цехах. Главными цехами того периода были цех корпусного оборудования и цех парогенераторов.
Во всех службах Галушкин Л.С. провел собеседования, на которых призывал строго соблюдать требования проекта и параметры технологических процессов. Подавляющая часть специалистов не работала в атомной промышленности или на АЭС, и поэтому не имела представления о цене дефекта. Сутки простоя блока мощностью в миллион киловатт приносили ущерб в миллион рублей, что на несколько порядков превышало убытки от обычного брака даже на дорогостоящем производстве. Эта профилактическая и разъяснительная работа совпала с развернувшимся именно в эти годы новым, государственным подходом к вопросам качества.
Параллельно Галушкин Л.С. знакомился с основным технологическим оборудованием и его планировкой в цехах. Прежде всего, интересовало сварочное и термическое оборудование, после которого нельзя было пропустить ни одного дефекта. Завод оснащался новейшим сварочным оборудованием шведского производства. Проводился монтаж шахтной и камерной газовых печей. Любая из этих печей вмещала корпус реактора, а он был более четырех с половиной метров диаметром и около одиннадцати метров в высоту. Температура в печах поддерживалась с точностью до 5°С, что по тем временам казалось фантастикой. Атоммаш оснащался современными, прекрасного дизайна металлорежущими станками с числовым программным управлением итальянского, немецкого, французского и японского производства, с очень высокой точностью станков, цена деления шкал которых составляла 1 микрон.
К моменту сдачи первой очереди первого корпуса завода в эксплуатацию, в период с 14 по 20 декабря 1978 года, Атоммаш проверяла комиссия из представителей Госгортехнадзора (ГГТН) Ростовского и Северо-западного округов. Комиссия выявила ряд нарушений, самыми серьезными из которых были те, что завод не имел разрешения на производство работ, хотя работы уже вел; и без приемки ОТК была запущена в производство обечайка одного из парогенераторов.
Атоммаш принял решение изготовить первый корпус реактора ВВЭР-1000 не за три года, как предусматривается нормативами, а за два, к открытию XXVI съезда КПСС. Приняли соответствующие соцобязательства. В условиях неизбежного аврала, неопытности и недокомплекта персонала надо было дать продукцию безупречного качества. О качестве, конечно, говорилось много, но главным был план. Ядерная энергетика — это совершенно новый шаг в научно-техническом развитии, она требует филигранного инженерного конструирования, неукоснительного исполнения требований технической документации при изготовлении и монтаже оборудования, в высочайшей степени соблюдения технологической дисциплины при эксплуатации. Все это накладывало на представительство КПИ огромную ответственность, так как оно было последним, кто давал «добро» на сдачу продукции потребителю.
В 1979 и 1980 годах Атоммаш работал, а еще вернее, воевал на трудовом фронте под лозунгом: «Даешь корпус реактора к XXVI съезду КПСС». КПИ рассматривала этот лозунг как: «Даешь вал, а не корпус реактора хорошего качества». Был составлен сетевой график выполнения работ, который контролировал лично Першин В.Г. Генеральный директор сам проводил подавляющее большинство оперативных совещаний по решению технических и организационных вопросов, возникающих в процессе производства. И тот объем работ, который был выполнен по корпусу реактора и корпусам парогенераторов, во многом определялся целеустремленностью Першина В.Г.
Значение, которое придавалось изготовлению корпуса реактора к XXVI съезду КПСС, сегодня сравнить не с чем. А тогда был проведен областной штаб, с присутствием второго секретаря Ростовского обкома КПСС Пивоварова. Был рассмотрен ход работ по первому корпусу реактора, по комплектованию блока Ростовской АЭС, вопросы транспортировки корпуса реактора на Южно-Украинскую АЭС. Было доложено, что из-за мелочей отстают на 18 суток, хотя эти «мелочи» не будут закончены еще и через два года.
Представительство же КПИ занимало, прежде всего, качество изготовляемого оборудования, поэтому в период освоения производства лейтмотивом был лозунг «Прежде всего — качество!», и главное внимание было направлено на выработку системы взаимодействий подразделений предприятия, на создание атмосферы непримиримого отношения к нарушениям технологических процессов, на повышение требовательности ОТК. Каждый работник завода должен был усвоить, что главным условием любой деятельности является высокое качество выполняемых работ. Конечно же, соцобязательства не способствовали этому, а лишь вынуждали заниматься штурмовщиной, давать план любой ценой. Руководством предприятия порой применялись экстраординарные меры. Так, например, бригаду сварщиков, выполнявших нержавеющую наплавку в патрубках реактора диаметром 850 мм, доставляли на завод в отдельном автобусе, отдельно кормили в столовой, платили больше, чем другим сварщикам на таких же работах в цехе парогенераторов, устраивали отдых с сауной. Впрочем, и тогда, и сейчас такая организация работ даже в Минатоме скорее не отступление, а норма.
Как тут не вспомнить известный случай из послевоенной истории. Когда в сорок пятом году на заводе в Йене наш генерал Николаев предложил немецким рабочим работать по двенадцать часов, те спросили: «А генерала нужно только слушать, или можно и вопросы задавать?» «Раз мы победили, — благосклонно кивнул тот: — можно задать». «За восемь часов мы просто хорошо сделаем, а за двенадцать только с гарантией», — не спросили, а констатировали они. «Почему?» — удивился генерал. «Да потому, что после восьми часов за четыре такого можно наделать, что на следующий день полдня будешь это переделывать».
О нелегком периоде освоения ПО Атоммаш производства говорит даже интенсивность переписки КПИ. С сентября 1978 по сентябрь 1982 года представительством было направлено более 760 писем, большей частью по техническим вопросам, связанным с отклонениями изделий от проекта, нарушениями НТД, нарушениями технологии изготовления. Районный инженер, хотя бы раз в неделю, но присутствовал на технических и оперативных совещаниях, проводимых руководством и главными специалистами Атоммаша, а также с участием представителей ОКБ Гидропресс и СКБ-2 (ПО Ижорский завод). Раз в полгода проводились массовые совещания с общественными организациями. Представительство КПИ-36, в свою очередь, организовало у себя 45 совещаний с участием представителей завода, ЦНИИТМАШ. Было проведено 11 двусторонних совещаний с ГГТН. Кроме того, много рабочих встреч было в цехах с руководящим техническим персоналом и работниками технических служб предприятия. На совещаниях, проводимых в КПИ, присутствовали заинтересованные инженеры представительства. Старшие инженеры КПИ участвовали в ряде совещаний, проводимых руководителями предприятия. Понятно, что переписка и совещания не являлись самоцелью, они всего лишь отражали работу КПИ непосредственно в цехах и лабораториях Атоммаша. Вот только несколько примеров.
В начале января 1980 г. готовились для сварки обечайки активной зоны реактора. На совещании, проводимом Першиным В.Г., Галушкин Л.С. предложил выполнить при сварке контрольной пробы одного из швов химический анализ наплавленного металла на содержание никеля. Такое предложение исходило из того, что в сварочной проволоке содержание никеля превышало содержание, допустимое в сварном шве. Никель, как известно, увеличивает скорость радиационного охрупчивания стали. Представлялось нелогичным, что, с одной стороны, содержание никеля ограничивалось, а с другой - контроль в проекте и в технологическом процессе не предусматривался. Першин В.Г. поддержал предложение и поручил взять достаточное количество проб для проведения анализа на содержание никеля. Испытания показали, что содержание никеля в металле шва сварных проб существенно превышает допустимое.
Было два пути: готовить техническое решение на допустимость такого содержания никеля в сварном шве и решать его на уровне министерств и главного конструктора, либо контролировать содержание никеля в металле шва и по результатам контроля принимать решение. КПИ-36 предложила провести контроль на содержание никеля в шве в процессе сварки послойно. Предложение КПИ не поддержали, но представительство настаивало, и было согласно само взяться за это дело, отобрать пробы и направить их в ЦЗЛ на анализ, и таки сломало завод. Было дано поручение главному сварщику и представителю ЦНИИТМАШ составить программу по отбору проб от шва и провести дополнительные исследования для статистической оценки химического состава шва в принятой технологии.
Анализ отобранных проб показал, что содержание никеля в металле шва превышает допустимое содержание в металле обечаек. Теперь не только КПИ, а и всем стало ясно, что необходимо решение на самом высшем уровне. Кончилось тем, что зам. министра МСМ Мешковым А.Г. было предписано, проводить сварку швов реактора материалами одной партии (то же и по флюсам) с послойным контролем химического состава швов, а ЦНИИТМАШу внести в ТУ требование по послойному контролю швов на содержание никеля.
Тогда же была собрана сборка обечаек зоны патрубков реактора для сварки шва № 6. После включения сборки под нагрев перед началом сварки обнаружилось, что между кромками обечаек образовался зазор, причем разный в разных местах в кольцевом направлении. Максимальный зазор достигал 4 мм. Управление главного сварщика и технологи считали, что причиною этому являются слабые временные крепления, которые деформируются под действием сил от веса обечаек. Высказывалось также предположение, что на образование зазора оказали влияние приваренные патрубки САОЗ и уровнемера. Расчет деформаций временных креплений от веса обечаек, выполненный Галушкиным Л.С., показал, что этим фактором практически можно пренебречь. А проведенный им замер температурных полей и расчет температурных деформаций показал, что именно они являются причиной появления зазора. КПИ предложила цеху теплоизолировать сборку, закрыть отверстия патрубков диаметром 850 мм, не меняя принятого порядка приварки патрубков САОЗ и уровнемера. Обращалось внимание и на сохранение линейной скорости сварки, отличающейся в начале и в конце процесса на 12% из-за большой толщины стенок обечаек, при их равномерном вращении. Предложения КПИ были приняты. Сборка была удовлетворительно теплоизолирована и сварена без приключений. Установка «напряженных» скоб не применялась. Технология приварки патрубков осталась прежней.
Случались «эпопеи» и на технологическом фронте. Начиная с днища для первого реактора, поступившего с Ижорского завода, по инициативе КПИ не проходило месяца без совещаний с участием первых руководителей Атоммаша, секретаря горкома или его замов. Как правило, после изнурительной борьбы, побеждала все-таки КПИ.
Целесообразно привести эпизод при приемке отключающих устройств реактора. Эти устройства устанавливаются на патрубок уровнемера корпуса. Старший инженер КПИ Сапунов Н.Г., принимая детали отключающих устройств, выявил, что у двух из них некоторые детали изготовлены из углеродистой стали вместо специальной нержавеющей. Указанное нарушение через определенное время в результате коррозии прекратило бы выполнять заданные функции. Потребовалась бы остановка реактора, следовательно, и блока АЭС на длительное время для замены дефектных устройств, что привело бы к экономическим потерям, измеряемым миллионами рублей. По этому нарушению КПИ-36 направила Першину В.Г. письмо, копию Трубецких Р.П. По заводу по этому нарушению был издан приказ.
А вот еще один пример, последний, показывающий, как КПИ-36 помогла предприятию решать производственные вопросы. На одном из совещаний у Елецкого С.А в октябре обсуждался вопрос гидроиспытания коллектора парогенератора. Бригада, назначенная для подготовки коллектора к гидроиспытанию, не смогла уплотнить его разъем на диаметре 500 мм штатной крышкой и шпильками. Галушкину Л.С., пришедшему для решения текущего вопроса, стало ясно, что инженеры, проводившие уплотнение, не имеют точных представлений о параллельно работающих болтовых соединениях, уплотняющих сосуды, работающие под давлением. Он предложил провести уплотнение под его руководством. Заместитель главного инженера Писковацкий Б.И. стал возражать, мотивируя это тем, что шпильки и так очень сильно затянуты, что их можно порвать. Елецкий С.А. согласился с предложением Галушкина Л.С. и поручил выполнять все указания районного инженера КПИ, которому априори было ясно, это соединение не могло быть неправильно рассчитано, поскольку конструкторы к расчету первого контура подходят с должным вниманием. Чтобы показать инженерам, занимавшимся уплотнением, как меняется знакопеременно длина шпилек в процессе затяжки, он попросил взять рычажный индикатор с ценой деления 1-2 микрона, с набором приспособлений для его крепления. При правильно выбранном месте установки креплений можно фиксировать изменение длины шпилек в процессе затяжки и определить конечное удлинение. По удлинению шпилек можно судить об усилии затяжки. Индикатор был предназначен для учебных целей, затяжку шпилек производили динамометрическим ключом. Перед уплотнением соединение было разобрано, проверены уплотняющие поверхности и медно-никелевая прокладка в виде тора из проволоки диаметром 7 мм. На уплотняющих поверхностях и на прокладке практически не были видны следы их деформации. После этого соединение было собрано. Провели симметричную по диаметру и в угловом направлении незначительную подтяжку всех шпилек, установили индикатор на одной из шпилек и начали второй круг симметричной затяжки шпилек, соблюдая равным усилие на ключе. Индикатор показал удлинение шпильки в начале ее затяжки и укорочение после подтяжки остальных шпилек. Подтяжка шпилек повторялась несколько раз, и индикатор показывал то укорочение, то удлинение ее. Но в сумме, шпилька удлинялась. Так достигли требуемого момента на ключе. Соединение было уплотнено.
После уплотнения штатного соединения на диаметре 500 мм перешли к соединению 837 мм. Здесь детали уплотнения были технологическими. Чертежи были выполнены КБ технологического отдела, и узел совершенно не годился для давления 200 атм., которое должен был выдержать. Это было ясно даже без расчета. Галушкин Л.С. предупредил бригаду инженеров, что соединение разрушится, если те будут поднимать давление до 200 атмосфер, и просил передать технологам, что нужно увеличить количество и диаметр болтов и разработать новый накидной фланец. Предупредил, чтобы не вздумали проводить гидроиспытания. Предупредил даже об опасности попасть под струю воды, когда соединение начнет терять плотность, поскольку это может нанести серьезную травму.
До эпизода с уплотнением, на оперативном совещании Першин В.Г. указывал на необходимость скорейшего окончания работ по коллектору, т.к. его уже давно ждали на ЗИО в городе Подольске. Но на следующем совещании, состоявшемся после эпизода с уплотнением, о результатах проверки не было сказано ни слова. Это казалось необычным. После совещания представители КПИ пошли посмотреть, что с коллектором, и увидели, что технологический узел уплотнения разрушен. Крышка (весом не менее 1,5 тонны) валялась в полуметре от коллектора, в одном отверстии торчал изогнутый болт, который вытащить было нельзя, его нужно было срезать. Вокруг был мокрый пол, коллектор был еще теплым. Этот пример показывает техническую «грамотность» доброго десятка инженеров, никогда ранее не работавших в Минсредмаше, кто проектировал и пытался (после специального предупреждения) испытать этот узел.
Галушкин Л.С. в 1982 был переведен в КПИ на новосибирский завод Промстальконструкция. Сейчас он на пенсии.
Спец — он и в Африке спецНовосибирское представительство КПИ было организовано в 1971 году на заводе Сибакадеммонтаж (ныне ОАО Промстальконструкция), куда было передано производство емкостей объемом 2,5 куб. м для собственных нужд Министерства. По техническим условиям баллоны должны проходить специальную техническую приемку КПИ. По рекомендации руководства завода ее стал осуществлять начальник технологического бюро завода В.Н. Медников.
Одновременно с производством емкостного оборудования, на заводе Сибакадеммонтаж шло освоение производства уникальных трубопроводов для первого контура атомной электростанции на быстрых нейтронах БН-350 в г. Шевченко. По решению Министерства контроль качества изготовления этих трубопроводов было также поручено вести КПИ. В состав представительства был принят работник завода А.В. Рубцов.
С началом строительства Ленинградской атомной электростанции Сибакадеммонтаж стал изготавливать нержавеющие трубопроводы разных диаметров. Возросшие объемы производства позволили принять в состав КПИ еще одного работника завода Е.Н. Соколова.
В 1975 году начальник КПИ Коровин Г.И. поручил Медникову В.Н. организовать на НЗХК приемку ответственных изделий для нужд Министерства. Новое производство, повышенные требования к изделиям, сжатые сроки изготовления (связанные с пуском объекта), освоение производства и сразу же выпуск готовой продукции, 100% брак в конце месяца, когда по двое суток, не выходя из цеха, приходилось заниматься приемкой в присутствии начальника ОТК завода Сусликова Г.А., начальника ПТО Кириндаса В.Ф. (будущего директора завода), начальника цеха Ягунова В.В. и другого производственного персонала.
Задание Министерства по выпуску изделий было выполнено. Взаимоотношения с руководством НЗХК и коллективом цеха сложились на полном взаимопонимании ответственности завода и КПИ за качество выпускаемой продукции. В состав представительства был принят работник НЗХК Е.Н. Курашов.
С освоением и выпуском в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов на НЗХК ТВС для ректоров ВВЭР-1000 в СССР и за рубежом, в состав представительства вошли новые работники НЗХК: Христофоров В.А., Дробышевский В.С., Аюбов Н.А., Ягунов В.В., Симкин Ю.П. Возглавил коллектив районный инженер КПИ В.Ф. Смирнов.
Для приемки на заводе Сибэлектротяжмаш асинхронных вертикальных электродвигателей для привода главных циркуляционных насосов на АЭС с реакторами ВВЭР-1000 был принят работник этого завода А.Ф. Захаров.
С образованием Госатомнадзора РФ и прекращением в конце 80-х годов строительства АЭС из КПИ уволились семь специалистов. Вышедшего на пенсию Смирнова В.Ф. сменил зам. начальника ОТК НЗХК Е.М. Ширшиков (в настоящее время зам. генерального директора НЗХК по качеству). Представительство осталось в составе 6 человек.
В этих сложных обстоятельствах, когда объемы промышленного производства резко «ухнули» вниз, когда многие промышленные предприятия закрылись, сравнительно небольшому коллективу КПИ также пришлось несладко. Медников В.Н. вспоминает: «Руководство организации во главе с Никитенко В.И. нашло новые формы сотрудничества с предприятиями Минатома РФ на договорных условиях и стало предлагать свои услуги по контролю качества изготовления продукции для работающих АЭС и нужд Минатома. Принятие Устава КПИ и регистрация ГУП КПИ концерна Росэнергоатом, открыли другие возможности по упрочнению и развитию связей КПИ и с зарубежными АЭС. Разработанная Система менеджмента качества КПИ, получение сертификата Госстандарта России, а также сертификата Французской ассоциации обеспечения качества, еще более повысили авторитет КПИ».
Многократное увеличение производства ядерного топлива на НЗХК в связи с вводом в эксплуатацию энергоблоков с реакторами ВВЭР-1000 на АЭС «Козлодуй» в Болгарии, Южно-Украинской, Запорожской, Ровенской и Хмельницкой АЭС на Украине, Калининской, Балаковской и Волгодонской АЭС в России, сотрудничество с ЗАО АСЭ по надзору и приемочным инспекциям оборудования для двух блоков ТАЭС в Китае позволило принять новых специалистов Нестеренко Н.Н., Ступичева Н.И., Бобрищева А.В., Рыжакова В.А., Толкачева С.В., Набокина А.В. и увеличить численность представительства до 11 человек. В настоящее время они принимают оборудование на трех заводах г. Новосибирска.
В 1999-2000 годах было организовано представительство КПИ на Красноярском ОАО Сибтяжмаш, чему посвящена отдельная глава. В 2000 году специалистами представительства Нестеренко Н.Н., Бобрищевым А.В. и Медниковым В.Н. была организована приемка на Красноярском ОАО Химико-металлургический завод (ХМЗ) порошка диоксида урана керамического сорта.
Сегодня НЗХК, наряду с Электростальским машиностроительным заводом (МСЗ), обеспечивают потребности ядерной энергетики России и нескольких стран СНГ и дальнего зарубежья. Вся продукция проходит через руки кэпэишников. Успешное решение задач повышения качества и надежности твэлов и ТВС во многом зависит от совершенства системы контроля, одним из главных звеньев которой является КПИ. Главным индикатором эффективности работы коллектива КПИ и уровня профессиональной подготовки ее сотрудников является то, что в последние годы от потребителей продукции практически отсутствовали рекламации. Топливо, поступающее на АЭС с НЗХК, по показателям качества занимает одно из ведущих мест в мире. В этом есть и определенный вклад представительств КПИ, в этом проявляется результат тесного творческого сотрудничества КПИ с коллективами предприятий.
Волгодонское представительство КПИ.
Достаточно типично и в то же время уникально сложилась жизнь у Леонида Семеновича Галушкина, главного инженера ремонтно-механического завода. Она служит прекрасной иллюстрацией образования и становления любого представительства КПИ и кэпэишника вообще.
В семидесятые годы Совмин СССР принял решение о строительстве завода-гиганта для производства ядерных паропроизводительных установок (ЯППУ) для АЭС, проектной мощностью 8 млн. киловатт реакторного оборудования в год. Осенью 1974 года была выбрана строительная площадка Атоммаша и начались земляные работы под строительство цехов, предназначенных для изготовления оснастки, инструмента, ремонта оборудования будущего завода, а следом — для изготовления корпусов реакторов, парогенераторов, гидроемкостей, емкостей системы аварийной защиты (САОЗ) и другого оборудования.
К 1978 году, когда заканчивался монтаж оборудования этих цехов, было принято решение, открыть на Атоммаше представительство КПИ. Узнав об этом, Галушкин Л.С. позвонил в Управление КПИ и предложил свою кандидатуру на должность районного инженера КПИ. По рекомендации главного инженера Главка Леонтичука А.С., хорошо знавшего Галушкина Л.С., тот был принят на работу в КПИ.
В мае Галушкину Л.С. пришел вызов. Он выехал в Москву, встретился с Трубецких Р.П., Коровиным Г.И., Надеиным В.Н., внимательно прочитал «Положение о КПИ», получил наставления и рекомендации и с предписанием на руках вылетел на ознакомительную поездку в Волгодонск. На заводе Атоммаш представился директору Першину В.Г. и главному инженеру Елецкому С.А., рассказал о КПИ и решаемых ею задачах. Елецкий С.А. был хорошо знаком с деятельностью КПИ по своей прежней работе.
В последних числах августа Галушкин Л.С. прибыл в Волгодонск в ПО Атоммаш для работы. Был издан приказ директора завода, в котором оговаривались основные вопросы по организации представительства на предприятии и его задачи со ссылкой на «Положение о КПИ».
После завершения строительства завода его производственная мощность должна была составлять 8 комплектов оборудования ЯППУ с реакторами ВВЭР-1000. Атоммаш должен был стать одним из крупнейших в мире заводов по производству оборудования для АЭС, а Волгодонск прекрасным зеленым городом с населением до 300000 человек, с четырьмя блоками АЭС по миллиону киловатт каждой. На строительство Атоммаша и города было выделено 2,6 миллиарда рублей, сумма впечатляющая и по нынешним временам.
Осенью 1978 года коллектив завода Атоммаш готовился к пуску первой очереди первого корпуса завода. Галушкин Л.С. приступил к формированию коллектива представительства. Желающих поступить на работу в КПИ было много, и имелась возможность после подробных собеседований выбирать. Окончательное решение принимало Управление КПИ. К 1980 году ему удалось полностью сформировать представительство из 12 инженеров. В него вошли Тарасенко М.И., Баженов В.С., Нагайцев И.К., Ленков В.С., Стариков А.И., Пономарев Н.А., Самойлов В.Н., Сапунов Н.Г., Троян В.П., Кравцов В.Ф., Нефедцев В.П.
А еще через два года представительство КПИ-36 на заводе ПО Атоммаш являло собой уникальный коллектив высококлассных специалистов, грамотных, инициативных инженеров, добросовестно и ответственно выполнявших возложенную на них работу, умеющих противостоять зачастую очень сильному давлению со стороны руководства предприятия.
Не менее важным, чем подбор кадров в представительство, было знакомство с руководителями и ведущими специалистами технических служб предприятия: конструкторского бюро реакторного оборудования первого контура; опытно-конструкторского бюро транспортно-технологического оборудования и биологической защиты; управления технологической подготовки производства с восемью отделами, закрепленными за различными видами работ и различным оборудованием; отдела главного металлурга; управления сварочного производства с семью отделами, с цехом флюсов и электродов, и другими бюро; центральной лаборатории неразрушающих методов контроля; центральной заводской лаборатории, в которую входила лаборатория механических испытаний, металлографическая лаборатория, химическая лаборатория; управлением технического контроля, в которое входили технический отдел и бюро технического контроля во всех действующих и готовящихся к пуску цехах. Главными цехами того периода были цех корпусного оборудования и цех парогенераторов.
Во всех службах Галушкин Л.С. провел собеседования, на которых призывал строго соблюдать требования проекта и параметры технологических процессов. Подавляющая часть специалистов не работала в атомной промышленности или на АЭС, и поэтому не имела представления о цене дефекта. Сутки простоя блока мощностью в миллион киловатт приносили ущерб в миллион рублей, что на несколько порядков превышало убытки от обычного брака даже на дорогостоящем производстве. Эта профилактическая и разъяснительная работа совпала с развернувшимся именно в эти годы новым, государственным подходом к вопросам качества.
Параллельно Галушкин Л.С. знакомился с основным технологическим оборудованием и его планировкой в цехах. Прежде всего, интересовало сварочное и термическое оборудование, после которого нельзя было пропустить ни одного дефекта. Завод оснащался новейшим сварочным оборудованием шведского производства. Проводился монтаж шахтной и камерной газовых печей. Любая из этих печей вмещала корпус реактора, а он был более четырех с половиной метров диаметром и около одиннадцати метров в высоту. Температура в печах поддерживалась с точностью до 5°С, что по тем временам казалось фантастикой. Атоммаш оснащался современными, прекрасного дизайна металлорежущими станками с числовым программным управлением итальянского, немецкого, французского и японского производства, с очень высокой точностью станков, цена деления шкал которых составляла 1 микрон.
К моменту сдачи первой очереди первого корпуса завода в эксплуатацию, в период с 14 по 20 декабря 1978 года, Атоммаш проверяла комиссия из представителей Госгортехнадзора (ГГТН) Ростовского и Северо-западного округов. Комиссия выявила ряд нарушений, самыми серьезными из которых были те, что завод не имел разрешения на производство работ, хотя работы уже вел; и без приемки ОТК была запущена в производство обечайка одного из парогенераторов.
Атоммаш принял решение изготовить первый корпус реактора ВВЭР-1000 не за три года, как предусматривается нормативами, а за два, к открытию XXVI съезда КПСС. Приняли соответствующие соцобязательства. В условиях неизбежного аврала, неопытности и недокомплекта персонала надо было дать продукцию безупречного качества. О качестве, конечно, говорилось много, но главным был план. Ядерная энергетика — это совершенно новый шаг в научно-техническом развитии, она требует филигранного инженерного конструирования, неукоснительного исполнения требований технической документации при изготовлении и монтаже оборудования, в высочайшей степени соблюдения технологической дисциплины при эксплуатации. Все это накладывало на представительство КПИ огромную ответственность, так как оно было последним, кто давал «добро» на сдачу продукции потребителю.
В 1979 и 1980 годах Атоммаш работал, а еще вернее, воевал на трудовом фронте под лозунгом: «Даешь корпус реактора к XXVI съезду КПСС». КПИ рассматривала этот лозунг как: «Даешь вал, а не корпус реактора хорошего качества». Был составлен сетевой график выполнения работ, который контролировал лично Першин В.Г. Генеральный директор сам проводил подавляющее большинство оперативных совещаний по решению технических и организационных вопросов, возникающих в процессе производства. И тот объем работ, который был выполнен по корпусу реактора и корпусам парогенераторов, во многом определялся целеустремленностью Першина В.Г.
Значение, которое придавалось изготовлению корпуса реактора к XXVI съезду КПСС, сегодня сравнить не с чем. А тогда был проведен областной штаб, с присутствием второго секретаря Ростовского обкома КПСС Пивоварова. Был рассмотрен ход работ по первому корпусу реактора, по комплектованию блока Ростовской АЭС, вопросы транспортировки корпуса реактора на Южно-Украинскую АЭС. Было доложено, что из-за мелочей отстают на 18 суток, хотя эти «мелочи» не будут закончены еще и через два года.
Представительство же КПИ занимало, прежде всего, качество изготовляемого оборудования, поэтому в период освоения производства лейтмотивом был лозунг «Прежде всего — качество!», и главное внимание было направлено на выработку системы взаимодействий подразделений предприятия, на создание атмосферы непримиримого отношения к нарушениям технологических процессов, на повышение требовательности ОТК. Каждый работник завода должен был усвоить, что главным условием любой деятельности является высокое качество выполняемых работ. Конечно же, соцобязательства не способствовали этому, а лишь вынуждали заниматься штурмовщиной, давать план любой ценой. Руководством предприятия порой применялись экстраординарные меры. Так, например, бригаду сварщиков, выполнявших нержавеющую наплавку в патрубках реактора диаметром 850 мм, доставляли на завод в отдельном автобусе, отдельно кормили в столовой, платили больше, чем другим сварщикам на таких же работах в цехе парогенераторов, устраивали отдых с сауной. Впрочем, и тогда, и сейчас такая организация работ даже в Минатоме скорее не отступление, а норма.
Как тут не вспомнить известный случай из послевоенной истории. Когда в сорок пятом году на заводе в Йене наш генерал Николаев предложил немецким рабочим работать по двенадцать часов, те спросили: «А генерала нужно только слушать, или можно и вопросы задавать?» «Раз мы победили, — благосклонно кивнул тот: — можно задать». «За восемь часов мы просто хорошо сделаем, а за двенадцать только с гарантией», — не спросили, а констатировали они. «Почему?» — удивился генерал. «Да потому, что после восьми часов за четыре такого можно наделать, что на следующий день полдня будешь это переделывать».
О нелегком периоде освоения ПО Атоммаш производства говорит даже интенсивность переписки КПИ. С сентября 1978 по сентябрь 1982 года представительством было направлено более 760 писем, большей частью по техническим вопросам, связанным с отклонениями изделий от проекта, нарушениями НТД, нарушениями технологии изготовления. Районный инженер, хотя бы раз в неделю, но присутствовал на технических и оперативных совещаниях, проводимых руководством и главными специалистами Атоммаша, а также с участием представителей ОКБ Гидропресс и СКБ-2 (ПО Ижорский завод). Раз в полгода проводились массовые совещания с общественными организациями. Представительство КПИ-36, в свою очередь, организовало у себя 45 совещаний с участием представителей завода, ЦНИИТМАШ. Было проведено 11 двусторонних совещаний с ГГТН. Кроме того, много рабочих встреч было в цехах с руководящим техническим персоналом и работниками технических служб предприятия. На совещаниях, проводимых в КПИ, присутствовали заинтересованные инженеры представительства. Старшие инженеры КПИ участвовали в ряде совещаний, проводимых руководителями предприятия. Понятно, что переписка и совещания не являлись самоцелью, они всего лишь отражали работу КПИ непосредственно в цехах и лабораториях Атоммаша. Вот только несколько примеров.
В начале января 1980 г. готовились для сварки обечайки активной зоны реактора. На совещании, проводимом Першиным В.Г., Галушкин Л.С. предложил выполнить при сварке контрольной пробы одного из швов химический анализ наплавленного металла на содержание никеля. Такое предложение исходило из того, что в сварочной проволоке содержание никеля превышало содержание, допустимое в сварном шве. Никель, как известно, увеличивает скорость радиационного охрупчивания стали. Представлялось нелогичным, что, с одной стороны, содержание никеля ограничивалось, а с другой - контроль в проекте и в технологическом процессе не предусматривался. Першин В.Г. поддержал предложение и поручил взять достаточное количество проб для проведения анализа на содержание никеля. Испытания показали, что содержание никеля в металле шва сварных проб существенно превышает допустимое.
Было два пути: готовить техническое решение на допустимость такого содержания никеля в сварном шве и решать его на уровне министерств и главного конструктора, либо контролировать содержание никеля в металле шва и по результатам контроля принимать решение. КПИ-36 предложила провести контроль на содержание никеля в шве в процессе сварки послойно. Предложение КПИ не поддержали, но представительство настаивало, и было согласно само взяться за это дело, отобрать пробы и направить их в ЦЗЛ на анализ, и таки сломало завод. Было дано поручение главному сварщику и представителю ЦНИИТМАШ составить программу по отбору проб от шва и провести дополнительные исследования для статистической оценки химического состава шва в принятой технологии.
Анализ отобранных проб показал, что содержание никеля в металле шва превышает допустимое содержание в металле обечаек. Теперь не только КПИ, а и всем стало ясно, что необходимо решение на самом высшем уровне. Кончилось тем, что зам. министра МСМ Мешковым А.Г. было предписано, проводить сварку швов реактора материалами одной партии (то же и по флюсам) с послойным контролем химического состава швов, а ЦНИИТМАШу внести в ТУ требование по послойному контролю швов на содержание никеля.
Тогда же была собрана сборка обечаек зоны патрубков реактора для сварки шва № 6. После включения сборки под нагрев перед началом сварки обнаружилось, что между кромками обечаек образовался зазор, причем разный в разных местах в кольцевом направлении. Максимальный зазор достигал 4 мм. Управление главного сварщика и технологи считали, что причиною этому являются слабые временные крепления, которые деформируются под действием сил от веса обечаек. Высказывалось также предположение, что на образование зазора оказали влияние приваренные патрубки САОЗ и уровнемера. Расчет деформаций временных креплений от веса обечаек, выполненный Галушкиным Л.С., показал, что этим фактором практически можно пренебречь. А проведенный им замер температурных полей и расчет температурных деформаций показал, что именно они являются причиной появления зазора. КПИ предложила цеху теплоизолировать сборку, закрыть отверстия патрубков диаметром 850 мм, не меняя принятого порядка приварки патрубков САОЗ и уровнемера. Обращалось внимание и на сохранение линейной скорости сварки, отличающейся в начале и в конце процесса на 12% из-за большой толщины стенок обечаек, при их равномерном вращении. Предложения КПИ были приняты. Сборка была удовлетворительно теплоизолирована и сварена без приключений. Установка «напряженных» скоб не применялась. Технология приварки патрубков осталась прежней.
Случались «эпопеи» и на технологическом фронте. Начиная с днища для первого реактора, поступившего с Ижорского завода, по инициативе КПИ не проходило месяца без совещаний с участием первых руководителей Атоммаша, секретаря горкома или его замов. Как правило, после изнурительной борьбы, побеждала все-таки КПИ.
Целесообразно привести эпизод при приемке отключающих устройств реактора. Эти устройства устанавливаются на патрубок уровнемера корпуса. Старший инженер КПИ Сапунов Н.Г., принимая детали отключающих устройств, выявил, что у двух из них некоторые детали изготовлены из углеродистой стали вместо специальной нержавеющей. Указанное нарушение через определенное время в результате коррозии прекратило бы выполнять заданные функции. Потребовалась бы остановка реактора, следовательно, и блока АЭС на длительное время для замены дефектных устройств, что привело бы к экономическим потерям, измеряемым миллионами рублей. По этому нарушению КПИ-36 направила Першину В.Г. письмо, копию Трубецких Р.П. По заводу по этому нарушению был издан приказ.
А вот еще один пример, последний, показывающий, как КПИ-36 помогла предприятию решать производственные вопросы. На одном из совещаний у Елецкого С.А в октябре обсуждался вопрос гидроиспытания коллектора парогенератора. Бригада, назначенная для подготовки коллектора к гидроиспытанию, не смогла уплотнить его разъем на диаметре 500 мм штатной крышкой и шпильками. Галушкину Л.С., пришедшему для решения текущего вопроса, стало ясно, что инженеры, проводившие уплотнение, не имеют точных представлений о параллельно работающих болтовых соединениях, уплотняющих сосуды, работающие под давлением. Он предложил провести уплотнение под его руководством. Заместитель главного инженера Писковацкий Б.И. стал возражать, мотивируя это тем, что шпильки и так очень сильно затянуты, что их можно порвать. Елецкий С.А. согласился с предложением Галушкина Л.С. и поручил выполнять все указания районного инженера КПИ, которому априори было ясно, это соединение не могло быть неправильно рассчитано, поскольку конструкторы к расчету первого контура подходят с должным вниманием. Чтобы показать инженерам, занимавшимся уплотнением, как меняется знакопеременно длина шпилек в процессе затяжки, он попросил взять рычажный индикатор с ценой деления 1-2 микрона, с набором приспособлений для его крепления. При правильно выбранном месте установки креплений можно фиксировать изменение длины шпилек в процессе затяжки и определить конечное удлинение. По удлинению шпилек можно судить об усилии затяжки. Индикатор был предназначен для учебных целей, затяжку шпилек производили динамометрическим ключом. Перед уплотнением соединение было разобрано, проверены уплотняющие поверхности и медно-никелевая прокладка в виде тора из проволоки диаметром 7 мм. На уплотняющих поверхностях и на прокладке практически не были видны следы их деформации. После этого соединение было собрано. Провели симметричную по диаметру и в угловом направлении незначительную подтяжку всех шпилек, установили индикатор на одной из шпилек и начали второй круг симметричной затяжки шпилек, соблюдая равным усилие на ключе. Индикатор показал удлинение шпильки в начале ее затяжки и укорочение после подтяжки остальных шпилек. Подтяжка шпилек повторялась несколько раз, и индикатор показывал то укорочение, то удлинение ее. Но в сумме, шпилька удлинялась. Так достигли требуемого момента на ключе. Соединение было уплотнено.
После уплотнения штатного соединения на диаметре 500 мм перешли к соединению 837 мм. Здесь детали уплотнения были технологическими. Чертежи были выполнены КБ технологического отдела, и узел совершенно не годился для давления 200 атм., которое должен был выдержать. Это было ясно даже без расчета. Галушкин Л.С. предупредил бригаду инженеров, что соединение разрушится, если те будут поднимать давление до 200 атмосфер, и просил передать технологам, что нужно увеличить количество и диаметр болтов и разработать новый накидной фланец. Предупредил, чтобы не вздумали проводить гидроиспытания. Предупредил даже об опасности попасть под струю воды, когда соединение начнет терять плотность, поскольку это может нанести серьезную травму.
До эпизода с уплотнением, на оперативном совещании Першин В.Г. указывал на необходимость скорейшего окончания работ по коллектору, т.к. его уже давно ждали на ЗИО в городе Подольске. Но на следующем совещании, состоявшемся после эпизода с уплотнением, о результатах проверки не было сказано ни слова. Это казалось необычным. После совещания представители КПИ пошли посмотреть, что с коллектором, и увидели, что технологический узел уплотнения разрушен. Крышка (весом не менее 1,5 тонны) валялась в полуметре от коллектора, в одном отверстии торчал изогнутый болт, который вытащить было нельзя, его нужно было срезать. Вокруг был мокрый пол, коллектор был еще теплым. Этот пример показывает техническую «грамотность» доброго десятка инженеров, никогда ранее не работавших в Минсредмаше, кто проектировал и пытался (после специального предупреждения) испытать этот узел.
Галушкин Л.С. в 1982 был переведен в КПИ на новосибирский завод Промстальконструкция. Сейчас он на пенсии.
В КПИ всегда было много неординарных личностей. Не только директор, любой специалист КПИ в дирекции или на местах мог стать героем нашего очерка.
Достаточно привести всего один пример противостояния «КПИ — завод» на Атоммаше, чтобы оценить градус кипения эмоций и планку принимаемых решений, как с той, так и с этой стороны.
Руководство завода спешило провести гидравлические испытания, показав этим, что корпус готов и, следовательно, соцобязательство изготовить корпус к открытию XXVI съезда КПСС, коллективом выполнено. Но законченность корпуса предполагала выполнение всех работ в металле (в данном случае изготовление и монтаж ВКУ, изготовление опорного кольца и проведение контрольной сборки с корпусом), составление паспортов, выдачу удостоверения КПИ-36. Предприятие, конечно, не могло это сделать (и как оказалось, указанные работы в металле и составление отчетных документов не были выполнены и к ноябрю 1982 года). Поэтому оно составило технические решения о переносе ряда операций по контролю «напоследок». Первое решение должно было быть согласовано с Союзатомэнерго, второе — с ОКБ Гидропресс.
«Как сейчас помню, — рассказывает Галушкин Л.С., — 20 февраля 81 года в два часа ночи КПИ-36 предъявили корпус для гидроиспытания, а на словах сказали, что «решения о переносе сроков будут». До 9 утра старший инженер Баженов В.С. и я рассматривали документы и оформили возврат, так как слова, как говорится, к делу не подошьешь. Тогда предприятие письменно гарантировало согласование решений, и в ночь на 22 февраля было назначено проведение гидроиспытания. В 20 часов Баженов В.С. и я ознакомились с проектом акта гидроиспытания. В акте указывалось, что «корпус выполнен в соответствии с требованиями КД и ТУ с учетом технических решений». Конечно, это не соответствовало действительности. Намерения выдавались за действительность. Это была первая попытка констатировать, что работы по корпусу закончены. Мы предложили редакцию, которая правильно отражала объем выполненных работ. С нами согласились, и акт пошел в печать. Когда гидроиспытание было закончено, мне принесли на подпись первую и последнюю страницы акта, из которых не было видно, принята наша редакция или нет. Конечно, это был наивный ход. Мы попросили, до подписи, принести все страницы. Когда принесли все страницы, оказалось, что наша редакция не отражена в акте. Мы потребовали написать так, как договорились. И только после того, как акт был напечатан правильно, я подписал каждую страницу акта, о чем на последней странице сделал запись. Копию акта взяли себе».
В апреле 1981 г. Першин В.Г. обратился к Галушкину Л.С. с просьбой «закрыть» работы по первому корпусу реактора, т.е. выдать «Удостоверение» на корпус. Этого районный инженер КПИ сделать не мог — корпус в металле не готов, нет решений по множеству отклонений, нет отчетной документации, которая должна составляться с учетом допущенных отклонений. Как можно корректнее, Галушкин Л.С. отказал Першину В.Г.
Сразу же после этого начался прессинг. Звонили по много раз руководители завода, инспектор промышленного отдела обкома КПСС; присылали секретарей с телеграммами; встречались и предлагали принять корпус реактора и оставить его до окончательной доводки на заводе, мотивируя тем, что нужно платить зарплату. К себе пригласил Першин В.Г. и в течение полутора часов убеждал, что сделано 99% объема работ (процент был явно с потолка), и теперь десять тысяч человек ждут зарплату. Мы ведь вам помогаем, «намекнул» директор, квартирами, телефонами, а сейчас предприятию трудно, министерство завалило план на 25 миллионов (хотя завалили план не Атоммаш, а Ижорский завод, ЗИО в Подольске и завод в Таганроге). Мы уже доложили съезду, прибег Першин В.Г. к «железному» аргументу, а товар выставить не можем из-за мелочей. Перестаньте перестраховываться, пойдите на нормальный инженерный риск! На это Галушкин Л.С. заявил, что это не инженерный вопрос, а скорее вопрос, подлежащий рассмотрению в прокуратуре. 20 апреля «пытал» секретарь парткома завода Попов Л.И. Дошло до того, что Галушкина Л.С. пригласили даже на встречу с космонавтом Елисеевым А.С., на которой присутствовало большинство руководителей предприятия. Но и там им не удалось переубедить районного инженера. После этого он позвонил Трубецких Р.П. и объяснил ему создавшуюся ситуацию; тот был категоричен: «Все правильно, приписками заниматься нечего — это уголовное дело, а к вам у меня претензий нет».
Звонки продолжались по новому кругу: от инспектора промышленного отдела обкома КПСС, от заведующего промышленным отделом обкома, утром в половине шестого на квартиру позвонил диспетчер завода, а затем прислал машину, на которой Галушкина Л.С. отвезли ко второму секретарю горкома. Беседа в горкоме длилась 2,5 часа, во время которой из Москвы позвонил первый секретарь горкома. Вопрос был один: нужно помочь предприятию. Далее вновь даем слово Галушкину Л.С.: «В девять тридцать состоялась моя встреча с руководством завода, она длилась до 12 часов. Затем я в цехе показал, что необходимо еще сделать в металле по корпусу реактора. Когда вернулись к Першину В.Г., тот предложил дать справку в том, что реактор принят КПИ, а «Удостоверение» будет выдано позже. Так поступить я не мог. Я предложил составить решение, в котором оговорить действительно выполненный объем работ, ссылкой на документы проекта; в этом решении также оговорить невыполненные работы, ссылкой также на документы проекта, что корпус реактора останется в ПО Атоммаш, где будут окончены работы по металлу и проведена контрольная сборка с опорным кольцом. Я сказал, что такое решение КПИ может завизировать, если это нужно. Першин В.Г. согласился с моим вариантом. Я здесь же составил черновик решения. Решение было подготовлено и утверждено заместителями министров МЭМ и МЭиЭ и вышло за № 820.17-81. Разбуди меня ночью — этот номер я уже не забуду».
Шло время, и срывались сроки окончания работ по корпусу реактора. Шел август 1981 года. По инициативе министра МЭМ Кротова Ю.В., ПО Атоммаш было составлено решение на проведение контрольной сборки корпуса реактора с опорным кольцом на ЮУАЭС силами работников завода. В решении отмечалось, что перед отправкой корпуса реактора на станцию должны быть сняты действительные размеры опорного бурта корпуса, должен быть изготовлен макет для контрольной сборки его с опорным кольцом; после контрольной сборки опорное кольцо могло быть отправлено на АЭС. Было составлено также решение за подписями заместителей министров МЭМ, МЭиЭ и МСМ о целесообразности проведения контрольной сборки корпуса реактора с опорным кольцом на ЮУАЭС. Эти оба решения не отражали содержание работ по окончанию ВКУ корпуса, по составлению отчетной документации.
Представительство КПИ обратило внимание руководства предприятия на необходимость предъявления отчетной документации и выполнение требований решений по комплектности изделия и по отчетной документации. КПИ отклонила от приемки корпус для отправки на ЮУ АЭС. Корпус реактора, несмотря на это, был отправлен на АЭС. Представительство информировали об этом Управление КПИ.
В начале декабря 1981г. КПИ был предъявлен согласованный с ЮУАЭС перечень (график) незавершенных работ по корпусу. Представительство КПИ предложило согласовать указанный перечень с ВПО Союзатомэнерго. Руководство завода письмом сообщило, что документы направлены на согласование в эту организацию. Следует подчеркнуть, что со времени первой попытки завода получить подтверждение КПИ о готовности корпуса, т.е. от времени гидроиспытания, прошло 10 месяцев, а все еще не были закончены работы в металле и по документации. Вот цена обещаний! Между тем, на письмо КПИ, в котором речь шла по отчетной документации, завод сообщил, что вся отчетная документация будет выполнена в двухнедельный срок, после отправки корпуса на ЮУАЭС, но, как показали дальнейшие события, документация не была готова и к ноябрю 1982 года. Корпус реактора ушел на АЭС без «Удостоверения» КПИ и не принятым ГГТН. Между тем «целесообразность» окончания работ на АЭС, признанная тремя министерствами, ничем не обосновывалась в подписанных ими решениях. КПИ воспринимала появление такого решения амбициозными соображениями министра МЭМ.
Владимир Николаевич Медников — один из тех старожилов КПИ, кому пришлось заниматься не только приемкой изделий, а и организовывать эту приемку. В Новосибирском представительстве он работает уже тридцать третий год, время соразмерное для былин. И сделано, кстати, по-былинному много и основательно. К нему с полным основанием можно применить слово «организатор». Начал он с организации в 1971 году приемки баллонов Б-3 на новосибирском заводе Сибакадеммонтаж, а в 2000 г. на том же заводе, только с новым названием, ОАО Промстальконструкция, организовал надзор и приемку оборудования для ТАЭС; в 1975 г. — первую приемку изделий на НЗХК, а в 1979 г. — ТВС для реакторов ВВЭР-1000; в этом же году на заводе Сибэлектромонтаж организовал приемку асинхронных вертикальных двигателей для привода ГЦН на АЭС с реакторами ВВЭР-1000; в Красноярске в 1999 г. на ОАО Сибтяжмаш — представительство КПИ по надзору и приемочным инспекциям грузоподъемного оборудования для ТАЭС, а на ОАО ХМЗ — приемку порошка диоксида урана керамического сорта. Ну, а помимо организации приемки, принимал трубопроводы для первого контура АЭС на быстрых нейтронах БН-350 в Шевченко, трубопроводы для ЛАЭС, твэлы и ТВС, таблетки и порошки для энергетических и исследовательских реакторов, ТУКи для радиоактивных отходов — всего не счесть.
С самого начала своей деятельности в КПИ Медникову В.Н. пришлось проявить свой характер и выстоять против жесточайшего прессинга производственного персонала завода Сибакадеммонтаж при освоении там нового производства баллонов Б-3 с повышенными, по сравнению со строительными металлоконструкциями, требованиями к их изготовлению. На первых порах конфликт между ним и коллективом предприятия был нешуточный. Медников В.Н. потребовал соблюдать параметры ТУ и чертежей, но руководство цеха пошло более легким, как им казалось, путем: организовало против бывшего заводского работника целую компанию. Рабочие, контролеры ОТК, зам. начальника цеха и парторг цеха направили в разные адреса, от парткома до министерства, несколько докладных с обвинениями представителя КПИ в срыве государственного плана по выпуску баллонов. По докладным секретарь парткома завода тут же собрал совещание, на котором грозил представителю КПИ, как Тарас Бульба сыну Андрию. Не тут-то было. Медников В.Н. пришел в КПИ не для того, чтобы в первом же бою сдать свои позиции. Для решения конфликтной ситуации из Москвы был приглашен работник Министерства Г.С. Утробин. Вникнув в производство баллонов и в суть конфликта, он отметил ряд существенных упущений со стороны производства и, разобравшись в сложившихся взаимоотношениях КПИ и персонала цеха, выразил это в письме на имя Зверева А.Д. После совещания с руководством завода все обвинения в адрес представителя КПИ были сняты. Вот хронология и некоторые выписки из документов той драматической ситуации.
Начало марта 1972 г. — шесть докладных: от рабочих («...вся эта задержка — с приемкой КПИ и возвратами КПИ — не дает нам развернуться»); от начальника участка цеха № 4 Власова В.И. («Считаю нецелесообразным работу по предъявительским запискам на узлы баллонов, т.к. я не могу организовать ритмичную работу участка»); от зам. начальника цеха № 4 Кутаренко В.И. («...т. Медников В.Н. подходит к решению вопросов по приемке баллонов необъективно, с неприкрытым злорадством, с чувством мести какому-то лицу или лицам.. Это вредит производству и явно рассчитано на срыв государственного плана и разбазаривание государственных средств, подрыв авторитета ОТК и руководства цеха»); от работников БЦК («Представитель КПИ на заводе, игнорируя утвержденный объем контроля, занимается срывом выпуска баллонов. Вместо того, чтобы контролировать геометрические размеры в узлах и деталях перед сборкой, он занимается этим в готовых баллонах. Проработав с т. Медниковым 6 месяцев, мы считаем, что у него нет серьезного желания наладить работу по качественному выпуску баллонов...»); на имя секретаря парткома Управления Сибакадемонтаж Маркова В.В. от секретаря парторганизации цеха № 4 Пичугина А.А. («С таким положением дальше мириться невозможно, поэтому прошу принять срочные меры по ликвидации создавшегося положения...»).
30 марта 1972 г. — «...во время собеседования с и.о. руководителя предприятия Федоровым В.Ф., секретарем парткома Марковым В.В., председателем завкома Андреевым И.В., начальником ОТК Ряшиным В.Е., начальником цеха № 4 Жаданом Ю.М., и в присутствии районного инженера КПИ Утробина Г.С., по поводу всех докладных и после предварительного разбирательства на рабочем месте, пришли к выводу:
— причины возврата узлов и готовых изделий на доработку отражены в поузловых и генеральных предъявительских записках;
— в беседах с рабочими участка было выяснено неполное знание ими технических требований документации, объема контроля при приемке КПИ, отсутствие разъяснений производственными мастерами причин возвратов и неправильное их преподнесение рабочим;
— на предъявляемых КПИ обечайках были обнаружены следы масла с грязью, отступления от требований чертежа, следы от ударов кувалдой при «правке» обечаек;
— докладная Кутеренко была написана 10 марта, а приступил к работе он только за десять дней до этого, т.е. практически ни о состоянии дел в цехе, ни о требованиях КПИ ничего не знал;
— БЦК не делал никаких выводов по возврату КПИ, готовые изделия не были проверены и повторно предъявлены КПИ, в результате чего вся партия была возвращена ОТК на разбраковку;
— за январь-февраль из 19 предъявленных партий были возвращены 6 из-за несоответствия клейм сварщиков на изделиях клеймам, проставленным в паспортах, неправильно заполненной документации, некачественной покраске и т.п.;
— в феврале 1972 г. секретарь парткома Марков В.В. созвал совещание, на котором обругал Медникова матом и сказал: «Мы тебя породили, мы тебя и уберем», а также угрожал тем, что заставит принимать некачественные изделия».
На собеседовании 30 марта было заявлено, что «...претензий к представителю КПИ т. Медникову В.Н., в части выставления им требований сверх заложенных технической документацией при приемке изделий, нет».
При повторной встрече Федоров В.Ф. заверил, что «...будут приняты должные меры по ликвидации имеющихся недостатков».
О выводах этого совещания Медников В.Н. сообщил Коровину Г.И. (организация п/я Г-4752).
В это же время от районного инженера КПИ Утробина Г.С. на имя начальника 4-го Главка Зверева А.Д. и и.о. директора завода Сибакадемонтаж Федорова В.Ф. была направлена докладная, в которой отмечалось, что изготовление изделий ведется со значительными отступлениями от технических условий, чертежей и технологических процессов, а пооперационный контроль со стороны работников ОТК выполняется слабо, порой без проверки операций, с формальной росписью в пооперационной карте контроля.
И ровно через месяц — на имя Медникова В.Н. поступило письмо (имеет смысл привести его почти полностью) от зам. начальника цеха № 4 Кутаренко В.И.:
«По поводу докладной от 10 марта 1972 г. на имя начальника цеха № 4 — приношу свои извинения, т.к. докладную я написал, не разобравшись досконально в обстановке.
Я не знал, что в цехе сплошной обман и очковтирательство. Докладная мною была написана под редакцией т. Жадан и Скиперского и по требованию парторга завода т. Маркова... На участке очень много отступлений от технологии и ТУ... Еще раз прошу прощения за подлость с моей стороны, но ставлю все-таки упрек в слабой требовательности».
Комментарии, как говорится, излишни.
КПИ не только «ставило палки в колеса» производству, но и подчас оказывало ему неоценимую помощь даже вне зоны своего непосредственного влияния. Так, где-то через год после описанного нами конфликта в течение 3 месяцев железная дорога не поставляла вагоны для отгрузки готовых баллонов потребителям, в результате чего все складские площади были забиты баллонами. На все запросы руководства завода железная дорога отвечала отказами. Руководство завода, исчерпав все возможности, вплоть до обкома партии, обратилось в КПИ за помощью. После направления срочной телеграммы КПИ в адрес первого зам. министра Средмаша Семенова Н.И. срочно были приняты меры и поданы вагоны для отгрузки баллонов.
Евгений Николаевич Курашов в КПИ пришел 25 лет назад, в ноябре 1978 г., и Новосибирское представительство сразу же увеличилось в два раза. Он работал на участке комплектующих деталей одного из основных цехов НЗХК. В.Н. Медников только что организовал приемку изделий для ряда предприятий МСМ и пригласил его в представительство.
И сразу же обрушился вал изделий, от комплектующих до готовых, твэлов и сборок для исследовательских реакторов. Производство не всегда справлялось с ритмичностью, и в конце месяца, квартала, года приходилось вести приемку в особом режиме, и гораздо дольше по времени, и с особой придирчивостью, так как именно в последние часы идет больше всего брака, и его, естественно, пытаются «пропихнуть». Однажды дошло до того, что цеховики, и технологи, и ОТК встретили Новый год на рабочем месте.
Не успел разобраться с этими изделиями, буквально через год-полтора новые — твэлы и ТВС ВВЭР-1000 для пятого блока Нововоронежской АЭС. В 1980 г. Курашов Е.Н. вместе с Аюбовым Н.А. успевали работать сразу на два фронта, на два цеха. «Было трудно, но интересно», — скромно признается Евгений Николаевич. Зато изготовление первой зоны торжественно отметили вместе с цеховыми технологами, которые через несколько лет все стали «большими» людьми: А.С. Жуков стал начальником 10-го цеха НЗХК, изготавливающего твэлы и ТВС для реакторов ВВЭР-1000 и ВВЭР-440, оснащенного самой передовой технологией и укомплектованного лучшими специалистами, каких только можно было сыскать; В.В. Крюков — генеральным директором Московского завода полиметаллов; В.В. Рожков — главным инженером НЗХК.
В начале 80-х годов кэпэишников в представительстве не хватало, и после запуска 10-го цеха два года еще пришлось совмещать приемку продукции в двух цехах, что, конечно же, было непросто, но дало такой опыт, который приходит только после десятилетий напряженного труда. Помимо приемки приходилось участвовать в загрузке ряда аппаратов, на Электростальском МСЗ на стендовых испытаниях ТВС ВВЭР-1000.
Не один раз приходилось приостанавливать приемку, вопрос решался уже на уровне руководства КПИ и Министерства, противостояние часто доходило до предела, и после всяких организационно-технических решений и мероприятий, внесения изменений, доработок и исправлений, изделия принимались иногда в последний день месяца, в вечерние и даже ночные часы, так как за срыв плана «пороли» тогда страшно. (Так было, например, в сентябре 1996 г., когда использовали сырье, не предусмотренное в ТУ на изделия.) И, как ни странно, именно эти дни и часы сейчас вспоминаются как дни и часы, принесшие наибольшее удовлетворение, — видимо, потому, что все было сделано и по уму и по совести, продукция уходила с завода качественная, за нее не было стыдно и не было тревожно. Кто побывал в таких ситуациях, тот знает, что такое удовлетворение может дать только интересная и нужная не только для зарплаты работа.
Виталий Ананьевич Христофоров.
К нему ежедневно с участка изготовления твэлов для ТВС ВВЭР-440 и ВВЭР-1000 приносят на проверку внушительные кипы бумаг: журналы, сертификаты, диаграммы, распечатки, технические решения, протоколы испытаний и пр. Он сидит в углу кабинета возле окна и по тому, как контролер или мастер ОТК заходит и идет от двери до его стола, как несет документы, по его (или ее) глазам и походке, по словам и недомолвкам, с вероятностью 95%, принятой в ядерной технике, знает, что ожидать сегодня. Своими наблюдениями он не делится с коллегами, но если понаблюдать за ним самим, становится ясно, что сегодня как раз что-то не то. Контролер (мастер) после нескольких уклончивых ответов уходит, а Виталий Ананьевич открывает нужный журнал или разворачивает диаграмму и говорит: «Да, вот она! Так и знал. Жулики!» «Жулики» — это ласковое слово, которым Виталий Ананьевич охотно награждает не столько воров, а сколько тех, кто просто решил слегка (или не очень) схимичить или обмишурить его. «Ну, что ж, опять придется делать возврат!» Христофоров В.А. — не просто ведущий специалист Новосибирского представительства, он — ведущий специалист по возвратам. После этих слов, буквально через минуту, заявляется кто-нибудь из ОТК (может, потому, что они сидят через стенку) и сетует, что спутал бумажку, не то взял и т.п. А далее сюжет развивается, как говорится, в зависимости от тяжести содеянного. И при всем при том, никому из кэпэишников не дарят столько поздравительных открыток и прочих знаков внимания на 23 февраля и на день рождения, а красные бабочки на его щеках еще долго потом взмахивают своими крылышками. Что заслужил — то заслужил. Хоть и «вредный» он, да в Минатоме к «вредности» свое особое отношение. На деле все его замечания носят настолько существенный характер, так скрупулезно проработаны им, что исправь их, намотай, как говорится, на ус, и дальше можешь жить, в этот ус не дуя.
Его любят приглашать в комиссии. Такого дотошного, знающего специалиста надо еще поискать. Не раз привлекало его руководство КПИ и к проверке деятельности представительств КПИ. Участвовал и в работе министерской комиссии под руководством главного инженера 3-го ГУ Министерства Лавренюка П.И. по проверке качества изготовления циркониевых труб для АЭС.
Любит исторические книги, фильмы военных лет, лирические песни. Немногословен, но иногда любит вспомнить какой-нибудь курьезный случай.
«В 80-е годы КПИ была в штатах Глазовского ЧМЗ. Зарплата оттуда шла, а общественная жизнь, понятно, кипела на НЗХК. Естественно, мы на острие научно-технического и прочего прогресса, принимали самое активное участие в общественной жизни завода. Наш руководитель представительства В.Ф. Смирнов был председателем методсовета при парткоме завода, а я с В.С. Дробышевским пропагандистом в системе партийного образования. Поскольку пропагандисты состояли на учете в парторганизации заводоуправления, то и слушателями их, естественно, были работники того же заводоуправления. Пропагандистов часто заслушивали на партийных собраниях, в основном по одному и тому же вопросу — о посещаемости занятий. Раз я доложил, два доложил, а неспокойно на душе. Проверят — очки втираю! Не гоже кэпэишнику! Не могу я так. Слушатель у меня один был — ни разу не посетил занятия, что называется, «портил картину», надо вывести, думаю, его на чистую воду. Вот на очередном собрании я и признался: есть, мол, прогульщик, ни разу не посетил учебу. «Кто такой?! — сразу вскинулось несколько человек. — Имя!» Назвал: «Эрик Николаевич Свечников» — тогдашний директор завода, крутой, на льва похожий, и взглядом и походкой, и при всей своей широте взглядов вникающий в любые мелочи. Секретарь парторганизации уж и рот открыл, чтоб сразу же начать чихвостить прогульщика, а как услышал, только зевнул да руками развел, прямо, как птица, а чего ему было делать? После этого при парторганизации управления быстренько создали группу самостоятельно «обучающихся» по определенной программе, и директора перевели в ту группу. Жаль, не дали развиться во мне критику. Так бы, гляди, Белинским или Огаревым стал».
Все ж таки надо рассказать еще об одном кэпэишнике. Грех не рассказать, потому что он сам рассказчик, божьей милостью, — Анатолий Тимофеевич Чекановский, руководитель Московского представительства КПИ.
О каждом человеке можно сказать много, но не каждый может много сказать о себе. Для этого надо иметь талант. Есть немало придумщиков, хвастунов, фантастов, мастеров рассказывать анекдоты, асов розыгрышей и приколов, а есть прирожденные рассказчики, которые не только прожили богатую, насыщенную событиями жизнь, а и с удовольствием вспоминают о ней, каждый раз, будто заново возрождая ее в словесном очертании, которые даже о самых скучных вещах говорят так, что заслушаешься. Обычно они рассказывают только то, в чем сами приняли участие, и от этого рассказы приобретают особую теплоту, какую редко найдешь в сочиненном. Кому довелось хоть раз послушать Анатолия Тимофеевича о самых разных историях, случившихся в Московском представительстве КПИ, тому, считай, повезло. Это, если угодно, «Миргород». При всем его многоречии, он афористичен и точен в деталях. Недаром любимые его книги — исторические романы, а также мысли и высказывания великих людей.
— Крюков Валерий Викторович, директор МЗП, подарил двухтомник афоризмов. Их там собрано за несколько тысячелетий. После работы на диван приляжешь, почитаешь, что там говорили по какому поводу Наполеон или Конфуций, и сам вроде как Наполеон. Лежишь и думаешь, что ничего-то в мире не изменилось, разве только число великих заметно поубавилось. А и то, они же копились на протяжении тысячелетий, а сейчас, за десять лет, дай бог, одну умную мысль услышать.
— На работе?
— А где же еще? — смеется Чекановский А.Т. — Проверял как-то одного своего, новенького, а он «литера» не знает, что такое.
— Ему, может, поллитера хватает, — шутит собеседник, но Анатолий Тимофеевич не поддается на этот раз на шутку.
— Это же как инженером работать — литеры не знать! Влепил ему замечание. Это ж азбука, дважды два. Дважды два не знать?! Помню, — начинает он без перехода очередную историю, — помню курьезный случай один. Давно, еще при Звереве было. О, это целая эпоха в Средмаше была. Все считали, что сначала он родился, а потом ему фамилию подыскали, а я с ним достаточно часто сталкивался — нормальный мужик был, строгий, но справедливый. Строг к другим, справедлив к себе. Шутка. Без курьезов не проживешь. Уверен, они со всеми случаются, не все просто любят рассказывать о них, а кто-то, может, и не умеет. Действительно, смешно, особенно когда уже прошло довольно времени.
После этого успевайте слушать. Каждая история — прежде всего об интуиции кэпэишника. Любая из них — не дитя случая, ничего нет случайного в работе КПИ. Только имея богатейший опыт, обширные знания в нескольких смежных областях, можно интуитивно угадывать слабое, тонкое место, и с точностью до миллиметра указывать, где дефект, или где порвется. Всего важнее, оказывается, интуиция, да еще талант, сродни таланту Левши.
— Руководить представительством я научился у Д.А. Игнатьева, который в 1948 году был назначен первым начальником КПИ, а затем возглавил Московское представительство. Строгий был, жесткий порой, у меня так не всегда получается, для этого внутри должна быть сталь еще той закалки. Но все ж таки я многое перенял у него и не жалею о том. Особенно важно расставить акценты в начальный период сосуществования двух систем: заводской и нашей, кэпэишной. Как часто бывает: пригласят на совещание, а оно не готово, ни темы цельной, ни вопросов серьезных, ни самого обсуждения, так, посиделки, разве что без пива, но в последнее время и те умудряются совмещать с чаепитием и пирожными. Времени жалко. Помню, пригласили и нас на такое совещание, в повестке был наш вопрос. И пошли лить воду. Игнатьев послушал-послушал, потом встал и рубанул: «Вы нас пригласили на совещание, а совещание не готово», — развернулся и ушел. Я за ним. Может, и не совсем дипломатично, но главный инженер тут же сделал выводы, извинился перед Игнатьевым, назначил новое время, и уже на этот раз совещание прошло как по маслу. Хотя, с другой стороны, дипломатией тоже приходилось заниматься. И этому я тоже научился у Игнатьева. В Грузии приемку вел, напортачили русские, сделай возврат — тут же выгонят их с работы, а далеко не всякий дефект от человека зависит и от его даже самой безукоризненной работы. Не стал делать возврат, выдал замечание, которое тут же исправили, на работников наложили взыскание, но не выгнали.
— Принимали мы трубопроводы для реактора БН-350 на Подольском заводе ЗИО в 75 году и нам не понравились снимки сварного шва (были затемнения некоторых участков). Начальник рентгенлаборатории, производственники, понятно, ОТК — нас чуть ли не на смех подняли, не открыто, конечно, у нас отношения всегда были очень, как это говорят сейчас, политкорректны. Нет, говорят в один голос, шов замечательный. А у меня свербит что-то, не может быть, чую, чую каким-то непонятным, сугубо кэпэишным органом, не знаю уж, где он и прячется, — брак, причем, брак серьезный. А раз чую, то и говорю: «Брак там». Хорошо, говорят, проверяй — вот только, как ты проверишь трубу изнутри, туда же и на козе не подъедешь. Ничего, сообразил, и без козы обошелся, собственно, и соображать-то было нечего. Как спелеолога в пещере тянут за веревку, знаете? Вот так же и я предложил обвязать меня и затянуть в трубу. А там уж я разберусь, качественный шов или некачественный. Привязали веревку к моим ногам, подтянули меня за ноги к сварному шву, так чтобы я мог по всему периметру снять с помощью пластилина отпечатки. Непросто это было, тесно и неудобно, да и не по себе — чем черт не шутит, застрянешь еще в трубе? Труба будет. Приятного, словом, мало. А куда деваться, сам настоял. Назвался груздем — полезай... в трубу. Но все обошлось. Осмотрелся, постучал, указал, где необходимо выбрать сварной шов до корня шва. Интуиция не подвела. Когда шов разрезали, в корне обнаружили кусок сварочного электрода. Совсем как после операции — больного зашьют, а в нем или скальпель забудут, или зажим. Шов забраковали, а начальника рентгенлаборатории освободили от должности. И остальным сестрам раздали по серьгам. Знай наших!
Или вот другой случай. Там посерьезней. Работал я тогда на ВИЛСе (Всесоюзный институт легких сплавов) — организация еще та, одни академики, ее вернее «тяжелых сплавов» было назвать — принимал штамповки из сплава В96з. Проверял документацию по макроструктуре штамповок с помощью дополнительного контроля в лаборатории. Обнаружил дефект, недопустимый, больше 2 мм. Забраковал сто тысяч штамповок трех типов. Скандал! Сто тысяч, не шутка. Остановились все три завода, изготавливающие штамповки, в Горьком, Коврове, Владимире. Шуму на весь Союз. Понятно, совещание за совещанием, да не только в Главке, а там, — Анатолий Тимофеевич махнул рукой вверх, — вплоть до ЦК.
Одна из штамповок, по сию пору помню, К0132Б, давала повышенный брак по трещинам, по расположению волокон. Было решено отработать новый тип штамповок, Н241. Когда были изготовлены пять партий, 4000 штук, третья лаборатория под руководством начальника лаборатории Тулянкина и зам. директора института Михайлова предъявила мне эти штамповки. Я их просмотрел, отобрал от каждой партии по 3 штуки и попросил начальника цеха проточить их согласно чертежу до размеров готовой детали.
Не успели проточить, звонок — Коровин Г.И. (успели доложить), тогдашний начальник КПИ, спрашивает: «Что ты там натворил со штамповкой Н241?». «Ничего», — ответил я. «Как ничего? Тут такое!.. Бросай все, срочно приезжай — едем к Звереву. Требует. Объясняться». А помимо этого приглашения, еще столько высказал эпитетов, что можно было третий том к моим высказываниям великих людей издать. Все, думаю, Анатолий, каюк, из кабинета не выкинут, так вынесут. А, была не была, где наша не пропадала! Уверенность чувствую в себе непоколебимую. Прямо, Фирсов, хоккеист который, тоже, кстати, Анатолий. Как и должен ее постоянно чувствовать настоящий кэпэишник. А у нас все кэпэишники настоящие, не пальцем деланные. А тогда «ехать к Звереву», все равно что в клетку со львом. Зверев, словом. Все боялись его. Голоса, взгляда, фигуры, кабинета, от фамилии уже дрожь брала. Чего делать, едем к начальнику Главка.
Взял в карман все три штамповки, благо, они небольшого диаметра, приехал в Главк, ответил на все вопросы. Зверев, надо отдать ему должное, хоть и накрученный, чувствуется, общей атмосферой, шутка ли, три завода стоят, из ЦК грозят, а сдерживает себя. Но — красный, как рак! Когда красный — это все, туши свет, будет жесточайший разнос. Так и должно было произойти, но... не произошло. Спросил, ждет объяснения. Перед ним на столе телеграмма Михайлова, в которой тот требует освободить меня от занимаемой должности, поскольку я бракую годную продукцию, останавливаю заводы, и вообще, тормоз и распоследний вредитель. Тогда это было прерогативой начальника Главка: назначать и освобождать от должности кэпэишников. Вынул я штамповки, объяснил: вот, мол, искомое — на ободке штамповки обнаружил волосовины. Выслушал, после перерыва говорит: «Надо проточить в размер». «Отдал, — отвечаю. — Через полтора часа будут результаты». «Сразу звони ко мне».
А в перерыве начальник лаборатории Тулянкин во всеуслышание заявил, что и не таких мол снимали, генералы вон вылетали с треском, их убрали и вас уберем, так как вы всего лишь полковник (хотя я отродясь не был полковником) — тогда считали, и справедливо, что все кэпэишники занимают не меньше полковничьей должности. Справедливости ради надо отметить, что я и по сей день работаю, Тулянкин умер, а вот куда делся зам. директора Михайлов... тогда не знал и сейчас не знаю.
Через пару часов ЦЗЛ выдал арбитражный результат-заключение: трещины на всех трех деталях. Тут же позвонил Звереву. Спасибо, сказал. Вот так, письмо Михайлова уничтожили, а мне за хорошую работу выписали приличную премию. Кстати, оформил мне ее тогда наш будущий директор В.И. Никитенко.
За время работы в ВИЛСе я не только «шкодил», с их точки зрения. Мною были впервые в истории института разработаны журналы качества продукции. В них отмечались необходимые параметры плавок, а также данные с заводов-субпоставщиков по браку штамповок, металлургическим дефектам, что помогало всякий раз при анализе качества продукции. Во всяком случае, ими постоянно пользовался в своих изысканиях зам. директора института по металлургии д.т.н. Добайкин Владимир Иванович. Потом этот журнал проделал длинный путь по Москве, с завода в Министерство, потом из Москвы в Ленинград, данные его легли не в одну кандидатскую и докторскую диссертацию. Так что можно с полным основанием заявить, что деятельность в КПИ носит не только сугубо практический, но и исследовательский, аналитический характер.
Параллельно велась большая работа по повышению качества штамповок из сплава В96з с ВИАМом, непосредственно с академиками Кикоиным И.К., Фридляндером И.Н. и их сотрудниками.
— Ну, и как-нибудь вознаграждалась такая работа, помимо зарплаты и премий?
— От Министерства получил двухкомнатную квартиру в Москве в 65 году. Каждый год выделяли льготную путевку, а отдыхать люблю все равно на даче, на садовом участке. Поработаешь на свежем воздухе, почитаешь, если старый фильм по телеку, фильм посмотришь, телесериалы не могу смотреть, там ничего нет, что в жизни, так, нелюди одни или отбросы общества.
— Машина есть?
— Тоже на заводе дали. А потом уже с зятем «Шкоду» купили. «Фелиция».
— Вдвоем живете?
— Зачем вдвоем? Впятером. Я, жена, дочь, зять, внучка. Внучка умница — 19 лет, а уже три языка знает: персидский, английский и французский. На 3-м курсе ФСБ на переводчика учится. Кстати, работа в КПИ, по моему мнению, в принципе может создавать и создает крепкую семью: когда хорошая зарплата, когда сам организован и деловит, когда от тебя зависит очень многое, невольно таким же становишься и в общении с близкими и родными.
Анатолий Тимофеевич и по сей день полон сил и энтузиазма. И хотя перенес три операции, а в последнее время беспокоит сердце, работу оставлять не думает. Да и работа так не думает — все ж таки есть на свете незаменимые люди.
— Приезжает за пенсией в Москву бывший наш работник Маклаков Иосиф Кузьмич, — продолжает вспоминать Анатолий Тимофеевич. — Он всякий раз звонит, заходит. Помогаем, чем можем. То коляску исправить, то деталюшку какую выточить...
Радужные перспективыДостаточно привести всего один пример противостояния «КПИ — завод» на Атоммаше, чтобы оценить градус кипения эмоций и планку принимаемых решений, как с той, так и с этой стороны.
Руководство завода спешило провести гидравлические испытания, показав этим, что корпус готов и, следовательно, соцобязательство изготовить корпус к открытию XXVI съезда КПСС, коллективом выполнено. Но законченность корпуса предполагала выполнение всех работ в металле (в данном случае изготовление и монтаж ВКУ, изготовление опорного кольца и проведение контрольной сборки с корпусом), составление паспортов, выдачу удостоверения КПИ-36. Предприятие, конечно, не могло это сделать (и как оказалось, указанные работы в металле и составление отчетных документов не были выполнены и к ноябрю 1982 года). Поэтому оно составило технические решения о переносе ряда операций по контролю «напоследок». Первое решение должно было быть согласовано с Союзатомэнерго, второе — с ОКБ Гидропресс.
«Как сейчас помню, — рассказывает Галушкин Л.С., — 20 февраля 81 года в два часа ночи КПИ-36 предъявили корпус для гидроиспытания, а на словах сказали, что «решения о переносе сроков будут». До 9 утра старший инженер Баженов В.С. и я рассматривали документы и оформили возврат, так как слова, как говорится, к делу не подошьешь. Тогда предприятие письменно гарантировало согласование решений, и в ночь на 22 февраля было назначено проведение гидроиспытания. В 20 часов Баженов В.С. и я ознакомились с проектом акта гидроиспытания. В акте указывалось, что «корпус выполнен в соответствии с требованиями КД и ТУ с учетом технических решений». Конечно, это не соответствовало действительности. Намерения выдавались за действительность. Это была первая попытка констатировать, что работы по корпусу закончены. Мы предложили редакцию, которая правильно отражала объем выполненных работ. С нами согласились, и акт пошел в печать. Когда гидроиспытание было закончено, мне принесли на подпись первую и последнюю страницы акта, из которых не было видно, принята наша редакция или нет. Конечно, это был наивный ход. Мы попросили, до подписи, принести все страницы. Когда принесли все страницы, оказалось, что наша редакция не отражена в акте. Мы потребовали написать так, как договорились. И только после того, как акт был напечатан правильно, я подписал каждую страницу акта, о чем на последней странице сделал запись. Копию акта взяли себе».
В апреле 1981 г. Першин В.Г. обратился к Галушкину Л.С. с просьбой «закрыть» работы по первому корпусу реактора, т.е. выдать «Удостоверение» на корпус. Этого районный инженер КПИ сделать не мог — корпус в металле не готов, нет решений по множеству отклонений, нет отчетной документации, которая должна составляться с учетом допущенных отклонений. Как можно корректнее, Галушкин Л.С. отказал Першину В.Г.
Сразу же после этого начался прессинг. Звонили по много раз руководители завода, инспектор промышленного отдела обкома КПСС; присылали секретарей с телеграммами; встречались и предлагали принять корпус реактора и оставить его до окончательной доводки на заводе, мотивируя тем, что нужно платить зарплату. К себе пригласил Першин В.Г. и в течение полутора часов убеждал, что сделано 99% объема работ (процент был явно с потолка), и теперь десять тысяч человек ждут зарплату. Мы ведь вам помогаем, «намекнул» директор, квартирами, телефонами, а сейчас предприятию трудно, министерство завалило план на 25 миллионов (хотя завалили план не Атоммаш, а Ижорский завод, ЗИО в Подольске и завод в Таганроге). Мы уже доложили съезду, прибег Першин В.Г. к «железному» аргументу, а товар выставить не можем из-за мелочей. Перестаньте перестраховываться, пойдите на нормальный инженерный риск! На это Галушкин Л.С. заявил, что это не инженерный вопрос, а скорее вопрос, подлежащий рассмотрению в прокуратуре. 20 апреля «пытал» секретарь парткома завода Попов Л.И. Дошло до того, что Галушкина Л.С. пригласили даже на встречу с космонавтом Елисеевым А.С., на которой присутствовало большинство руководителей предприятия. Но и там им не удалось переубедить районного инженера. После этого он позвонил Трубецких Р.П. и объяснил ему создавшуюся ситуацию; тот был категоричен: «Все правильно, приписками заниматься нечего — это уголовное дело, а к вам у меня претензий нет».
Звонки продолжались по новому кругу: от инспектора промышленного отдела обкома КПСС, от заведующего промышленным отделом обкома, утром в половине шестого на квартиру позвонил диспетчер завода, а затем прислал машину, на которой Галушкина Л.С. отвезли ко второму секретарю горкома. Беседа в горкоме длилась 2,5 часа, во время которой из Москвы позвонил первый секретарь горкома. Вопрос был один: нужно помочь предприятию. Далее вновь даем слово Галушкину Л.С.: «В девять тридцать состоялась моя встреча с руководством завода, она длилась до 12 часов. Затем я в цехе показал, что необходимо еще сделать в металле по корпусу реактора. Когда вернулись к Першину В.Г., тот предложил дать справку в том, что реактор принят КПИ, а «Удостоверение» будет выдано позже. Так поступить я не мог. Я предложил составить решение, в котором оговорить действительно выполненный объем работ, ссылкой на документы проекта; в этом решении также оговорить невыполненные работы, ссылкой также на документы проекта, что корпус реактора останется в ПО Атоммаш, где будут окончены работы по металлу и проведена контрольная сборка с опорным кольцом. Я сказал, что такое решение КПИ может завизировать, если это нужно. Першин В.Г. согласился с моим вариантом. Я здесь же составил черновик решения. Решение было подготовлено и утверждено заместителями министров МЭМ и МЭиЭ и вышло за № 820.17-81. Разбуди меня ночью — этот номер я уже не забуду».
Шло время, и срывались сроки окончания работ по корпусу реактора. Шел август 1981 года. По инициативе министра МЭМ Кротова Ю.В., ПО Атоммаш было составлено решение на проведение контрольной сборки корпуса реактора с опорным кольцом на ЮУАЭС силами работников завода. В решении отмечалось, что перед отправкой корпуса реактора на станцию должны быть сняты действительные размеры опорного бурта корпуса, должен быть изготовлен макет для контрольной сборки его с опорным кольцом; после контрольной сборки опорное кольцо могло быть отправлено на АЭС. Было составлено также решение за подписями заместителей министров МЭМ, МЭиЭ и МСМ о целесообразности проведения контрольной сборки корпуса реактора с опорным кольцом на ЮУАЭС. Эти оба решения не отражали содержание работ по окончанию ВКУ корпуса, по составлению отчетной документации.
Представительство КПИ обратило внимание руководства предприятия на необходимость предъявления отчетной документации и выполнение требований решений по комплектности изделия и по отчетной документации. КПИ отклонила от приемки корпус для отправки на ЮУ АЭС. Корпус реактора, несмотря на это, был отправлен на АЭС. Представительство информировали об этом Управление КПИ.
В начале декабря 1981г. КПИ был предъявлен согласованный с ЮУАЭС перечень (график) незавершенных работ по корпусу. Представительство КПИ предложило согласовать указанный перечень с ВПО Союзатомэнерго. Руководство завода письмом сообщило, что документы направлены на согласование в эту организацию. Следует подчеркнуть, что со времени первой попытки завода получить подтверждение КПИ о готовности корпуса, т.е. от времени гидроиспытания, прошло 10 месяцев, а все еще не были закончены работы в металле и по документации. Вот цена обещаний! Между тем, на письмо КПИ, в котором речь шла по отчетной документации, завод сообщил, что вся отчетная документация будет выполнена в двухнедельный срок, после отправки корпуса на ЮУАЭС, но, как показали дальнейшие события, документация не была готова и к ноябрю 1982 года. Корпус реактора ушел на АЭС без «Удостоверения» КПИ и не принятым ГГТН. Между тем «целесообразность» окончания работ на АЭС, признанная тремя министерствами, ничем не обосновывалась в подписанных ими решениях. КПИ воспринимала появление такого решения амбициозными соображениями министра МЭМ.
Владимир Николаевич Медников — один из тех старожилов КПИ, кому пришлось заниматься не только приемкой изделий, а и организовывать эту приемку. В Новосибирском представительстве он работает уже тридцать третий год, время соразмерное для былин. И сделано, кстати, по-былинному много и основательно. К нему с полным основанием можно применить слово «организатор». Начал он с организации в 1971 году приемки баллонов Б-3 на новосибирском заводе Сибакадеммонтаж, а в 2000 г. на том же заводе, только с новым названием, ОАО Промстальконструкция, организовал надзор и приемку оборудования для ТАЭС; в 1975 г. — первую приемку изделий на НЗХК, а в 1979 г. — ТВС для реакторов ВВЭР-1000; в этом же году на заводе Сибэлектромонтаж организовал приемку асинхронных вертикальных двигателей для привода ГЦН на АЭС с реакторами ВВЭР-1000; в Красноярске в 1999 г. на ОАО Сибтяжмаш — представительство КПИ по надзору и приемочным инспекциям грузоподъемного оборудования для ТАЭС, а на ОАО ХМЗ — приемку порошка диоксида урана керамического сорта. Ну, а помимо организации приемки, принимал трубопроводы для первого контура АЭС на быстрых нейтронах БН-350 в Шевченко, трубопроводы для ЛАЭС, твэлы и ТВС, таблетки и порошки для энергетических и исследовательских реакторов, ТУКи для радиоактивных отходов — всего не счесть.
С самого начала своей деятельности в КПИ Медникову В.Н. пришлось проявить свой характер и выстоять против жесточайшего прессинга производственного персонала завода Сибакадеммонтаж при освоении там нового производства баллонов Б-3 с повышенными, по сравнению со строительными металлоконструкциями, требованиями к их изготовлению. На первых порах конфликт между ним и коллективом предприятия был нешуточный. Медников В.Н. потребовал соблюдать параметры ТУ и чертежей, но руководство цеха пошло более легким, как им казалось, путем: организовало против бывшего заводского работника целую компанию. Рабочие, контролеры ОТК, зам. начальника цеха и парторг цеха направили в разные адреса, от парткома до министерства, несколько докладных с обвинениями представителя КПИ в срыве государственного плана по выпуску баллонов. По докладным секретарь парткома завода тут же собрал совещание, на котором грозил представителю КПИ, как Тарас Бульба сыну Андрию. Не тут-то было. Медников В.Н. пришел в КПИ не для того, чтобы в первом же бою сдать свои позиции. Для решения конфликтной ситуации из Москвы был приглашен работник Министерства Г.С. Утробин. Вникнув в производство баллонов и в суть конфликта, он отметил ряд существенных упущений со стороны производства и, разобравшись в сложившихся взаимоотношениях КПИ и персонала цеха, выразил это в письме на имя Зверева А.Д. После совещания с руководством завода все обвинения в адрес представителя КПИ были сняты. Вот хронология и некоторые выписки из документов той драматической ситуации.
Начало марта 1972 г. — шесть докладных: от рабочих («...вся эта задержка — с приемкой КПИ и возвратами КПИ — не дает нам развернуться»); от начальника участка цеха № 4 Власова В.И. («Считаю нецелесообразным работу по предъявительским запискам на узлы баллонов, т.к. я не могу организовать ритмичную работу участка»); от зам. начальника цеха № 4 Кутаренко В.И. («...т. Медников В.Н. подходит к решению вопросов по приемке баллонов необъективно, с неприкрытым злорадством, с чувством мести какому-то лицу или лицам.. Это вредит производству и явно рассчитано на срыв государственного плана и разбазаривание государственных средств, подрыв авторитета ОТК и руководства цеха»); от работников БЦК («Представитель КПИ на заводе, игнорируя утвержденный объем контроля, занимается срывом выпуска баллонов. Вместо того, чтобы контролировать геометрические размеры в узлах и деталях перед сборкой, он занимается этим в готовых баллонах. Проработав с т. Медниковым 6 месяцев, мы считаем, что у него нет серьезного желания наладить работу по качественному выпуску баллонов...»); на имя секретаря парткома Управления Сибакадемонтаж Маркова В.В. от секретаря парторганизации цеха № 4 Пичугина А.А. («С таким положением дальше мириться невозможно, поэтому прошу принять срочные меры по ликвидации создавшегося положения...»).
30 марта 1972 г. — «...во время собеседования с и.о. руководителя предприятия Федоровым В.Ф., секретарем парткома Марковым В.В., председателем завкома Андреевым И.В., начальником ОТК Ряшиным В.Е., начальником цеха № 4 Жаданом Ю.М., и в присутствии районного инженера КПИ Утробина Г.С., по поводу всех докладных и после предварительного разбирательства на рабочем месте, пришли к выводу:
— причины возврата узлов и готовых изделий на доработку отражены в поузловых и генеральных предъявительских записках;
— в беседах с рабочими участка было выяснено неполное знание ими технических требований документации, объема контроля при приемке КПИ, отсутствие разъяснений производственными мастерами причин возвратов и неправильное их преподнесение рабочим;
— на предъявляемых КПИ обечайках были обнаружены следы масла с грязью, отступления от требований чертежа, следы от ударов кувалдой при «правке» обечаек;
— докладная Кутеренко была написана 10 марта, а приступил к работе он только за десять дней до этого, т.е. практически ни о состоянии дел в цехе, ни о требованиях КПИ ничего не знал;
— БЦК не делал никаких выводов по возврату КПИ, готовые изделия не были проверены и повторно предъявлены КПИ, в результате чего вся партия была возвращена ОТК на разбраковку;
— за январь-февраль из 19 предъявленных партий были возвращены 6 из-за несоответствия клейм сварщиков на изделиях клеймам, проставленным в паспортах, неправильно заполненной документации, некачественной покраске и т.п.;
— в феврале 1972 г. секретарь парткома Марков В.В. созвал совещание, на котором обругал Медникова матом и сказал: «Мы тебя породили, мы тебя и уберем», а также угрожал тем, что заставит принимать некачественные изделия».
На собеседовании 30 марта было заявлено, что «...претензий к представителю КПИ т. Медникову В.Н., в части выставления им требований сверх заложенных технической документацией при приемке изделий, нет».
При повторной встрече Федоров В.Ф. заверил, что «...будут приняты должные меры по ликвидации имеющихся недостатков».
О выводах этого совещания Медников В.Н. сообщил Коровину Г.И. (организация п/я Г-4752).
В это же время от районного инженера КПИ Утробина Г.С. на имя начальника 4-го Главка Зверева А.Д. и и.о. директора завода Сибакадемонтаж Федорова В.Ф. была направлена докладная, в которой отмечалось, что изготовление изделий ведется со значительными отступлениями от технических условий, чертежей и технологических процессов, а пооперационный контроль со стороны работников ОТК выполняется слабо, порой без проверки операций, с формальной росписью в пооперационной карте контроля.
И ровно через месяц — на имя Медникова В.Н. поступило письмо (имеет смысл привести его почти полностью) от зам. начальника цеха № 4 Кутаренко В.И.:
«По поводу докладной от 10 марта 1972 г. на имя начальника цеха № 4 — приношу свои извинения, т.к. докладную я написал, не разобравшись досконально в обстановке.
Я не знал, что в цехе сплошной обман и очковтирательство. Докладная мною была написана под редакцией т. Жадан и Скиперского и по требованию парторга завода т. Маркова... На участке очень много отступлений от технологии и ТУ... Еще раз прошу прощения за подлость с моей стороны, но ставлю все-таки упрек в слабой требовательности».
Комментарии, как говорится, излишни.
КПИ не только «ставило палки в колеса» производству, но и подчас оказывало ему неоценимую помощь даже вне зоны своего непосредственного влияния. Так, где-то через год после описанного нами конфликта в течение 3 месяцев железная дорога не поставляла вагоны для отгрузки готовых баллонов потребителям, в результате чего все складские площади были забиты баллонами. На все запросы руководства завода железная дорога отвечала отказами. Руководство завода, исчерпав все возможности, вплоть до обкома партии, обратилось в КПИ за помощью. После направления срочной телеграммы КПИ в адрес первого зам. министра Средмаша Семенова Н.И. срочно были приняты меры и поданы вагоны для отгрузки баллонов.
Евгений Николаевич Курашов в КПИ пришел 25 лет назад, в ноябре 1978 г., и Новосибирское представительство сразу же увеличилось в два раза. Он работал на участке комплектующих деталей одного из основных цехов НЗХК. В.Н. Медников только что организовал приемку изделий для ряда предприятий МСМ и пригласил его в представительство.
И сразу же обрушился вал изделий, от комплектующих до готовых, твэлов и сборок для исследовательских реакторов. Производство не всегда справлялось с ритмичностью, и в конце месяца, квартала, года приходилось вести приемку в особом режиме, и гораздо дольше по времени, и с особой придирчивостью, так как именно в последние часы идет больше всего брака, и его, естественно, пытаются «пропихнуть». Однажды дошло до того, что цеховики, и технологи, и ОТК встретили Новый год на рабочем месте.
Не успел разобраться с этими изделиями, буквально через год-полтора новые — твэлы и ТВС ВВЭР-1000 для пятого блока Нововоронежской АЭС. В 1980 г. Курашов Е.Н. вместе с Аюбовым Н.А. успевали работать сразу на два фронта, на два цеха. «Было трудно, но интересно», — скромно признается Евгений Николаевич. Зато изготовление первой зоны торжественно отметили вместе с цеховыми технологами, которые через несколько лет все стали «большими» людьми: А.С. Жуков стал начальником 10-го цеха НЗХК, изготавливающего твэлы и ТВС для реакторов ВВЭР-1000 и ВВЭР-440, оснащенного самой передовой технологией и укомплектованного лучшими специалистами, каких только можно было сыскать; В.В. Крюков — генеральным директором Московского завода полиметаллов; В.В. Рожков — главным инженером НЗХК.
В начале 80-х годов кэпэишников в представительстве не хватало, и после запуска 10-го цеха два года еще пришлось совмещать приемку продукции в двух цехах, что, конечно же, было непросто, но дало такой опыт, который приходит только после десятилетий напряженного труда. Помимо приемки приходилось участвовать в загрузке ряда аппаратов, на Электростальском МСЗ на стендовых испытаниях ТВС ВВЭР-1000.
Не один раз приходилось приостанавливать приемку, вопрос решался уже на уровне руководства КПИ и Министерства, противостояние часто доходило до предела, и после всяких организационно-технических решений и мероприятий, внесения изменений, доработок и исправлений, изделия принимались иногда в последний день месяца, в вечерние и даже ночные часы, так как за срыв плана «пороли» тогда страшно. (Так было, например, в сентябре 1996 г., когда использовали сырье, не предусмотренное в ТУ на изделия.) И, как ни странно, именно эти дни и часы сейчас вспоминаются как дни и часы, принесшие наибольшее удовлетворение, — видимо, потому, что все было сделано и по уму и по совести, продукция уходила с завода качественная, за нее не было стыдно и не было тревожно. Кто побывал в таких ситуациях, тот знает, что такое удовлетворение может дать только интересная и нужная не только для зарплаты работа.
Виталий Ананьевич Христофоров.
К нему ежедневно с участка изготовления твэлов для ТВС ВВЭР-440 и ВВЭР-1000 приносят на проверку внушительные кипы бумаг: журналы, сертификаты, диаграммы, распечатки, технические решения, протоколы испытаний и пр. Он сидит в углу кабинета возле окна и по тому, как контролер или мастер ОТК заходит и идет от двери до его стола, как несет документы, по его (или ее) глазам и походке, по словам и недомолвкам, с вероятностью 95%, принятой в ядерной технике, знает, что ожидать сегодня. Своими наблюдениями он не делится с коллегами, но если понаблюдать за ним самим, становится ясно, что сегодня как раз что-то не то. Контролер (мастер) после нескольких уклончивых ответов уходит, а Виталий Ананьевич открывает нужный журнал или разворачивает диаграмму и говорит: «Да, вот она! Так и знал. Жулики!» «Жулики» — это ласковое слово, которым Виталий Ананьевич охотно награждает не столько воров, а сколько тех, кто просто решил слегка (или не очень) схимичить или обмишурить его. «Ну, что ж, опять придется делать возврат!» Христофоров В.А. — не просто ведущий специалист Новосибирского представительства, он — ведущий специалист по возвратам. После этих слов, буквально через минуту, заявляется кто-нибудь из ОТК (может, потому, что они сидят через стенку) и сетует, что спутал бумажку, не то взял и т.п. А далее сюжет развивается, как говорится, в зависимости от тяжести содеянного. И при всем при том, никому из кэпэишников не дарят столько поздравительных открыток и прочих знаков внимания на 23 февраля и на день рождения, а красные бабочки на его щеках еще долго потом взмахивают своими крылышками. Что заслужил — то заслужил. Хоть и «вредный» он, да в Минатоме к «вредности» свое особое отношение. На деле все его замечания носят настолько существенный характер, так скрупулезно проработаны им, что исправь их, намотай, как говорится, на ус, и дальше можешь жить, в этот ус не дуя.
Его любят приглашать в комиссии. Такого дотошного, знающего специалиста надо еще поискать. Не раз привлекало его руководство КПИ и к проверке деятельности представительств КПИ. Участвовал и в работе министерской комиссии под руководством главного инженера 3-го ГУ Министерства Лавренюка П.И. по проверке качества изготовления циркониевых труб для АЭС.
Любит исторические книги, фильмы военных лет, лирические песни. Немногословен, но иногда любит вспомнить какой-нибудь курьезный случай.
«В 80-е годы КПИ была в штатах Глазовского ЧМЗ. Зарплата оттуда шла, а общественная жизнь, понятно, кипела на НЗХК. Естественно, мы на острие научно-технического и прочего прогресса, принимали самое активное участие в общественной жизни завода. Наш руководитель представительства В.Ф. Смирнов был председателем методсовета при парткоме завода, а я с В.С. Дробышевским пропагандистом в системе партийного образования. Поскольку пропагандисты состояли на учете в парторганизации заводоуправления, то и слушателями их, естественно, были работники того же заводоуправления. Пропагандистов часто заслушивали на партийных собраниях, в основном по одному и тому же вопросу — о посещаемости занятий. Раз я доложил, два доложил, а неспокойно на душе. Проверят — очки втираю! Не гоже кэпэишнику! Не могу я так. Слушатель у меня один был — ни разу не посетил занятия, что называется, «портил картину», надо вывести, думаю, его на чистую воду. Вот на очередном собрании я и признался: есть, мол, прогульщик, ни разу не посетил учебу. «Кто такой?! — сразу вскинулось несколько человек. — Имя!» Назвал: «Эрик Николаевич Свечников» — тогдашний директор завода, крутой, на льва похожий, и взглядом и походкой, и при всей своей широте взглядов вникающий в любые мелочи. Секретарь парторганизации уж и рот открыл, чтоб сразу же начать чихвостить прогульщика, а как услышал, только зевнул да руками развел, прямо, как птица, а чего ему было делать? После этого при парторганизации управления быстренько создали группу самостоятельно «обучающихся» по определенной программе, и директора перевели в ту группу. Жаль, не дали развиться во мне критику. Так бы, гляди, Белинским или Огаревым стал».
Все ж таки надо рассказать еще об одном кэпэишнике. Грех не рассказать, потому что он сам рассказчик, божьей милостью, — Анатолий Тимофеевич Чекановский, руководитель Московского представительства КПИ.
О каждом человеке можно сказать много, но не каждый может много сказать о себе. Для этого надо иметь талант. Есть немало придумщиков, хвастунов, фантастов, мастеров рассказывать анекдоты, асов розыгрышей и приколов, а есть прирожденные рассказчики, которые не только прожили богатую, насыщенную событиями жизнь, а и с удовольствием вспоминают о ней, каждый раз, будто заново возрождая ее в словесном очертании, которые даже о самых скучных вещах говорят так, что заслушаешься. Обычно они рассказывают только то, в чем сами приняли участие, и от этого рассказы приобретают особую теплоту, какую редко найдешь в сочиненном. Кому довелось хоть раз послушать Анатолия Тимофеевича о самых разных историях, случившихся в Московском представительстве КПИ, тому, считай, повезло. Это, если угодно, «Миргород». При всем его многоречии, он афористичен и точен в деталях. Недаром любимые его книги — исторические романы, а также мысли и высказывания великих людей.
— Крюков Валерий Викторович, директор МЗП, подарил двухтомник афоризмов. Их там собрано за несколько тысячелетий. После работы на диван приляжешь, почитаешь, что там говорили по какому поводу Наполеон или Конфуций, и сам вроде как Наполеон. Лежишь и думаешь, что ничего-то в мире не изменилось, разве только число великих заметно поубавилось. А и то, они же копились на протяжении тысячелетий, а сейчас, за десять лет, дай бог, одну умную мысль услышать.
— На работе?
— А где же еще? — смеется Чекановский А.Т. — Проверял как-то одного своего, новенького, а он «литера» не знает, что такое.
— Ему, может, поллитера хватает, — шутит собеседник, но Анатолий Тимофеевич не поддается на этот раз на шутку.
— Это же как инженером работать — литеры не знать! Влепил ему замечание. Это ж азбука, дважды два. Дважды два не знать?! Помню, — начинает он без перехода очередную историю, — помню курьезный случай один. Давно, еще при Звереве было. О, это целая эпоха в Средмаше была. Все считали, что сначала он родился, а потом ему фамилию подыскали, а я с ним достаточно часто сталкивался — нормальный мужик был, строгий, но справедливый. Строг к другим, справедлив к себе. Шутка. Без курьезов не проживешь. Уверен, они со всеми случаются, не все просто любят рассказывать о них, а кто-то, может, и не умеет. Действительно, смешно, особенно когда уже прошло довольно времени.
После этого успевайте слушать. Каждая история — прежде всего об интуиции кэпэишника. Любая из них — не дитя случая, ничего нет случайного в работе КПИ. Только имея богатейший опыт, обширные знания в нескольких смежных областях, можно интуитивно угадывать слабое, тонкое место, и с точностью до миллиметра указывать, где дефект, или где порвется. Всего важнее, оказывается, интуиция, да еще талант, сродни таланту Левши.
— Руководить представительством я научился у Д.А. Игнатьева, который в 1948 году был назначен первым начальником КПИ, а затем возглавил Московское представительство. Строгий был, жесткий порой, у меня так не всегда получается, для этого внутри должна быть сталь еще той закалки. Но все ж таки я многое перенял у него и не жалею о том. Особенно важно расставить акценты в начальный период сосуществования двух систем: заводской и нашей, кэпэишной. Как часто бывает: пригласят на совещание, а оно не готово, ни темы цельной, ни вопросов серьезных, ни самого обсуждения, так, посиделки, разве что без пива, но в последнее время и те умудряются совмещать с чаепитием и пирожными. Времени жалко. Помню, пригласили и нас на такое совещание, в повестке был наш вопрос. И пошли лить воду. Игнатьев послушал-послушал, потом встал и рубанул: «Вы нас пригласили на совещание, а совещание не готово», — развернулся и ушел. Я за ним. Может, и не совсем дипломатично, но главный инженер тут же сделал выводы, извинился перед Игнатьевым, назначил новое время, и уже на этот раз совещание прошло как по маслу. Хотя, с другой стороны, дипломатией тоже приходилось заниматься. И этому я тоже научился у Игнатьева. В Грузии приемку вел, напортачили русские, сделай возврат — тут же выгонят их с работы, а далеко не всякий дефект от человека зависит и от его даже самой безукоризненной работы. Не стал делать возврат, выдал замечание, которое тут же исправили, на работников наложили взыскание, но не выгнали.
— Принимали мы трубопроводы для реактора БН-350 на Подольском заводе ЗИО в 75 году и нам не понравились снимки сварного шва (были затемнения некоторых участков). Начальник рентгенлаборатории, производственники, понятно, ОТК — нас чуть ли не на смех подняли, не открыто, конечно, у нас отношения всегда были очень, как это говорят сейчас, политкорректны. Нет, говорят в один голос, шов замечательный. А у меня свербит что-то, не может быть, чую, чую каким-то непонятным, сугубо кэпэишным органом, не знаю уж, где он и прячется, — брак, причем, брак серьезный. А раз чую, то и говорю: «Брак там». Хорошо, говорят, проверяй — вот только, как ты проверишь трубу изнутри, туда же и на козе не подъедешь. Ничего, сообразил, и без козы обошелся, собственно, и соображать-то было нечего. Как спелеолога в пещере тянут за веревку, знаете? Вот так же и я предложил обвязать меня и затянуть в трубу. А там уж я разберусь, качественный шов или некачественный. Привязали веревку к моим ногам, подтянули меня за ноги к сварному шву, так чтобы я мог по всему периметру снять с помощью пластилина отпечатки. Непросто это было, тесно и неудобно, да и не по себе — чем черт не шутит, застрянешь еще в трубе? Труба будет. Приятного, словом, мало. А куда деваться, сам настоял. Назвался груздем — полезай... в трубу. Но все обошлось. Осмотрелся, постучал, указал, где необходимо выбрать сварной шов до корня шва. Интуиция не подвела. Когда шов разрезали, в корне обнаружили кусок сварочного электрода. Совсем как после операции — больного зашьют, а в нем или скальпель забудут, или зажим. Шов забраковали, а начальника рентгенлаборатории освободили от должности. И остальным сестрам раздали по серьгам. Знай наших!
Или вот другой случай. Там посерьезней. Работал я тогда на ВИЛСе (Всесоюзный институт легких сплавов) — организация еще та, одни академики, ее вернее «тяжелых сплавов» было назвать — принимал штамповки из сплава В96з. Проверял документацию по макроструктуре штамповок с помощью дополнительного контроля в лаборатории. Обнаружил дефект, недопустимый, больше 2 мм. Забраковал сто тысяч штамповок трех типов. Скандал! Сто тысяч, не шутка. Остановились все три завода, изготавливающие штамповки, в Горьком, Коврове, Владимире. Шуму на весь Союз. Понятно, совещание за совещанием, да не только в Главке, а там, — Анатолий Тимофеевич махнул рукой вверх, — вплоть до ЦК.
Одна из штамповок, по сию пору помню, К0132Б, давала повышенный брак по трещинам, по расположению волокон. Было решено отработать новый тип штамповок, Н241. Когда были изготовлены пять партий, 4000 штук, третья лаборатория под руководством начальника лаборатории Тулянкина и зам. директора института Михайлова предъявила мне эти штамповки. Я их просмотрел, отобрал от каждой партии по 3 штуки и попросил начальника цеха проточить их согласно чертежу до размеров готовой детали.
Не успели проточить, звонок — Коровин Г.И. (успели доложить), тогдашний начальник КПИ, спрашивает: «Что ты там натворил со штамповкой Н241?». «Ничего», — ответил я. «Как ничего? Тут такое!.. Бросай все, срочно приезжай — едем к Звереву. Требует. Объясняться». А помимо этого приглашения, еще столько высказал эпитетов, что можно было третий том к моим высказываниям великих людей издать. Все, думаю, Анатолий, каюк, из кабинета не выкинут, так вынесут. А, была не была, где наша не пропадала! Уверенность чувствую в себе непоколебимую. Прямо, Фирсов, хоккеист который, тоже, кстати, Анатолий. Как и должен ее постоянно чувствовать настоящий кэпэишник. А у нас все кэпэишники настоящие, не пальцем деланные. А тогда «ехать к Звереву», все равно что в клетку со львом. Зверев, словом. Все боялись его. Голоса, взгляда, фигуры, кабинета, от фамилии уже дрожь брала. Чего делать, едем к начальнику Главка.
Взял в карман все три штамповки, благо, они небольшого диаметра, приехал в Главк, ответил на все вопросы. Зверев, надо отдать ему должное, хоть и накрученный, чувствуется, общей атмосферой, шутка ли, три завода стоят, из ЦК грозят, а сдерживает себя. Но — красный, как рак! Когда красный — это все, туши свет, будет жесточайший разнос. Так и должно было произойти, но... не произошло. Спросил, ждет объяснения. Перед ним на столе телеграмма Михайлова, в которой тот требует освободить меня от занимаемой должности, поскольку я бракую годную продукцию, останавливаю заводы, и вообще, тормоз и распоследний вредитель. Тогда это было прерогативой начальника Главка: назначать и освобождать от должности кэпэишников. Вынул я штамповки, объяснил: вот, мол, искомое — на ободке штамповки обнаружил волосовины. Выслушал, после перерыва говорит: «Надо проточить в размер». «Отдал, — отвечаю. — Через полтора часа будут результаты». «Сразу звони ко мне».
А в перерыве начальник лаборатории Тулянкин во всеуслышание заявил, что и не таких мол снимали, генералы вон вылетали с треском, их убрали и вас уберем, так как вы всего лишь полковник (хотя я отродясь не был полковником) — тогда считали, и справедливо, что все кэпэишники занимают не меньше полковничьей должности. Справедливости ради надо отметить, что я и по сей день работаю, Тулянкин умер, а вот куда делся зам. директора Михайлов... тогда не знал и сейчас не знаю.
Через пару часов ЦЗЛ выдал арбитражный результат-заключение: трещины на всех трех деталях. Тут же позвонил Звереву. Спасибо, сказал. Вот так, письмо Михайлова уничтожили, а мне за хорошую работу выписали приличную премию. Кстати, оформил мне ее тогда наш будущий директор В.И. Никитенко.
За время работы в ВИЛСе я не только «шкодил», с их точки зрения. Мною были впервые в истории института разработаны журналы качества продукции. В них отмечались необходимые параметры плавок, а также данные с заводов-субпоставщиков по браку штамповок, металлургическим дефектам, что помогало всякий раз при анализе качества продукции. Во всяком случае, ими постоянно пользовался в своих изысканиях зам. директора института по металлургии д.т.н. Добайкин Владимир Иванович. Потом этот журнал проделал длинный путь по Москве, с завода в Министерство, потом из Москвы в Ленинград, данные его легли не в одну кандидатскую и докторскую диссертацию. Так что можно с полным основанием заявить, что деятельность в КПИ носит не только сугубо практический, но и исследовательский, аналитический характер.
Параллельно велась большая работа по повышению качества штамповок из сплава В96з с ВИАМом, непосредственно с академиками Кикоиным И.К., Фридляндером И.Н. и их сотрудниками.
— Ну, и как-нибудь вознаграждалась такая работа, помимо зарплаты и премий?
— От Министерства получил двухкомнатную квартиру в Москве в 65 году. Каждый год выделяли льготную путевку, а отдыхать люблю все равно на даче, на садовом участке. Поработаешь на свежем воздухе, почитаешь, если старый фильм по телеку, фильм посмотришь, телесериалы не могу смотреть, там ничего нет, что в жизни, так, нелюди одни или отбросы общества.
— Машина есть?
— Тоже на заводе дали. А потом уже с зятем «Шкоду» купили. «Фелиция».
— Вдвоем живете?
— Зачем вдвоем? Впятером. Я, жена, дочь, зять, внучка. Внучка умница — 19 лет, а уже три языка знает: персидский, английский и французский. На 3-м курсе ФСБ на переводчика учится. Кстати, работа в КПИ, по моему мнению, в принципе может создавать и создает крепкую семью: когда хорошая зарплата, когда сам организован и деловит, когда от тебя зависит очень многое, невольно таким же становишься и в общении с близкими и родными.
Анатолий Тимофеевич и по сей день полон сил и энтузиазма. И хотя перенес три операции, а в последнее время беспокоит сердце, работу оставлять не думает. Да и работа так не думает — все ж таки есть на свете незаменимые люди.
— Приезжает за пенсией в Москву бывший наш работник Маклаков Иосиф Кузьмич, — продолжает вспоминать Анатолий Тимофеевич. — Он всякий раз звонит, заходит. Помогаем, чем можем. То коляску исправить, то деталюшку какую выточить...
Пока человек жив — у него есть надежда. Пока живет организация — у нее есть перспективы. И только перспективные организации отмечают свои юбилеи, потому что всякий юбилей — всего лишь аванс следующему.
18 августа 1998 года в Москве в Министерстве по атомной энергии прошло торжественное заседание, посвященное 50-летию со дня образования и начала деятельности КПИ. Поздравления, подарки, рукоплескания, блеск глаз, блеск юпитеров. Не будет преувеличением сказать, что всех кэпэишников, людей, в общем-то далеких от сантиментов, распирало от гордости и огромного чувства удовлетворения от пользы, которую они приносят не только конкретному производству, конкретной атомной станции, но и всей атомной отрасли, и всей стране. Всем работникам КПИ запомнился этот праздник. Он чем-то напоминал День победы, пусть небольшой в рамках страны, но Победы. После чествования многие работники Министерства расходились в глубокой задумчивости. Пять лет прошло, а это событие ни у кого не стерлось из памяти. Нет-нет, да в каком-нибудь кабинете или коридоре прозвучит: «А помнишь?!..»
Задачами КПИ на ближайшие два-три года являются: выполнение контрактов на услуги внутренних и внешних потребителей, проведение работ по оценке, подготовке и сертификации систем менеджмента охраны окружающей среды организаций, переход с 2004 года на модель Всеобщего Управления Качеством (Total Quality Management — TQM).
В настоящее время ведется работа по изменению структуры КПИ с передачей ей части функций Эксплуатирующей организации концерна Росэнергоатом. В рамках этой работы КПИ будет определена гарантом качества изготовления оборудования, поставляемого на АЭС. Предполагается возложить на КПИ полный комплекс функций от проведения анализа работы заводов до разработки нормативной документации, связанной с контролем качества изготовления продукции.
У директора еще одна новая забота: информационные технологии. «Вот где будет прорыв, и он давно назрел у нас. В США на 1 человека в год продают на 1000 долларов компьютерных хитростей, а у нас всего на 20. Впрочем, во времена плана ГОЭРЛО мы тоже отставали от запада в 50 раз. Вроде догонять стали, а тут поезд опять вон куда ушел, 70 лет, что нагоняли, за десять лет — коту под хвост. Сегодня весь мир, очутившись на краю прошумевших технических и технологических революций, с целью спасения от падения в пропасть вступил в эру TQM. Нам не привыкать ставить перед собой сияющие цели. Видно, только они, эти сияющие вершины, и дают нам силы и сноровку вытащить самих себя из болота за волосы. Правда, нам славы Мюнхгаузена не надо, главное, что мы умеем бегать, вертеться, приспосабливаться, в хорошем смысле этого слова, умеем быть первыми. Вот даже в том, чтобы сертифицировать в министерстве впервые TQM. А что — сертифицируем!»
КПИ оказывает консультационные услуги отечественным предприятиям по подготовке систем качества к сертификации. Одним из первых таких предприятий стал Московский завод полиметаллов. Аналогичная работа ведется сейчас с Ангарским электролизно-химическим комбинатом. Вместе с представителями EDF и AFAQ специалисты КПИ в конце 2000 года составили на АЭХК меморандум о намерениях по доведению СМК предприятия до требуемого уровня с последующей ее сертификацией, включая проведение работ по стандарту ИСО 14001 «Система управления охраной окружающей среды». В этот процесс вовлекаются и другие предприятия отрасли, нацеленные на развитие объемов своего экспорта. Работы КПИ по взаимодействию с французскими предприятиями в области качества будут проводиться под руководством и с участием специалистов концерна Росэнергоатом.
В КПИ подготовлены эксперты по сертификации систем управления охраной окружающей среды. К началу 2000 года в России не было ни одного предприятия, которое имело бы сертифицированную систему по стандарту ИСО 14001, дающую возможность ему постоянно улучшать экологическую обстановку на предприятии.
КПИ имеет лицензию, дающую ей право на проведение экспертизы конструкторской, технологической документации и документов, обосновывающих обеспечение ядерной и радиационной безопасности атомных станций в части обеспечения качества и надежности при изготовлении оборудования в интересах концерна Росэнергоатом, и соответствующие сертификаты. КПИ также аккредитовано Госстандартом России в качестве органа по сертификации СМК и вправе осуществлять сертификацию предприятий и выдавать им сертификаты на соответствие систем менеджмента качества требованиям ГОСТ Р ИСО 9001 — ГОСТ Р ИСО 9003. В 2002 г. получен аттестат аккредитации органа по сертификации систем управления окружающей средой, предприятий и производств «Эколосертифика» Систем обязательной сертификации по экологическим требованиям по ГОСТ Р ИСО 14001.
Управлять качеством — значит, управлять производственными процессами, а следовательно, и всей системой. Качество — это не какое-то конкретное задание. Оно должно укорениться и официально закрепиться в каждом процессе, войти в плоть и кровь каждого его участника, стать обязанностью каждого. Познакомившись с КПИ, можно смело утверждать, в этой организации всё именно так. Гегель, не побоявшись тавтологии, точно сказал бы: «Качество — это имманентно присущее КПИ качество».
И ясно одно: какие бы изменения не произошли в мире и нашей стране в области управления качеством, какие бы новые системы не зародились, какие бы новые названия не дали им, КПИ уже мало что изменит. В главном она останется неизменной, поскольку главное у нее то, что она, как подводная лодка, может автономно бороздить океаны любых технических проблем, и своевременно приходить на помощь туда, где в ней нуждаются.
Что смущает меня18 августа 1998 года в Москве в Министерстве по атомной энергии прошло торжественное заседание, посвященное 50-летию со дня образования и начала деятельности КПИ. Поздравления, подарки, рукоплескания, блеск глаз, блеск юпитеров. Не будет преувеличением сказать, что всех кэпэишников, людей, в общем-то далеких от сантиментов, распирало от гордости и огромного чувства удовлетворения от пользы, которую они приносят не только конкретному производству, конкретной атомной станции, но и всей атомной отрасли, и всей стране. Всем работникам КПИ запомнился этот праздник. Он чем-то напоминал День победы, пусть небольшой в рамках страны, но Победы. После чествования многие работники Министерства расходились в глубокой задумчивости. Пять лет прошло, а это событие ни у кого не стерлось из памяти. Нет-нет, да в каком-нибудь кабинете или коридоре прозвучит: «А помнишь?!..»
Задачами КПИ на ближайшие два-три года являются: выполнение контрактов на услуги внутренних и внешних потребителей, проведение работ по оценке, подготовке и сертификации систем менеджмента охраны окружающей среды организаций, переход с 2004 года на модель Всеобщего Управления Качеством (Total Quality Management — TQM).
В настоящее время ведется работа по изменению структуры КПИ с передачей ей части функций Эксплуатирующей организации концерна Росэнергоатом. В рамках этой работы КПИ будет определена гарантом качества изготовления оборудования, поставляемого на АЭС. Предполагается возложить на КПИ полный комплекс функций от проведения анализа работы заводов до разработки нормативной документации, связанной с контролем качества изготовления продукции.
У директора еще одна новая забота: информационные технологии. «Вот где будет прорыв, и он давно назрел у нас. В США на 1 человека в год продают на 1000 долларов компьютерных хитростей, а у нас всего на 20. Впрочем, во времена плана ГОЭРЛО мы тоже отставали от запада в 50 раз. Вроде догонять стали, а тут поезд опять вон куда ушел, 70 лет, что нагоняли, за десять лет — коту под хвост. Сегодня весь мир, очутившись на краю прошумевших технических и технологических революций, с целью спасения от падения в пропасть вступил в эру TQM. Нам не привыкать ставить перед собой сияющие цели. Видно, только они, эти сияющие вершины, и дают нам силы и сноровку вытащить самих себя из болота за волосы. Правда, нам славы Мюнхгаузена не надо, главное, что мы умеем бегать, вертеться, приспосабливаться, в хорошем смысле этого слова, умеем быть первыми. Вот даже в том, чтобы сертифицировать в министерстве впервые TQM. А что — сертифицируем!»
КПИ оказывает консультационные услуги отечественным предприятиям по подготовке систем качества к сертификации. Одним из первых таких предприятий стал Московский завод полиметаллов. Аналогичная работа ведется сейчас с Ангарским электролизно-химическим комбинатом. Вместе с представителями EDF и AFAQ специалисты КПИ в конце 2000 года составили на АЭХК меморандум о намерениях по доведению СМК предприятия до требуемого уровня с последующей ее сертификацией, включая проведение работ по стандарту ИСО 14001 «Система управления охраной окружающей среды». В этот процесс вовлекаются и другие предприятия отрасли, нацеленные на развитие объемов своего экспорта. Работы КПИ по взаимодействию с французскими предприятиями в области качества будут проводиться под руководством и с участием специалистов концерна Росэнергоатом.
В КПИ подготовлены эксперты по сертификации систем управления охраной окружающей среды. К началу 2000 года в России не было ни одного предприятия, которое имело бы сертифицированную систему по стандарту ИСО 14001, дающую возможность ему постоянно улучшать экологическую обстановку на предприятии.
КПИ имеет лицензию, дающую ей право на проведение экспертизы конструкторской, технологической документации и документов, обосновывающих обеспечение ядерной и радиационной безопасности атомных станций в части обеспечения качества и надежности при изготовлении оборудования в интересах концерна Росэнергоатом, и соответствующие сертификаты. КПИ также аккредитовано Госстандартом России в качестве органа по сертификации СМК и вправе осуществлять сертификацию предприятий и выдавать им сертификаты на соответствие систем менеджмента качества требованиям ГОСТ Р ИСО 9001 — ГОСТ Р ИСО 9003. В 2002 г. получен аттестат аккредитации органа по сертификации систем управления окружающей средой, предприятий и производств «Эколосертифика» Систем обязательной сертификации по экологическим требованиям по ГОСТ Р ИСО 14001.
Управлять качеством — значит, управлять производственными процессами, а следовательно, и всей системой. Качество — это не какое-то конкретное задание. Оно должно укорениться и официально закрепиться в каждом процессе, войти в плоть и кровь каждого его участника, стать обязанностью каждого. Познакомившись с КПИ, можно смело утверждать, в этой организации всё именно так. Гегель, не побоявшись тавтологии, точно сказал бы: «Качество — это имманентно присущее КПИ качество».
И ясно одно: какие бы изменения не произошли в мире и нашей стране в области управления качеством, какие бы новые системы не зародились, какие бы новые названия не дали им, КПИ уже мало что изменит. В главном она останется неизменной, поскольку главное у нее то, что она, как подводная лодка, может автономно бороздить океаны любых технических проблем, и своевременно приходить на помощь туда, где в ней нуждаются.
Одно смущает меня, и не в связи с деятельностью КПИ, а так, «в общем», имеющее отношение к «проклятым» вопросам бытия, которые ни разрешить, ни «продавить» я не в силах. Ну, да хоть задать их.
Представление о том, что в жизни всем управляет вероятность, величина, как правило, очень малая, десять в минус пятой-десятой степени, и того меньше, вносит в человека некую обреченность, равную, по законам той же теории вероятности, единице минус десять в минус какой-то степени. То есть, чем меньше вероятность события, тем больше ты обречен на него. Таково субъективное чувство индивида, и никуда от него не деться. Оно в нас не от Бога, а от другой стороны. Чувства вообще не поддаются матстатистике. Скорее, они исключения из нее. Действительно, перемещаясь в автомобиле или самолете, на корабле или в поезде, везде рискуешь, и этот риск в основном зависит от состояния транспортного средства, а также здоровья и квалификации водителя. Пожалуй, меньше риска, когда летишь на собственных крыльях или на метле. Но это так, к слову. Та же самая вероятность (к тому же, ежедневная) поджидает и в продуктах питания, и в лекарствах, и во всей сфере услуг. Что там творится и сколько всего — не успевают показывать в телешоу, от «Времен» Познера до двух Елен в «Домино». Даже природные и техногенные катастрофы сегодня меркнут на фоне все увеличивающихся несчастий в самых «мирных» профессиях и самых тихих уголках России. В них нет МЧС, да и что оно сделает там? За несколько лет мы незаметно для самих себя превратились в заложников страха, который породили сами, джинна, которого, не думая, выпустили из бутылки. Мы все «обречены» на страх. И теперь гораздо ужаснее для нас падающие на мировых рынках цены на нефть, чем мистическое число из трех шестерок. Впрочем, в «шестерок» пытаются превратить тех, кто когда-то тащил шестериком основной груз всей страны.
Неужели этот процесс неуправляем и его нельзя остановить? За прошедшие 10-15 лет почти все отрасли промышленности оказались в катастрофическом положении, смешались все приоритеты: Минсредмаш (Минатом), космос и военных загнали в угол, а во главу угла поставили дезодоранты и лекарства, сырье и услуги. И тут же повалил жуткий вал брака и подделок. Ничего удивительного в этом нет, так как во всем этом отродясь не было ни жесткой системы надзора и контроля, ни кадров, обученных не выпускать и не пропускать брак, не было, одним словом, Системы, которая складывалась десятилетиями и у которой помимо Совмина был еще один руководитель — инстинкт выживания. Утверждали апологеты сферы услуг, что рынок и конкуренция сами, мол, решат эту задачу. Однако решения эти проходят через наш карман и наше здоровье, поскольку решают задачу самым прибыльным образом: взвинчивая цены и уходя от налогов.
Откуда, спрашивается, в последнее десятилетие все эти катастрофы, от авиационных до техногенных? Да, началось с Чернобыля, с того самого Чернобыля, который вышел из-под юрисдикции Минсредмаша и которым стало заправлять другое министерство, чьи люди обучались и специализировались совершенно в иной системе координат, где допускается гораздо большая вероятность отказа и цена ему на много порядков меньше. Да и компетенция в вопросах ядерной физики, ядерных технологий и ядерной энергетики у них далеко не дотягивала до средмашевского уровня. Кто его знает, останься ЧАЭС в МСМ, может, она и по сей день для всего мира оставалась бы тайной за семью печатями, и никто не цитировал бы Библию, утверждая, что «чернобыль» это полынь.
Смущает меня то, что в «новых» отраслях и новых фирмах, которым несть числа, нет Системы, подобной средмашевской, нет органа, наподобие КПИ, который стал бы на страже жизни и здоровья граждан, нет чиновников, которых без натяжки можно было бы назвать «рыцарями без страха и упрека».
Смущает меня то, что вместо того, чтобы дать всем отраслям наконец-то равные возможности развития, в стране в очередной раз перевернули все вверх дном, как песочные часы, заявив этим: ваше время ушло, а Ваше теперь настало. Если следовать дальше этой логике, и «Ваше время» рано или поздно тоже закончится, и «Ваши отрасли» надо будет вытеснить новыми (или старыми?), — а что потом?..
P. S.
Чем завершить очерк? Кэпэишники, которых «достали» международные стандарты ИСО (ISO), шутят: «Да поможет нам ISO!» Что же, тем и завершим, пока не захотелось что-нибудь ISO.
Представление о том, что в жизни всем управляет вероятность, величина, как правило, очень малая, десять в минус пятой-десятой степени, и того меньше, вносит в человека некую обреченность, равную, по законам той же теории вероятности, единице минус десять в минус какой-то степени. То есть, чем меньше вероятность события, тем больше ты обречен на него. Таково субъективное чувство индивида, и никуда от него не деться. Оно в нас не от Бога, а от другой стороны. Чувства вообще не поддаются матстатистике. Скорее, они исключения из нее. Действительно, перемещаясь в автомобиле или самолете, на корабле или в поезде, везде рискуешь, и этот риск в основном зависит от состояния транспортного средства, а также здоровья и квалификации водителя. Пожалуй, меньше риска, когда летишь на собственных крыльях или на метле. Но это так, к слову. Та же самая вероятность (к тому же, ежедневная) поджидает и в продуктах питания, и в лекарствах, и во всей сфере услуг. Что там творится и сколько всего — не успевают показывать в телешоу, от «Времен» Познера до двух Елен в «Домино». Даже природные и техногенные катастрофы сегодня меркнут на фоне все увеличивающихся несчастий в самых «мирных» профессиях и самых тихих уголках России. В них нет МЧС, да и что оно сделает там? За несколько лет мы незаметно для самих себя превратились в заложников страха, который породили сами, джинна, которого, не думая, выпустили из бутылки. Мы все «обречены» на страх. И теперь гораздо ужаснее для нас падающие на мировых рынках цены на нефть, чем мистическое число из трех шестерок. Впрочем, в «шестерок» пытаются превратить тех, кто когда-то тащил шестериком основной груз всей страны.
Неужели этот процесс неуправляем и его нельзя остановить? За прошедшие 10-15 лет почти все отрасли промышленности оказались в катастрофическом положении, смешались все приоритеты: Минсредмаш (Минатом), космос и военных загнали в угол, а во главу угла поставили дезодоранты и лекарства, сырье и услуги. И тут же повалил жуткий вал брака и подделок. Ничего удивительного в этом нет, так как во всем этом отродясь не было ни жесткой системы надзора и контроля, ни кадров, обученных не выпускать и не пропускать брак, не было, одним словом, Системы, которая складывалась десятилетиями и у которой помимо Совмина был еще один руководитель — инстинкт выживания. Утверждали апологеты сферы услуг, что рынок и конкуренция сами, мол, решат эту задачу. Однако решения эти проходят через наш карман и наше здоровье, поскольку решают задачу самым прибыльным образом: взвинчивая цены и уходя от налогов.
Откуда, спрашивается, в последнее десятилетие все эти катастрофы, от авиационных до техногенных? Да, началось с Чернобыля, с того самого Чернобыля, который вышел из-под юрисдикции Минсредмаша и которым стало заправлять другое министерство, чьи люди обучались и специализировались совершенно в иной системе координат, где допускается гораздо большая вероятность отказа и цена ему на много порядков меньше. Да и компетенция в вопросах ядерной физики, ядерных технологий и ядерной энергетики у них далеко не дотягивала до средмашевского уровня. Кто его знает, останься ЧАЭС в МСМ, может, она и по сей день для всего мира оставалась бы тайной за семью печатями, и никто не цитировал бы Библию, утверждая, что «чернобыль» это полынь.
Смущает меня то, что в «новых» отраслях и новых фирмах, которым несть числа, нет Системы, подобной средмашевской, нет органа, наподобие КПИ, который стал бы на страже жизни и здоровья граждан, нет чиновников, которых без натяжки можно было бы назвать «рыцарями без страха и упрека».
Смущает меня то, что вместо того, чтобы дать всем отраслям наконец-то равные возможности развития, в стране в очередной раз перевернули все вверх дном, как песочные часы, заявив этим: ваше время ушло, а Ваше теперь настало. Если следовать дальше этой логике, и «Ваше время» рано или поздно тоже закончится, и «Ваши отрасли» надо будет вытеснить новыми (или старыми?), — а что потом?..
P. S.
Чем завершить очерк? Кэпэишники, которых «достали» международные стандарты ИСО (ISO), шутят: «Да поможет нам ISO!» Что же, тем и завершим, пока не захотелось что-нибудь ISO.
