Вы здесь

Шведский бог

Рассказ
Файл: Иконка пакета 02_gerber_sb.zip (27.84 КБ)

Он все представлял иначе. Он рассчитывал долго стоять на краю лодки, бесконечно смотреть в темные байкальские бездны и не спеша прощаться с жизнью. Вышло по-другому: всего несколько секунд балансировал на ходящей ходуном корме и неумело бухнулся в холодную воду. Набитые камнями карманы уверенно потянули вниз, как два маленьких якоря. И сам он был якорем, в последний раз выброшенным за борт, — только якорем без цепи.

Чудовищная яркость наполнила сознание. Вместе с тем мысли выскользнули из головы. Он просто погружался, погружался, погружался, безмятежный, как грузило. «Нужно ли открывать рот и самому глотать воду? — подумал Игорь. — Или дождаться, когда воздух закончится, чтобы потом захлебнуться наверняка?» Мысль была глупой. Он решил оставить все как есть.

Несмотря на то что рот остался закрытым, вода все же попадала внутрь. Она сочилась через нос, уши и даже сквозь закрытые глаза. Человек лишь снаружи кажется добротно скроенным и герметичным. А оказывается, он протекает, как автомобиль дешевой сборки.

Вдруг ворот куртки впился в горло. Он почувствовал, как верхняя пуговица упирается в кадык. Погружение прекратилось. Только сейчас — не на берегу и не на корме лодки — он почему-то ощутил страх. Безмятежность сознания рухнула. Будто кто-то наступил тяжелым сапогом на девственное дно, подняв клубы коричневого ила. Мысли калейдоскопом закружились в голове. И даже не мысли, а так, обрывки беспорядочных образов.

Игорь понял, что его тянут на поверхность. Промокшая ткань куртки давила на горло. Из открытого рта вырывались гроздья пузырей, словно кто-то стравливал воздух из баллона. Весь мир качался. Тело болталось в вязком пространстве, имея одну-единственную опору — матерчатую удавку на шее. Он почувствовал, как внутри вскипает злость: кто мог так бесцеремонно тащить его обратно? Игорь даже замахал руками — то ли для того, чтобы помешать всплытию, то ли пытаясь добраться до ненавистного человека за спиной.

Тут они вынырнули на поверхность. Волны качались, перелетая через голову, одна за другой били в лицо звонкими пощечинами. В нос и глаза попадала вода. Игорь услышал чужое дыхание у себя за ухом. Человек кряхтел, отплевывался. Затем невидимая рука снова потянула за шиворот — к утопающему в тумане силуэту резиновой лодки. Незнакомец пыхтел, загребая одной рукой. Игорь мог бы помочь ему, но отчего-то безвольно повис, отдавшись чужой воле. Только когда человек попытался затащить его в лодку, Игорь отмахнулся и полез сам.

Они лежали на резиновом дне плечом к плечу и учащенно дышали. Небо над Байкалом покрывали низкие тучи, одна из которых была черной и выпуклой, как валенок.

Ты что, плавать не умеешь? — отдышавшись, спросил человек.

Игорь неуверенно кивнул и ощупал руками лицо, словно проверяя: не подменили ли?

2.

Человека звали Петром. Он представился сразу, как только они пристроились на тонкие сиденья. На вид ему было чуть больше сорока. Широкое лицо потрепано временем, курением, пьянством, неудачным браком, бог знает чем еще. Глаза, голубые, как у кинозвезды, нелепо смотрелись на этом ороговевшем лице. Фронт между лысиной и короткими рыжими волосами проходил посредине головы, ближе к затылку.

Петр завел мотор, и лодка, дребезжа, понеслась к берегу. Оба тряслись от холода.

Я на тебя случайно наткнулся, — сказал Петр, перекрикивая шум двигателя. — Туман же, не видно ничего. Тут смотрю: вроде лодка. И всплеск совсем рядом. Тебя качнуло, что ли?

Качнуло, — подтвердил Игорь.

А почему не выбирался? Я нырнул — вижу: на дно идешь, как дерьмо.

Оно как раз всплывает...

Они приближались к берегу. Петр, сидя на корме, постоянно отклонялся в сторону — пытался разглядеть за Игорем правильное направление. Его нижняя губа тряслась, как у обиженного ребенка, приходилось ее прикусывать.

На берегу, метрах в тридцати от воды, маячила небольшая палатка. За деревом изящной раковиной примостился серебристый минивэн. Черным пятном выделялось остывшее кострище, вокруг которого, словно масонский циркуль, лежали два побелевших от времени ствола.

Петр быстро наладил огонь и поставил воду в гнутом алюминиевом котелке. Он бросил Игорю запасной рыбацкий костюм, сам накинул какое-то тряпье, найденное в багажнике машины. Промокшую одежду они перекинули на веревку над костром. Обувь с вывернутыми языками пристроили на камни. Все это походило на ритуал какого-то языческого культа. Сырая одежда и обувь сдерживали беспокойных духов огня.

Все вещи в лодке остались, — пожаловался Игорь.

Теперь не найдешь. Мы когда всплыли, лодки уже видно не было. Хорошо, свою «резинку» нащупал. А то плавали бы сейчас, как эти... рачки микроскопические...

Эпишура, — подсказал Игорь.

Вот-вот, как эпишура.

Надо завтра вдоль берега пройтись. Может, прибило где-нибудь.

Пройдись, пройдись, — с сомнением пробурчал Петр.

Когда вода закипела, уже начало смеркаться. В котел закинули тушенку и суп из пакета.

Петр достал из рюкзака пластмассовую бутылку без опознавательных знаков и плеснул прозрачную жидкость по кружкам:

Давай, чтоб не заболеть!

Они выпили залпом, символически занюхали рукавами. Игорь почувствовал, как горячие угли зардели где-то внутри. Пьянящая волна вмиг добралась до головы.

Какое тут заболеть не заболеть — за второе рождение пить надо, — пробормотал он.

Петр расценил фразу как предложение и налил еще. Пока в котелке созревал суп, они прикончили четверть бутылки. Затем поели и продолжили.

Выпив в очередной раз, Петр вытер рукавом струйку, бегущую по небритому подбородку, затем стряхнул остатки из кружки прямо в огонь. Костер пыхнул голубым пламенем, как огромная конфорка.

А тебе что, нужно оно, это второе рождение? — зло процедил он сквозь зубы.

Что? — Игорь выпучил глаза.

Ничего! Думаешь, я не видел, как ты сам в воду прыгнул? Качнуло его! Голова у него, видите ли, закружилась!

Они поднялись на ноги, осматривая друг друга мутными взглядами.

Ты что несешь-то, рыбак? — прошипел Игорь, покачиваясь.

А то и несу! Несу в народ веру и справедливость. Ты мне, сучонок, хоть спасибо-то сказал, за то что я жизнь твою спас? — Он потряс кулаками, как дирижер. — Вот этими самыми руками вытащил за капюшон твой китайский.

Игорь нелепо переступил через костер и бросился на рыбака. Они сцепились и свалились на землю. Почти минуту боролись, пыхтя, сопя, разбрасывая миски и сырую обувь. Еще столько же лежали, устало трепеща. Затем Петр отцепился и на карачках приполз к своему месту у костра.

А тебя просил кто-нибудь спасать меня? — раздался из темноты надрывный голос.

Петр нащупал бутылку и налил спирт в обваленную землей кружку. Он уже занес руку, как в освещенный круг вступил Игорь и резким движением выбил кружку. Самого его шатнуло и унесло обратно во тьму.

Спасатель хренов, — донеслось с земли. — Плавает тут... МЧС России. Чип-и-Дейл недоделанный.

Петр не ответил. Тусклым взглядом он глядел на красные угли, из которых тут и там выскакивали желтые язычки. Шелест догорающего костра растворялся в мерном шуме байкальских волн, которые где-то рядом атаковали берег. Вскоре послышалось легкое всхлипывание Игоря. Сначала он сдерживал плач, после стал реветь навзрыд, как ребенок.

3.

С хмурыми похмельными лицами они шли вдоль берега и глядели на тусклое море, простирающееся до горизонта. Лодки нигде не было видно.

Ты из-за бабы, что ли?.. — спросил Петр. — Прыжки свои из-за бабы совершаешь?

Я что, Евгений Онегин?

При чем тут Онегин? Скорее Кусто!

Сейчас дошутишься!

Они остановились на небольшой возвышенности, оглядывая бухточки и прибрежные воды.

Да бесполезно искать ее. Унесло уже давно.

Наверное. Я ее у мужика в поселке арендовал. Вернуть бы, по-хорошему.

А ты когда топиться собирался, тоже вернуть хотел? Думал, придешь такой сине-зеленый и паспорт свой потребуешь?

Игорь мрачно скосился и сдержанно хмыкнул:

Какой паспорт? За четыре бутылки водки арендовал, без гарантий. Да и не знал я еще тогда наверняка... Ладно, пошли.

Они двинулись обратно к лагерю, лениво передвигая ноги.

Утро было серым, точно пепел от костра. Шумели волны, нервно кричали чайки.

Ты сам-то что здесь делаешь? — угрюмо поинтересовался Игорь.

Рыбачу.

Не видал я что-то рыбы твоей.

Да была тут вчера одна. С тебя ростом. Еле-еле вытащил. — Петр по-дружески хлопнул его по плечу. — Рыбеха, блин! Эндемик байкальский!

 

Вернувшись на стоянку, заварили чай. Похлебывая из кружки, Игорь ощупывал свои сырые ботинки. Расшнурованная, с длинными вывернутыми языками, обувь словно подверглась допросу инквизитора.

Может, чего покрепче? — как-то обиженно спросил он.

Можно.

Только не так, как вчера, а то нажрались, как тарбаганы.

Ты думаешь, у меня тут винокурня или завод ликеро-водочный? Всего полбутылки осталось.

Спирта?

Разбавленного!

Петр извлек из рюкзака початую бутылку и плеснул жидкость в кружку.

Чай не выливай, — велел он, — из одной попьем.

Чавкая, он отпил половину, поменялся кружками и запил несладким чаем. Напарник допил остальное, кряхтя и откашливаясь.

Что, не пошло? — оскалился хозяин спирта.

Хорошее всегда с трудом дается!

Надо же! Какие мы... лапидарные.

Несколько минут они сидели, наслаждаясь теплом, расходящимся по телу.

Если не из-за бабы, тогда из-за чего? — спросил Петр, наливая снова.

Слушай, тебе какая разница? Что, кроме баб, другой причины быть не может? Я женат вообще, не студент какой-нибудь влюбленный.

Да не заводись. Я помочь хочу.

Вчера помог уже. Теперь что, психологическая реабилитация? Давай допивай, чего доквашиваешь?

Чай мешался со спиртом, оставляя во рту вяжущий вкус. Петр не выдержал, нарезал хлеба и вскрыл банку сайры. Из рюкзака появилась еще одна пластмассовая бутылка.

А говорил, не ликеро-водочный! — воодушевился Игорь. — Ты сюда спиваться приехал?

Через полчаса бутылка почти опустела, лишь на ребристом донышке бултыхались четыре прозрачные лужицы. Сайру тоже прикончили; Петр макал в банку кусочек хлеба, собирая маслянистый бульон.

А что, причина обязательно должна быть? — вяло говорил Игорь. — Такая нормальная причина, чтобы ее можно было в документ записать. Мол, убил себя потому-то и тому-то... А как я казенными формулировками сказать могу, что нет у меня причин особых? Просто жил и понимал: живу-то я не так. Работаю не там, где хочу, сплю не с тем, с кем хочу. И главное, сам-то я — не тот, кем хочу быть! И ничего, ничего с жизнью этой проклятой сделать не могу! Вот говорят: измени себя сам. А кто изменил? Покажи мне таких. Все слабые. Все! Один Мюнхгаузен молодец! Взял и сам себя за волосы вытащил. А больше никто.

В церковь ходил?

Да ходил! — отмахнулся Игорь.

Что, попы — лицемеры, скажешь?

Нет. Нормальный был мужик. Сразу понял, что к чему. Говорит... Говорит: «Самоубийство — самый страшный грех». А я ему: «Чего страшного-то? По своей воле ухожу, никого за собой не тяну».

Ну, а он?

Говорит: «Господь тебе жизнь дал как дар великий. И нехрен этим даром разбрасываться». Я ему: «Ну, так дар ведь, могу и распоряжаться». А он: «Не ты дал, не тебе и отнимать».

Петр долил остатки спирта, и они безразлично выпили.

Я вот что думаю, — продолжил Игорь. — Самоубийство — самый страшный грех. А убийство чем лучше? Или я себя прикончу по собственному желанию, или убью такого же человека, но который этого не хочет. Что страшнее-то? А если я пятерых завалю — что, самоубийство все равно хуже?

У других ты только тело убиваешь, а у себя еще и душу.

Соображаешь! — Игорь одобрительно покачал пальцем.

А ты что думал! Тут бабке в пуп не дуй. Я тебе много чего рассказать могу.

Ну давай. Расскажи.

Петр предпринял попытку отыскать спиртное, однако, кроме едкого запаха в пластмассовой бутылке, ничего не обнаружил.

Знаешь ли ты, например, что Иисуса не на кресте, а на дереве распяли? — проговорил он, с трудом шевеля губами.

Чего-чего?

Нет, ну, может, и на кресте тоже. Но этот крест нужно рассматривать сим... символически, как и всю Библию. Иисус же как говорил? Притчами! Вот и Библия — одна большая притча. — Петр доверительно наклонился ближе, почти положив голову Игорю на плечо. — Есть одна гравюра старинная, где Иисус на дереве распят. И это тоже нужно рассматривать сим... символически. Дерево — это мудрость. Вот, скажем, Удин, шведский бог, он себя тоже к дереву приколол, чтобы обрести бесконечную мудрость и знание. Сам чуть не помер, зато мудрость получил.

Нажрался ты до святотатства последнего, — остановил его Игорь. — Шведский бог у него! Пошли в палатку.

4.

Следующее утро нисколько не отличалось от предыдущего. Небо и байкальские волны играли всеми оттенками серого. Надрывались чайки. Петр оседлал выбеленную временем корягу у самой воды. Он курил и глядел, как пенные языки стараются дотянуться до его сапог. Вскоре из палатки выполз Игорь. Он уселся рядом, нарушив равновесие коряги, и как-то странно оглядел дымящуюся сигарету.

Ты чего там вчера про символизм в Библии плел? — спросил он. — Шведский бог какой-то...

Да-а, так.

В семинарии, что ли, учился?

Ага, в семинарии. В политехнической. Пойдем-ка.

Они подошли к палатке, где Петр долго копался в рюкзаке. Дым от зажатой в губах сигареты попадал ему в глаза. Наконец он вынул подшивку старых журналов, связанных шнурком от ботинок, и протянул Игорю. Это были номера «Науки и религии» столетней давности.

Вот, жена сунула — костер разводить и задницу вытирать, — буркнул он, выжимая из сигареты последние затяжки. — Я тут начитался за два дня, теперь могу и о Боге порассуждать. Ты посмотри пока, а я вздремну: голова раскалывается.

Петр упал в палатку, так что снаружи остались лишь ноги в резиновых сапогах. Без особого энтузиазма Игорь полистал журналы. Картинки напомнили ему «Технику — молодежи» и прочие ежемесячники, которые он читал в юности. На душе стало тепло и тоскливо. В одном из номеров он нашел литографию Эшера — ту самую, на которой руки рисуют друг друга. «Иначе это нужно изображать, — усмехнулся он про себя. — Один человек за волосы вытаскивает из воды другого, а второй в это время вытаскивает первого».

Он сунул подшивку обратно в мешок, и вдруг рука наткнулась на мягкие снаряды пластмассовых бутылок. Вот где винокурня! Одна за другой из желтого брюха рюкзака вылупились три емкости, без всяких сомнений, наполненные спиртом. Не воду же рыбак с собой привез.

С минуту-другую Игорь оглядывал торчащие из палатки ноги, затем поднялся и стал рыться в чужих вещах. Он обшарил и пропахший маслом минивэн, заглянул в мешки, что лежали в лодке. Ничего похожего на снасти не обнаружилось.

Рыбак, блин.

 

Бухта, в которой обосновался Петр, была великолепной. Байкал здесь открывался во всю ширь, до самого горизонта. Две возвышенности защищали лагерь от ветра. Никаких обрывов и длинных спусков к воде. Единственный минус — нехватка дров. Несколько одиноких сосен, растущих на берегу, могли одарить лишь хворостом, а за нормальными долгоиграющими дровами приходилось идти за возвышенность: там, вдалеке, начинался настоящий лес.

Днем они дошли до ельника и насобирали две огромные охапки — этого должно было хватить до следующего утра.

Тебя домой-то везти? — хмуро поинтересовался Петр, когда они возвращались.

Куда?

Ну домой. Откуда ты там приехал...

А-а... Отвези, конечно. Но не сегодня.

Естественно, завтра. Сегодня-то куда?

Петр резко остановился, будто наткнулся на змею, и выронил охапку дров. Нет, не выронил — бросил намеренно. Игорь только открыл рот, как удар кулаком пришелся ему прямо под глаз.

Ты чего?! — взревел он. — Осатанел?

Тот попытался ударить снова. Они сцепились как кошки и покатились кубарем. Минуты две, не больше, они пыхтели, слабо били кулаками морды, матерились, затем успокоились.

Что творишь, козел? — отползая, хрипел Игорь.

Петр, переведя дух, сел на землю.

Все я понял про тебя, прыгун ты стриженый! — сказал он с одышкой. — Домой приедешь и опять на тот свет намылишься?.. Ну, чего молчишь? Не так? Удавиться собрался или с балкона сигануть? А может, пулю в лоб — по-декадентски?

Игорь нашел силы подняться. Он стоял, пригнувшись, как вратарь в момент пенальти. Его ботинок слетел с ноги во время борьбы, но он будто не замечал этого.

И чего ты привязался ко мне, скотина?! — заорал он с надрывом. — Что пристал? Или чувствуешь ответственность за жизнь мою никчемную? Думаешь, нашел кого-то ничтожнее себя и будешь ему мозги промывать?

Пошел ты! — буркнул Петр и начал собирать дрова.

Сучья постоянно вываливались из его трясущихся рук, и он нагибался за ними снова.

Да ведь сам ты — ничтожество! — не унимался Игорь. — Впервые в жизни совершил нормальный поступок, да и то случайно. Давай теперь, цепляйся за свое геройство! Кроме моего спасения, в жизни твоей никакого смысла!

Он машинально стал помогать собирать рассыпанные сучья. Потом заметил свой ботинок и натянул его.

А я вот возьму и снова прыгну, — пригрозил он спокойно. — Тогда и не останется никакого смысла в геройстве твоем. Будешь дальше водку пить, заливать жизнь пустую, пока не сгинешь. Тебе повезло, что спас меня! Скажи спасибо, что я топиться неподалеку начал. А то бы сам, глядишь, в воду сиганул.

Чего?

Да ничего! Рыбак хренов. Нет у тебя ничего: ни сетей, ни спиннинга — ничего нет! Только спирта полный рюкзак.

Я сети поставил...

Куда поставил? Что ты мне говоришь!

Собрав дрова, они двинулись к лагерю.

Что варить будем? — спросил Игорь, глядя под ноги.

Макароны и тушенку, — сухо ответил Петр.

5.

Под утро Игоря беспокоил тревожный сон. Снились какие-то дровозаготовки, лагерные рабочие в черных телогрейках. Одна из длиннющих сосен покренилась под ударами топора и, точно мачта утопающего фрегата, медленно поползла вниз. Он проснулся и понял, что сон длился всего одно мгновение — пока снаружи раздавался громкий треск. Несколько секунд Игорь пытался понять, чту могло трещать, потом оглядел пустую палатку, встрепенулся и стал суматошно выбираться.

На корявой сосенке рядом с палаткой висел Петр. Его тело раскачивалось на короткой веревке, будто огромное новогоднее украшение. Когда Игорь схватил нож и подбежал, ноги повешенного несколько раз дернулись.

Отрезать веревку оказалось непростой задачей. Когда он приподнял тело вверх, натяжение пропало, и плотные волокна никак не поддавались лезвию. Пришлось чуть опустить висельника. Петр уже хрипел, размахивал руками, то ли стараясь помочь, то ли отгоняя спасителя. Наконец, оба рухнули на землю.

Отдышавшись, они лежали молча. Друг на друга не глядели.

Я тебе денег немного займу, — неожиданно проговорил Петр.

Что?

Отдашь мужику в поселке, у которого ты лодку взял.

Спасибо.

И тебе спасибо.

Игорю вдруг стало стыдно за все паскудное, что он наговорил вчера. А к стыду подмешивалось другое чувство, твердое и теплое, — гордость за совершенный поступок. Подобную радость, наверное, ощутил и Петр, когда вытащил его из озера. Нет, такое поганить нельзя.

...После обеда они скидали вещи в минивэн и поехали. Машина кренилась на неровностях дороги. Игорь смотрел на хмурые байкальские просторы и вспомнил про лодку. Интересно, кому она достанется? Кому попадет в руки? Почему-то ему не верилось, что она может утонуть или разбиться о камни. Ничто не исчезает просто так — ни лодки, ни люди.

100-летие «Сибирских огней»