Вы здесь

У моря погоды

Рассказ
Файл: Иконка пакета 04_lobanova_ymp.zip (32.87 КБ)

И ведь как заведутся, как начнут пугать: караул! участились цунами! и ледники тают! и моря вот-вот выйдут из берегов! Так и хочется рявкнуть в ответ: достали уже со своим глобальным потеплением! По какому, спрашивается, праву вы лезете в мое море? Со своими потопами и концами света? Не отдам. Не ждите. Не получите.

Море — оно вам не клочок географической карты! А оно, может, щель между мирами: привычным и забытым. А тело вспоминает. И человек, возможно, становится отчасти сверхчеловеком. Русалкой или Ихтиандром. Ну вспомните же!

Вспомните хотя бы, как это первый раз — из города к морю?

Дома все расписано и установлено: платье, туфли, колготки. Не стой перед форточкой, продует. Не забудь зонт, обещали дождь. Обходи лужи, ноги промочишь. Промочить ноги — трагедия, катастрофа! Сразу чаю с малиной — и в постель. Укутаться потеплее. И температуру, срочно померять температуру!

И вдруг ты, босиком и практически голышом, ступаешь по горячим камням среди таких же, еле прикрытых тряпочками взрослых. Некоторые взрослые удивительных цветов: нежно-розовые, ярко-красные и темно-коричневые. Жаль, разглядывать некогда, потому что мама тащит тебя за руку и, чему-то смеясь, заводит во что-то огромное, мокрое и — а! а-а-а! — к тому же холодное! И — бултых! И все, прощай, прежняя жизнь со всеми правилами! Вынырнешь с вылупленными глазами, бешено молотя руками, и поймешь с восторгом: ты в новом мире! Здесь все можно: плескаться, и болтать руками-ногами, и плюхаться с головой, и мама только смеется, и взрослые вокруг визжат и тоже хохочут, и папа уплыл в неоглядные дали, только голова черной точкой мелькает среди живой дрожащей синевы.

А еще нежность, нежность! Конечно, в этот момент не помнишь, что давно уже тебя никто не подхватывает на руки, не норовит ни подбросить, ни покачать — еще чего! здоровенную дылду, почти первоклассницу! — но вот море, оказывается, все это умеет: и раскачивать, и убаюкивать, и веселить, и понарошку пугать, и все это сию же минуту и сколько душе угодно!

А диковинные пляжные шляпы, а резиновые круги и матрасы, а россыпи разноцветных камней и ракушек! А крики белокрылых чаек и гортанные возгласы: «Кукуруза молодая, чурчхела — желающие!» Но хоть после пары-тройки купаний есть хочется так, что полцарства бы отдать за кукурузу, все-таки понятно, что все эти прибрежные забавы всего лишь вступление к морю, легкие штрихи по краю. Главная же встреча уже свершилась. И море любит тебя — это ясно. Взаимное чувство, ура! Любовь с первого бултыха!

И потому на какой-то следующий год ты без сопротивления и даже с радостью пихаешь в сумку вещички для лагеря — да-да, специальный детский лагерь, буквально в трех кварталах от моря! И почти на целый месяц! И не то чтобы совсем без страха и слез, но все же послушно напяливаешь панамку, и лезешь в автобус, и знакомишься с вертлявыми, любопытными девчонками, и вот уже обживаешь собственную койку в палате — а на самом деле в парусиновом домике — и бежишь строиться на линейку. А до моря отсюда и правда рукой подать.

Тут-то и обнаруживается подлог! Это что же, по-вашему, море? Вот этот крохотный квадратик, огороженный веревкой с прицепленными поплавками? Вот это барахтанье по свистку — купание? По-вашему, можно так почувствовать нежное объятие волны?

Конечно, это взрослые так шутят, притворяются. А бедным детям ничего другого не остается, как учить речевки, участвовать во всяких там культмассовых мероприятиях и мазаться пастой. Ну, еще праздник Нептуна туда-сюда: это игра такая в русалок, и можно косы в кои веки не заплетать. Хотя, по-хорошему, на суше русалкам не сильно удобно, с хвостом-то вместо ног.

Так что на второй год собираешься в лагерь без особого энтузиазма... так, лишь бы дома не сидеть все лето. Ну и в море хотя бы окунаться.

Но если очень, очень повезет — в очередной лагерный год придет в отряд очередная воспитательница. Такая старенькая уже, лет за сорок, на голове волосы серенькие смешной шапкой и голос тихенький. И платье незначительного оттенка.

Пришли с моря перед обедом, она сразу бух на кровать и лежит. Девчонки расселись на соседних кроватях, всякую ерунду рассказывают, она слушает, улыбается. После обеда то же самое: приглушенная болтовня, таинственные истории, смешки. Так и весь тихий час.

А назавтра выводит отряд из ворот и, ни слова не говоря, поворачивает в другую сторону. «Куда это мы, Наталь-Лексевна?» Молчит, слегка улыбается. Движемся по тропинке в неизвестном направлении — через горку, через лес. И вдруг — вниз, вниз и... на пляж! Только совсем маленький, с пятачок, и совершенно дикий, отрезанный скалой от знакомого побережья. Наталь-Лексевна расстилает свое видавшее виды одеяльце, бросает сумку — и бух! А нам: «Плавайте, тут мелко!» Осматриваемся изумленно, кидаем вещички и боязливо вступаем в воду, тут совсем прозрачную. Но вскоре осваиваемся — и ну плескаться, бултыхаться и вопить! Наконец-то без всяких буйков и свистков. Наконец-то в объятиях волны. И, доверившись этим объятиям, наконец-то... плывем! Наталь-Лексевна лежит себе, посматривая на нас, и задумчиво улыбается. А мы плывем с каждым разом все дальше, все быстрее и увереннее — наращиваем спортивное мастерство. И вот уже плаваем практически всем отрядом. Хотя общая картина стиля, надо признать, оставляет желать лучшего.

И никакой премии, ни маломальской грамоты не получила наша наставница за свои тренерские достижения. Однако не получила и выговора, поскольку — дураки мы, что ли, разбалтывать свои тайны другим отрядам? У нас, может, экскурсии по окрестностям. Мероприятия такие. Очень любим мы лесные экскурсии. А вечером и в общий лягушатник, так и быть, не брезгуем окунуться.

Потом-то некоторые наверняка догадались, кто она была, наша Наталь-Лексевна. И почему ходить долго не любила. Бывшие русалки — они, когда даже с ногами, не очень-то любят ими пользоваться. И говорят немного.

А глаза у нее, между прочим, были зеленые.

Ну а дальше, конечно, начинается возрастная болезнь под названием «юность». Начинается у кого остро, у кого постепенно, но основной симптом всегда один — жажда совершенства. То есть если уж родился ты в этом прекрасном и яростном мире, так надо соответствовать. Ибо здесь приветствуются всякого рода герои, абсолютные чемпионы и королевы красоты, на худой конец — рыцари без страха и упрека. А если уж не повезло бедняге попасть в сборную или не пригласили сниматься в кино, так хотя бы, будь добр, придерживайся каких-никаких стандартов. По крайней мере считай калории и выучи три аккорда на шестиструнке. Для решительных есть еще поэтические клубы, альпинизм и прыжки с парашютом. Так что не все потеряно! Дерзай!

В этом свете и море меняет свое назначение. Приезжаешь в знакомый поселок, а там уже все по-другому. Вдруг становится ясно как день, что море — это никакая не колыбель, а дерзкий вызов и сплошная конкуренция. Все начинается прямо на пляже, не успеешь раздеться. Вдруг становится крайне важно, какого цвета у тебя тело: если изнеженно-белое, домашнее, то фу-фу-фу, позор тебе и бесчестье, белая ты ворона! Не добиться тебе уважения, пока кожа не примет хотя бы легкий бежево-золотистый оттенок. Ну, или оттенок поросячьего визга, если не повезет. Зато кто способен достичь уровня кофе средней обжарки — тот счастливец и кандидат на звание местного(ой) короля(евы) красоты. Если, конечно, объемы позволяют. Кстати, где это я возьму такое совершенство, чтобы девяносто-шестьдесят-девяносто? И как, спрашивается, быть всем несчастным, которые заданным параметрам не соответствуют? Кто втайне преступно накопил, например, семь лишних килограммов?

Суровый ответ очевиден: сейчас же добиться. Отказаться, стерпеть, достичь, отработать, сбросить, убавить. Оголодать, съежиться, почернеть и ушить платье, беспрерывно тренируясь. Накопить мышечную массу и напрочь вывести жировую. Да вот же, море рядом. Вперед! Достичь буйков. Быстрее, выше, сильнее! Вернуться назад играючи, с победной улыбкой на посиневших устах. Какие там объятия волн! Ты на поединке. На экзамене. И вся жизнь, как выясняется, сплошной экзамен. Даже танцплощадка. Пригласили на медленный танец — зачет, неважно что дядька был старый, лет тридцати, весь провонявший куревом. А торчишь в углу — сама понимаешь что.

О проклятущие эти семь килограммов! Не будь их, ты стала бы совершенством. Легкая, как бабочка, ты порхала бы по жизни с цветка на цветок, и восхищенный мир пал бы к твоим ногам и преподнес лучшие свои дары — счастье и вечную любовь. Прекраснейшим — им ведь всегда и достается самое лучшее, это же как дважды два. И вот уже ты на полпути к счастью, уже избавилась от ужасных двух с половиной — ура! ура! — и невесомой походкой пробираешься во мраке вслед за подружкой от танцплощадки к хлипкому домику, где сладко похрапывает подружкина бабушка, которой на неделю доверена твоя пятнадцатилетняя жизнь и здоровье, и восьмилетний подружкин брат, чья жизнь и здоровье временно доверены взрослой старшей сестре.

Из лет сегодняшних — только вздрогнуть бы и ужаснуться: две домашние девочки! одни! на краю дикого поселка ночью! А если — местные хулиганы, бандиты, маньяки да просто коварные соблазнители юных девиц с гитарами наперевес? А угроза анорексии вплоть до полного истощения, наконец?

Но сейчас, в перезрелую августовскую полночь, все тихо и безмятежно, и судьба хранит двух юных дев на полпути к совершенной красоте, и они легко ступают по узкой тропинке при свете южных звезд, овеваемые ветром с моря и оглушаемые неистовым стрекотом цикад. А волны издали нашептывают тайное, романтическое, небывалое...

Ну а потом, конечно, возвращаешься в город — и нате вам, пожалте в обычную жизнь, вот вам школьная форма, а вот ваша насиженная парта и все те же одноклассники. Конец фильма.

И продолжения не последует.

Потому что какое же это продолжение — приехать спустя десять лет всем семейством, а ребенка не пускают в столовую: не положено, вас должны были предупредить. «Но как же так? Мы не знали...» — «Да ладно вам, все мамаши так говорят! Уж в номере устраивайтесь как хотите, а в столовую чтоб ребенок ни ногой!» — «Но как же...» — «Ваши проблемы, мамочка!»

Находим простейший выход: едим по очереди, кормим ребенка из унесенного в сумке. Жаль, не ест почти ничего столовского — привык к домашней пище. С купанием тоже неувязка: под коленкой фурункул — расчесал укус комара. Три дня в воду ни-ни, сами купаемся поодиночке под оскорбленный рев. Поодиночке ходим на пляж, дорога минут тридцать, окунешься и бегом назад. Знала бы — не тратилась на новый купальник. Море грязное, взбаламученное, выплескивает бумажки и окурки. На пляже гвалт и детский визг, лежаки платные, да и брать их никакого смысла. В домике читаем сказки и играем в настольный футбол. Пробовали ходить в лес, но бросили: все тропинки ведут к берегу. Нечего нам там делать. По вечерам оттуда светят разноцветные огни, слышится музыка и смех. Это параллельный мир, забытый и недосягаемый. Через пять дней ребенок уже не просится на море. Фурункул практически исчез, только послезавтра уезжать. Права была свекровь: с маленьким ребенком на море делать нечего.

И вообще — нечего. Есть дом, ремонт, дача, новые обои. Эх, море, море...

Еще несколько лет со свистом проносятся мимо.

Следующая попытка дается с трудом.

Слушай, ты достала уже со своим морем!

А для чего тогда машину купили? Для чего?!

Для чего все люди покупают? На работу ездить, в магазин! На дачу! И вообще, чем тебе дача не море?

Тем, что там... нет моря! Ну сам же обещал, вспомни: как пойдешь в отпуск, сразу...

А ты кредит наш вспомни! И какой был год. Дай хоть отоспаться! Ну ладно, может, на следующий... за границу, может, съездим, как люди. В Европу.

Не хочу я в Европу! Поедем на море, в поселок! Готовить сами будем. Дети не маленькие. Утром можно чай с бутербродами, тушенки с собой, картошки... Там и отоспишься.

Притом за перевалом дожди, говорят, уже неделю!

Ладно, давай подождем дня два.

У моря погоды?

И все-таки едем, едем! Это не сон. На своей машине. К морю. И дети возятся и хохочут на заднем сиденье. И надувной матрас в багажнике. И ничего я не толстая. Главное — сразу окунуться в воду. Как только я коснусь воды, тотчас превращусь в стройную девушку. Море — оно ведь такое... оно вообще... чайки... белые корабли на горизонте...

Просыпайся, морячка! Приехали. Вон мужик жилье предлагает.

Что-что? Куда приехали? При чем тут эти тучи и пейзаж в серых тонах? И мужик с командирским голосом, как у нашего школьного военрука: «Подешевле хотите? Не вопр-р-рос! Устр-р-роим!» А глаза хитренькие. Не надо бы ехать за ним, не надо — сердце подсказывает. Однако поздно, уже сворачиваем за битой «шестеркой» в какой-то закоулок, вниз по ухабам, направо, еще вниз, и стоп.

Тишина. Только дождик шуршит по стеклу.

Ну что ж вы? Выходите! Вот ваши апар-р-ртаменты.

Кирпичная каморка сторожа. Военрук гремит ключами, молодецки распахивает синюю дверцу:

Четыре койки, как договор-рились! Холодильник. Стол.

Действительно, стол каким-то чудом втиснулся в середину. Как же к нему пробираться? По кроватям?

А готовить где?

Плитка под навесом, не заметили? И кран есть, все как полагается. Миски, сковородка. Хозяйка, правда, уехала, но послезавтра будет. Оперная певица, кстати! Она вам тут напевать будет. Мне только задаток давайте... Да, туалет во-он там.

Через речку?!

Да какая там речка, что вы! Это ж р-ручей. Р-р-ручеек буквально! И мостик есть. Душ там рядышком — пожалуйста.

Мне что-то не хочется в душ. И дети вопят: на море! на море! А муж зачем-то спрашивает:

А где она поет, хозяйка ваша? — и подозрительно щурится.

Как где? В опере «Кар-р-рмен»! Эту, как ее... Микаэлу! Сопр-р-рано!

Так у вас тут оперный театр есть? — поднимает брови.

Не-ет, зачем же? — оскорбляется военрук.

Действительно, зачем?

В Кр-раснодаре! В музыкальном театре! В общем — р-располагайтесь!

Пост сдал — пост принял. И двинулся строевым шагом к «шестерке». Та с прощальным рыком скрылась за пеленой дождя.

А что делать на море в дождь? Только торчать под тентом. На пляже ни души. Нет, вру, какие-то двое плещутся в мутных серых волнах. Мало им мокроты на берегу. И мои туда же:

Мам, мы чуть-чуть! Мо-о-ожно?

Мученически смотрю на мужа. Он с мученическим вздохом стягивает футболку:

Ладно уж, окунемся...

Но вот странность: пока они там хохочут и плещутся, ветер явственно усиливается. И, кажется, дует с берега. Или и раньше дул, а я не заметила? Отчетливо видно, как их сносит вправо и вглубь. А дно, какое здесь дно? Дети восторженно орут. Младший только-только научился барахтаться. В страхе выбегаю из-под тента, зову. Не слышат, хохочут. Ливень лупит отчаянно. Я оглядываюсь в ужасе — где же спасатели? Никого нет. Что за глухая дыра! Тех двоих, что плавали, тоже уже нет. И табличка у пирса: «Купание запрещено». Где были мои глаза?! Наконец муж что-то заметил, махнул рукой. Кажется, двинулись к берегу. Я бессильно шлепаюсь на мокрую гальку. Выбираются, выбираются... а волны все еще норовят утащить назад...

Зря ты, мама, с нами не пошла! — наставительно замечает младший посиневшими губами.

По счастью, к вечеру дождь кончается. Правда, тучи так и висят над головой, не пропуская солнце. А наутро новая напасть: я впала в спячку. Оказалось, в нашей каморке прекрасно спится. Вернешься с моря, организуешь какой-никакой обед, выбросишь арбузные корки — и глаза сами закрываются. После ужина то же самое.

Смутно доносятся голоса:

Пап, мы ж карты взяли! Давай в дурака!

Сначала маму разбудите.

Мам! Ма-ам!

Отстаньте... Я не умею... — бормочу, зарываясь в подушку подозрительной свежести. — У меня был тяжелый год.

Мы научим! Это легко! Смотри...

А то ведь еще бывает такая сонная болезнь, по телевизору показывали... Может, врача вызвать?

Хихиканье. Шепот.

Ма-ам! У меня ножка боли-ит...

Что? Где? Покажи!

Смех.

Проверка боевой готовности! Ну раз уж проснулась, смотри: раздаем по шесть карт каждому...

Но карты расплываются перед глазами.

А можно я лежа?

Ну что с тобой делать...

Папа, я в туалет.

Па-адъем!

В туалет по шаткому мостику ходим организованно, всей семьей. Обеими руками хватаемся за веревочные перила, внизу опасно журчит и плещется.

Наконец прибывает хозяйка, оперная дива. Смотрим во все глаза: обычная женщина, в годах. Лицо усталое, волосы неопределенного оттенка. Странно. Разве Микаэла не молодая девушка, первая возлюбленная Хозе? Однако что-то напевает, действительно. Точнее, издает странные блеющие звуки, рассеянно улыбаясь. Под эти звуки меня одолевает дрема. Даже под плеск волн одолевает дрема. Замечаю сквозь сон: девушки носят совсем узенькие купальники. Загорая лицом вниз, расстегивают лифчик и снимают бретельки. А мне муж вдруг говорит:

Хочешь парео?

Закутаться в этот прозрачный платок? Прикрыть позорный жирок?

Не хочешь — не надо! — отступает он, прочитав по глазам мою мысль.

Нетушки! Предложил — покупай!

Нарочно выбираю самое яркое, с пальмами. Типа, жить не могу без этой красоты. Снимаю только в море.

Какая-то невеселая выдалась поездка.

Ну что, мать, будешь еще бухтеть — на море, на море?

А почему бы иногда не съездить? — вяло препираюсь.

Сама ж не купаешься почти! Не успеем прийти на пляж — домой, домой!

Потому что не хочу обгореть. Я читала, можно обгореть даже сквозь тучи.

Читатель! Ты свой детектив никак не дочитаешь, засыпаешь через пять минут.

Это морской воздух действует. А сон у моря — лечебная процедура.

И действительно, на четвертый день чувствую: пришла в себя, сил прибавилось. Поздновато, конечно: муж уже на низком старте, складывает в багажник пожитки — домой, домой! Оперная дива рассеянно улыбается на прощание. Интересно, встреть она меня завтра — узнала бы? Или все отдыхающие для нее на одно лицо? Деловито урчит двигатель, и вот в последний раз узкой синей полоской блеснуло море за окном. Все. Можно вздохнуть с облегчением: дети загорели, все наплавались, надышались морским воздухом, никто не свалился с мостика в ручей и не отравился местным арбузом. Откуда же смутное недовольство? Как будто чего-то не случилось? Или что-то не сделано? Забыто?

Ну как впечатление? Наездилась? Наотдыхалась? — хитро интересуется муж.

Ага. Прямо так сейчас я ему и сознаюсь. Так и скажу — прощай, молодость и морские пейзажи.

Люблю Черное море, — отвечаю неопределенно.

И думаю: да, наездилась. Прощай, молодость. Куплю себе картину с морским пейзажем. А на следующий год — за границу.

Но на следующий год выясняется: заграница вполне может подождать. Поскольку у нас дом, ремонт, дача. Потом еще — забор вокруг дачи. А потом — какой-никакой домик на даче.

И вот уже младший вопит:

Опя-а-ать в лагерь?! А что там делать? Только пастой мазаться?

Я помалкиваю: пусть отец решает. С некоторых пор экономлю нервы. Я-то на море, понятное дело, больше ни ногой. Во-первых, уговаривать супруга — себе дороже. Во-вторых — что в этом возрасте делать на море? Веселить молодежь? В-третьих, опять же, давление. Не говоря уже о доме и даче.

Поэтому идиотская идея мальчика-лаборанта — а поедемте на море! всей семьей! на майские! — вызывает естественное желание покрутить у виска.

На майские! На море!

Впрочем, и у других аналогичная реакция. В отделе люди солидные, трое с ученой степенью. Наш НИИ вообще учреждение солидное. Правда, сильно обнищавшее. Держимся на плаву благодаря личному обаянию и связям директора. Пока у него на «Фейсбуке» замминистра в друзьях, у нас есть надежда доработать до пенсии.

Лаборант Паша — мальчик странный. Всегда веселый, как пташка, и со всеми на «ты», кроме завотделом Раисы Петровны. И всегда хочет есть. Молотит все без разбора: столовские сосиски, домашние бутерброды, киосочные хот-доги. Не говоря уже о Раисы-Петровниных пирожках. У него привычка: разговаривает с тобой или шевелит мышкой зависшего компьютера, а сам мимоходом оглядывает твой стол и тихонько интересуется: «Пожевать есть?» И невольно тащишь из ящика какую-нибудь «Милки-вэй». Раиса Петровна негодует: «Как щенка завели!»

И вот теперь — «всей семьей на море». Когда температура от силы восемнадцать градусов! Хотя под самый конец апреля вдруг взяла и скакнула до двадцати шести.

Ирка, которая сама недалеко от Паши ушла, уточняет тупо:

Так на море точно не едем?

И смотрит любознательно. Раиса Петровна кидает на нее соответствующий взор. И вдруг — я не верю ушам:

А может, правда проветримся?

Нет, мне-то оно, конечно, до лампочки. Пусть кому делать нечего суетятся и сбрасываются на шашлыки. Только почему я-то в стороне? Я что, хуже всех? Даже не поинтересовались, почему это я не еду.

А дома муж:

Чего не спишь, чего ворочаешься? Думаешь, купальник мал? Так новый купи.

?!

Ну вдруг не вытерпишь, окунуться захочешь?

Да не еду я никуда!

Начинаешь понемногу отключаться. Мелькают последние обрывки мыслей: «Еще не хватало... море это... три часа в автобусе трястись... да я и в старый купальник вполне влезаю...»

И действительно, влезаю. Другой вопрос — зачем. Все равно погода даже не для загара — холодный ветер и волны. Не так чтобы большие, но не располагающие. С какого перепуга вообще было тащиться в такую рань, выезжать затемно? Кроме нас на пляже только группка подростков — эти, похоже, забрели сюда случайно, уселись прямо на холодные камни. Читают что-то в своих телефонах, хохочут. Моря даже не замечают.

Между тем тенты и лежаки на месте, переодевальная кабинка синеет невдалеке и катамараны уже покрашены бело-желтым. Даже туалет и душ функционируют.

По прогнозу, в полдень будет двадцать четыре градуса, вода — восемнадцать! — радостно объявляет Паша. — Как раз шашлычки успеем пожарить!

А не лучше наоборот? — сурово пресекает Раиса Петровна. — Сперва аппетит нагулять надо! Освежиться после дороги!

И под изумленными взглядами скидывает кроссовки, с визгом расстегивает молнию на куртке и выбирается из своих великанских джинсов. И вот эта женщина с лицом и голосом Раисы Петровны, в купальнике как у моей мамы — трусы как шорты, лифчик как топик — решительно шагает к воде! И мы, разинув рты, следим, как она рассекает прозрачную полоску и смело ступает прямо в синюю глубину! И с легким всплеском погружается по плечи! И плывет, словно так и надо! И призывно взмахивает рукой в нашу сторону!

Не боишься замерзнуть? — опасливо интересуется у меня Паша.

Тут я обнаруживаю, что и мои джинсы с футболкой уже валяются кучкой под ногами, а сама я сдергиваю ремешки босоножек.

Притяжение моря иногда охватывает человека внезапно, как любовная страсть. Оглянуться не успеешь, как ты уже на недостижимой ногами глубине, в восторге от холодного ожога, каким встречает тебя водная стихия. И от этого восторга оно понемногу оттаивает, и постепенно узнает тебя, и гладит, и наконец-то обнимает как раньше — упруго и ласково.

А ты в порыве страсти теряешь память, рассудок и чувство времени. Выйдя на сушу, но не в силах разлучиться с любимой стихией, растягиваешься греться тут же, у кромки воды. И слышишь сразу два прибоя: с одной стороны — ш-ш-ш, р-р-р — море, с другой — бормотание сослуживцев:

...мангал подальше.

Вы внюхайтесь только... Главное, грамотно замариновать.

Ш-ш-ш-ш... р-р-р-р...

Но все-таки, знаете, покупные угли — это как бы не совсем то.

Да что за глупости! Вся Европа давно пользуется!

Ф-р-р-ф-р-р! — это чайка энергично рассекает воздух. Так низко, совсем не обращая внимания на людей. Должно быть, за зиму отвыкла от пляжных толп.

Я говорю, в морской воздух внюхайтесь! Сравните...

Ш-ш-ш-ш... и белые корабли — один поближе, другой на самом горизонте... ну в точности те же самые! Нет, этого не может быть...

...и с другой стороны. Переверни, говорю!

Нормально уже. Можно снимать. Тарелки...

Р-р-р-р... А раз все так и стоит перед глазами, значит, оно никуда не ушло? Оно есть? И юность тоже? И ты окунаешься в море, как в юность...

А эти две, гляньте! Разнежились на солнышке. Обгорели уже, сони! Идите скорей, шашлыка не достанется!

С телом происходит что-то странное. Челюстные мышцы исправно работают, расправляясь с шашлыком, а вот сидеть почему-то неуютно. Лежать вообще невозможно. Лучшее положение — ноги на ширине плеч, руки на отлете, как крылья.

Та-ак, некоторые уже назагорались! Гляньте — вся малиновая! Ее ж спасать надо! Там кефира не осталось?

Да не надо кефира, — бормочу я, — само пройдет...

Мне бы поскорее в море, в прохладу, в глубину.

Вообще, с морем, девочки, надо как с любимым человеком — не обострять. Не надоедать со своей любовью. Время от времени отходить на три шага — и под тент.

А вон шары на горе видите? Я их с детства помню. Говорили, это обсерватория. А я астрономом быть собиралась, серьезно так. Рассчитала, что к следующему великому противостоянию Марса буду здесь работать. То есть ночью работать, днем спать, а под вечер спускаться на пляж...

Хорошо как, девки! Останемся тут жить?

Паша на «девок» ничуть не обижается. Предлагает с набитым ртом:

Правда, давайте тут и заночуем? Жилье найдем. А вечером на танцы, всей семьей!

Все, конечно, возмущаются и отказываются. Потом, конечно, сокрушаются, что не взяли платья и косметику. И успокаиваются, только твердо решив летом приехать с ночевкой, лучше даже дня на три. Всей семьей. И вечерами ходить на танцы.

Вокруг уже люди, парочки, группки. Сбоку на один лежак уселись две сердитые старушки — решили, видно, на денек сбежать от правнуков. И разругались.

А я виновата? Мутит меня, и все! И плавать не могу, боюсь! — скрипуче жалуется та, что помоложе, слегка за восемьдесят.

Ну правильно, мутит! — с вызовом передразнивает другая, посолидней и побасовитей. — Ну-ка, всю ночь не спать!

Я автобус проспать боялась, — оправдывается младшая. — Будильник поломался. А электронные твои, что в прошлом году подарила, я вообще не понимаю!

Вот-вот, второй год уже! Да еще и не поела! — уличает басовитая.

Потому что я в пять утра кушать не могу. А если в туалет захочу? Что ж, из-за меня автобус останавливать?

Ну так и нечего здесь заплывы устраивать! — отрезает старшая. — В нашем возрасте как надо купаться? Зашла. Присела. Выпрямилась. Постояла. Два шага влево, два шага вправо. Присела, выпрямилась, постояла. И на берег!

Наши переглядываются с усмешкой. А ты, хихикнув, вдруг чувствуешь, как смех замер на губах, потому что тебя осенило... точно, осенило!

Твоя инструкция на будущее — вот что такое эти две старушки! И не хихикать надо, а запоминать ее в точности!

Потому что вот она перед тобой — пожизненная гарантия пользования морем. Так что теперь оно навсегда в пределах досягаемости. То есть, в общем-то, выходит, мы еще бросимся в морские объятия! И загорим, и посмеемся, и потанцуем. А если понадобится — изобретем что-нибудь для спасения человечества.

Серьезно. Здесь все возможно.

100-летие «Сибирских огней»