«В двух шагах от беды до победы...»

* * *

Я работаю книгоношей,
По конторам роман продаю.
А контор развелось, словно вошей
В неумытом окопном раю.
Бизнесмен-грамотей поправляет:
— Правильнее —
Не вошей, а вшей…
И к воротам меня направляет,
Хорошо, что не гонит взашей.
Подходи, отставной предводитель,
Подходи, похудевший парторг.
Дамы, тетки! Ко мне подходите,
Мы устроим на улице торг.
Подходи — покупайте «Азъ грешен»…
Мой сюжет исторически крут,
А в конце — губернатор повешен…
Не берут, не берут, не берут…
Раздвигайте карманы пошире,
Уступаю за пятьдесят!
Ведь у нас во широкой Сибири
Губернаторы не висят.
Нет ни божьего страха, ни кары
По стране — куда взгляда ни кинь, —
Что ни город — то мэрит Макаров,
Что ни край — то кремлевский шпынь.
Мой герой посреди Петербурга
На глаголе позорно висит.
К сапогам и ногам демиурга
Нанесите последний визит.

Но! Проходит народ, сторонится…
Никому, ни о чем, ничего.
Так зачем я на чистой странице
Так старательно вешал его?!

* * *

Как же так?
Ты — была.
И — не стало.
Голос твой — он звучит из вчера.
Измеряю дорогой проталой
Льдом подёрнутые вечера.

Я б уехал из этого ада,
Где возвышен души эшафот.
Но подскажет Есенин: «Не надо.
Все до завтрева заживет»…

Ты, как осень во мне догораешь,
Душу тихой надеждой бодря,
И отлетною птицей витаешь
В пепелищах сквозных октября.

* * *

Подкинь двуликую монету:
Пить иль не пить?
И с кем же пить?
Подкинь….
Пути иного нету —
Как только веничек купить.
И окунуться в банный говор
Осоловелых мужиков,
Где царствует телесный гонор
И плоть пирует без оков.
Где ковш воды живой дугою
На камни прыгает, как рысь,
Где говорит один другому:
«В парилке, брат, не матерись…»
Где и по четным и нечетным,
Не зная счета дням, годам,
Пытается давно и тщетно
Грехи выпаривать Адам.
Хлещи, хлещи, Адам, березой
Свою безудержную плоть
И утешайся глупой грезой,
Что грех возможно побороть.

Зачем я взметывал монету?
И стал себя прутьем лупить?
Поддай-ка, брат.
Сомненья нету —
С Адамом буду водку пить.

* * *

Я сижу над газетным листом.
Пахнет пресса вилючим глистом.
Я с четушечкой милой сижу.
Мне письмо из Парижу: «Бон жур».
Пишут мне — над Парижем пурга…
Мне милей Хабурган и Урга.
Мне на Пушкинской в тихом дворе
Ты приснилась вчера на заре.
Я еще бы расширил кровать,
Чтоб всех девок в одной ночевать.
Но качнулся у тополя сук
И пошел о качанье том слух.
Девки, слухам не верьте.
Сучок.
До сих пор…
Но об этом молчок.
Заключу в окончанье листа —
Нас не съест никакая глиста.

* * *

Коль мысль не различима —
Чо с бабой говорить?
Темна вина кручина,
А может будя пить?

Да нет, моя подруга!
И есть, и пить давай.
Я не сошедший с круга
Мужицкий каравай.

Ломай меня ломтями,
Но мелко не кроши.
А нам по пьяной теме
Все девки хороши.

И вся округа пляшет,
Собака слезы льет.
На том пиру, на нашем,
Нам смерть вина нальет.

А что там за калиткой?
Какая там возня?
Ты помяни молитвой
И грешного меня.

* * *

Власть, как хитрая тетка скупая,
Ищет жадно на троне приют.
Нас сперва в одиночку скупают.
Оптом нас опосля продают.

* * *

В двух шагах от беды до победы,
На просторах сибирских широт,
Я обдумаю горе легенды,
А иначе легенда умрет.