В том городе

* * *

У театра старик в полинялой рубашке гранатовой
Выставляет полотна без толку опять и опять.
Как живут на Руси без Арбата, без Маши Арбатовой
Москвичам не понять, москвичам ни за что не понять.

Не понять в этом городе грязном, холодном, бесбашенном,
Как чернеют пронзительно в поле безлюдном следы.
И ведут сквозь сугробы к могиле с крестом неокрашенным
С полустертою радостной датой и датой беды.

Прилипают под вечер к экрану незрячие зрители
И жуют бутерброды под байки про Родину-Мать
Почему они гости в России, а вовсе не жители,
Москвичам не понять, москвичам никогда не понять.

Свесившись с высокого обрыва,
Я смотрел как плещется река,
Как плывут гуськом, неторопливо,
Вперекор теченью облака.

Как сдурев от зноя, от накала,
Спрыгнув вниз, — а я чего-то жду —
Тень моя резвилась, тень ныряла,
С рыбами затеяв чехарду.

И гадал я, солнцем заморочен,
Что палило каменный карниз,
Как добраться к небу покороче:
Сразу вверх, или сначала вниз?

А в реке и где-то за затылком,
Среди тех и этих берегов,
Чувствовалась глупая ухмылка
Явно недалеких облаков.

Звезды — это просто воздушные шарики,
В них тепла кусочек,
кусочек лета,
Вырвались из детских ручонок
маленьких,
Прыгнули на небо
согреть планету.
Но гордыня — грех.
Гордыня подводит их.
Много позолоты,
да нету золота,
Вот и получается:
греют вроде бы,
Да греют свысока,
и детям холодно.

Зацепив канаты электричества,
Помянув их огненно, дотла,
Спотыкнулась Ночь, Ее Величество,
И, упав, проспекты погребла.

Хороши такие ночи зимние,
Когда серый снег укрыл кусты,
И как будто в угле, черно-синие,
И дома, и люди, и мосты.

Но лишь только свет взойдет над крышею,
Он напомнит — ночь не для души,
И сильней люблю я небо рыжее,
Когда утро город тормошит.

Футбол — это дивное что-то,
Обвел и вперед, и беги!
Футбол — это мячик, ворота,
И сорок четыре ноги.

Ах, ноги — кудесники паса!
А вот с головами — прокол.
Их меньше примерно в два раза,
Ну что же, на то и футбол!