Вы здесь

Вечные мальчики

*  *  *

Пляска с Судьбой залихватская, выучка канатоходская,

Горше, чем доля солдатская, скотская доля сиротская.

Олухи, лохи, молчальники, встречные вечные мальчики —

Все командиры-начальники, все бессердечные мачехи.

 

С бала на пир приказав вести, балуясь черной икоркою,

Сыщут причины для зависти, выкорят черствою коркою.

Спесь и презрение выкричат, глянут — и то не по-доброму,

И отберут, коль не выклянчат, грош, на дороге подобранный.

 

Знатны ли, славны, залещены, сломлены ль и обезличены,

Равно щедры на затрещины, шпильки, тычки, зуботычины.

Если наследство, так враг отца, невус семейного «неуда»,

Некому, некому плакаться, некуда спрятаться, некуда.

 

 

 

*  *  *

Смотри — просторы небесные,

Светлы долины окрестные,

Лучи рассветные ранние,

Поля и нивы бескрайние,

 

В садах гвоздики бордовые,

Меж ив колодцы замшелые,

По ульям соты медовые,

На ветках яблоки спелые,

 

Холмы и скалы отвесные

С гремучими водопадами,

В пещерах — клады чудесные

Во тьме сияют лампадами,

 

В озерах рыбы зеленые,

На водах лебеди белые,

В лугах косцы загорелые

И косы их раскаленные,

 

И прорва, полная взглядами,

Огнем, Любовью, монадами,

Которых никто не видывал,

И Тот, Кто Всё Это Выдумал.

 

А Тот, Кто Всё Это Выдумал,

Он сам себе позавидовал.

 

 

*  *  *

А Тот, Кто Всё Это Выдумал,

Из пламени слов слепил,

Он сам себе позавидовал

И сам себя ослепил,

 

Свирепым зверем ощерился,

Ударил взором пустым,

И серым пеплом рассеялся,

И алым, и золотым.

 

И Тот, Кто Всё Это Выдумал,

Парчу сменил на рядно

И сам сады свои вытоптал,

И в яд обратил вино,

 

И адовы муки выстрадал,

Ступал меж звезд по слезам,

Но чаду кроткому высватал

Погибель верную сам.

 

В ловушке замысла нового,

Неявного никому,

Безвинного и виновного

Равно заточил в тюрьму,

 

Ключи от узилищ связкою

Швырнул на морское дно

И кровью, как черной краскою,

Залил свое полотно.

 

Рулады птичьи несметные,

Гуденье медное пчел

С мольбой и криками смертными

В одну симфонию сплел.

 

И сам, раздавленный кротостью,

Скорбит об общей судьбе,

Кривляясь, пляшет над пропастью

И гимны поет себе.

 

 

*  *  *

Гимнам и мольбам не внимая, возводя мосты и преграды,

Девочка по имени Майя никогда не говорит правды.

Побранив, слегка приобнимет, приобняв, медяк прикарманит,

Что ни подарила, отнимет, в чем ни обещала, обманет.

 

Любо ей бродить по полянам, сказки сочинять и шарады,

Пресный воздух выдыхать пряным, никогда не говорить правды.

Коль взглянуть без розовых стекол, отключить сирены-мигалки,

На плече ее белый сокол станет жалким чучелком галки.

 

Заскрипит калиткой резною, растревожит ветки сирени,

Выбежит пригожей княжною с книжкой в ежевичном варенье,

А сама – горгулья, горбунья, старая, кривая, хромая,

Самая ужасная лгунья девочка по имени Майя.

 

Проведя Содомом, Аидом, черствою просвирой отравит,

Нарекая божьим саидом, идолищу в жертву отправит.

Смотришь, как в ружейное дуло мелкая ничья собачонка.

Как она меня обманула, глупая смешная девчонка.

 

 

*  *  *

Ночь не моет ножек никогда,

впереди у ней — далекий путь,

города, текучая вода,

ночи доходящая по грудь,

 

буераки, зыбкие пески,

чащи и болот зеленый свет.

Если в перспективе марш-броски,

мыть лицо резона тоже нет.

 

До того она черным-черна,

в сотню раз черней, чем негры все,

даже вековая седина

не видна в растрепанной косе.

 

Белый день — проспектом на коне,

а она — околицей пешком.

Да кто ее увидит при луне,

в черном платье, виснущем мешком?!      

 

 

*  *  *

Полднем опаленная роща на горе,

Все еще зеленое в этом октябре.

Выйдешь — затеряешься в бликах на траве,

Словно растворяешься птицей в синеве.

 

И — то старой запонкой, то сухим жуком,

То полынным запахом, то печным дымком,

Сыплешься по ветхости, катишься в пески,

Таешь на поверхности медленной реки,

 

Позабыв о времени, доме и делах,

Имени и племени ржавых кандалах,

Всей душою бедною в пепле и в пыли

Проникаясь бездною неба и земли,

 

Огнеокой, томною, теплой, как рука,

Горькой, гекатомбною, щедрою пока,

Но уже пронзающей сдержанным «прощай»,

Нежно-ускользающей, как ни улещай.

 

Вспыхнет мысль напрасная — надо ж так сглупить,

Дело-то опасное — слишком полюбить.

Миг — и преисполнится счастья и тоски,

Дрогнет и расколется сердце на куски.

 

С Вечностью слияние в полтора часа.

Белое сияние плавит небеса.

Словно дальний колокол чуть звенит земля.

За янтарным пологом избы и поля.

 

И неутомительно хоть весь день бродить,

Но уж как мучительно будет уходить!

О пощаде взмолится, взятое в тиски,

Дрогнет и расколется сердце на куски.

 

А пока, не ведая про испитый яд,

В струях света бледные тополя стоят,

Будто погребенные в луковом пере,

Все еще зеленые в этом октябре.

 

100-летие «Сибирских огней»