Рассказ
Файл: Иконка пакета 03_kuklin_v.zip (39.14 КБ)

1.

Заканчивался самый нескладный день нынешней полевой зимы. Поначалу сломался «Урал», он же буровая установка, следом утонул в болоте трактор. Хотя до полудня все шло как следует: добурили начатую вчера скважину, добыли интересный керн. Но во время переезда на новую точку машина встала памятником на зимнике. Водитель, он же бурмастер Гена Кравченко, ковырялся под капотом, показывая уходящему в болото солнцу свою задницу. Когда подоспел тащившийся следом трактор с прицепленным жилым вагончиком, Гена выдал соратникам свой вердикт: «Форсунка накрылась, топливный насос не фурычит. Запасной у меня нет, надо в Панычево ехать и там искать».

Деревня находилась в десяти километрах от стоянки, и добраться до нее можно было только на попутке, а для этого надо выходить на грунтовку, правда, до нее рукой подать, с километр по зимнику прогуляться.

В Панычеве располагалась полевая база их разведочной партии. Там вездеходы, там рация, там запчасти, там еда. Там лица иные...

Внушительное Генкино тело тянуло на центнер с гаком, ходить по тайге ему было трудновато, да он и не занимался таким суетливым делом. Сопел за рычагами буровой, важно крутил руль «Урала». Характер имел соответствующий телосложению: говорил мало, терпел неприятности до какого-то своего потаенного предела, потом исправлял ситуацию, как сам разумел и, в общем-то, получалось как следует. Прозвище за ним закрепилось соответствующее внешности и содержанию — Слоник.

Люди партии твердо запомнили случай, когда в избе, где они жили прошлой зимой, любители расслабухи учудили пьянку по поводу созревшей браги. Слоник, не реагируя на галдеж, лежал на нарах и читал книжку, держа ее на вытянутой руке. Раскладушки под ним разваливались, поэтому он сооружал себе лежаки из досок. Когда в полночь заблажили песни, он читал. Когда выясняли, кто умней, кто главней, кто сильней и ловчей, он читал. Когда два придурка начали друг друга колошматить, он отложил книжку, встал и, тяжко вздохнув, взял обоих за шкирки, по одному в руку, вывел на улицу и засунул мордами в желтый от мочи сугроб. Удальцы взбрыкнули и затихли. Приволок обратно и швырнул каждого на его раскладушку. Наступила благодатная тишина. Выключил свет и лег спать. Это впечатлило.

Точка новой скважины, намеченная геологом Андреем Земцовым, удачно совпала с выходом зимника на грунтовую дорогу, до нее оставался километр. Решили добраться туда на тракторе, чтобы иметь возможность словить попутку до Панычева. Кружили вокруг «Урала», примеряя, прикидывая: реально ли объехать его, не свалившись с зимника в незамерзшую топь. Она, конечно, промерзла на полметра и человека держит, но трактор явно булькнет.

Коля Коровин раздухарился:

Не боись, прорвемся, щас увидите мой ювелирный вираж.

Виртуоз тракторного маневра имел мощный, грузный торс и короткие, кривоватые ноги, словно Создатель, имея заготовки для разных людей, вдруг решил пошутить и соединил их в одном теле.

Стояли поодаль, наблюдая, как Коровин на тракторе с прицепленным вагончиком объезжает машину. Вот он пошел влево, причем стало заметно, что ширина вагончика не позволяет пройти мимо, не упершись в буровую. Вот он взял еще левее, и одна гусеница соскользнула с бровки в болото. Трактор начал заваливаться набок, левая гусеница крутилась вхолостую, не имея опоры. Еще немного — и он сам ляжет, и вагончик за собой утянет. Коля остановил ход и в раскрытую дверцу крикнул: «Фаркоп!» Выкинул из кабины кувалду, и Гена, мигом подобрав ее, подскочил к сцепке и двумя остервенелыми ударами выбил соединительный палец. Коровин включил правую гусеницу, работая на разворот, и трактор, повернувшись задом к дороге, начал погружаться в торфяную жижу.

Виртуоз маневра удачно выскочил на снег, упав на четвереньки, и, не оглядываясь, вскарабкался на дорогу. Там распрямился и, глядя на торчавшую из черной промоины кабину, спокойно сказал: «Это еще ничего, мог бы и совсем уйти». Дышал тяжело, словно бегун на финише. Достал из кармана телогрейки мокрую пачку «Примы».

Надо же, где-то черпанул карманом, сигареты испортил. Есть у кого?— закурил чего дали и продолжил уже возбужденно: — Слушайте, а ласточка вроде дальше не тонет, значит, здесь неглубоко, с метр всего до дна. Зараза, унты теперь чистить и сушить надо.

Никто в разговор не вступал, все переваривали событие. Спасенный вагончик стоял на дороге в трех метрах от буровой, а в нем все-таки печка, нары и котелок со вчерашним супом. Это хорошо. Затопили печку, разогрели похлебку, сели тесным кругом за откидной столик.

Сосредоточенное молчание прервал Сашка Шамов своими молодыми рассуждениями:

Я все думаю: почему у нас если что происходит, то обязательно хреновое, хоть бы одно событие зашибательским было…

Всегда добродушный, улыбчивый по природе, он хотел хоть как-то разогнать общее угнетенное настроение. Не получилось. Никто не откликнулся.

Чуть позже, укладываясь на свое ночное лежбище, Гена вдруг вспомнил слова помбура:

Ты, Сашка, говорил, что у нас только хреновые события происходят. Так вот: ты сытый спать будешь в тепле, трактор целиком не булькнул и вообще все живы-здоровы и носы в табаке, а завтра новую форсунку достанем и машину сделаем. Не видишь ты зашибательского в жизни.

Закряхтел, укладываясь набок, чтобы дотянуться до радиоприемника. Он, родимый, расскажет, как там остальное человечество поживает, пока они тут по болотам елозят. Темнело рано, но сегодня явилась полная луна в чистом небе и всякий, выходящий наружу по малой нужде, мог видеть в ее серебряном свете красную кабину «ласточки» с утонувшим в пучине передком и удостовериться, что процесс погружения прекратился. Это даже очень хорошо.

Бурильщики возлежали на общих нарах, курили, стряхивая пепел в консервные банки, слушали из приемника «Альпинист» речь Горбачёва о реформировании социалистической экономики в направлении рыночной модели хозяйствования.

Сашка потянулся к кругляшу, чтобы найти веселую музыку, на него забурчал Гена:

Ручонки убери, дай дослушать. Вам все пляски да хохоталки, а тут, однако, серьезные дела намечаются.

За столом бок о бок все еще сидели геолог и тракторист, заканчивая ужин. Андрей, опустошив свою миску, задумчиво смотрел на печку и на свисающие с веревки носки и портянки.

Коровин повернул к нему тяжелое лицо:

Ну и че ты, геолог, рамсы разводишь? Вытащим трактор, не впервой такое дело.

Земцов, не поворачивая головы, ответил:

Да пошел ты… вытаскиватель долбаный, со своим ювелирным виражом.

И тут же завалился навзничь на лежанку от бокового удара по носу. В ответ ударил пяткой Коровина в поясницу и тот упал на неприбранный стол. Зазвенели на полу кружки, тарелки и прочая мелочь домашнего обихода. Разбрызгивая вокруг себя кровь из разбитого носа, Земцов вскочил, чтобы продолжить бой, но, увидев в руке Коровина нож, отступил назад, к печке.

Тот, держа нож на отлете, выставил перед собой левую руку:

Прижми задницу, не дергайся, не то будет не по мусалу, а в пузо.

Мужики, не меняя поз, смотрели на вечернее представление. Наконец подал голос Кравченко, подняв туловище до сидячего положения:

Э, бойцы, че, совсем одурели?! Э-э-э, Колян, ну-ка, угомонись.

Колян угомонился. Положил нож на нары и уселся на него, свесил руки между колен. Андрей сорвал с веревки серую тряпку, оказавшуюся чьим-то полотенцем, прилег навзничь на свой спальник, приложив тряпку к носу. Он все осознавал. В расстройстве чувств мозги заклинило, и он забыл правило: нельзя зэков, пусть и бывших, посылать туда, куда он сейчас Коровина послал. Забыл, вот и получил… Инженер хренов. По радио выступление генсека закончилось, и заверещала певица про айсберг в океане. Слышал, как хлопала входная дверь, бряцала дужка ведра. Когда кровь унялась, приподнялся на локте и огляделся. У его ног стоял вечно румяный Сашка Шамов и протягивал чистое вафельное полотенце.

Пряча глаза, объявил:

В ведре вода чистая и теплая — снег натопил. Ты бы лицо умыл, что ли. Вся борода в крови, как у вампира.

Коровин лежал на своем месте, упрятавшись в спальник с головой. выйдя из вагончика, Андрей умылся, поливая сам себе из кружки. Потом, засыпая, подумал о том, как удачно не уронили керосиновую лампу в драке. Еще мелькнула тяжкая мысль об утопленном тракторе, но донимать не стала, и он заснул. Спал, как ни странно, долго и, пробудившись, слушал необычную тишину. Ни храпа, ни сопения, ни разговоров. Серый утренний свет из оконца позволил увидеть, что в бытовке никого, кроме него, нет. Поднявшись, увидел на столе клок бумаги. Записка: «Мы уехали в Панычево на леспромхозовской вахтовке. Пригоним трактор или вездеход, чтобы нашу ласточку вытащить. Взяли деньги из твоего планшета». Матерился вслух, для самого себя. Потом молчал, но мысль ворочалась: «Ладно если вездеход удастся добыть, а если трактор? Вы как, балбесы, втроем в кабину влезете?! На запятках кому-то придется умещаться. Да и хрен с вами, а я чай свежий заварю». Подумалось с усмешкой о том, что, паразиты, специально утром шепотом переговаривались и неслышно собирались, чтобы его не разбудить. Дескать, мы виноваты, мы и выправим. Значит, пешком до грунтовки подались в надежде сесть на вахтовку. Ладно, валяйте, я еще и керном займусь, добытым из двух последних скважин. Там объявились очень занимательные включения минералов, которые намекали на вероятное содержание железа в породе.

Затопил печку, благо дров заготовили вчера достаточно. Разогрел суп, вскипятил воду на чай. Мороз в это утро щадил — без рукавиц почистил снег у вагончика, расстелил пару пустых мешков, положил сверху кусок рельса, который служил ему наковальней, и принялся осторожно дробить округлое тельце керна. Вот они — красноватые округлые зерна гетита, похожие на птичий помет. Значит, чутье не подвело. А на этом сколе серого песчаника желтый окрас — это точно лимонит. Оба минерала молча свидетельствуют, что люди попали своей дыркой на кору выветривания палеогеновых болотных отложений, содержащих железо. Аккуратно, поштучно, сложил кусочки гетита в тряпичный мешочек и залез в вагончик, чтобы заполнять буровой журнал и писать сопроводиловки к пробам, чего вчера сделать не удосужился.

Подкинул в печку, еще не прогоревшую, пару сырых поленьев, облитых соляркой, налил в кружку нагретый чай, и, пока все это делал, непроизвольно вдруг стих образовался:

Феррум, феррум, где ты был?

Под болотом воду пил.

Я тебя определил

И в карман к себе сложил.

Очень даже миленько получилось. Когда-то девушкам стихи посвящал, а нынче минералам. Эффект похожий: в ответ тишина. Хотя нет, нечего прибедняться, от девушек иногда ответ был очень даже благоприятный. От минерала эффект тоже может получиться весьма результативный. Для статистики не хватает образцов. Нужна сетка скважин, а он тут зависает в одиночку с распухшим носом и с замолкшей радиостанцией по причине севших батарей. Остаток дня ушел на заготовку дров. Не столь в этом была жизненная нужда, сколько потребность тела заняться делом, и тогда грядущая ночь не накажет его мучительной бессонницей. Завалил мотопилой ближайшую подходящую березу, раскряжевал ее, распилил на чурбаки. До темноты махал топором, превращая их в поленья, и, когда при свете луны прицеливался к последнему сучковатому кругляшу, за спиной услышал хриплый голос Коровина:

Бог в помощь, начальник. Ты, однако, ударник труда. Теперь дров до весны хватит.

Лезвие топора хрястнуло в березовую плоть, но чурбан не развалился, и пришлось поднимать его над головой, чтобы с размаху обрушить уже вниз обухом. Две половинки, как положено, упали в утоптанный снег. Тогда обернулся. Конфузливо улыбающийся Коровин стоял перед ним с усталым и каким-то виноватым лицом. В руке выключенный фонарь, за плечами круглился полный рюкзак.

Где мужики?

В город уехали.

По правилам полевого поведения Земцову было положено плюхнуться задом на стоящий рядом чурбак, некоторое время с выпученными глазами молча осмысливать услышанное, а потом запустить матерщинный фейерверк. Он же как-то без этих красивых правил попросту спросил:

На чем поехали? Что за оказия?

До Бакчара на сельсоветовском уазике, а оттуда рейсовым автобусом. Зато я новую форсунку привез. Завтра поставлю, и все будет нормалек. — Потом, торопясь предупредить чего-то задержавшуюся, но непременную ругань геолога, принялся объяснять происшествие: — Мы с базы в Томск позвонили, и оттуда сказали, что у Генки мать серьезно заболела, почти при смерти, а мы тут, кстати, два месяца возимся без пересменки, и начальство, видать, этим шибко довольно. На хрен им заботиться смену посылать — пашут мужики и ладно, так оно ловчей. Да пойдем в избу, там все по порядку обскажу.

Пока Андрей при дрожащем свете керосинки выскребал из печки золу в помойное ведро, Коля выкладывал из рюкзака на стол гостинцы от родного предприятия: мерзлые кирпичи хлеба, жестяные банки с тушенкой, упаковку «Примы» в 20 пачек, сахар в целлофановом мешке, батареи к рации и напоследок железную палку в промасленной тряпке. Спиртного не приволок — страна четвертый год находилась в вынужденной, хотя довольно условной завязке, провозглашенной Горбачёвым как норма жизни, но Коле некогда было суетиться, изощряться, где-то чего-то добывать. Да так оно и спокойнее.

Во, форсунка, новье. Завтра утром займусь ремонтом. А после обеда Вася Короткий на ГТТ* прилетит, будем «ласточку» из болота вызволять.

Андрей и Коля четыре года ходили вместе в поле, и совместный кров, общий котелок подводили к серьезному родству душ и мозгов, несмотря на разницу в возрасте, в жизненном опыте и умственном багаже. Коровин прожил сорок лет, третью часть из которых просидел на зонах. Там же получил специальность тракториста, а когда, решив плотно завязывать, пошел в геологоразведку, ему это удачно пригодилось. Земцов топтался по земле на десять лет поменее, и его путь не был расцвечен эдакими сказочными цветами. Как-то все проще выходило, обыденнее, что ли... После армии окончил институт, работает геологом. Да, между этими будничными делами женился и сына народил. Тоже довольно прозаично. Бродит, кусочки камней собирает и в мешочки складывает, а когда дома находится, так вообще всяким пустякам рад: то сын заговорил, то в квартиру новую заселился, и Маше теперь не нужно кухню с соседками делить. Качается его лодочка на волнах унылого благополучия, и никаких феерических воспоминаний об удачно умятой в одиночку посылке или разрешенной свиданке со своей бабой раз в три года, аж на двенадцать часов. Может, после нынешней тусклой жизни его тоже впереди ожидают невероятно живописные, удалые повороты и стремнины, каковые преодолел Коровин?

Андрей сел на чурбак:

Ну как у тебя все ловко! Дух захватывает от эдакой сноровки. А вот я занудой сейчас стану. Во-первых: ты уверен, что сможешь запчасть грамотно поставить, чтобы двигатель заработал? Специалист, язви в душу, широкого профиля. Во-вторых: даже если все получится и заведешь, кто бурить будет? В третьих: Шамов какого черта в город подался, у него кто там заболел? Со Слоником за компанию? Поддержать огорченного товарища в дороге?

Коля ответил обстоятельно, по всем пунктам, начав с последнего:

Сашка, конечно, случаем воспользовался и примкнул к Слонику. На самом деле, думаю, по живой бабе соскучился, да и ревность свою надо унять. Ты же знаешь, он полгода назад женился. И только девку приохотил к сладкому лежбищу, как сам на два месяца в тайге скрылся. Не шибко, видать, уверен в надежности своей половины. Тут-то и нагрянет неожиданно, как летний снег. Или зимний дождь, хе-хе. Ладно, не наше дело. Теперь главное: я бурил на УРБ, полгода за рычагами стоял, так что будь спок, управлюсь. Главное, гусей не гнать, потихоньку, с расстановкой, пройдем сколь надо. Тебе, правда, за помбура встать придется, коли бурить невтерпеж. Это дело нехитрое, ты парень ушлый, справишься, на то и есть горный инженер. Я в тебя верю. — Коровин рассмеялся.

Оба они вели себя так, словно и не было вчера у одного разбитого носа, у другого ушибленной почки. Ерничали, как обычно, как у них устоялось еще давно, но у обоих внутри сидела какая-то затаившаяся неловкость и каждому думалось, что она засела только в его голове, а у другого все спокойно и безмятежно, потому что именно он неправ. У Андрея эта самая неловкость царапала мозги вдобавок потому, как ему казалось, что он недооценил надежность Коровина, который тоже мог свалить в город, не дожидаясь смены, а он здесь один. Массивную Колину голову донимала мысль, что он, как дебил, размахался кулаками, будто находился в своей бывшей блатной, уголовной куче.

За вечерним чаем Коля, глядя куда-то под ноги, вдруг неуклюже пробубнил:

Это, Андрюха, ты прости меня, что ли... я не хотел. Кулак сам сработал, на автомате...

Больше говорить на такие темы он не умел.

Земцов всего ожидал, но только не извинений.

Да ладно, я тоже виноват, за базаром не следил, поделом, чего уж… Ты вот поглянь, чего я сегодня из керна наковырял.

Вытащив из нагрудного кармана энцефалитки мешочек, выложил на стол несколько красновато-коричневых катышков.

Это гетит с глубины 180 метров. Минерал, содержащий железо. Если другие скважины подтвердят его наличие в породе, значит, мы не напрасно здесь сопли морозим и портянками воняем. Завтра машину сделаем, здесь и забуримся, прямо где стоим, так сказать, не отходя от кассы. Если ходовую не сделаем, все равно забуримся — станок-то рабочий. Сложность в том, что вода болотная с нуля попрет, придется обсаживаться.

Коровин перебирал заскорузлыми, почти черными от мазута пальцами зерна, разглядывая их с интересом пацана, впервые увидавшего мандаринку. Только что грызть не попробовал. Может, и придурялся, чтобы геологу приятное сделать.

Надо же, а на вид такие неприглядные, как помет куриный. Не, тот другого цвета — зеленого, а эти почти красные.

2.

С рассветом стали последовательно заполнять мешок нового дня делами, которые запланировали прошлым вечером. Коровин ковырялся под капотом, Земцов маячил рядом, подавая ему требуемые ключи или другие приспособы из Генкиного ящика. Мастер иногда спрыгивал с бампера и, засунув пальцы себе под мышки, ходил без слов туда-сюда перед кабиной. В рукавицах крутить болты и гайки невозможно, вот и отогревал он свои рабочие конечности. Наконец захлопнул крышку и с диковатым взглядом полез в кабину, не откликаясь на Андрюхины слова: «Ну и что? Получилось? Че молчишь-то?» Двигатель недолго жалобно повизжал, потом нерешительно забухтел и, наконец, зарокотал с положенной ему уверенной силой. Не заглушая его, Коровин торжественно сошел на землю:

Однако, обедать пора, начальник. Есть чего пожрать?

Пообедав, завели буровой станок, и закрутились, заскрипели буровые трубы, погружаясь в рыхлую толщу осадочных отложений, подбираясь к слою вожделенных палеогеновых песчаников, внутри которых 30 миллионов лет назад спрятались гидрооксиды железа. За обедом геолог не удержался и на неосмотрительный вопрос любознательного работяги развернул обширную речь. Коля сдуру поинтересовался, чего тут было в те давние времена, и получил по полной программе. Андрей вспомнил лекцию по общей геологии Западной Сибири профессора Васильева и несколько фраз, специально им заученных наизусть, чтобы ошеломлять головенки девушек-однокурсниц. Сейчас, когда он имел перед собой внимательного слушателя, его понесло: «В палеогеновый период данная территория представляла собой выположенные эпидименты эстуариев древних рек, заросших древовидными хвощами и плаунами, по которым быстро передвигались многобугорчатые млекопитающие: индрикотерии и диноцерасы...»

Коровин забыл жевать и сидел с отвисшей челюстью. Земцов, обеспокоенный состоянием товарища, замолк, а тот, все же проглотив застрявшую во рту пищу, почесал бороду и задумчиво спросил:

А они большие были, эти… индрикотерии?

Метра четыре в длину и два в высоту.

Почти как мой трактор. Вот черти, едрена мать!

Земцова не нужно было учить управляться с трубным ключом, цеплять тросом лебедки буровые трубы, шнеки, встремлять их в устье скважины, наращивая рабочую колонну. Приходилось самому вставать к буровому станку, когда неожиданная хворь в виде тяжкого похмелья выводила из строя помбура. Болел ли с похмелья Слоник, никто не знал, не видел. В такие проблемные дни он вообще не разговаривал, команды отдавал одним громким словом либо мрачным кивком. Работал всегда, когда нужно.

Сейчас все двигалось как положено: обсадили водоносный горизонт, вычерпали желонкой воду и двинулись ниже, уже посуху. Сквозь размеренный гул буровой установки расслышался мощный рык близкого вездехода. Коровин поставил буровой снаряд на холостые обороты. Да вот и он, гость долгожданный. Кивая плоской бронированной мордой по снежным ухабам зимника, к ним лихо подскочил ГТТ, из распахнутой дверцы выскочил Вася Короткий со своей дурацкой улыбкой, которая изображала беспредельное дружелюбие. Короткий — это не прозвище, а настоящая фамилия, никак не подходившая рослому, длиннорукому мужику.

Моторы заглушили, и он, телогрейка нараспашку, заорал:

Здорово, потерпевшие! Да у вас тут почти полный порядок, процесс идет! Вижу, вижу вашего утопленника. Щас обмозгуем, как его правильно достать. Главное, правильно позицию выбрать, как с бабой бывает…

Коровин его угрюмо оборвал:

Кончай базар. Скоро стемнеет, а до завтра валяться и думать, получится или нет, мне совсем не в жилу.

Топтались на пятачке, заставленном техникой, чесали затылки. Под прямым углом к дороге вытаскивать не получится, потому что с противоположной стороны явно такое же заснеженное, непромерзшее болото с редким сухостоем. Тягачу опоры не будет, и он заплюхается в торфяной жиже. Решили тянуть наискосок, опираясь на утоптанный зимник, хотя существовала опасность, что трактор может лечь набок при подъеме на довольно крутой взгорок. Фаркоп был под водой, поэтому Коле пришлось раздеться по пояс и в болотных сапогах, на карачках, на ощупь цеплять конец троса и закреплять его стальным пальцем. Андрей подал ему вафельное полотенце с ржавыми пятнами своей позавчерашней крови. Другого не нашлось. На ходу обтирая с себя черные ошметки, Коля потрусил в теплый вагончик, там оделся и с мотопилой, по колено в снегу полез к недалекой сосне. Никто ничего не спрашивал: значит, нужно. Приготовленные трехметровые бревна вместе перетаскали на дорогу.

Коровин церемонно напутствовал Васю:

Ну, спасатель, давай, с богом, — и с Земцовым поделился уже озабоченно: — трос у него совсем изнахраченный, надо было вдвое сложить, да коротковат тогда будет.

Тягач на малом газу потянул утопленника и, развернув его почти боком к дороге, начал потихоньку вытаскивать из топи. Вот и передок вылез, вот и одной гусянкой на твердом оказался, и здесь все увидели, что он накренился и может завалиться. Вася сообразил, прекратил тягу, Андрей с Колей без разговоров стали таскать заготовленные бревешки и пихать их под зависшую в воде гусеницу. Крен прекратился, и рывками Короткий почти вытянул трактор на твердь, когда оборвавшийся трос стеганул Коровина по голове.

Он рухнул навзничь, из-под разодранной ушанки текла кровь, глаза бессмысленно смотрели в небо. Сознания не потерял. Земцов сперва метнулся к нему, потом ускакал в вагончик и объявился с целлофановым мешком — аптечкой. Осторожно снял набухшую кровью шапку, подложив под голову все то же незаменимое полотенце, промакивал рану рулоном бинта, вытирал кровь с лица, тряс из флакончика йод прямо на волосы, сделал повязку, напоминающую чалму. Вместе с Васей помогли раненому присесть на валявшийся рядом ящик. Короткий выжидательно смотрел на Земцова. Тот скомандовал:

Чего смотришь, заводи агрегат, в Бакчар поедем, там больница нормальная, а в Панычеве только медпункт с фельдшером. Сорок километров за час долетим!

Хотели Колю взять под руки, он отпихнулся от них, сам поднялся, недолго постоял, осторожным шагом добрел до кабины и влез на сиденье. Медленно поднял глаза и попросил Андрея принести его личный рюкзак. Пошарив в своих богатствах, вытащил какие-то тряпки. Усмехнулся:

Трусы чистые беру с собой. В больничке сестренки молодые, а я тут наверняка провонял, как свинья, хоть сам и не чую. Ты вот что, Андрюха, не езди со мной. Нельзя хозяйство без присмотра оставлять. Две бочки солярки, бензопила и еще много чего полезного. Любой мракобес поедет мимо и обязательно пригреет. Будем потом икру метать, да без толку.

Земцов поскреб под шапкой затылок, отозвался:

Ладно, езжай, покараулю. Заботник нашелся, едрена мать. Слава богу, живой остался, а он еще за мотопилу переживает. Хоть бы череп не повредило. Тошнит? Нет? Ладно, врачи рентгеном просветят, скажут. Если к сестренкам ручонки потянутся, значит, все нормально.

Шутки закончились с захлопнутой дверцей, взревел двигатель, и через минуту корма вездехода исчезла за поворотом. В морозном воздухе растворилось облачко выхлопных газов, перемешанных со взметенной снежной пылью. Еще недолго, уже издалека, слышался удаляющийся рык, а потом наступила полная тишина. Земцов не сокрушался из-за случившегося несчастья. Он приучил себя укрываться от всяких бед и лихих напастей за оборонительным сооружением, простым на первый взгляд, но крепко помогающим переживать подобные испытания. «Слава богу, что не случилось хуже». Это значит, что не нужно обижаться и роптать на злой случай, а спокойно его принимать, безо всяких «если бы, да кабы». Он четко знал, что Коровину очень повезло. Траектория полета конца оборвавшегося троса была такова, что удар пришелся сбоку, выше уха и мимо глаз. Шапка толстая, цигейковая спасла. Обычно он носил вязаную, да, видать, так ее замусолил, что решил сегодня ушанку напялить.

Земцов глянул на трактор, стоявший на дороге почти горизонтально, и усмехнулся: «Удачно, что трос не лопнул, когда тащить только начинали. Гад я все-таки. Коляна чуть не убило, а я за железяку радуюсь. Ладно, надо рацию настраивать, с конторой говорить». Сеанс связи состоялся, хотя он вышел в эфир не в положенное ему время. Молодцы, дежурную связистку у радиостанции посадили. Позвали к микрофону директора, и после серии важных сообщений Земцова Илья Фёдорович ответил странно и даже несколько обидно: «Помощи не жди, помогать некем. Одни бурильщики в поле, другие на больничном, третьи в отпуске. Через семь дней появятся люди, и я их тебе доставлю. Сообщай о состоянии травмированного Коровина. Насчет гетита и лимонита молодец. Будь внимательнее, в этом слое среди породообразующих минералов может и сидерит оказаться. Все. Конец связи».

Молодец, отбрехался. Спасибо за отеческие наставления. То ли бражку поставить? Да когда она еще созреет…

3.

Бездеятельно и бесстрастно проковыляли мимо три дня. Поздним утром сидел на чурбаке, чистил картошку и слушал из приемника выступление Сахарова с какого-то съезда народных депутатов. Метель в стенки стучится, окошко снегом залепила, надо выйти, почистить, да ладно, успеется, нечего там разглядывать, а вот слова недавно опального академика хочется дослушать: какие истины он народу откроет? Правильно, умно говорит, но почему-то не вдохновляет Андрея на активную общественную деятельность. В стране ветры перемен разгулялись. Гласность, свобода мысли, свобода слова... здорово. У него тоже вторые сутки пурга, ветер крепкий, северо-восточный, видать, с Арктики циклон добрался. Вчера пришлось целый сугроб вокруг устья недобуренной скважины разгребать и мешками со мхом дырку закрывать, утеплять, чтобы внутрь мороз не пробрался и долото к забою не примерзло. Коровин наверняка его приподнять не удосужился.

У Андрея уже заканчивалась картошка, а он, слушая спокойный голос доброго лауреата, вдруг глобальными проблемами увлекся. Хотя, возможно, они и его касаются. Интересный мужик этот Сахаров. Водородную бомбу спроектировал — самый лютый ужас за всю человеческую историю, а потом вдруг озаботился соблюдением прав человека в нашем забавном государстве. Неких правдолюбцев ринулся защищать от КГБ и прочая. Интересно, уберег ли кого от этого катка или только на обочине причитал: «Ай-я-яй, ну как не стыдно». Впрочем, во времена Леонида Ильича, когда Сахаров в заступу инакомыслящих кинулся, каток по человеческим массам уже не запускали, иногда лишь, некоторых, очень даже культурно приглашали сесть в легковую машину. Земцову к тридцати годам хватало жизненной школы, чтобы не обольщаться по поводу наличия совести у власть имущих. Это у вчерашнего уголовника Коровина живут в его дурной голове такие качества души, как чувство вины, искренность, бескорыстие, хотя он стесняется их людям показывать.

Увлеченный разгромом лиц известных, но им не уважаемых, он не заметил, как последняя очищенная картофелина булькнула в котелок. Вышел на волю снега черпануть, а мысль об ответственности человека за свои поступки продолжала долбиться, как проголодавшийся дятел. Наверное, вредно быть одному и без дела. Сахаров к тому же подтолкнул своей смиренной речью о гуманизме, согласии и миролюбии. Совесть, что ли, у дедушки проснулась, он все-таки не госслужащий. Земцову думалось так: «Это я еще могу лоб морщить по поводу: сделают из железной руды, которую мы тут расковыряем, сковородки или пушки. Физик точно знал, какой смертной жутью для всей планеты обернется его научный интерес к процессу синтезирования из двух атомов дейтерия одного атома гелия. — он ухмыльнулся. — Или как у Высоцкого... чую с гибельным восторгом — пропадаю. Ну их… Зато Мишка этой зимой в детский сад пошел. Интересно, как ему там нравится? Лучше не думать, шибко хандру нагоняет».

Носитель нравственности из эфира поблагодарил за внимание, послышались рукоплескания, а сквозь них приближающийся натужный рев мотора, да все ближе, да со стороны Панычева. Это кто ко мне добирается? Еще немного — и он узнал и оценил выдающиеся обертоны двигателя ГТТ, которые невозможно спутать со звуками голосов других солистов местной оперы. Истинным ценителям, конечно. Проникновенные вибрации солидного баса зазвучали совсем рядом, за стенкой бытовки, и смолкли. Заставил себя сидеть на чурбаке и не выскакивать навстречу прибывшим. Так солиднее. Проскрипели шаги, и в распахнутой двери он вначале увидел непривычно серьезного Васю, а следом бесшабашно улыбающегося Колю.

Начал доклад озабоченный Вася:

Вот, Андрей Иванович, доставил на ваше попечение этого охальника. Ты представляешь, из районной больницы к нам на базу в Панычево позвонили и сказали, чтобы забрали нашего раненого развратника из ихнего стационара. Медсестрам, дескать, проходу нет по лечебному учреждению. То за ягодицу ухватится, то к ихним грудям своей башкой прильнет, будто ноги его не держат и равновесия нету в теле. Хотя сотрясения мозга у него не обнаружили.

Коровин ткнул пальцами его под ребро, и Короткий, задохнувшись, замолчал. Больной стянул с головы модный красный «петушок» с надписью «Sport» и предъявил аккуратную повязку, обнимающую большой бритый лоб:

Вот и все дела, Андрюха, ни хрена с моей черепушкой не случилось, три шва наложили, и гуляй, Коля, не чешись. Я твое напутствие помнил, насчет испытания здоровья, поэтому маленько помял бабенок. Они довольные были, это тощая крыса, старшая медсестра, бучу подняла, обидно, наверное, стало, что ее ни разу не приласкал своею царскою рукою. А в больничке хорошо, кашу манную с молоком на завтрак дают, как в пионерлагере, в душе мойся сколько хочешь. Я все свои вонючие трусы и носки перестирал, теперь готов к новым подвигам. Шапочку мне Валька полногрудая подарила, говорит, теперь вся молодежь такие носит. Сала соленого дала. Васька, где сало? Я тебе пакет вручал.

Земцов смеялся до всхлипа. Ему хотелось приобнять Коровина, да не приняты у них такие сантименты. Одно вымолвил:

Валька ничего больше не дала? Салом и шапочкой отделалась?

Короткий, отдышавшись, сидел на чурбаке и тоже улыбался. Игра в правильного, озабоченного сотрудника закончилась.

Похлебали супа, заедая Валькиным салом, и Коровин, задымив смрадной папиросой, вдруг заявил:

Однако, скважину надо добуривать, коли начали. Теперь еще один помощник имеется. Зря, что ли, пайку жирную схавал?

Земцов ответил одним словом:

Надо.

Удачно утихла пурга, погода сочувствовала залежавшимся, заскучавшим трудящимся. Васины длинные руки пригодились на пятидесятом метре проходки, когда нарвались на напорный плывун. Песок самоизливом попер из устья скважины, и пришлось накручивать и задавливать дополнительную обсадку, чтобы перекрыть нежданный водоносный горизонт. Когда внутрь загоняли колонковую трубу, вода с песком хлестала фонтаном и все трое оказались забрызганными серым раствором, быстро замерзающим на телогрейках. Когда долото вышло на божий свет с глиной и без воды, поняли, что поганый плывун пройден. Повесив мокрые телогрейки на мачту, сели перекурить.

Земцов притащил из бытовки охапку запасных бушлатов, хранившихся под нарами, сказал:

Одевайте, а эти, мокрые, надо на ветках распялить на вымораживание.

В результате такой хитрости часть воды превращалась в корку грязного льда, который счищали, отколупывали, а затем телогрейки вешали над горячей печкой. Остаточная влага уже не стекала ручьем, а просто испарялась.

Потные лица почуяли ледяной ветер, вновь задувший с заснеженной топкой равнины. Но это пустяк: у них есть сухие, теплые бушлаты. Шапки не промокли, потому что догадались каски надеть, когда вода хлестанула. Дыхание жизни высушивало пот на коже и превращало его в застывшие блестки в бурых, еще не поседевших бородах. Они сами были вольной, прихотливой частью этого дыхания. Воле всегда необходим выбор и они его сейчас имели. Могут остановить проникновение в толщу грунтов, свернуться и уехать в диванный уют, к полузабытой теплоте терпких женских подмышек.

Могут, но не уедут, потому что хочется поставленной цели достигнуть. Вот положит Земцов несколько коричневых крупинок в свой тряпичный мешочек, и тогда можно будет временно поменять прокисшие чуни на домашние тапочки.

Коровин докурил и поднялся на свои крепкие, как клещи, ноги:

Ну че, Андрей Иваныч, попрем?

Да, Николай Семёныч, попрем.

 

* ГТТ — гусеничный тягач тяжелый. Самый мощный вездеход эпохи 60–90-х годов, работавший на геологов, топографов, изыскателей. Является незаменимым, в своих последних модификациях, и по сей день.

 

100-летие «Сибирских огней»