Вы посмотрите на Ленина

Неожиданное признание

Эту смешную и забавную историю рассказал мне Анатолий Яковлевич Мовчан, замечательный актер и режиссер, народный артист РСФСР.

В последние годы он был художественным руководителем нашего театра музыкальной комедии, и мы были с ним в добрых дружеских отношениях.

— В 60-х годах, — поведал он мне, — я был ведущим актером нашего Новосибирского ТЮЗа, и мне была доверена роль В. И. Ленина в спектакле «Кремлевские куранты». Спектакль всегда шел с большим успехом, при полном зале и в присутствии высокого начальства. Роль Ильича очень ответственная, и зрители всегда относились к исполнителям этой роли с особым почтением и уважением, даже, я бы сказал, с почитанием.

Все было бы хорошо, но тут, как на грех, у меня внезапно обнаружился геморрой. Страшные боли вынудили меня поскорее обратиться к врачу. Но при мысли, что я должен, вынужден буду показывать свой зад, я приходил в ужасное состояние. Меня ведь знают как вождя, как Ленина, как Ильича, и вдруг после всего этого… голый зад…

С этими беспокойными мыслями я решил найти в городе поликлинику подальше от центра, где меня наверняка не видели и не знают.

Где-то на задворках Затулинки я нашел такую хиленькую поликлинику. «Тут меня точно не знают и не узнают!» — решил я и записался на прием.

Встретила меня молчаливая полная женщина-врач и, выслушав, властно приказала встать на четвереньки и оголить зад. Далее, не говоря ни слова, она надела резиновые перчатки и, сунув указательный палец сначала в вазелин, а затем и туда, куда надо, с каким-то удовольствием громко произнесла, покручивая пальцем:

— Давненько, давнее-е-енько я в ТЮЗе не была.

Вы посмотрите на Ленина

В театре «Красный факел» вечером идет «ленинский спектакль». В. И. Ленина играет замечательный актер Алексей Глазырин, а Ф. Э. Дзержинского — не менее популярный Вадим Лиотвейзен.

В те времена (это было в начале шестидесятых) на спектаклях о вождях обязательно присутствовали партийные руководители раз­ного ранга. Так и в этот раз.

И вот за десять минут до начала представления выясняется, что нет исполнителей ролей Ленина и Дзержинского!

В театре страшный переполох! В театре столпотворение! Волнуются актеры. В ужасе мечется дирекция. Что делать?! Первые ряды заполнены представителями обкома и горкома партии! Где Глазырин? Где Лиотвейзен? Где вожди?

И вот за три-четыре минуты до начала спектакля появляется изрядно выпивший, веселый Лиотвейзен.

— В чем дело? Почему все так встревожены? Что-нибудь случилось? — как ни в чем не бывало спрашивает он у окруживших его актеров.

— Вадим Владимирович! Голубчик! В каком вы виде? Вы ведь играете Дзержинского! Дзер-жин-ско-го!

— Х-ха! Подумаешь! — с достоинством парирует Лиотвейзен и показывает рукой куда-то за спину: — Вы посмотрите на Ленина, на Ленина!..

Страдания молодого артиста

Во Дворце культуры идет большой концерт мастеров искусства.

Программу ведет столичный артист, который в эти дни гастролировал в городе. Он совсем не знает исполнителей, поэтому спрашивает у каждого фамилию, имя, звание. Вот он объявляет народного артиста СССР Валерия Егудина, затем представляет народную артистку РСФСР Зинаиду Диденко, потом заслуженных артистов России Михаила Пахомова и Тамару Кочержинскую.

И тут подходит черед молодого артиста. Он выступает в таком концерте впервые и очень волнуется: у всех — звания, а у него — нет. Никакого. Ему обидно.

— Ваша фамилия? — небрежно спрашивает ведущий.

— Чибисов. Алексей Чибисов.

— Звания у вас, конечно, нет?

— Почему — нет? Есть, — говорит Чибисов.

Следует длинная пауза.

— Какое звание-то? — нервничает ведущий.

— Участник Ташкентского землетрясения!

Ведущий смотрит на Чибисова с удивлением, затем громко смеется и выбегает на сцену.

Как он объявил молодого артиста, я из-за кулис не расслышал, но Чибисов имел шумный успех.

Угрызения совести

У нас в театре в оркестре был один артист, который частенько приходил на работу, как говорится, поддатый. Его ругали, снижали ему зарплату, объявляли выговоры, но исправление не наступа­ло... Музыкант он был хороший, потому терпели, мирились. Тем более что сам он очень тяжело переживал свои срывы и даже часто говорил, что его мучают угрызения совести. Он так и говорил — «угрызения совести».

Однажды он не выдержал этих угрызений и положил на стол директора театра заявление: «Прошу уволить меня по собственному желанию, так как я часто появляюсь на работе в нетрезвом виде».

Всю ночь его опять мучили угрызения совести, а наутро он при­шел к директору театра с новым заявлением: «Прошу мое вчерашнее заявление считать недействительным, так как я писал его в нетрезвом виде».

Волшебный стрелок

В нашем новосибирском театре оперы и балета идет спектакль-балет «Волшебный стрелок».

По ходу действия спектакля Стрелок должен увидеть Льва, сидящего на высокой скале, и одним выстрелом убить его.

Роль Льва обычно играл артист миманса (мимического ансамбля). Он надевал на себя шкуру льва и был очень правдоподобен. Но в этот злополучный день артист, как на грех, заболел, и его пришлось срочно заменить подвернувшимся монтировщиком сцены. Второпях ему объяснили так: «Как услышишь выстрел, сразу падай. Высоты не бойся. Там внизу будут подстелены специальные маты».

И вот на спектакле Стрелок, как обычно, увидев Льва, стреляет. Но Лев, к изумлению Стрелка, почему-то даже не шелохнулся.

Пауза.

Все замерли в ожидании. Что будет?

Растерявшийся было Стрелок стреляет второй раз. И вдруг Лев правой лапой неожиданно крестится и под грохот и аплодисменты всего зала камнем падает вниз.

Что же произошло?

Оказывается, Лев, услышав первый выстрел, машинально взглянул вниз и замер… Матов внизу не было. Их в спешке забыли положить. И тогда, после второго выстрела, не соображая толком, что он делает, он осенил себя крестным знамением и рухнул вниз. Будь что будет!

Закон сцены

Есть неписаный закон: на сцене во время действия ни на секунду нельзя отвлекаться. Ни на секунду! Сцена очень коварна, она всегда мстит за непослушание.

Я испытал это на собственной шкуре.

В спектакле «Ночь в Венеции» Штрауса я играл роль веселого продавца макарон Папачоду.

В финале первого акта у меня было одно очень сложное по музыке и ответственное место. В оркестре звучит этакое музыкаль­ное завихрение, а на сцене в это время двигаются гондолы (Венеция ведь!), блещут яркие фейерверки. Хор, балет и все персонажи поют и танцуют. Одним словом, карнавал.

И вот в этой шумной сценической сутолоке я должен был услышать резкий аккорд, за которым при полной тишине следовало мое вступление. Я обращался к моей партнерше Анине:

Какой костюм ты притащила,

Чтоб я в нем на бал пошел?!

Я всегда был собран в этом месте, чтобы не дай бог не пропус­тить вступление. И вот однажды, в ожидании этого злополучного места, я неожиданно услышал за кулисами голос монтировщика декораций: «Гондолу скорей! Тащите гондолу!»

Кричал он громко, я с ужасом подумал: наверное, в зале все слышно!

А монтировщик продолжал орать: «Гондолу! Скорей гондолу!»

С мыслями об этой гондоле меня и застал неожиданно резкий аккорд, и я, не помня себя, механически выпалил:

Какой гондол ты притащила,

Чтоб я в нем на бал пошел?!

Этот «гондол» зал услышал по-своему. Партнерша присела в истерике. Зрителей затрясло от смеха. Занавес пришлось дать раньше времени.

Никогда нельзя отвлекаться на сцене. Никогда.

Поручение вождя

Эту историю мне рассказал мой земляк, замечательный актер Центрального театра Красной армии Константин Захаров, к сожале­нию, рано ушедший из жизни. Начинал он свою актерскую деятельность у нас в городе, в театре «Красный факел».

— Приехал я в Новосибирск после окончания ленинградского института и сразу же побежал вечером в родной театр.

Сижу в актерском фойе перед началом спектакля, в котором мой любимый актер Алексей Глазырин будет играть В. И. Ленина. И вдруг — глазам своим не верю — по коридору прямо ко мне идет он. Сам. Мой кумир. Алексей Васильевич.

Подошел, молча положил руку на плечо и, щурясь из-под очков, сурово пробасил:

— Новенький, что ли?

— Да,— робко ответил я,— вот закончил институт, направили сюда, к вам, в «Факел»...

— Это хорошо, что направили,— он как-то оценивающе посмотрел на меня,— слушай, новенький, ты магазин «под часами» знаешь?

— Конечно! — обрадовался я. — Я же новосибирец!

— Это хорошо, — снова пробасил он, — так вот, купи мне «под часами» четыре бутылки сухого. Там есть. Вот тебе деньги. Принеси, пожалуйста, пока я гримируюсь.

Я рванулся бежать, но он неожиданно остановил меня.

— Слушай, новенький, я не хочу ставить тебя под удар. Ты на обратном пути через проходную не ходи, заметят. Видишь это окно? — Он показал мне на зашторенное окно своей гримуборной. — Как принесешь, постучи с улицы, а я через форточку заберу у тебя сумку. Понял?

— Конечно! — уже на ходу крикнул я.

Не помня себя от радости, от желания сделать приятное своему кумиру, я бросился выполнять поручение.

Минут через сорок, с чувством исполненного долга, с полной сумкой сухого вина, я постучал с улицы в указанное мне окно.

В гримерной стремительно распахнулась штора, и я замер от чуда, от волшебства. При ярком электрическом свете у окна стоял — Ленин! Живой Ленин! Владимир Ильич! Стоял как на броневике: левая рука была заложена за жилет, а правая — ладонью вперед — тянулась к форточке. Форточка была распахнута, и я услышал знакомый грассирующий голос вождя:

— Ну как, принес?

Трудное название

Как-то, стоя в очереди за пивом, я услышал разговор двух прия­телей, которые стояли недалеко от меня. Пиво еще не привезли, жаждущие делились последними новостями. Эти двое были с очень глубокого похмелья. Я чувствовал это, как говорят, «по слуху и духу».

— Позавчера посмотрел в «Маяковском» фильм. Ну, я тебе скажу!..

— Что?

— Клевый. Шик. Обязательно сходи.

— Схожу... А как называется?

— Да этот... как его... Фу ты, из башки вылетело! Ну, двухсе­рийный... Режиссер еще этот... Кирясара или Курвосава, что ли...

Я понял, что речь идет о фильме Куросавы «Дерсу Узала» и стал прислушиваться к разговору.

— Нет, ты сходи! — напирал первый.

— Скажи, как называется,— нервничал второй.

— Не слышал, что ли? Двухсерийный... Еще этот... как его... Соломин играет. Сходи, не пожалеешь...

— Куда сходи? Ты что, пьяный? Как называется?

— Ну, это... как его... А! Вспомнил!— заорал первый. — Абрау-Дюрсо!

— Так бы и сказал сразу. А то — сходи, сходи. Как я пойду, если названия не знаю? Теперь схожу обязательно...