Единый ресурс русскоязычных журналов и альманахов
Литературный подкаст
Увеличить
Решаем вместе
Считаете, что объекты культурного наследия находятся в плохом состоянии?
Расскажите об этом
Пн. 14:00 – 17:00
Вы здесь
Зачарованная Колывань. Окончание
Путешествие во времени
Файл: 
07_slobodchikov_zk.zip (45.52 КБ)
07_slobodchikov_zk.zip (45.52 КБ)
Валерий СЛОБОДЧИКОВ
Путешествие во времени
Если ты сын России, то не лишним будет для тебя знать дела твоих земляков в Сибири, если ты природный сибиряк, то тебе надо знать еще больше, потому что родился ты на той земле, где предки твои, первые русские люди, покорили, очистили, прирастили Сибирь к России… Если ты бурят, тунгус, якут или камчадал, то знаешь ли ты, что ты прежде был?
Краевед П. ПЕЖЕМСКИЙ, ХIХ век.
Было это в марте 2002 года. Еще дробно, вторя весенней капели, стучали молотки кровельщиков по крыше старого, времен шихтмейстера Стрижкова, корпуса,— это была весна строителей, которых понаехало на завод столько, что затерялись мои родные камнерезы в толпе штукатуров, маляров и плотников... Колывань камнерезная спешила принарядиться к своему 200-летию.
Побродив с утра по цехам, ближе к полудню решаю подняться на скальный выступ за памятником колыванцам, погибшим в Великой Отечественной войне. Есть у меня там заветное место под раскидистой сосной, откуда весь поселок просматривается как на ладони — прекрасная точка для фотосъемок, к тому же подветренная и уже обогретая весенним солнцем площадка.
Саша Дербенев, мастер счастливой руки, чьи изделия украшают скверы и музеи Барнаула, догоняет меня уже за проходной.
— Что? И тебя доконала строительная суета?— подначиваю друга.
— Еще как,— смущенно улыбается Саша.— Сосредоточиться не могу, а камень в работе серьезный.
— Так перекурим это дело на солнышке,— успокаиваю я, и тут только замечаю, что дружок в новом «прикиде».
Слышал я вчера, что привезли на завод фирменную спецодежду, пошитую специально к юбилею, а вот вижу ее впервые.
— Не рано ли причепурился, до праздника еще полгода...
— Вот и обомнется, родней станет, в работе мешать не будет. А юбилеи, они явление временное.
— И проходящее,— добавляю я, удобно устраиваясь под сосной.— А скажи-ка, друг Александр, ты же ведь не из коренных колыванцев, а вот прижился, корни пустил...
— Хозяйством оброс,— смешливо бурчит Дербенев.— И одомашнился, и оскотинился... Здесь, чтобы прожить, одного сена надо поставить многие центнеры...
— И все же прижился,— не отстаю я.
— Если серьезно, то очарован я здешним камнем... Поделочным, разумеется. Помнишь, как маркшейдер Лаулин писал на заводских документах: «Прошу приказать дать камню лицо». Вот я и исполняю данный приказ. Добровольно и с большой любовью.
Дербенев не случайно назвал имя механика Михаила Сергеевича Лаулина. Если Филипп Стрижков был основателем камнерезного завода, то следующая страница колыванской истории неразрывно связана с именем Лаулина.
Вот что писал в августе 1820 года издатель журнала «Отечественные записки» Павел Свиньин: «В числе драгоценностей, украшающих Эрмитаж, порфировая и яшмовая чаши и вазы, обрабатываемыя в Колыванских заводах наших, занимают одно из первых мест и обращают удивление всех знатоков, сколько огромностию своею, столько красотою вещества и изящностью форм и наконец, как вещи, коим равных не находится в целой Европе, коим равные исходили разве из рук одних египтян!
Новая яшмовая чаша превышает все доселе имеющиеся в Эрмитаже подобные чаши красотою своею и оригинальностью и доказывает беспрестанно усовершенствование Колыванской шлифовальной фабрики...
Чаша сия работалась под надзором известного маркшейдера Лаулина более трех лет. Она везена с Колыванских заводов, отстоящих от С.-Петербурга на 4500 верст.
Чаша сия поставлена посреди Гваренговой галереи, ведущей в театр, где освещается она с двух сторон. Кроме сей выгоды, избрание онаго места прилично еще тем, что галерея сия, быв одним из изящнейших произведений таланта знаменитого Гваренги, много способствовавшего к украшению нашей столицы, будет служить вместе с сею превосходною чашею (так же сделанной по его чертежам) лучшим ему памятником».
— Саша, а почему знаменитая Царица ваз была сработана именно здесь? Ведь были же мастера и в других местах, скажем, на Урале...
— Там такого камня нет. Но и этого мало. Я вижу, ты тоже прирос к Колывани? Если так, то прими мой совет: в своих поисках не зацикливайся на заводе. Вон там, за Синюхой, пошла гряда гор, вот там и ищи ответы на все свои вопросы. Это Горная Колывань. Она тебя будет изумлять своей красотой без устали, красотой, которую наши мастера вот уже два века открывают в здешнем поделочном камне. Это не простая Колывань, а зачарованная.
С нескрываемым любопытством смотрю на Александра, таким речистым я вижу его впервые.
— Вернешься домой, загляни в Интернет,— дает последнее наставление Дербенев.— Там есть описание интересующих тебя мест.
Нужную справку по возвращении в Барнаул я нашел без труда:— «Горной Колыванью,— говорится в ней,— принято считать массив Колыванского хребта с наивысшей точкой г. Синюхой (1210 м над у.м.). Естественными границами с севера и запада являются предгорные степи с поселком Колывань, озером Белое, Колыванским озером и деревней Саввушка, городом Змеиногорском. На юго-востоке границей выступают долина реки Белой и прилегающие правобережные отроги. На юге границу можно провести по Кипешным горам — водоразделу между бассейнами рек Малой Белой и Верхнего Алея.
Горная Колывань интересна тем, что представляет район, в котором Западно-Сибирская низменность резко переходит к горам Алтая. Но не только этим знаменит данный район. Горная Колывань имеет богатую историю, с которой вы познакомитесь, побывав здесь. Вы будете удивлены количеством культурно-исторических и природных ценностей, сосредоточенных на сравнительно небольшой территории».
С той памятной весны 2002 года началось мое путешествие во времени. Но это уже другая глава моего повествования.
По таежной лыжнеПобродив с утра по цехам, ближе к полудню решаю подняться на скальный выступ за памятником колыванцам, погибшим в Великой Отечественной войне. Есть у меня там заветное место под раскидистой сосной, откуда весь поселок просматривается как на ладони — прекрасная точка для фотосъемок, к тому же подветренная и уже обогретая весенним солнцем площадка.
Саша Дербенев, мастер счастливой руки, чьи изделия украшают скверы и музеи Барнаула, догоняет меня уже за проходной.
— Что? И тебя доконала строительная суета?— подначиваю друга.
— Еще как,— смущенно улыбается Саша.— Сосредоточиться не могу, а камень в работе серьезный.
— Так перекурим это дело на солнышке,— успокаиваю я, и тут только замечаю, что дружок в новом «прикиде».
Слышал я вчера, что привезли на завод фирменную спецодежду, пошитую специально к юбилею, а вот вижу ее впервые.
— Не рано ли причепурился, до праздника еще полгода...
— Вот и обомнется, родней станет, в работе мешать не будет. А юбилеи, они явление временное.
— И проходящее,— добавляю я, удобно устраиваясь под сосной.— А скажи-ка, друг Александр, ты же ведь не из коренных колыванцев, а вот прижился, корни пустил...
— Хозяйством оброс,— смешливо бурчит Дербенев.— И одомашнился, и оскотинился... Здесь, чтобы прожить, одного сена надо поставить многие центнеры...
— И все же прижился,— не отстаю я.
— Если серьезно, то очарован я здешним камнем... Поделочным, разумеется. Помнишь, как маркшейдер Лаулин писал на заводских документах: «Прошу приказать дать камню лицо». Вот я и исполняю данный приказ. Добровольно и с большой любовью.
Дербенев не случайно назвал имя механика Михаила Сергеевича Лаулина. Если Филипп Стрижков был основателем камнерезного завода, то следующая страница колыванской истории неразрывно связана с именем Лаулина.
Вот что писал в августе 1820 года издатель журнала «Отечественные записки» Павел Свиньин: «В числе драгоценностей, украшающих Эрмитаж, порфировая и яшмовая чаши и вазы, обрабатываемыя в Колыванских заводах наших, занимают одно из первых мест и обращают удивление всех знатоков, сколько огромностию своею, столько красотою вещества и изящностью форм и наконец, как вещи, коим равных не находится в целой Европе, коим равные исходили разве из рук одних египтян!
Новая яшмовая чаша превышает все доселе имеющиеся в Эрмитаже подобные чаши красотою своею и оригинальностью и доказывает беспрестанно усовершенствование Колыванской шлифовальной фабрики...
Чаша сия работалась под надзором известного маркшейдера Лаулина более трех лет. Она везена с Колыванских заводов, отстоящих от С.-Петербурга на 4500 верст.
Чаша сия поставлена посреди Гваренговой галереи, ведущей в театр, где освещается она с двух сторон. Кроме сей выгоды, избрание онаго места прилично еще тем, что галерея сия, быв одним из изящнейших произведений таланта знаменитого Гваренги, много способствовавшего к украшению нашей столицы, будет служить вместе с сею превосходною чашею (так же сделанной по его чертежам) лучшим ему памятником».
— Саша, а почему знаменитая Царица ваз была сработана именно здесь? Ведь были же мастера и в других местах, скажем, на Урале...
— Там такого камня нет. Но и этого мало. Я вижу, ты тоже прирос к Колывани? Если так, то прими мой совет: в своих поисках не зацикливайся на заводе. Вон там, за Синюхой, пошла гряда гор, вот там и ищи ответы на все свои вопросы. Это Горная Колывань. Она тебя будет изумлять своей красотой без устали, красотой, которую наши мастера вот уже два века открывают в здешнем поделочном камне. Это не простая Колывань, а зачарованная.
С нескрываемым любопытством смотрю на Александра, таким речистым я вижу его впервые.
— Вернешься домой, загляни в Интернет,— дает последнее наставление Дербенев.— Там есть описание интересующих тебя мест.
Нужную справку по возвращении в Барнаул я нашел без труда:— «Горной Колыванью,— говорится в ней,— принято считать массив Колыванского хребта с наивысшей точкой г. Синюхой (1210 м над у.м.). Естественными границами с севера и запада являются предгорные степи с поселком Колывань, озером Белое, Колыванским озером и деревней Саввушка, городом Змеиногорском. На юго-востоке границей выступают долина реки Белой и прилегающие правобережные отроги. На юге границу можно провести по Кипешным горам — водоразделу между бассейнами рек Малой Белой и Верхнего Алея.
Горная Колывань интересна тем, что представляет район, в котором Западно-Сибирская низменность резко переходит к горам Алтая. Но не только этим знаменит данный район. Горная Колывань имеет богатую историю, с которой вы познакомитесь, побывав здесь. Вы будете удивлены количеством культурно-исторических и природных ценностей, сосредоточенных на сравнительно небольшой территории».
С той памятной весны 2002 года началось мое путешествие во времени. Но это уже другая глава моего повествования.
Три года прошло с тех пор, как мастер-камнерез Александр Дербенев выдал мне «подорожник» на путешествие по Горной Колывани. Позади тропа от Ревневской каменоломни до камнерезного завода, 43 версты буреломной тайги, болотистых переправ и затяжных подъемов на перевалы... Вместе с друзьями-змеиногорцами прошел я дорогой Царицы ваз, а если точнее, то той глыбы ревневской яшмы, которую в 1831 году тысячеголосая артель горняков под «Дубинушку» два месяца тащила на Колыванскую фабрику, а затем из овальной каменной «булки» камнерезы выточили настоящее чудо — Царицу ваз, равной которой и по сей день нет в мире.
Зачарованная Колывань открывалась трудно, проверяя меня на выносливость и терпение. Чего стоил подъем на гору Семь братьев, еще труднее было путешествие в верховье реки Белой. И вот новое приглашение от заместителя директора по охране Тигирекского заповедника Юрия Кондрашкина.
— Ты видел горную тайгу летней и осенней,— исподволь начал разговор Юрий Александрович,— но смею заверить, что от зимней таежной тропы ты потеряешь дар речи.
Аргумент устрашающий, но и убедительный. Шесть часов автобусной дремы, и я в Змеиногорске. День уходит на подготовку к походу: меняем гусеницы на снегоходах, грузим их и нарты на прицеп, стартовать будем из Лазурки, именно там кончаются все автомобильные дороги и начинается царство снегов.
Здешние школьники весьма изобретательны. Казалось бы, из самого бросового металлолома собирают они самодельные вездеходы, которым не страшны окрестные болота и буераки. Зимой юные лазурцы устраивают даже гонки, не боясь увязнуть в многометровых сугробах. Одно такое чудо техники припарковано возле дома Володи Косачева. Пока мои спутники по снежному десанту увязывают на нартах груз, знакомлюсь с техническим творением местных самоделкиных. Ржавая мотоциклетная рама. Вместо переднего колеса к вилке приклепана лыжа. Мотор от «Урала». Тяговую силу создают две камазовские камеры, для пущей проходимости перетянутые ремнями.
Эх, было бы время, промчался бы с ветерком по заснеженной Лазурке, но груз увязан — пора в дорогу, для самостоятельности у меня полномочий нет, в этой командировке я с оказией, основная же цель нашей поездки — поменять смену инспекторов по охране заповедника на Белорецком кордоне.
«Буран» в целях моей же безопасности (не дай Бог скувырнусь где-нибудь с обрыва и сверну себе шею) мне не доверяют, управлять снегоходом будет Володя Косачев, мое же место — на запятках нарт.
— Держись за эту раму,— инструктирует Кондрашкин.— Ногами подпружинивай на ухабах, а то свалишься. Да и ты не ленись, оглядывайся почаще,— наставляет Юрий Александрович моего ездового,— а то потеряешь корреспондента, некому будет описывать наш героический десант.
Пока идем по равнине, наслаждаюсь здешними пейзажами — подступающие к околице горы, островерхие вершины пихтача рельефно смотрятся на фоне искрящихся в закатном солнце снегов. Саша Панкратов, который при знакомстве неизменно добавляет, что он не Черный, а Рыжий, дурашливо выписывает виражи по заснеженному полю. Все надеется, что попадет в кадр, но вести фотосъемку Кондрашкин мне запретил строго-настрого. В правоте наказа друга я убеждаюсь уже через пару километров, когда тропа ныряет в густой пихтач, и теперь уже Косачев выписывает виражи между деревьев: снегоход то и дело проваливается в незаметные глазу ложбины, ветки норовят отхлестать по щекам... Тряпичной куклой болтаюсь я на запятках нарт, до боли в пальцах сжимаю спасительную раму, думая лишь об одном — как бы не свалиться и не опозориться перед мужиками.
Через час бешеной гонки от постоянного напряжения наливаются ломотой икры ног. Юра, сжалься, мысленно молю я, тормозни хотя бы для пятиминутного перекура, а то кувырнусь в сугроб и больше не поднимусь. Но спасает меня от неминуемого позора не Кондрашкин, а открывшаяся моему взору гора Ревнюха. Оказывается, она давно маячила перед нами, но разглядеть ее было некогда,— все внимание забирала дорога.
В ранних сумерках все три снегохода собираются на поляне перед обрывом. Внизу Ревневская каменоломня, описание которой подробно дано в историческом очерке «Колыванская шлифовальная фабрика на Алтае. 1802-1902 гг.». Издан он был к 100-летию фабрики, а в 2002 году переиздан. Накануне командировки с удовольствием перечитал все, что касается здешних мест.
«Ревневская каменоломня, открытая тоже въ первые годы существованiя Локтевской шлифовальной мельницы, а именно въ 1789 году штейгеромъ Кузинскимъ, въ 45 верстахъ къ югу отъ Колывани, на высоте 2092 фут. надъ уров. моря, представяетъ огромный выходъ зеленоволнистой яшмы, которая делится на два отличiя: собственно зеленоволнистая, где светлыя и зеленоватыя извилистыя полоски идутъ более или менее параллельно, и парчевая, въ которой светлый и зеленый цвета перепутаны до невозможности.
Въ отделке и полировке эта яшма очень красива и идетъ более на крупныя вещи, чемъ на мелкiя. Царица вазъ — семиаршинная чаша, хранящаяся въ Императорскомъ Эрмитаже, сделана изъ ревневской зеленоволнистой яшмы. Монолитъ, изъ котораго приготовлена была только одна верхняя часть, въ сыромъ полуобработанномъ виде долженъ былъ весить около 2000 пуд.
Перетаскиванiе такой массы съ каменоломни до фабрики производилось людьми, для чего вызвано было съ соседнихъ рудниковъ и приписныхъ деревень до 1000 человекъ. Камень тащили два месяца, т.е. въ среднемъ по 1/2 версты въ день.
Коргонская и Ревневская каменоломни даютъ фабрике главный матерiалъ для изделiй. Къ сожаленiю управляющiе стараго времени, несмотря на сравнительно большiя средства и массу даровыхъ рукъ, не позаботились о приведении тамъ дорогъ въ состоянiе удобное для пользованiя ими, поэтому въ настоящее время перевозка камней затруднительна и обходится дорого.
Ревневская каменоломня бываетъ тоже не всегда доступна для работъ. Окруженная пихтовымъ лесомъ, она въ зимнее время до того сильно заносится снегомъ, что туда съ трудомъ можно пробраться и то только на лыжахъ».
В достоверности последнего факта не сомневаюсь, так как все тягости пути проверил на себе. С ужасом думаю о том, что это только начало пути. А солнышко уже свалилось за Ревнюху, еще полчаса, и дальше пойдем при свете фар.
— Кончай ночевать,— командует Кондрашкин.— Приказываю все внимание сосредоточить на тропе: мужская работа только начинается.
Мужская работаЗачарованная Колывань открывалась трудно, проверяя меня на выносливость и терпение. Чего стоил подъем на гору Семь братьев, еще труднее было путешествие в верховье реки Белой. И вот новое приглашение от заместителя директора по охране Тигирекского заповедника Юрия Кондрашкина.
— Ты видел горную тайгу летней и осенней,— исподволь начал разговор Юрий Александрович,— но смею заверить, что от зимней таежной тропы ты потеряешь дар речи.
Аргумент устрашающий, но и убедительный. Шесть часов автобусной дремы, и я в Змеиногорске. День уходит на подготовку к походу: меняем гусеницы на снегоходах, грузим их и нарты на прицеп, стартовать будем из Лазурки, именно там кончаются все автомобильные дороги и начинается царство снегов.
Здешние школьники весьма изобретательны. Казалось бы, из самого бросового металлолома собирают они самодельные вездеходы, которым не страшны окрестные болота и буераки. Зимой юные лазурцы устраивают даже гонки, не боясь увязнуть в многометровых сугробах. Одно такое чудо техники припарковано возле дома Володи Косачева. Пока мои спутники по снежному десанту увязывают на нартах груз, знакомлюсь с техническим творением местных самоделкиных. Ржавая мотоциклетная рама. Вместо переднего колеса к вилке приклепана лыжа. Мотор от «Урала». Тяговую силу создают две камазовские камеры, для пущей проходимости перетянутые ремнями.
Эх, было бы время, промчался бы с ветерком по заснеженной Лазурке, но груз увязан — пора в дорогу, для самостоятельности у меня полномочий нет, в этой командировке я с оказией, основная же цель нашей поездки — поменять смену инспекторов по охране заповедника на Белорецком кордоне.
«Буран» в целях моей же безопасности (не дай Бог скувырнусь где-нибудь с обрыва и сверну себе шею) мне не доверяют, управлять снегоходом будет Володя Косачев, мое же место — на запятках нарт.
— Держись за эту раму,— инструктирует Кондрашкин.— Ногами подпружинивай на ухабах, а то свалишься. Да и ты не ленись, оглядывайся почаще,— наставляет Юрий Александрович моего ездового,— а то потеряешь корреспондента, некому будет описывать наш героический десант.
Пока идем по равнине, наслаждаюсь здешними пейзажами — подступающие к околице горы, островерхие вершины пихтача рельефно смотрятся на фоне искрящихся в закатном солнце снегов. Саша Панкратов, который при знакомстве неизменно добавляет, что он не Черный, а Рыжий, дурашливо выписывает виражи по заснеженному полю. Все надеется, что попадет в кадр, но вести фотосъемку Кондрашкин мне запретил строго-настрого. В правоте наказа друга я убеждаюсь уже через пару километров, когда тропа ныряет в густой пихтач, и теперь уже Косачев выписывает виражи между деревьев: снегоход то и дело проваливается в незаметные глазу ложбины, ветки норовят отхлестать по щекам... Тряпичной куклой болтаюсь я на запятках нарт, до боли в пальцах сжимаю спасительную раму, думая лишь об одном — как бы не свалиться и не опозориться перед мужиками.
Через час бешеной гонки от постоянного напряжения наливаются ломотой икры ног. Юра, сжалься, мысленно молю я, тормозни хотя бы для пятиминутного перекура, а то кувырнусь в сугроб и больше не поднимусь. Но спасает меня от неминуемого позора не Кондрашкин, а открывшаяся моему взору гора Ревнюха. Оказывается, она давно маячила перед нами, но разглядеть ее было некогда,— все внимание забирала дорога.
В ранних сумерках все три снегохода собираются на поляне перед обрывом. Внизу Ревневская каменоломня, описание которой подробно дано в историческом очерке «Колыванская шлифовальная фабрика на Алтае. 1802-1902 гг.». Издан он был к 100-летию фабрики, а в 2002 году переиздан. Накануне командировки с удовольствием перечитал все, что касается здешних мест.
«Ревневская каменоломня, открытая тоже въ первые годы существованiя Локтевской шлифовальной мельницы, а именно въ 1789 году штейгеромъ Кузинскимъ, въ 45 верстахъ къ югу отъ Колывани, на высоте 2092 фут. надъ уров. моря, представяетъ огромный выходъ зеленоволнистой яшмы, которая делится на два отличiя: собственно зеленоволнистая, где светлыя и зеленоватыя извилистыя полоски идутъ более или менее параллельно, и парчевая, въ которой светлый и зеленый цвета перепутаны до невозможности.
Въ отделке и полировке эта яшма очень красива и идетъ более на крупныя вещи, чемъ на мелкiя. Царица вазъ — семиаршинная чаша, хранящаяся въ Императорскомъ Эрмитаже, сделана изъ ревневской зеленоволнистой яшмы. Монолитъ, изъ котораго приготовлена была только одна верхняя часть, въ сыромъ полуобработанномъ виде долженъ былъ весить около 2000 пуд.
Перетаскиванiе такой массы съ каменоломни до фабрики производилось людьми, для чего вызвано было съ соседнихъ рудниковъ и приписныхъ деревень до 1000 человекъ. Камень тащили два месяца, т.е. въ среднемъ по 1/2 версты въ день.
Коргонская и Ревневская каменоломни даютъ фабрике главный матерiалъ для изделiй. Къ сожаленiю управляющiе стараго времени, несмотря на сравнительно большiя средства и массу даровыхъ рукъ, не позаботились о приведении тамъ дорогъ въ состоянiе удобное для пользованiя ими, поэтому въ настоящее время перевозка камней затруднительна и обходится дорого.
Ревневская каменоломня бываетъ тоже не всегда доступна для работъ. Окруженная пихтовымъ лесомъ, она въ зимнее время до того сильно заносится снегомъ, что туда съ трудомъ можно пробраться и то только на лыжахъ».
В достоверности последнего факта не сомневаюсь, так как все тягости пути проверил на себе. С ужасом думаю о том, что это только начало пути. А солнышко уже свалилось за Ревнюху, еще полчаса, и дальше пойдем при свете фар.
— Кончай ночевать,— командует Кондрашкин.— Приказываю все внимание сосредоточить на тропе: мужская работа только начинается.
В нашем караване три снегохода. Первым налегке идет Кондрашкин. Его задача — торить тропу. Дело это нелегкое и опасное, так как под снегом таятся валежины и глубокие рытвины. Теперь я начинаю понимать всю важность и остроту недавнего высказывания друга: «Настоящая мужская работа еще впереди!»— пройдено не более пяти километров, а мы уже восемь раз откапывали Юрия Александровича и его снегоход из сугробов.
Остальные два снегохода идут с нартами. Панкратов-Рыжий везет инспекторскую смену. Весну на Белорецком кордоне будут встречать Валера Нечунаев и Максим Косачев. Их трудовая вахта выпадает на самое бездорожье: со дня на день вскроются многочисленные ручьи и речки, бурными потоками отсекут обратный путь. А там, как себя весна поведет, смена может и затянуться, поэтому провизия берется с запасом. Нечунаев везет с собой и лайку Барсика, которая больше похожа на волка.
— С собакой в тайге веселее,— поглаживая любимца, улыбается Валера.— Скучно станет, поговорить можно. Да и шумнет Барсик, когда зверь вблизи окажется. Вот и медведю уже весна гачи подмочила, вылез лохматый из берлоги, отощал за зиму...
— Хватит пугать корреспондента,— обрубает разговор Кондрашкин.— Не зверь опасен в тайге, а недобрый человек... Ну, с Богом, а то совсем затемняли.
Дальше идем при свете фар. Лыжню торим по старым покосам, когда-то кормившим огромные стада, но зачахли ближайшие колхозы и совхозы, обезлюдели деревни, скот давно вырезан и съеден, нет прежнего разнотравья на благодатных угодьях, медвежья пучка царствует там, где раньше ставились многочисленные стога душистого сена. Одно радует — по равнине ехать безопаснее…
Что мы знаем о территории, по которой пролегла наша лыжня? Это государственный природный заповедник «Тигирекский», созданный в декабре 1999 года. Его площадь 41445 га плюс 26257 га охранной зоны. Расположен заповедник на землях Краснощековского, Курьинского, Змеиногорского и Третьяковского районов Алтайского края. Климат резко континентальный, с жарким летом и суровой, холодной зимой.
Рельеф заповедника среднегорный, с куполообразными вершинами. Абсолютные высоты лежат в пределах 300-2000 метров над уровнем моря. Средние высоты составляют 800-1500 м. В юго-восточной части территории, в наиболее высоких точках, изрезанные карами склоны образуют крутобокие пирамидальные вершины, и формируют альпийский высокогорный рельеф.
Гидросистема территории представлена исключительно горными реками с быстрым течением, в которых встречаются таймень, хариус, щука, елец, речной гольян, сибирский пескарь, налим, окунь, сибирский голец. Таймень на Алтае чрезвычайно редок: он включен в региональные Красные книги Алтайского края и Республики Алтай.
Реки заповедника образуют очень разветвленную и густую гидрографическую сеть. Наиболее крупные из них, Белая и Иня, относятся к бассейну реки Чарыш. На юго-западе территории заповедника берут начало реки Глубокая, Чесноков Алей, Восточный Алей, Большая Черепаниха, относящиеся к бассейну р. Алей.
В фауне заповедника распространены горностай, ласка, лисица. Обычен бурый медведь. Более редки волк, барсук, соболь, росомаха. Из парнокопытных обычна сибирская косуля, марал, кабарга, кабан, лось. Из птиц обитают: тетерев, малый дятел, лесной конек, полевой лунь, черная куропатка. Очень редок черный аист, белоголовый сип (включены в Красную книгу Российской Федерации и Алтайского края). Редки полевой лунь, тетеревятник, перепелятник, беркут, гриф, обыкновенная пустельга.
Амфибии представлены остромордой лягушкой и серой жабой. Последняя встречается до высоты 1500 м, что для Алтая необычно. Из рептилий отмечены обыкновенная гадюка, живородящая и прыткая ящерица. Не исключено наличие западного щитомордника.
В последние годы в этих местах активно расселяется бобер. Нам повезло обнаружить следы его жизнедеятельности буквально в двух шагах от лыжни: тропа от свежеповаленного кустарника тянулась к отдушине, значит, под глубоким снегом спрятались запруда и хатка этого удивительного умного животного боярского происхождения.
На одном из привалов Кондрашкин показал мне следы кабарги.
— Эта миниатюрная косуля,— пояснил он,— входит в рацион росомахи. Не мудрено, если коварная хищница бродит где-то поблизости.
Но это дневные впечатления. А сейчас все внимание приковано к лыжне: крутым спуском сваливаем мы в водораздел реки Белой, еще пару километров, и замаячат впереди спасительные огни таежного кордона.
Белорецкая крепостьОстальные два снегохода идут с нартами. Панкратов-Рыжий везет инспекторскую смену. Весну на Белорецком кордоне будут встречать Валера Нечунаев и Максим Косачев. Их трудовая вахта выпадает на самое бездорожье: со дня на день вскроются многочисленные ручьи и речки, бурными потоками отсекут обратный путь. А там, как себя весна поведет, смена может и затянуться, поэтому провизия берется с запасом. Нечунаев везет с собой и лайку Барсика, которая больше похожа на волка.
— С собакой в тайге веселее,— поглаживая любимца, улыбается Валера.— Скучно станет, поговорить можно. Да и шумнет Барсик, когда зверь вблизи окажется. Вот и медведю уже весна гачи подмочила, вылез лохматый из берлоги, отощал за зиму...
— Хватит пугать корреспондента,— обрубает разговор Кондрашкин.— Не зверь опасен в тайге, а недобрый человек... Ну, с Богом, а то совсем затемняли.
Дальше идем при свете фар. Лыжню торим по старым покосам, когда-то кормившим огромные стада, но зачахли ближайшие колхозы и совхозы, обезлюдели деревни, скот давно вырезан и съеден, нет прежнего разнотравья на благодатных угодьях, медвежья пучка царствует там, где раньше ставились многочисленные стога душистого сена. Одно радует — по равнине ехать безопаснее…
Что мы знаем о территории, по которой пролегла наша лыжня? Это государственный природный заповедник «Тигирекский», созданный в декабре 1999 года. Его площадь 41445 га плюс 26257 га охранной зоны. Расположен заповедник на землях Краснощековского, Курьинского, Змеиногорского и Третьяковского районов Алтайского края. Климат резко континентальный, с жарким летом и суровой, холодной зимой.
Рельеф заповедника среднегорный, с куполообразными вершинами. Абсолютные высоты лежат в пределах 300-2000 метров над уровнем моря. Средние высоты составляют 800-1500 м. В юго-восточной части территории, в наиболее высоких точках, изрезанные карами склоны образуют крутобокие пирамидальные вершины, и формируют альпийский высокогорный рельеф.
Гидросистема территории представлена исключительно горными реками с быстрым течением, в которых встречаются таймень, хариус, щука, елец, речной гольян, сибирский пескарь, налим, окунь, сибирский голец. Таймень на Алтае чрезвычайно редок: он включен в региональные Красные книги Алтайского края и Республики Алтай.
Реки заповедника образуют очень разветвленную и густую гидрографическую сеть. Наиболее крупные из них, Белая и Иня, относятся к бассейну реки Чарыш. На юго-западе территории заповедника берут начало реки Глубокая, Чесноков Алей, Восточный Алей, Большая Черепаниха, относящиеся к бассейну р. Алей.
В фауне заповедника распространены горностай, ласка, лисица. Обычен бурый медведь. Более редки волк, барсук, соболь, росомаха. Из парнокопытных обычна сибирская косуля, марал, кабарга, кабан, лось. Из птиц обитают: тетерев, малый дятел, лесной конек, полевой лунь, черная куропатка. Очень редок черный аист, белоголовый сип (включены в Красную книгу Российской Федерации и Алтайского края). Редки полевой лунь, тетеревятник, перепелятник, беркут, гриф, обыкновенная пустельга.
Амфибии представлены остромордой лягушкой и серой жабой. Последняя встречается до высоты 1500 м, что для Алтая необычно. Из рептилий отмечены обыкновенная гадюка, живородящая и прыткая ящерица. Не исключено наличие западного щитомордника.
В последние годы в этих местах активно расселяется бобер. Нам повезло обнаружить следы его жизнедеятельности буквально в двух шагах от лыжни: тропа от свежеповаленного кустарника тянулась к отдушине, значит, под глубоким снегом спрятались запруда и хатка этого удивительного умного животного боярского происхождения.
На одном из привалов Кондрашкин показал мне следы кабарги.
— Эта миниатюрная косуля,— пояснил он,— входит в рацион росомахи. Не мудрено, если коварная хищница бродит где-то поблизости.
Но это дневные впечатления. А сейчас все внимание приковано к лыжне: крутым спуском сваливаем мы в водораздел реки Белой, еще пару километров, и замаячат впереди спасительные огни таежного кордона.
Долгожданный кордон встречает нас лаем собак, морем электрического света и запоздалым вопросом одичавшего в одиночестве Володи Суслякова:
— Баню топить? С утра заправлена, только спичку поднести...
— Экая резвота,— изумляется Кондрашкин.— Долго девка к молодцу собиралась, да не заметила, как состарилась... Ты на часы глянь.
А время к полночи. Вместо положенных трех часов мы убили на дорогу почти семь. Баню нам не одолеть, разбитое тело просится в горизонтальное положение.
— А лапшички?— рвется к общению Сусляков.— Ведь ждал же, последнюю банку тушенки стравил.
Ужинаем вяло — порядка ради и разбредаемся по постелям. Пока забираюсь на второй ярус нар, Кондрашкин внизу уже начинает похрапывать. Нечунаев с Максимом ночуют в бане. Не собираются спать только два Владимира — Косачев и Сусляков. Потеснив свернувшегося калачиком Панкратова к стене, друганы усаживаются рядышком и начинают гоношить закуску для долгой застольной беседы.
Не спится и мне: с непривычки ломит суставы, не спадает и нервное напряжение — результат трудного, но интереснейшего перехода. Стараясь отвлечься, начинаю припоминать все, что когда-то читал о Белорецке.
Первое упоминание относится к 1752 году. Именно тогда был заложен Белорецкий форпост — маленькая крепость, входящая в Змеиногорско-Колыванскую охранную линию. А защищаться было от кого — главную опасность представляли джунгары.
Сохранились чертежи этой крепостцы — земляной вал, деревянный частокол, выход один, к реке Белой. Остатки вала просматриваются и доныне, в чем убедился лично прошлой осенью.
Примечательны здешние места и своей причастностью к камнерезному делу. Тот же краткий исторический очерк, составленный к столетию шлифовальной фабрики, сообщает:
«Третья каменоломня по важности своей — белорецкая, находится в 60-ти верстахъ къ Ю.-В. отъ Колывани, не далеко отъ Белорецкаго казачьяго поселка, и представляетъ выходъ цветнаго кварца, окрашеннаго преимущественно въ красноватый и розоватый цвета разной густоты. Иногда попадаются куски, похожiе на цветъ желтаго воска и синевато-серые съ блестками.
Белорецкiй кварцъ открыть въ 1807 году; онъ принимаетъ высокую полировку и идетъ преимущественно на мелкiя изделiя, такъ какъ большихъ и ровноокрашенныхъ кусковъ очень мало.
Сообщенiе съ этой каменоломней, также какъ и съ двумя предъидущими, крайне затруднительное. ездятъ черезъ Андреевскiй фортпостъ и только летомъ. Въ зимнюю пору туда нельзя попасть даже верхомъ.
Добыча камней более или менее значительной величины производится обыкновенно следующимъ образомъ:
По обнаруженiи потребной величины камня стараются обнажить его со вcехъ сторонъ, чтобъ убедиться въ его цельности. Все, что мешаетъ свободному отделенiю камня изъ месторожденiя, отбиваютъ с помощью стальныхъ долоть или порохомъ, для чего выбиваютъ рядъ буровыхъ скважинъ (шпуровъ), куда и вкладываютъ пороховые патроны, а сверху отверстiя заделываются плотно глиной или заливаются гипсомъ. Въ отдаленiи стоить злектрическая машина, соединенная съ заряженными шпурами двумя проволоками. Когда все готово, рабочiе удаляются въ безопасное место, а смотритель нажимаетъ соединительную кнопку въ электрической машине и взрываетъ все шпуры въ одинъ моментъ. Но можно, смотря по надобности, взрывать и по одиночке каждый шпуръ. Самый же камень отделяется отъ месторожденiя железными клиньями, вбиваемыми въ одно время во все буровыя отверcтiя (расположенныя по прямой линiи), или откатывается аншпугомъ или наконецъ рвутъ замерзающей водой. Этотъ последнiй пpiемъ самый лучшiй по результатамъ. Въ приготовленныя съ осени шпуровыя отверстiя наливаютъ воды, которая при наступленiи холодовъ замерзаетъ и даетъ сперва еле заметную трещину, но если удалить изъ шпуровъ ледъ и налить ихъ снова водой, то незаметная трещина становится гораздо шире и требуемый камень отстаетъ отъ месторожденiя».
Белорецкий кварцит идет не только на поделки, имеет он и стратегическое значение. Вот что писала «Алтайская правда» 13 мая 1962 года:
«На вид они очень просты, эти кварцитовые бруски. Светлые, розовато-красного оттенка кварцитовые бруски самых различных форм и размеров на вид ничем не примечательны. Но они обладают поистине чудесными свойствами. При обработке тончайших деталей, где нужна абсолютная точность, кварцитовые бруски незаменимы. В машиностроительной промышленности, особенно на заводах медицинского оборудования, доводка деталей производится такими брусками. Сейчас вообще трудно найти отрасль техники, где бы не требовались материалы для точной обработки деталей.
До 1946 года кварцитовые бруски наша страна закупала в США, где они производились в штате Арканзас. Но, следуя политике «холодной воины», американцы объявили эти безобидные бруски стратегическим сырьем, как и сотни других товаров мирного назначения. Но у них ничего не вышло. Неподалеку от Колывани, в Белорецке, были найдены кварциты, мало чем уступающие арканзасским. Каково же их производство?
Каменный карьер, или, как его именуют на заводе, горный участок, находится в Белорецке. В горной породе кварцит расположен жилами, и поэтому добыча его сопряжена с большими трудностями. Взрывные работы в карьере связаны с опасностью. Вот почему люди переднего края камнерезного завода должны обладать и знаниями, и выдержкой.
Из Белорецка кварцит отгружается в Колывань на тракторах. К слову сказать, транспортировка камня до сих пор не упорядочена. В зимнее время камень перевозят от Белорецка до Бугрышихи на лошадях».
Вечная проблема алтайских камнерезов — добыча и доставка поделочного камня — не потеряла остроты и в наши дни. Знаю из первых уст: горный мастер Александр Смыков провожал меня в Змеиногорск, и всю дорогу мы говорили только об этом.
Оглядываясь в прошлое, сними шляпу— Баню топить? С утра заправлена, только спичку поднести...
— Экая резвота,— изумляется Кондрашкин.— Долго девка к молодцу собиралась, да не заметила, как состарилась... Ты на часы глянь.
А время к полночи. Вместо положенных трех часов мы убили на дорогу почти семь. Баню нам не одолеть, разбитое тело просится в горизонтальное положение.
— А лапшички?— рвется к общению Сусляков.— Ведь ждал же, последнюю банку тушенки стравил.
Ужинаем вяло — порядка ради и разбредаемся по постелям. Пока забираюсь на второй ярус нар, Кондрашкин внизу уже начинает похрапывать. Нечунаев с Максимом ночуют в бане. Не собираются спать только два Владимира — Косачев и Сусляков. Потеснив свернувшегося калачиком Панкратова к стене, друганы усаживаются рядышком и начинают гоношить закуску для долгой застольной беседы.
Не спится и мне: с непривычки ломит суставы, не спадает и нервное напряжение — результат трудного, но интереснейшего перехода. Стараясь отвлечься, начинаю припоминать все, что когда-то читал о Белорецке.
Первое упоминание относится к 1752 году. Именно тогда был заложен Белорецкий форпост — маленькая крепость, входящая в Змеиногорско-Колыванскую охранную линию. А защищаться было от кого — главную опасность представляли джунгары.
Сохранились чертежи этой крепостцы — земляной вал, деревянный частокол, выход один, к реке Белой. Остатки вала просматриваются и доныне, в чем убедился лично прошлой осенью.
Примечательны здешние места и своей причастностью к камнерезному делу. Тот же краткий исторический очерк, составленный к столетию шлифовальной фабрики, сообщает:
«Третья каменоломня по важности своей — белорецкая, находится в 60-ти верстахъ къ Ю.-В. отъ Колывани, не далеко отъ Белорецкаго казачьяго поселка, и представляетъ выходъ цветнаго кварца, окрашеннаго преимущественно въ красноватый и розоватый цвета разной густоты. Иногда попадаются куски, похожiе на цветъ желтаго воска и синевато-серые съ блестками.
Белорецкiй кварцъ открыть въ 1807 году; онъ принимаетъ высокую полировку и идетъ преимущественно на мелкiя изделiя, такъ какъ большихъ и ровноокрашенныхъ кусковъ очень мало.
Сообщенiе съ этой каменоломней, также какъ и съ двумя предъидущими, крайне затруднительное. ездятъ черезъ Андреевскiй фортпостъ и только летомъ. Въ зимнюю пору туда нельзя попасть даже верхомъ.
Добыча камней более или менее значительной величины производится обыкновенно следующимъ образомъ:
По обнаруженiи потребной величины камня стараются обнажить его со вcехъ сторонъ, чтобъ убедиться въ его цельности. Все, что мешаетъ свободному отделенiю камня изъ месторожденiя, отбиваютъ с помощью стальныхъ долоть или порохомъ, для чего выбиваютъ рядъ буровыхъ скважинъ (шпуровъ), куда и вкладываютъ пороховые патроны, а сверху отверстiя заделываются плотно глиной или заливаются гипсомъ. Въ отдаленiи стоить злектрическая машина, соединенная съ заряженными шпурами двумя проволоками. Когда все готово, рабочiе удаляются въ безопасное место, а смотритель нажимаетъ соединительную кнопку въ электрической машине и взрываетъ все шпуры въ одинъ моментъ. Но можно, смотря по надобности, взрывать и по одиночке каждый шпуръ. Самый же камень отделяется отъ месторожденiя железными клиньями, вбиваемыми въ одно время во все буровыя отверcтiя (расположенныя по прямой линiи), или откатывается аншпугомъ или наконецъ рвутъ замерзающей водой. Этотъ последнiй пpiемъ самый лучшiй по результатамъ. Въ приготовленныя съ осени шпуровыя отверстiя наливаютъ воды, которая при наступленiи холодовъ замерзаетъ и даетъ сперва еле заметную трещину, но если удалить изъ шпуровъ ледъ и налить ихъ снова водой, то незаметная трещина становится гораздо шире и требуемый камень отстаетъ отъ месторожденiя».
Белорецкий кварцит идет не только на поделки, имеет он и стратегическое значение. Вот что писала «Алтайская правда» 13 мая 1962 года:
«На вид они очень просты, эти кварцитовые бруски. Светлые, розовато-красного оттенка кварцитовые бруски самых различных форм и размеров на вид ничем не примечательны. Но они обладают поистине чудесными свойствами. При обработке тончайших деталей, где нужна абсолютная точность, кварцитовые бруски незаменимы. В машиностроительной промышленности, особенно на заводах медицинского оборудования, доводка деталей производится такими брусками. Сейчас вообще трудно найти отрасль техники, где бы не требовались материалы для точной обработки деталей.
До 1946 года кварцитовые бруски наша страна закупала в США, где они производились в штате Арканзас. Но, следуя политике «холодной воины», американцы объявили эти безобидные бруски стратегическим сырьем, как и сотни других товаров мирного назначения. Но у них ничего не вышло. Неподалеку от Колывани, в Белорецке, были найдены кварциты, мало чем уступающие арканзасским. Каково же их производство?
Каменный карьер, или, как его именуют на заводе, горный участок, находится в Белорецке. В горной породе кварцит расположен жилами, и поэтому добыча его сопряжена с большими трудностями. Взрывные работы в карьере связаны с опасностью. Вот почему люди переднего края камнерезного завода должны обладать и знаниями, и выдержкой.
Из Белорецка кварцит отгружается в Колывань на тракторах. К слову сказать, транспортировка камня до сих пор не упорядочена. В зимнее время камень перевозят от Белорецка до Бугрышихи на лошадях».
Вечная проблема алтайских камнерезов — добыча и доставка поделочного камня — не потеряла остроты и в наши дни. Знаю из первых уст: горный мастер Александр Смыков провожал меня в Змеиногорск, и всю дорогу мы говорили только об этом.
Крепость Белорецкая, в ряду других, оберегала как могла государство российское от набегов коварных джунгар. Нет сомнения, что строительством оборонной линии наши предки прежде всего проявили дальновидность и крепость государственного ума — спустя десять лет после основания Белорецкого форпоста кочевники добровольно попросились под надежную руку российского государства.
А вокруг крепостей селились люди. Занимались охотой и бортничеством, выращивали скот. Мед и масло со здешнего горного разнотравья были такого превосходного качества, что ими восхищались гурманы европейских столиц. Поставки за рубеж прекратились только в начале прошлого века. Потом была разведка полезных ископаемых, определившая богатейшее железорудное месторождение. И совсем уж в недалеком прошлом кипел жизнью большой поселок Белорецк. Кондрашкин любит вспоминать, как в весеннее бездорожье какого-то шестидесятого года (точной даты память не сохранила) приехал он сюда, чтобы обменять членские билеты здешним 70-ти комсомольцам, да и застрял на неделю, ожидая, когда установится дорога.
И вот нет ничего, кроме избушки и бани на кордоне заповедника, полуразрушенного подвесного моста через Белую, на уцелевших досках которого, спасаясь от комара, любят загорать практикантки-биологини. Сохранилась, правда, точка на карте, но с печальным названием — «Белорецк-нежилой». Вот такие зигзаги истории.
Приходит мне на память недавний рассказ геолога с мировым именем Вениамина Михайловича Чекалина. Главный геолог ОАО «Сибирь-Полиметаллы», лауреат Государственной премии РФ и премии Демидовского фонда на Алтае, первооткрыватель месторождений, он не скрывал восхищения перед заслугами предыдущих поколений.
— Оглядываясь в прошлое, сними шляпу перед историей, которая свидетельствует о том, что наш край начинался не с землепашества как такового, а с того, благодаря чему он прославился. Как родина горнозаводского дела не только на Алтае, но и в Западной (возможно, всей!?) Сибири. В начале XVIII столетия по следам рудокопов бронзового века здесь открываются с поверхности месторождения окисленных руд меди, серебра, золота, свинца, на многих из которых строятся рудники, а вблизи или на расстоянии возводятся плавильные производства. Первая медеплавильная печь была построена в 1725(6) году около Горной Колывани. Затем уже появились многочисленные заводы для выплавки меди, серебра, свинца. В то время все они располагались исключительно на территории теперешнего Алтайского края.
Самым крупным из известных тогда было Змеиногорское месторождение (золото-серебро-барит-полиметаллические руды) с одноименным рудником, который до начала XIX столетия являлся основным поставщиком благородных металлов в царскую казну. Причем серебро (оно было золотистое) выплавлялось на алтайских заводах, а золото из него — на монетном дворе в Санкт-Петербурге. Из первых плавок Змеиногорского серебра в 1753 году была изготовлена гробница Александра Невского, экспонируемая в Эрмитаже.
Для отработки Змеиногорского месторождения вокруг него начал строиться одноименный населенный пункт (по одним данным, в 1736 г., по другим — в 1744 г.) Сейчас это небольшой самобытный провинциальный городок. В нем (на руднике) в XVIII столетии построено всемирно известное крупное каскадное гидротехническое сооружение с сохранившейся плотиной и отдельными штольнями (водоподводными и водоотводными), успешно справлявшееся с подъемом породы, руды и откачкой воды с глубины 210 м. В начале XIX столетия построены сереброплавильный завод, а к нему от рудника — самая крупная в России железная дорога-конка. Создается музей в специально для этого построенном здании.
В XVIII-XIX столетиях Змеиногорск был центром горно-геологической мысли на Алтае, откуда осуществлялись открытия новых месторождений цветных и благородных металлов, поделочного камня. На Змеиногорском руднике в начале XX столетия впервые в России австрийскими концессионерами пробурено около 30 скважин до 100 метров с использованием алмазных коронок. В государственном же масштабе СССР эта технология стала применяться на рубеже 50-60-х годов. Ими же и тоже впервые в России использовано цианирование при обогащении золотосодержащих полиметаллических руд.
Змеиногорский край своими природными богатствами и высокоорганизованными разработками привлекал внимание крупных ученых и инженеров. Вот имена самых выдающихся представителей мировой науки, посетивших его. Это Александр Гумбольдт (1829 г.), В.Вернадский и А.Ферсман (1916 г.). В.Вернадский, например, приезжал сюда в качестве председателя созданной им же в 1915 г. Комиссии естественных производительных сил России (КЕПС) с целью знакомства с минеральными ресурсами региона.
Такие его поездки и в другие горнорудные районы привели в последующем к большому развороту геолого-разведочных работ в стране. Не остался в стороне и наш регион. XX столетие (до 90-х годов!) ознаменовалось весьма серьезными геологическими результатами: открыто и детально разведано 13 средних и крупных по запасам месторождений полиметаллических, два (Белорецкое, Инское) — железных и одно (Харловское) — алюминий-железо-титан-ванадиевых руд. Тем самым подготовлена к промышленному освоению крупная минерально-сырьевая база цветной и черной металлургии России в Алтайском крае. За создание МБС цветной металлургии группе работников, в их числе и пишущему эти строки, присуждена Государственная премия РФ.
Установлено также несколько мелких месторождений и проявлений вольфрам-редкометалльных руд. Одно перспективное проявление коренного золота, ряд месторождений строительных материалов и подземных вод и т.д. Львиная доля связанных с этим работ выполнена многочисленным специализированным коллективом Рудно-Алтайской ГРЭ, в котором и с которым мне выпала честь работать без малого 40 лет.
Наряду с геолого-разведочными работами в регионе постоянно велись и эксплуатационные. Так, в 30-е годы из пегматитового тела горы Разработной извлечено несколько крупных (до 1,5 м в длину) кристаллов берилла, один из которых экспонируется в минералогическом музее Горного института С.-Петербурга — одном из крупнейших в мире. В 1936-1959 гг. отрабатывалось Колыванское месторождение вольфрама, весьма дефицитного металла, особенно в военные годы. В небольшом объеме он добывался в 30-е годы (до 1942 г.) на Белорецком месторождении вольфрам-редкометалльных руд.
Однако особое место в освоении недр региона занимала эксплуатация месторождений полиметаллических и золото-серебро-барит-полиметаллических руд. Так, на Змеиногорском месторождении в 30-60-е годы было добыто несколько тонн коренного и россыпного золота. Высокосортный барит отправлялся в Ленинград для лакокрасочного производства. В короткие сроки после открытия и разведки в 60-е годы было отработано небольшое Крючковское месторождение окисленных руд с запасами золота более 1 т, серебра более 100 т и многими десятками тысяч тонн меди и свинца. Руды вывезены самосвалами в Казахстан без какого-либо «экономического следа» для жителей Третьяковского района и края. Остались лишь карьер, заполненный водой голубовато-зеленого цвета, и отвалы вскрышных пород.
Самое главное в этом плане — на базе больших запасов Золотушинского месторождения полиметаллических руд, открытого в 1939 г., в суровые военные и первые послевоенные годы построен крупный Алтайский горно-обогатительный комбинат (АГОК) производительностью до 750 тыс.т руды в год. Здесь же возник город горняков, геологов, шахтостроителей, обогатителей — Горняк, по своим функциям аналогичный Змеиногорску. АГОК в системе Министерства цветной металлургии СССР многие годы являлся высоко рентабельным предприятием. Его сырьевыми источниками, кроме Золотушинского, позднее стали Средне-Зареченское (около Змеиногорска) и Новозолотушинское месторождения со своими рудниками. Шло строительство нового рудника на Рубцовском месторождении богатейших в СССР полиметаллических руд. Но наступил ...
В оценке наступившего мига между прошлым и будущим мои собеседники были единодушны. Обмен репликами был крут, а сами они публикации не подлежат. Из этических соображений.
Наследие горного инженераА вокруг крепостей селились люди. Занимались охотой и бортничеством, выращивали скот. Мед и масло со здешнего горного разнотравья были такого превосходного качества, что ими восхищались гурманы европейских столиц. Поставки за рубеж прекратились только в начале прошлого века. Потом была разведка полезных ископаемых, определившая богатейшее железорудное месторождение. И совсем уж в недалеком прошлом кипел жизнью большой поселок Белорецк. Кондрашкин любит вспоминать, как в весеннее бездорожье какого-то шестидесятого года (точной даты память не сохранила) приехал он сюда, чтобы обменять членские билеты здешним 70-ти комсомольцам, да и застрял на неделю, ожидая, когда установится дорога.
И вот нет ничего, кроме избушки и бани на кордоне заповедника, полуразрушенного подвесного моста через Белую, на уцелевших досках которого, спасаясь от комара, любят загорать практикантки-биологини. Сохранилась, правда, точка на карте, но с печальным названием — «Белорецк-нежилой». Вот такие зигзаги истории.
Приходит мне на память недавний рассказ геолога с мировым именем Вениамина Михайловича Чекалина. Главный геолог ОАО «Сибирь-Полиметаллы», лауреат Государственной премии РФ и премии Демидовского фонда на Алтае, первооткрыватель месторождений, он не скрывал восхищения перед заслугами предыдущих поколений.
— Оглядываясь в прошлое, сними шляпу перед историей, которая свидетельствует о том, что наш край начинался не с землепашества как такового, а с того, благодаря чему он прославился. Как родина горнозаводского дела не только на Алтае, но и в Западной (возможно, всей!?) Сибири. В начале XVIII столетия по следам рудокопов бронзового века здесь открываются с поверхности месторождения окисленных руд меди, серебра, золота, свинца, на многих из которых строятся рудники, а вблизи или на расстоянии возводятся плавильные производства. Первая медеплавильная печь была построена в 1725(6) году около Горной Колывани. Затем уже появились многочисленные заводы для выплавки меди, серебра, свинца. В то время все они располагались исключительно на территории теперешнего Алтайского края.
Самым крупным из известных тогда было Змеиногорское месторождение (золото-серебро-барит-полиметаллические руды) с одноименным рудником, который до начала XIX столетия являлся основным поставщиком благородных металлов в царскую казну. Причем серебро (оно было золотистое) выплавлялось на алтайских заводах, а золото из него — на монетном дворе в Санкт-Петербурге. Из первых плавок Змеиногорского серебра в 1753 году была изготовлена гробница Александра Невского, экспонируемая в Эрмитаже.
Для отработки Змеиногорского месторождения вокруг него начал строиться одноименный населенный пункт (по одним данным, в 1736 г., по другим — в 1744 г.) Сейчас это небольшой самобытный провинциальный городок. В нем (на руднике) в XVIII столетии построено всемирно известное крупное каскадное гидротехническое сооружение с сохранившейся плотиной и отдельными штольнями (водоподводными и водоотводными), успешно справлявшееся с подъемом породы, руды и откачкой воды с глубины 210 м. В начале XIX столетия построены сереброплавильный завод, а к нему от рудника — самая крупная в России железная дорога-конка. Создается музей в специально для этого построенном здании.
В XVIII-XIX столетиях Змеиногорск был центром горно-геологической мысли на Алтае, откуда осуществлялись открытия новых месторождений цветных и благородных металлов, поделочного камня. На Змеиногорском руднике в начале XX столетия впервые в России австрийскими концессионерами пробурено около 30 скважин до 100 метров с использованием алмазных коронок. В государственном же масштабе СССР эта технология стала применяться на рубеже 50-60-х годов. Ими же и тоже впервые в России использовано цианирование при обогащении золотосодержащих полиметаллических руд.
Змеиногорский край своими природными богатствами и высокоорганизованными разработками привлекал внимание крупных ученых и инженеров. Вот имена самых выдающихся представителей мировой науки, посетивших его. Это Александр Гумбольдт (1829 г.), В.Вернадский и А.Ферсман (1916 г.). В.Вернадский, например, приезжал сюда в качестве председателя созданной им же в 1915 г. Комиссии естественных производительных сил России (КЕПС) с целью знакомства с минеральными ресурсами региона.
Такие его поездки и в другие горнорудные районы привели в последующем к большому развороту геолого-разведочных работ в стране. Не остался в стороне и наш регион. XX столетие (до 90-х годов!) ознаменовалось весьма серьезными геологическими результатами: открыто и детально разведано 13 средних и крупных по запасам месторождений полиметаллических, два (Белорецкое, Инское) — железных и одно (Харловское) — алюминий-железо-титан-ванадиевых руд. Тем самым подготовлена к промышленному освоению крупная минерально-сырьевая база цветной и черной металлургии России в Алтайском крае. За создание МБС цветной металлургии группе работников, в их числе и пишущему эти строки, присуждена Государственная премия РФ.
Установлено также несколько мелких месторождений и проявлений вольфрам-редкометалльных руд. Одно перспективное проявление коренного золота, ряд месторождений строительных материалов и подземных вод и т.д. Львиная доля связанных с этим работ выполнена многочисленным специализированным коллективом Рудно-Алтайской ГРЭ, в котором и с которым мне выпала честь работать без малого 40 лет.
Наряду с геолого-разведочными работами в регионе постоянно велись и эксплуатационные. Так, в 30-е годы из пегматитового тела горы Разработной извлечено несколько крупных (до 1,5 м в длину) кристаллов берилла, один из которых экспонируется в минералогическом музее Горного института С.-Петербурга — одном из крупнейших в мире. В 1936-1959 гг. отрабатывалось Колыванское месторождение вольфрама, весьма дефицитного металла, особенно в военные годы. В небольшом объеме он добывался в 30-е годы (до 1942 г.) на Белорецком месторождении вольфрам-редкометалльных руд.
Однако особое место в освоении недр региона занимала эксплуатация месторождений полиметаллических и золото-серебро-барит-полиметаллических руд. Так, на Змеиногорском месторождении в 30-60-е годы было добыто несколько тонн коренного и россыпного золота. Высокосортный барит отправлялся в Ленинград для лакокрасочного производства. В короткие сроки после открытия и разведки в 60-е годы было отработано небольшое Крючковское месторождение окисленных руд с запасами золота более 1 т, серебра более 100 т и многими десятками тысяч тонн меди и свинца. Руды вывезены самосвалами в Казахстан без какого-либо «экономического следа» для жителей Третьяковского района и края. Остались лишь карьер, заполненный водой голубовато-зеленого цвета, и отвалы вскрышных пород.
Самое главное в этом плане — на базе больших запасов Золотушинского месторождения полиметаллических руд, открытого в 1939 г., в суровые военные и первые послевоенные годы построен крупный Алтайский горно-обогатительный комбинат (АГОК) производительностью до 750 тыс.т руды в год. Здесь же возник город горняков, геологов, шахтостроителей, обогатителей — Горняк, по своим функциям аналогичный Змеиногорску. АГОК в системе Министерства цветной металлургии СССР многие годы являлся высоко рентабельным предприятием. Его сырьевыми источниками, кроме Золотушинского, позднее стали Средне-Зареченское (около Змеиногорска) и Новозолотушинское месторождения со своими рудниками. Шло строительство нового рудника на Рубцовском месторождении богатейших в СССР полиметаллических руд. Но наступил ...
В оценке наступившего мига между прошлым и будущим мои собеседники были единодушны. Обмен репликами был крут, а сами они публикации не подлежат. Из этических соображений.
«Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости. Только кочующие племена не имеют своей истории».
Александр Пушкин
Стаскав меня на белки и перевал Семи братьев, Юрий Александрович Кондрашкин заявил, что все это цветочки, вот будет оказия с вертолетом, тогда...
Оказии я ждал почти два месяца. Совпала она с запусками с космодрома Байконур. Вызов, как всегда, пришел неожиданно.
— Вылетаем завтра в 10 утра,— категорично отзвонился Кондрашкин, и наплевать ему было, что солнце к закату и последний змеиногорский автобус давно уже ушел...
В ранних сумерках, с рюкзаком за плечами голосую на Змеиногорском тракте попутку и с тоской думаю о неосуществленной мечте талантливого земляка Петра Фролова, памятник которому установлен в Барнауле на улице Короленко, 105, в тридцати шагах (сам мерил) от здания, где расположена редакция «Алтайской правды».
Талантливый горный инженер, изобретатель, он по окончании горного училища в 1793 году служил на Змеиногорском руднике, на других предприятиях горного округа. В 1817 году был назначен начальником Колывано-Воскресенских заводов, а в 1822 году одновременно томским губернатором.
Петр Козьмич — основатель музея горного дела в Змеиногорске, первой типографии и бумажной фабрики в Барнауле, но вспомнил-то я его по-другому случаю — как строителя железной дороги. Вот что пишет по этому поводу профессор кафедры всеобщей истории АГУ В.Моисеев:
«После постройки сереброплавильного завода и создания в Змеиногорске целостного горно-рудного промышленного комплекса П.К. Фролов приступил к реализации грандиозного плана создания новой транспортной инфраструктуры на Колывано-Воскресенских рудниках и заводах. Он представил в Горный совет проект сооружения большой рельсовой конной дороги от Змеиногорска до Алея и от этой реки до Барнаульского бора общей протяженностью около 120-150 км. Планом предусматривалось также строительство рельсовой чугунной дороги на конной тяге от рудника к заводу в самом Змеиногорске. Кроме того, П.К. Фролов предлагал соорудить сеть каналов и таким образом связать водным и железнодорожным сообщением рудники, заводы, пристани, лесоразработки в единый экономический организм.
Проект П.К. Фролова был вынесен на обсуждение Горного совета в мae 1802 г. и, вероятно, поверг в изумление его членов своим размахом и смелостью. В то время ни в континентальной Западной Европе, ни в США не было рельсовых дорог. Только в Англии были рельсовые подъездные пути к шахтам и металлургическим заводам. Во Франции железные дороги начали строить в 1823, в США в 1827 гг. Ссылаясь на отсутствие необходимых средств и рабочей силы для проведения столь масштабных работ, Горный совет дал разрешение только на строительство чугунной рельсовой дороги на конной тяге в Змеиногорске. Непосредственно сооружением дороги занимался М.С. Лаулин.
Строительство дороги было начато еще до этого решения в 1806 г. и в основном закончено летом 1809 г. Перевозка руд по «Англицкой чугунной дороге», как ее стали называть в народе, началась 24 августа 1809 г. и продолжалась всего три дня. С 27 августа по 1 сентября производился ремонт не выдержавших тяжести груза вагонеток. После ремонта работа возобновилась, но вскоре вновь была остановлена для поправок различных деталей как вагонеток, так и самой дороги. Необходимо отметить, что достройкой дороги, в связи с командировкой летом 1809 г. П.К. Фролова в Томскую губернию и отъездом М.С. Лаулина, руководил C.А. Аистов, а строил шихтмейстер Зуев.
П.К. Фролов в рапорте в Канцелярию заводов от 14 ноября 1810 г. указывал, что основные технические параметры построенной чугунной дороги заимствованы им из «Анналов искусств и рукоделия», издаваемых на французском языке. В XVIII томе этого издания описана чугунная дорога, построенная инженером Б.Уайеттом на каменоломнях лорда Пенрина в Англии. Однако дорога П.К. Фролова не являлась, как отмечал еще краевед Н.Я. Савельев, копией дороги Б.Уайетта. Она отличалась более экономичным и эффективным профилем рельсов, способом их крепления, наличием искусственных сооружений — виадуком, мостом, насыпью. «Это была не только одна из первых в мире рельсовых дорог, но и первая в мире надземная железная дорога, с первым в мире железнодорожным мостом».
Хотя дорога, не по вине Фролова, работала далеко не в полную нагрузку, она заменила труд 300 крестьян. Одна лошадь на рельсовой дороге заменяла 25 лошадей на обыкновенной. Все руды Змеиногорского рудника отныне доставлялись на завод только по рельсовой дороге. С 1809 по 1817 гг. было перевезено 2739108 пудов.
«Несмотря на небольшие размеры Змеиногорской дороги (менее 2 км), — писал историк B.Виргинский, — ее сооружение занимает важное место в предыстории русского рельсового транспорта. Фролова следует считать одним из основоположников проектирования рельсовых путей в России и создателем ряда элементов будущих рельсовых дорог».
Не сбылась мечта Фролова о железнодорожном пути между Змеиногорском и Барнаулом: за два века последующие поколения не раз возвращались к идее знаменитого земляка, но так и «замылили» ее в разговорах. Вот и дежурю я на тракте в ожидании попутки, а мог бы гонять чаи в уютном купе, мечтая о завтрашней летной погоде.
После почти часового топтания на обочине и дюжины нервно выкуренных сигарет меня подбирает иномарка с новосибирскими номерами.
— Для путешествия автостопом больше подходит Европа,— приветливо улыбается водитель, — а на наших дорогах и зазимовать можно.
— Почему?— удивляюсь я необычному приветствию.
— Во-первых, по вечерам на трассе, скорее, пусто, чем густо. Во-вторых, боятся. Инстинкт самосохранения дороже случайного заработка. Не привык еще сибирский водитель рисковать за пару сотенных.
— Но вы же меня подобрали?— сопротивляюсь я лобовой логике хозяина машины.
— Мне не «деревянные» нужны, а попутчик, чтобы скоротать дорогу. И желательно не до ближайшей Скупердяйки, а на весь маршрут. Вы — человек подходящий: к рюкзаку туристский коврик приторочен, на плече кофр с фотоаппаратом... И обувка у вас к горам приспособлена, в окрестностях Алейска или Поспелихи больше в калошах на босу ногу гулять приучены. Отсюда вывод — торопитесь вы в Колывань или Змеиногорск.
Против такой проницательности ничего не скажешь. И сразу на душе становится веселее, и надвигающаяся ночь уже не пугает. Правильно говорят бывалые люди: добрый и веселый попутчик — половина пути.
Моего водителя зовут Виктором. В прошлом энергетик, работает он сейчас (в наше время не до выбора, главное — жалованье) коммерческим директором в большой торговой фирме Новосибирска, а едет в Колывань, чтобы присмотреть в окрестностях камнерезной столицы место для кемпинга или турбазы.
— В Горном Алтае тесно уже,— предупреждает мой вопрос попутчик.— Да и, извините за грубость, пованивать там стало от обилия гуманоида. Нужны свежие места.
Узнав, что я еду в Змеиногорск, Виктор быстро привязывает тему к знакомой местности.
— Был я там прошлым летом. Знатное место на озере Колыванском присмотрел. Чудо! Сплошной реликт. Да хозяин в районе тоже из древних оказался. Дворняга на сене,— в сердцах Виктор даже приоткрыл окно и сплюнул.— В нищете погряз, а барин. До меня он даже эмчеэсному генералу отказал. Тот хотел в Саввушках тренировочный лагерь для спасателей построить. Место-то подходящее, по скалам лазать. А МЧС — это сила и деньги. Они бы и дороги подвели, и дикого туриста, от него главная грязь, приструнили. Но так ведь барство надо показать. Так ты и показывай, но через хозяйскую жилку. Эх, побольше бы в наши места юристов толковых да экономистов. Ведь из здешней воды и причудливых скал такие деньги можно делать.
Согласно вздыхаю и я, потом информирую попутчика, что в районе теперь новый глава, говорят, что более сговорчивый.
— Если не получится в Колывани,— оживляется Виктор,— то проскочу еще раз в Змеиногорск, попытка — не пытка.
Мысленно желаю ему удачи, а сам морокую, как одолеть последний отрезок пути, ведь в Курье наши дороги с Виктором разойдутся. Решаю побеспокоить старого друга Сашу Кокоулина, вот только бы на месте оказался.
Сотовая связь срабатывает, и в Курье мой попутчик с сожалением передает меня в заботливые руки змеиногорских друзей. На прощание обмениваемся визитками, чтобы продлить доброе дорожное знакомство.
А впереди ждет сюрприз. Оказывается, мои пересечки с соседями-новосибирцами только начинаются.
Утром за околицей Барановки ждем вертолет. Снова мы во власти госпожи-оказии.
— На днях будет запуск с космодрома Байконур,— поясняет Кондрашкин,— отслеживать его и собирать потом фрагменты ступеней будет бригада из СибНИА имени Чаплыгина. Слышал что-нибудь о таком?
Спасибо «мировой паутине». Интернет открыл мне доступ в институт, где самолеты обретают крылья.
История СибНИА, как и многих других известных предприятий Сибири и Дальнего Востока, начиналась в период Великой Отечественной войны. 19 августа 1941 года вышло постановление Государственного комитета обороны «О создании второй научно-исследовательской базы авиации на востоке СССР» и было принято решение об организации в Новосибирске филиала Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) имени Н.Е. Жуковского.
Из Москвы эвакуировались около 500 ученых, инженеров и рабочих ЦАГИ, а также часть оборудования и техническая документация. Группу ведущих ученых ЦАГИ возглавил один из основоположников аэродинамики — Герой Социалистического Труда академик Сергей Алексеевич Чаплыгин.
На площадке, отведенной в Дзержинском районе города, строилась первая очередь института — аэродинамическая лаборатория. С.Чаплыгину не довелось увидеть плоды своих трудов в Сибири: он умер в Новосибирске в октябре 1942 года на 73-м году жизни и похоронен на территории института. В 1969 году в честь 100-летия со дня рождения С.А.Чаплыгина институту было присвоено его имя.
— С экипажем я договорился,— продолжает докладывать Кондрашкин.— Командир у них классный. Бывший афганец Владимир Кузьмич Макаров. С Толей Шпаком познакомлю, он в этой экспедиции за главного. С нами летят два академика и генерал. Диктофон-то работает?
— В порядке. Больше не отсыреет,— успокаиваю я друга, памятуя о проколе в последней экспедиции.
— Ты, главное, к Алексею Николаевичу приглядись. Это директор СибНИА. Очень серьезный человек, у него и фамилия Серьезнов.
И снова меня выручает «мировая паутина».
В 1989 году на должность начальника института был избран доктор технических наук, профессор Алексей Николаевич Серьезнов, который возглавляет институт и сегодня.
Ученые и инженеры СибНИА внесли неоценимый вклад в развитие науки и техники отечественного самолетостроения. Исследованы аэродинамические характеристики моделей более 1000 различных летательных аппаратов и наземных транспортных средств, проведены испытания натурных образцов и определен ресурс около 200 самолетов и вертолетов, в том числе сверхзвукового пассажирского самолета Ту-144 и агрегатов орбитально-космического самолета «Буран». Впервые в стране разработана и освоена сварка алюминиевых сплавов, созданы уникальные стенды для испытания летательных аппаратов.
— А второй-то академик откуда?— я уже начинаю привыкать к сюрпризам.
— Скоро узнаешь,— покровительственно хлопает меня по плечу Юрий Александрович.— Держи кепку крепче, Кузьмич заходит на посадку.
Полеты во сне и наяву— Для путешествия автостопом больше подходит Европа,— приветливо улыбается водитель, — а на наших дорогах и зазимовать можно.
— Почему?— удивляюсь я необычному приветствию.
— Во-первых, по вечерам на трассе, скорее, пусто, чем густо. Во-вторых, боятся. Инстинкт самосохранения дороже случайного заработка. Не привык еще сибирский водитель рисковать за пару сотенных.
— Но вы же меня подобрали?— сопротивляюсь я лобовой логике хозяина машины.
— Мне не «деревянные» нужны, а попутчик, чтобы скоротать дорогу. И желательно не до ближайшей Скупердяйки, а на весь маршрут. Вы — человек подходящий: к рюкзаку туристский коврик приторочен, на плече кофр с фотоаппаратом... И обувка у вас к горам приспособлена, в окрестностях Алейска или Поспелихи больше в калошах на босу ногу гулять приучены. Отсюда вывод — торопитесь вы в Колывань или Змеиногорск.
Против такой проницательности ничего не скажешь. И сразу на душе становится веселее, и надвигающаяся ночь уже не пугает. Правильно говорят бывалые люди: добрый и веселый попутчик — половина пути.
Моего водителя зовут Виктором. В прошлом энергетик, работает он сейчас (в наше время не до выбора, главное — жалованье) коммерческим директором в большой торговой фирме Новосибирска, а едет в Колывань, чтобы присмотреть в окрестностях камнерезной столицы место для кемпинга или турбазы.
— В Горном Алтае тесно уже,— предупреждает мой вопрос попутчик.— Да и, извините за грубость, пованивать там стало от обилия гуманоида. Нужны свежие места.
Узнав, что я еду в Змеиногорск, Виктор быстро привязывает тему к знакомой местности.
— Был я там прошлым летом. Знатное место на озере Колыванском присмотрел. Чудо! Сплошной реликт. Да хозяин в районе тоже из древних оказался. Дворняга на сене,— в сердцах Виктор даже приоткрыл окно и сплюнул.— В нищете погряз, а барин. До меня он даже эмчеэсному генералу отказал. Тот хотел в Саввушках тренировочный лагерь для спасателей построить. Место-то подходящее, по скалам лазать. А МЧС — это сила и деньги. Они бы и дороги подвели, и дикого туриста, от него главная грязь, приструнили. Но так ведь барство надо показать. Так ты и показывай, но через хозяйскую жилку. Эх, побольше бы в наши места юристов толковых да экономистов. Ведь из здешней воды и причудливых скал такие деньги можно делать.
Согласно вздыхаю и я, потом информирую попутчика, что в районе теперь новый глава, говорят, что более сговорчивый.
— Если не получится в Колывани,— оживляется Виктор,— то проскочу еще раз в Змеиногорск, попытка — не пытка.
Мысленно желаю ему удачи, а сам морокую, как одолеть последний отрезок пути, ведь в Курье наши дороги с Виктором разойдутся. Решаю побеспокоить старого друга Сашу Кокоулина, вот только бы на месте оказался.
Сотовая связь срабатывает, и в Курье мой попутчик с сожалением передает меня в заботливые руки змеиногорских друзей. На прощание обмениваемся визитками, чтобы продлить доброе дорожное знакомство.
А впереди ждет сюрприз. Оказывается, мои пересечки с соседями-новосибирцами только начинаются.
Утром за околицей Барановки ждем вертолет. Снова мы во власти госпожи-оказии.
— На днях будет запуск с космодрома Байконур,— поясняет Кондрашкин,— отслеживать его и собирать потом фрагменты ступеней будет бригада из СибНИА имени Чаплыгина. Слышал что-нибудь о таком?
Спасибо «мировой паутине». Интернет открыл мне доступ в институт, где самолеты обретают крылья.
История СибНИА, как и многих других известных предприятий Сибири и Дальнего Востока, начиналась в период Великой Отечественной войны. 19 августа 1941 года вышло постановление Государственного комитета обороны «О создании второй научно-исследовательской базы авиации на востоке СССР» и было принято решение об организации в Новосибирске филиала Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) имени Н.Е. Жуковского.
Из Москвы эвакуировались около 500 ученых, инженеров и рабочих ЦАГИ, а также часть оборудования и техническая документация. Группу ведущих ученых ЦАГИ возглавил один из основоположников аэродинамики — Герой Социалистического Труда академик Сергей Алексеевич Чаплыгин.
На площадке, отведенной в Дзержинском районе города, строилась первая очередь института — аэродинамическая лаборатория. С.Чаплыгину не довелось увидеть плоды своих трудов в Сибири: он умер в Новосибирске в октябре 1942 года на 73-м году жизни и похоронен на территории института. В 1969 году в честь 100-летия со дня рождения С.А.Чаплыгина институту было присвоено его имя.
— С экипажем я договорился,— продолжает докладывать Кондрашкин.— Командир у них классный. Бывший афганец Владимир Кузьмич Макаров. С Толей Шпаком познакомлю, он в этой экспедиции за главного. С нами летят два академика и генерал. Диктофон-то работает?
— В порядке. Больше не отсыреет,— успокаиваю я друга, памятуя о проколе в последней экспедиции.
— Ты, главное, к Алексею Николаевичу приглядись. Это директор СибНИА. Очень серьезный человек, у него и фамилия Серьезнов.
И снова меня выручает «мировая паутина».
В 1989 году на должность начальника института был избран доктор технических наук, профессор Алексей Николаевич Серьезнов, который возглавляет институт и сегодня.
Ученые и инженеры СибНИА внесли неоценимый вклад в развитие науки и техники отечественного самолетостроения. Исследованы аэродинамические характеристики моделей более 1000 различных летательных аппаратов и наземных транспортных средств, проведены испытания натурных образцов и определен ресурс около 200 самолетов и вертолетов, в том числе сверхзвукового пассажирского самолета Ту-144 и агрегатов орбитально-космического самолета «Буран». Впервые в стране разработана и освоена сварка алюминиевых сплавов, созданы уникальные стенды для испытания летательных аппаратов.
— А второй-то академик откуда?— я уже начинаю привыкать к сюрпризам.
— Скоро узнаешь,— покровительственно хлопает меня по плечу Юрий Александрович.— Держи кепку крепче, Кузьмич заходит на посадку.
Это только в поговорке ловко получается: «Мне собраться — только подпоясаться!». Наши же сборы затягиваются: провиант требует пополнения, не рассчитывал Шпак на такую компанию, школа туризма и заповедник приурочили к приезду гостей открытие визит-центра. Не побывать — значит обидеть юных путешественников, а они затеяли очень благое дело.
В Барановке вообще свято относятся к изучению истории своей малой родины. Это местными школьниками установлена на Ревнюхе мемориальная доска с текстом, который и является отправным адресом многих походов по родному краю: «От этой скалы была отколота глыба ревневской яшмы, а из нее же изготовлена «Царь-ваза», находящаяся ныне в Эрмитаже. В 1983 году это место найдено и охраняется школьниками — краеведами села Барановка».
И вот открывается визит-центр природного заповедника «Тигирекский». Здесь можно будет отдохнуть перед походом или после него, проверить экипировку, получить инструкции о путешествии по заповедным местам. Это ведь очень важно — прикоснуться к прекрасному и не нарушить при этом природный баланс.
В таких приятных хлопотах проходит день, и только в 16 часов под восторженные крики местной ребятни наш вертолет отрывается от земли и берет курс на кордон Белорецк.
Боже, как же красива наша земля! Над горным массивом Кузьмич закладывает виражи и открывает нам такие космические панорамы, что дух захватывает. Описать словами не берусь — это надо видеть, хотя бы на фотографии, а лучше вживую.
Открыв иллюминатор, лихорадочно снимаю удивительные пейзажи и на пленку, и на «цифру». А в голове уже крутится мысль: по приезде в Барнаул надо сделать фотовыставку и назвать ее «Зачарованная Колывань». Надо поделиться с земляками увиденным, дать возможность всмотреться в доброе и вечное, почувствовать теплоту и грусть в открытом взоре матери-Природы... Это так необходимо всем нам, заблудившимся во времени, потерявшимся в круговерти человеческого бытия.
— Заходим на посадку!— кричит мне на ухо Кондрашкин, но я еще долго живу во власти зачарованного мига, не совсем понимая, где сон, а где явь.
Щедрости здешней природы можно только удивляться. За полмесяца до этого полета Жанна Широкова, климатолог Томского НИИ курортологии и физиотерапии, открыла мне еще одну тайну этой заповедной земли.
— В июле 2004 года по договору с администрацией Алтайского края нашим институтом проведено комплексное курортологическое обследование территорий Змеиногорского и Курьинского районов с целью оценки лечебно-оздоровительного потенциала местности. Особую ценность эти работы приобретают в связи с планируемым созданием природного парка «Горная Колывань».
Объектами изучения являлись биоклимат, климатолечебный потенциал местности, подземные и озерные воды, донные отложения озер.
Климат рассматриваемой территории достаточно комфортный. Наличие значительных солнечных ресурсов (более 2300 солнечных часов в год), малое число дней с суровой погодой (около 10) определяют высокий климаторекреационный потенциал местности (более 60 баллов). В течение всего года преобладают (до 218 дней) оптимальные и удовлетворительные погоды, благоприятные для проведения различных лечебно-оздоровительных мероприятий в естественных условиях. Более четырех месяцев наблюдаются благоприятные погоды, около 35 дней из них — комфортные.
Такие погоды предполагают все виды и формы сезонной климатотерапии, отдыха, туризма, спортивной и другой деятельности, связанной с длительным пребыванием на открытом воздухе. По результатам проведенных работ сделан вывод о высоком биоклиматическом потенциале данной местности.
Разнообразие форм рельефа подтверждает уникальность рекреационных свойств территории планируемого природного парка, в ландшафте благоприятно сочетаются грядовые, останцовые, равнинные и другие элементы.
Экзотичность рельефа дополняется большим разнообразием флоры. Это и таежные массивы, разнообразие лугов и степей, богатый мир кустарников и разнотравья с большим количеством ярких цветов и целебных трав.
Нами обследованы озера Колыванское и Белое на предмет использования их в курортно-рекреационных целях. Их ресурсные возможности очень велики и предполагают наличие бальнеологически ценных вод и лечебных грязей. В исследуемых озерах выявлены ценные в бальнеологическом отношении сапропелевые лечебные грязи. Проведение более детальных грязеразведочных работ позволит характеризовать участки концентрирования сапропелей и кондиционность показателей, определяющих их лечебные свойства.
Наблюдения показали, что в настоящий момент озера и их окрестности испытывают рекреационную и техногенную нагрузку, последствия которой можно избежать только при строгом соблюдении природоохранных мероприятий.
Широко известна в Сибири столовая минеральная вода «Змеиногорская». Дополнительные возможности расширения курортной деятельности региона создаются за счет розлива минеральных вод других источников, выявленных в результате проведенных исследований («Святой источник» — г. Змеиногорск, «У горы Синюха», Ист. № 1 — д. Саввушки и др.).
Наличие радона в отдельных из исследованных водных объектов предполагает их более широкое применение в лечебной практике.
Территория Змеиногорского и Курьинского районов требует более внимательного отношения к своим природным ресурсам и культурному наследию. На данном этапе ощущается острая необходимость в развитии местной рекреационной службы.
Перспективными для создания горнолыжных курортов, по результатам работ НИИКи Ф, определены территории поселков Черепановский и Лазурка, где предварительно намечены туристические маршруты различной сложности и специфики, карты лечебных терренкуров. Обследован участок «Колыванский борок», прилегающий к п. Колывань, с целью признания его оздоровительной местностью и создания здесь в дальнейшем санатория с профилем лечения органов дыхания.
Таким образом, территорию Змеиногорского и Курьинского районов Алтая можно характеризовать как перспективную для создания здесь природного парка, развития здравниц бальнеологического профиля, всех видов и форм отдыха, ближнего и дальнего туризма, включая конный, водный и лыжный, различных спортивных мероприятий, экскурсий с посещением историко-культурных памятников и памятников природы.
Учитывая историческую ценность района и уже существующую туристическую базу, задача по развитию и благоустройству рекреационных территорий значительно упрощается.
...Ах, светлый вы человек, Жанна Витальевна, добрый и склонный к мечте, реалии же настоящего времени куда сложнее. Но об этом разговор пойдет в следующей главе.
Белорецкая пустошьВ Барановке вообще свято относятся к изучению истории своей малой родины. Это местными школьниками установлена на Ревнюхе мемориальная доска с текстом, который и является отправным адресом многих походов по родному краю: «От этой скалы была отколота глыба ревневской яшмы, а из нее же изготовлена «Царь-ваза», находящаяся ныне в Эрмитаже. В 1983 году это место найдено и охраняется школьниками — краеведами села Барановка».
И вот открывается визит-центр природного заповедника «Тигирекский». Здесь можно будет отдохнуть перед походом или после него, проверить экипировку, получить инструкции о путешествии по заповедным местам. Это ведь очень важно — прикоснуться к прекрасному и не нарушить при этом природный баланс.
В таких приятных хлопотах проходит день, и только в 16 часов под восторженные крики местной ребятни наш вертолет отрывается от земли и берет курс на кордон Белорецк.
Боже, как же красива наша земля! Над горным массивом Кузьмич закладывает виражи и открывает нам такие космические панорамы, что дух захватывает. Описать словами не берусь — это надо видеть, хотя бы на фотографии, а лучше вживую.
Открыв иллюминатор, лихорадочно снимаю удивительные пейзажи и на пленку, и на «цифру». А в голове уже крутится мысль: по приезде в Барнаул надо сделать фотовыставку и назвать ее «Зачарованная Колывань». Надо поделиться с земляками увиденным, дать возможность всмотреться в доброе и вечное, почувствовать теплоту и грусть в открытом взоре матери-Природы... Это так необходимо всем нам, заблудившимся во времени, потерявшимся в круговерти человеческого бытия.
— Заходим на посадку!— кричит мне на ухо Кондрашкин, но я еще долго живу во власти зачарованного мига, не совсем понимая, где сон, а где явь.
Щедрости здешней природы можно только удивляться. За полмесяца до этого полета Жанна Широкова, климатолог Томского НИИ курортологии и физиотерапии, открыла мне еще одну тайну этой заповедной земли.
— В июле 2004 года по договору с администрацией Алтайского края нашим институтом проведено комплексное курортологическое обследование территорий Змеиногорского и Курьинского районов с целью оценки лечебно-оздоровительного потенциала местности. Особую ценность эти работы приобретают в связи с планируемым созданием природного парка «Горная Колывань».
Объектами изучения являлись биоклимат, климатолечебный потенциал местности, подземные и озерные воды, донные отложения озер.
Климат рассматриваемой территории достаточно комфортный. Наличие значительных солнечных ресурсов (более 2300 солнечных часов в год), малое число дней с суровой погодой (около 10) определяют высокий климаторекреационный потенциал местности (более 60 баллов). В течение всего года преобладают (до 218 дней) оптимальные и удовлетворительные погоды, благоприятные для проведения различных лечебно-оздоровительных мероприятий в естественных условиях. Более четырех месяцев наблюдаются благоприятные погоды, около 35 дней из них — комфортные.
Такие погоды предполагают все виды и формы сезонной климатотерапии, отдыха, туризма, спортивной и другой деятельности, связанной с длительным пребыванием на открытом воздухе. По результатам проведенных работ сделан вывод о высоком биоклиматическом потенциале данной местности.
Разнообразие форм рельефа подтверждает уникальность рекреационных свойств территории планируемого природного парка, в ландшафте благоприятно сочетаются грядовые, останцовые, равнинные и другие элементы.
Экзотичность рельефа дополняется большим разнообразием флоры. Это и таежные массивы, разнообразие лугов и степей, богатый мир кустарников и разнотравья с большим количеством ярких цветов и целебных трав.
Нами обследованы озера Колыванское и Белое на предмет использования их в курортно-рекреационных целях. Их ресурсные возможности очень велики и предполагают наличие бальнеологически ценных вод и лечебных грязей. В исследуемых озерах выявлены ценные в бальнеологическом отношении сапропелевые лечебные грязи. Проведение более детальных грязеразведочных работ позволит характеризовать участки концентрирования сапропелей и кондиционность показателей, определяющих их лечебные свойства.
Наблюдения показали, что в настоящий момент озера и их окрестности испытывают рекреационную и техногенную нагрузку, последствия которой можно избежать только при строгом соблюдении природоохранных мероприятий.
Широко известна в Сибири столовая минеральная вода «Змеиногорская». Дополнительные возможности расширения курортной деятельности региона создаются за счет розлива минеральных вод других источников, выявленных в результате проведенных исследований («Святой источник» — г. Змеиногорск, «У горы Синюха», Ист. № 1 — д. Саввушки и др.).
Наличие радона в отдельных из исследованных водных объектов предполагает их более широкое применение в лечебной практике.
Территория Змеиногорского и Курьинского районов требует более внимательного отношения к своим природным ресурсам и культурному наследию. На данном этапе ощущается острая необходимость в развитии местной рекреационной службы.
Перспективными для создания горнолыжных курортов, по результатам работ НИИКи Ф, определены территории поселков Черепановский и Лазурка, где предварительно намечены туристические маршруты различной сложности и специфики, карты лечебных терренкуров. Обследован участок «Колыванский борок», прилегающий к п. Колывань, с целью признания его оздоровительной местностью и создания здесь в дальнейшем санатория с профилем лечения органов дыхания.
Таким образом, территорию Змеиногорского и Курьинского районов Алтая можно характеризовать как перспективную для создания здесь природного парка, развития здравниц бальнеологического профиля, всех видов и форм отдыха, ближнего и дальнего туризма, включая конный, водный и лыжный, различных спортивных мероприятий, экскурсий с посещением историко-культурных памятников и памятников природы.
Учитывая историческую ценность района и уже существующую туристическую базу, задача по развитию и благоустройству рекреационных территорий значительно упрощается.
...Ах, светлый вы человек, Жанна Витальевна, добрый и склонный к мечте, реалии же настоящего времени куда сложнее. Но об этом разговор пойдет в следующей главе.
Отвлекла меня от летных реалий климатолог Жанна Широкова, но спасибо ей за серьезные и сложные исследования, еще раз показавшие, как велики и многообразны природные ресурсы Горной Колывани. И как не вспомнить в этой связи знаковые послания механика Михаила Лаулина ко двору императорского величества: «Прошу приказать дать камню лицо». И как жаль, что некому в наше провальное, потерянное время приказать дать лицо богатствам Горной Колывани.
А вертолет между тем зависает в тридцати шагах от бывшего Белорецкого форпоста. Делаем промежуточную остановку, чтобы пополнить экипаж еще одним опытным проводником.
Кордон заповедника в полукилометре от посадочной площадки. Часть членов нашей экспедиции уходит туда, остальные с любопытством обследуют останки Белорецкой крепости.
Угадывается ров, который когда-то питал естественный ручей Слесарка. Припоминаю по выкопировке с чертежа 1752 года, — подарок писателя Александра Родионова, — что форпост тогда был огражден рогатками, в них имелся один проход, ворота внутри крепости были со специальным ограждением, имелся также небольшой проход в задней стенке к реке.
Местонахождение Белорецкого форпоста сейчас определяется по остаткам вала и рва. Они находятся в 500 метрах от современного нежилого Белорецка, на левом берегу Белой, который здесь низменный, луговой, долина неширокая, всего метров сто, затем начинаются склоны гор. Правый берег не имеет долины, сразу поднимается крутыми уступами с прогалинами осыпей. У поселка пробегает ручей Веселяиха (Поломониха). Сам поселок стоял на взгорье. Вся местность покрыта в основном пихтовым лесом: лес на горах, лес по долине.
— Ну-ну, археологи доморощенные,— прерывает наши исследования Кондрашкин.— Вам дай волю, так вы и могилу Чингисхана в здешних местах отыщете... Марш по своим местам в вертолете.
Озабоченность Юрия Александровича объяснима — в горах темнеет рано, а нам еще предстоит разбить базовый лагерь.
Площадка на руднике просторнее, но садимся в ужасные заросли медвежьей пучки. Высохшая к зиме, она легко ломается и, к слову сказать, хорошо горит, потому сразу определяем место под кострище и складируем там отходы лагерной зачистки.
Разгрузив скарб, Кузьмич и Толя Шпак зовут нас к вертолету на церемонию прощания.
— Провизии оставляем столько,— хвалится Шпак,— сколько героям «Особенностей национальной охоты» даже в сладком сне привидеться не могло.
— И не равняй пескаря с тайменем,— веселеет Кондрашкин.— У нас не только генерал, но и два академика имеются.
— По рангу и продукт,— смеется в ответ Кузьмич, кивая на коробки с апельсинами, бананами и бутылками с клеймом известного ликеро-водочного завода.— Заберу вас через три дня, а завтра, при облете местности, загляну проведать, если погода позволит...
«Типун тебе на язык,— следовало бы нам тогда одернуть Кузьмича.— Не поминай погоду всуе». Но хмель романтики туманил наши головы, исследовательский зуд терзал нас. Мы наконец-то вырвались из городских квартир и кабинетов, чтобы проветриться на вольном горном ветерке, для крепости дальнейшей жизни подкоптиться у ночных костров, а потому так легкомысленно пропустили мимо ушей последнюю фразу нашего бедового, но не лишенного предчувствия пилота.
Но гаснет день, а потому торопимся с разбивкой лагеря: рубим сухостой, таскаем его к костру... Кондрашкин, пользуясь правом хозяина, раздает всем задания и убегает к реке — рыбацкая зорька только разгорается.
Управляемся еще засветло. У костра остаются дежурные по кухне, остальные отправляются вниз по Белой, искать вместе с Кондрашкиным площадку для наблюдения за запусками ракет. Я лишен стадного чувства, а потому, прихватив фотоаппарат, торю тропу в противоположном направлении.
Отходов цивилизации на моем пути хватает. Вот движок германского производства, когда-то он снабжал электроэнергией не только вольфрамовый рудник, но и весь рудничный поселок. Лет шестьдесят уже он ржавеет под открытым небом, но до сих пор внушает уважение продуманностью инженерной мысли и прошлой полезностью горнякам, которые в годы войны добывали здесь руду для выплавки стратегического металла.
Ближе к штольням попадаются лотки для промывки руды. Отвалы с боков уже затянуты тальником, и этим не преминули воспользоваться бобры — здесь у них лесосека, а от нее наторена тропа к берегу Белой...
А вот и сама штольня. Время и вода подточили крепи, и вход завалился. Долго стою в раздумьях: а может, разобрать внешние завалы, вдруг внутренние стойки уцелели и впереди меня ждут неожиданные открытия, но благоразумие берет верх да и припоминается рассказ Саши Родионова из его геолого-разведочной юности: вот так же полюбопытствовал практикант, а потом его помятый труп из вертикальной штольни всей партией три дня извлекали.
Возвращаюсь затемно. Вначале иду на запах дыма, а потом на свет костра. Вся компания уже стучит ложками в ожидании вкусного ужина. С ухой полный облом, рыбалка в заповеднике запрещена, и к столу подается академический шулем — смесь бийской тушенки, змеиногорской картошки, сала и лука из Семеновки, болгарского перца и крупы от «Мельника»... Все это сварено в воде из речки Белой и приправлено дымом от костра. А кашеварами нынче два академика, уже представленный в этих записках Серьезнов и заместитель генерального конструктора АКБ имени Туполева Валерий Павлович Шунаев. В костровых ходили Дима Губанов (авиакомпания «Нимбус») и Витя Салапанов (юридическая компания «Право и безопасность»). Оба из Новосибирска.
На правах второго проводника безопасность и чистоту кулинарного эксперимента обеспечивал опытный таежник, бывший глава администрации села Барановка Александр Сечин, которого даже академики с первой минуты величают уважительно — Андреич.
Нет за столом только балагура Толи Чаплыгина, за которым с легкой руки Серьезнова давно и прочно закрепилось прозвище «отец-основатель». Оказывается, однофамилец знаменитого конструктора искупался в ледяной воде. Сердобольные академики обогрели бедолагу доброй кружкой водки, и теперь разомлевший Чаплыгин похрапывает в нашей с Кондрашкиным палатке.
— Ну, за Белорецкую землю,— подражая Булдакову, тостует Серьезнов.
— Чтобы в эти пустынные места жизнь вернулась,— добавляет представитель Роскосмоса генерал-майор авиации Анатолий Ефременков.
— Было время, было, кипела здесь жизнь,— подхватывает разговор Кондрашкин.— Про народонаселение не скажу, а вот конюшня на 300 рабочих лошадей на руднике имелась. Полоса взлетно-посадочная была. Рудничные на «кукурузниках» в райцентр и край летали. Бедовый был народ. Мне Косихин Виктор Павлович, старожил поселка, рассказывал как-то, как он с братьями на плотике за 15 верст сплавлялся, чтобы на посиделках погулять. Свяжут три-четыре лесины, лагушок с пивом на бревнах примостят. Федька с гармошкой посреди плотика садится, и понеслись с песней среди бурунов. Отгуляют свое, а только заиграет зорька, они хребтом, чтобы обратно дорожку спрямить, на рудник вертаются. Опоздать нельзя, время строгое, вплоть до трибунала.
— Зато порядок был,— одобряет прошлое время Шунаев и подбрасывает дров в костер.
Осенняя ночь длинна и будет, похоже, богата душевными разговорами.
Ранний снег выпадает к долгой дорогеА вертолет между тем зависает в тридцати шагах от бывшего Белорецкого форпоста. Делаем промежуточную остановку, чтобы пополнить экипаж еще одним опытным проводником.
Кордон заповедника в полукилометре от посадочной площадки. Часть членов нашей экспедиции уходит туда, остальные с любопытством обследуют останки Белорецкой крепости.
Угадывается ров, который когда-то питал естественный ручей Слесарка. Припоминаю по выкопировке с чертежа 1752 года, — подарок писателя Александра Родионова, — что форпост тогда был огражден рогатками, в них имелся один проход, ворота внутри крепости были со специальным ограждением, имелся также небольшой проход в задней стенке к реке.
Местонахождение Белорецкого форпоста сейчас определяется по остаткам вала и рва. Они находятся в 500 метрах от современного нежилого Белорецка, на левом берегу Белой, который здесь низменный, луговой, долина неширокая, всего метров сто, затем начинаются склоны гор. Правый берег не имеет долины, сразу поднимается крутыми уступами с прогалинами осыпей. У поселка пробегает ручей Веселяиха (Поломониха). Сам поселок стоял на взгорье. Вся местность покрыта в основном пихтовым лесом: лес на горах, лес по долине.
— Ну-ну, археологи доморощенные,— прерывает наши исследования Кондрашкин.— Вам дай волю, так вы и могилу Чингисхана в здешних местах отыщете... Марш по своим местам в вертолете.
Озабоченность Юрия Александровича объяснима — в горах темнеет рано, а нам еще предстоит разбить базовый лагерь.
Площадка на руднике просторнее, но садимся в ужасные заросли медвежьей пучки. Высохшая к зиме, она легко ломается и, к слову сказать, хорошо горит, потому сразу определяем место под кострище и складируем там отходы лагерной зачистки.
Разгрузив скарб, Кузьмич и Толя Шпак зовут нас к вертолету на церемонию прощания.
— Провизии оставляем столько,— хвалится Шпак,— сколько героям «Особенностей национальной охоты» даже в сладком сне привидеться не могло.
— И не равняй пескаря с тайменем,— веселеет Кондрашкин.— У нас не только генерал, но и два академика имеются.
— По рангу и продукт,— смеется в ответ Кузьмич, кивая на коробки с апельсинами, бананами и бутылками с клеймом известного ликеро-водочного завода.— Заберу вас через три дня, а завтра, при облете местности, загляну проведать, если погода позволит...
«Типун тебе на язык,— следовало бы нам тогда одернуть Кузьмича.— Не поминай погоду всуе». Но хмель романтики туманил наши головы, исследовательский зуд терзал нас. Мы наконец-то вырвались из городских квартир и кабинетов, чтобы проветриться на вольном горном ветерке, для крепости дальнейшей жизни подкоптиться у ночных костров, а потому так легкомысленно пропустили мимо ушей последнюю фразу нашего бедового, но не лишенного предчувствия пилота.
Но гаснет день, а потому торопимся с разбивкой лагеря: рубим сухостой, таскаем его к костру... Кондрашкин, пользуясь правом хозяина, раздает всем задания и убегает к реке — рыбацкая зорька только разгорается.
Управляемся еще засветло. У костра остаются дежурные по кухне, остальные отправляются вниз по Белой, искать вместе с Кондрашкиным площадку для наблюдения за запусками ракет. Я лишен стадного чувства, а потому, прихватив фотоаппарат, торю тропу в противоположном направлении.
Отходов цивилизации на моем пути хватает. Вот движок германского производства, когда-то он снабжал электроэнергией не только вольфрамовый рудник, но и весь рудничный поселок. Лет шестьдесят уже он ржавеет под открытым небом, но до сих пор внушает уважение продуманностью инженерной мысли и прошлой полезностью горнякам, которые в годы войны добывали здесь руду для выплавки стратегического металла.
Ближе к штольням попадаются лотки для промывки руды. Отвалы с боков уже затянуты тальником, и этим не преминули воспользоваться бобры — здесь у них лесосека, а от нее наторена тропа к берегу Белой...
А вот и сама штольня. Время и вода подточили крепи, и вход завалился. Долго стою в раздумьях: а может, разобрать внешние завалы, вдруг внутренние стойки уцелели и впереди меня ждут неожиданные открытия, но благоразумие берет верх да и припоминается рассказ Саши Родионова из его геолого-разведочной юности: вот так же полюбопытствовал практикант, а потом его помятый труп из вертикальной штольни всей партией три дня извлекали.
Возвращаюсь затемно. Вначале иду на запах дыма, а потом на свет костра. Вся компания уже стучит ложками в ожидании вкусного ужина. С ухой полный облом, рыбалка в заповеднике запрещена, и к столу подается академический шулем — смесь бийской тушенки, змеиногорской картошки, сала и лука из Семеновки, болгарского перца и крупы от «Мельника»... Все это сварено в воде из речки Белой и приправлено дымом от костра. А кашеварами нынче два академика, уже представленный в этих записках Серьезнов и заместитель генерального конструктора АКБ имени Туполева Валерий Павлович Шунаев. В костровых ходили Дима Губанов (авиакомпания «Нимбус») и Витя Салапанов (юридическая компания «Право и безопасность»). Оба из Новосибирска.
На правах второго проводника безопасность и чистоту кулинарного эксперимента обеспечивал опытный таежник, бывший глава администрации села Барановка Александр Сечин, которого даже академики с первой минуты величают уважительно — Андреич.
Нет за столом только балагура Толи Чаплыгина, за которым с легкой руки Серьезнова давно и прочно закрепилось прозвище «отец-основатель». Оказывается, однофамилец знаменитого конструктора искупался в ледяной воде. Сердобольные академики обогрели бедолагу доброй кружкой водки, и теперь разомлевший Чаплыгин похрапывает в нашей с Кондрашкиным палатке.
— Ну, за Белорецкую землю,— подражая Булдакову, тостует Серьезнов.
— Чтобы в эти пустынные места жизнь вернулась,— добавляет представитель Роскосмоса генерал-майор авиации Анатолий Ефременков.
— Было время, было, кипела здесь жизнь,— подхватывает разговор Кондрашкин.— Про народонаселение не скажу, а вот конюшня на 300 рабочих лошадей на руднике имелась. Полоса взлетно-посадочная была. Рудничные на «кукурузниках» в райцентр и край летали. Бедовый был народ. Мне Косихин Виктор Павлович, старожил поселка, рассказывал как-то, как он с братьями на плотике за 15 верст сплавлялся, чтобы на посиделках погулять. Свяжут три-четыре лесины, лагушок с пивом на бревнах примостят. Федька с гармошкой посреди плотика садится, и понеслись с песней среди бурунов. Отгуляют свое, а только заиграет зорька, они хребтом, чтобы обратно дорожку спрямить, на рудник вертаются. Опоздать нельзя, время строгое, вплоть до трибунала.
— Зато порядок был,— одобряет прошлое время Шунаев и подбрасывает дров в костер.
Осенняя ночь длинна и будет, похоже, богата душевными разговорами.
— Так какого рожна вы в верховья Белой поперлись?— настойчивый голос Володи Суслякова возвращает меня из осени прошлого года в весну нынешнего, от ночного костра на руднике в теплую избушку кордона Белорецк.— Красот захотелось? Так знал же Кондрашкин, что погода может обломиться? Знал, конечно, а попер вас под первый снег. Это ж горы, здесь погоду Чуман заказывает.
Есть у Суслякова такая поговорка: «Чуман — дыра тебя забери». Объяснить свою страшилку Володя не может, но похоже, что на нечистую силу намекает. Живет Сусляков в Семеновке, в полста километрах от кордона, и все зовет меня в гости.
— У нас парень один тоже историю собирает. Всех стариков семеновских на карандаш взял. И все больше про жизнь прошлую, станичную.
— Вот ты и ответил сам себе,— намекаю я Володе, но хмельному да малому все в протертом виде подавать надо, чтобы лучше усваивалось. Духовная пища — не исключение.— Если твой парень интересуется историей, то уж академики, люди ученые, и подавно. Не мной замечено, но скажу тебе, что у людей творческих, будь они физиками или лириками, всегда обостренное внимание к прошлому.
А той осенней ночью мы и впрямь перелистывали страницы истории Горной Колывани. Но вначале я сполна получил от Кондрашкина за вечернюю прогулку на рудник. И память снова возвращает меня к ночному костру на берегу Белой.
— Ловкой какой,— строжится Юрий Александрович.— К штольням сунулся. Ты бы еще в Змееве в кунсштат поперся. Хотя не посмел бы, знаешь, что у Филипповича рука тяжелая.
Перепалка наша привлекает академиков, и Шунаев просит пояснить, что это за кунсштат такой. И я, подражая другу Мише даже в интонациях, начинаю рассказ о прошлом Змеиногорска.
Есть у Суслякова такая поговорка: «Чуман — дыра тебя забери». Объяснить свою страшилку Володя не может, но похоже, что на нечистую силу намекает. Живет Сусляков в Семеновке, в полста километрах от кордона, и все зовет меня в гости.
— У нас парень один тоже историю собирает. Всех стариков семеновских на карандаш взял. И все больше про жизнь прошлую, станичную.
— Вот ты и ответил сам себе,— намекаю я Володе, но хмельному да малому все в протертом виде подавать надо, чтобы лучше усваивалось. Духовная пища — не исключение.— Если твой парень интересуется историей, то уж академики, люди ученые, и подавно. Не мной замечено, но скажу тебе, что у людей творческих, будь они физиками или лириками, всегда обостренное внимание к прошлому.
А той осенней ночью мы и впрямь перелистывали страницы истории Горной Колывани. Но вначале я сполна получил от Кондрашкина за вечернюю прогулку на рудник. И память снова возвращает меня к ночному костру на берегу Белой.
— Ловкой какой,— строжится Юрий Александрович.— К штольням сунулся. Ты бы еще в Змееве в кунсштат поперся. Хотя не посмел бы, знаешь, что у Филипповича рука тяжелая.
Перепалка наша привлекает академиков, и Шунаев просит пояснить, что это за кунсштат такой. И я, подражая другу Мише даже в интонациях, начинаю рассказ о прошлом Змеиногорска.
— Не надо забывать уникальную историю горно-рудного дела. Цивилизации обычно сметают все, что остается от прошлого. Змеиногорск в уникальной ситуации. Здесь сохранилось в первозданном виде многое, и прежде всего кунсштат. Он уходит на семь этажей под землю. Вода из кунсштата приводила в движение рудоподъемную систему. Это сохранилось только в Змеиногорске. А создавалось талантливым механиком второй половины ХVIII века Козьмой Фроловым.
«Постройка и эксплуатация Корболихинских рудообогатительных заведений, — писал историк русской техники B.Виргинский, — была крупной победой русской технической мысли». Более подробную оценку дает другой историк, профессор В.Моисеев: «Построенные К. Фроловым рудообогатительные фабрики действовали до начала 80-х гг. XVIII в. Их создание и эксплуатация принесли царскому кабинету огромный доход, но самое главное, что они намного облегчили труд рабочих, особенно в зимних условиях. Кстати сказать, при одной из фабрик К.Фролов устроил часы, также приводимые в движение потоком воды. По точности хода они не уступали механическим. Однако во всем блеске талант К.Фролова раскрылся при создании им сложной гидротехнической системы на самом руднике в конце 70-х-80-е гг.
Использование энергии воды для обогащения руд, основательное знакомство с трудом М.Ломоносова «Первые основания металлургии» (СПб, 1763) побуждали изобретателя искать возможность применить эту энергию для механизации непосредственно самих горных работ. В проекте 1772 г. он предлагал повысить плотину на реке Корболихе, провести из Корболихинского пруда каналом воду в Крестительскую штольню, в которой установить большое водяное колесо, приводящее в действие насосы в подземных выработках. Первую водовыливательную установку К.Фролов планировал устроить непосредственно в стволе Вознесенской шахты в специально вырубленной для этого каморе — «кунсштате».
В апреле 1783 г. была закончена работа по установке в Вознесенской шахте вододействуемого колеса, диаметр которого составлял 9 саженей. С помощью этого «слонового» сооружения воду поднимали с глубины в 80 саженей и выливали в Крестительскую штольню, по которой она стекала в Корболиху. Эксплуатация машины давала казне ежегодную прибыль свыше 1695 руб. Ходатайствуя перед Кабинетом о поощрении ее создателя, начальник заводов Г.Качка писал: «Построение... таковой вододействуемой машины тем более уважительно, что едва ль где имеется в российских рудниках таковая».
В администрации Змеиногорска, кстати, есть карта всей гидротехнической системы. А сама она охраняется от разрушения, от посягательства современных варваров. Более того, есть планы подать воду от «Святого источника», воссоздать фрагмент фабрики, горно-металлургический комплекс, чтобы это привлекало и воспитывало людей, чтобы знали, какая мощь была здесь, на юге Алтая. Вот только кто бы помог с деньгами моему другу Мише. Может, вы поспособствуете, все ж в столицах живете?
На мой вопрос академики не отвечают, только улыбаются печально.
— Самим бы кто помог, а то скоро все самолеты прямо в воздухе рассыпаться станут.
Такая вот Чуман-дыра российской экономики.
В палатке троим тесновато. К тому же отец-основатель во сне беспокоен, ворочается в спальном мешке, как медведь в берлоге, которому талой водой гачи подмочило. Но усталость сказывается, и вскоре я проваливаюсь в хрупкое забытье.
Просыпаюсь от холода и тихого листопадного шелеста по палатке. Долго прислушиваюсь, затаив дыхание, как могу отгоняю мысль о раннем снегопаде в верховьях Белой. Очень хочется верить, что с рассветом потянет ветерком, продует снежный заряд, но даже мой хилый опыт подсказывает, что чаще бывает наоборот — зима в горах, как и весна, стремительна и основательна в своем наступлении.
Но и не это самое скверное, мне-то известно, а Кондрашкину просто невдомек, что вчера, разбирая вещи, я не обнаружил мешка с сапогами. Улетели болотники обратно в Барановку. Теперь у нас на девять ходоков три пары бродней, пятнадцать верст хода по мокрому снегу до кордона Белорецк и пятнадцать бродов через бурную Белую.
Выручай, Кузьмич!
«Постройка и эксплуатация Корболихинских рудообогатительных заведений, — писал историк русской техники B.Виргинский, — была крупной победой русской технической мысли». Более подробную оценку дает другой историк, профессор В.Моисеев: «Построенные К. Фроловым рудообогатительные фабрики действовали до начала 80-х гг. XVIII в. Их создание и эксплуатация принесли царскому кабинету огромный доход, но самое главное, что они намного облегчили труд рабочих, особенно в зимних условиях. Кстати сказать, при одной из фабрик К.Фролов устроил часы, также приводимые в движение потоком воды. По точности хода они не уступали механическим. Однако во всем блеске талант К.Фролова раскрылся при создании им сложной гидротехнической системы на самом руднике в конце 70-х-80-е гг.
Использование энергии воды для обогащения руд, основательное знакомство с трудом М.Ломоносова «Первые основания металлургии» (СПб, 1763) побуждали изобретателя искать возможность применить эту энергию для механизации непосредственно самих горных работ. В проекте 1772 г. он предлагал повысить плотину на реке Корболихе, провести из Корболихинского пруда каналом воду в Крестительскую штольню, в которой установить большое водяное колесо, приводящее в действие насосы в подземных выработках. Первую водовыливательную установку К.Фролов планировал устроить непосредственно в стволе Вознесенской шахты в специально вырубленной для этого каморе — «кунсштате».
В апреле 1783 г. была закончена работа по установке в Вознесенской шахте вододействуемого колеса, диаметр которого составлял 9 саженей. С помощью этого «слонового» сооружения воду поднимали с глубины в 80 саженей и выливали в Крестительскую штольню, по которой она стекала в Корболиху. Эксплуатация машины давала казне ежегодную прибыль свыше 1695 руб. Ходатайствуя перед Кабинетом о поощрении ее создателя, начальник заводов Г.Качка писал: «Построение... таковой вододействуемой машины тем более уважительно, что едва ль где имеется в российских рудниках таковая».
В администрации Змеиногорска, кстати, есть карта всей гидротехнической системы. А сама она охраняется от разрушения, от посягательства современных варваров. Более того, есть планы подать воду от «Святого источника», воссоздать фрагмент фабрики, горно-металлургический комплекс, чтобы это привлекало и воспитывало людей, чтобы знали, какая мощь была здесь, на юге Алтая. Вот только кто бы помог с деньгами моему другу Мише. Может, вы поспособствуете, все ж в столицах живете?
На мой вопрос академики не отвечают, только улыбаются печально.
— Самим бы кто помог, а то скоро все самолеты прямо в воздухе рассыпаться станут.
Такая вот Чуман-дыра российской экономики.
В палатке троим тесновато. К тому же отец-основатель во сне беспокоен, ворочается в спальном мешке, как медведь в берлоге, которому талой водой гачи подмочило. Но усталость сказывается, и вскоре я проваливаюсь в хрупкое забытье.
Просыпаюсь от холода и тихого листопадного шелеста по палатке. Долго прислушиваюсь, затаив дыхание, как могу отгоняю мысль о раннем снегопаде в верховьях Белой. Очень хочется верить, что с рассветом потянет ветерком, продует снежный заряд, но даже мой хилый опыт подсказывает, что чаще бывает наоборот — зима в горах, как и весна, стремительна и основательна в своем наступлении.
Но и не это самое скверное, мне-то известно, а Кондрашкину просто невдомек, что вчера, разбирая вещи, я не обнаружил мешка с сапогами. Улетели болотники обратно в Барановку. Теперь у нас на девять ходоков три пары бродней, пятнадцать верст хода по мокрому снегу до кордона Белорецк и пятнадцать бродов через бурную Белую.
Выручай, Кузьмич!
и пятнадцать бродов
Помню из детства, что деревенскую нашу избу в длинные зимние ночи (а в Крещенье мороз заваливался за минус пятьдесят) сильно выстуживало, и тогда дед, Василий Терентьевич, часа в три растапливал печь-чугунку, заряженную с вечера сосновыми дровами. С его уходом из жизни эта обязанность перешла ко мне. В ту пору я уже подтягивался к жениховскому возрасту и до полуночи мог толкаться в клубе, томимый предчувствием юношеской любви.
Боже, каким изуверским наказанием были для меня обязанности ночного истопника, но из жалости к маме, работающей в те годы много и трудно, я ни разу не нарушил данного мне урока. Правда, подъем к печи затягивался порой на полчаса и больше.
Вот и сейчас я тяну время, а надо бы поскорее выползать к костровищу, ставить чай, оглядеться с погодой, потом поднять Кондрашкина и вместе с ним думать, что делать, когда такая складывается обстановка. Сечин, старый турист и таежник, оказывается более легким на ногу, и у костра меня ждет кружка горячего чая.
— Что делать будем?— пытаю я Сашу.
— Погода обломилась надолго. Вертолет ждать — только время терять понапрасну. Выходить надо к кордону. И вызывать туда машину.
— А сапоги?
— Знаю,— отвечает глазастый.— Но другого выхода нет. На бродах будем переобуваться и бродить по очереди. У меня подготовка лучше, буду таскать сапоги с берега на берег. Думаю, что и Юрий Александрович такое же решение примет.
Подтянувшийся к костру Кондрашкин молча кивает головой. Но планы нарушают москвичи и новосибирцы, по одному выползающие из палаток. Они скорее удивлены, чем напуганы случившимся в природе за каких-то пять часов.
— Кузьмич прорвется,— без тени сомнения заявляет Серьезнов и спокойно уходит к реке умываться.
С академиком и мастером спорта по альпинизму не поспоришь, а потому пьем чай, доедаем вчерашний шулем и терпеливо ждем сеанса связи.
Ровно в 9 часов взоры всей команды прикованы к генералу, единственному обладателю спутникового телефона. Внимательно следим за жестами, за мимикой лица, пытаясь предугадать ответ Кузьмича на наш запрос.
— Понял. Ждать. Батареи садятся. Вызову строго по времени.
Вроде бы все понятно, но почти хором переспрашиваем:
— Ну как?
— А никак,— мрачно извещает Анатолий Александрович.— Фронт обширный. Вылеты запрещены. Но Кузьмич советует не торопиться с выходом. Следующий сеанс связи через два часа.
— Погоду ждать бесполезно,— берет инициативу в свои руки Кондрашкин.— Лагерь сворачиваем, чтобы быть наготове. Если в одиннадцать Кузьмич подтвердит плохой прогноз, то выходим без промедления. Броды надо пройти засветло.
Видно, вблизи нашего лагеря по распадкам бродяжничает Чуман-дыра. А в других местах в радиусе ста километров куролесят ее сестры и подружки. Отказали в вылете Кузьмичу. Не нашли пока строгие диспетчеры экстремальности в нашем положении и запретили бедовому пилоту рисковать.
Не буду описывать всех тягот снежного десанта. Скажу только, что это была мужская работа, на пределе возможностей человеческого организма. На всю жизнь теперь запомнилась мне топонимика нашего перехода: Омелиха и Лабазиха, Сафроненская яма и Куимов луг, Малая и Большая Баталишки и наконец-то Глухариха — последний брод перед Белорецком. К этому времени пальцы ног потеряли всякую чувствительность, и, спасая их, последние три километра я бежал сломя голову и, к удивлению своему, ни разу не споткнулся в темноте. Но Кондрашкин, сохатый таежный, опередил меня почти на час, и это было правильно: прямо с ночной тропы угодил я в горячую баню. И не ты ли, мой новый друг Володя Сусляков, неистово хлестал меня сразу двумя вениками, отгоняя прочь не только застарелые, но и мои будущие болячки.
А Кузьмич все-таки прилетел, но к обеду следующего дня. На три часа раньше его на кордон прикатил ГАЗ-66 с дополнительной снедью и дрыхнувшим на сене Панкратовым-Рыжим.
Осень в СеменовкеБоже, каким изуверским наказанием были для меня обязанности ночного истопника, но из жалости к маме, работающей в те годы много и трудно, я ни разу не нарушил данного мне урока. Правда, подъем к печи затягивался порой на полчаса и больше.
Вот и сейчас я тяну время, а надо бы поскорее выползать к костровищу, ставить чай, оглядеться с погодой, потом поднять Кондрашкина и вместе с ним думать, что делать, когда такая складывается обстановка. Сечин, старый турист и таежник, оказывается более легким на ногу, и у костра меня ждет кружка горячего чая.
— Что делать будем?— пытаю я Сашу.
— Погода обломилась надолго. Вертолет ждать — только время терять понапрасну. Выходить надо к кордону. И вызывать туда машину.
— А сапоги?
— Знаю,— отвечает глазастый.— Но другого выхода нет. На бродах будем переобуваться и бродить по очереди. У меня подготовка лучше, буду таскать сапоги с берега на берег. Думаю, что и Юрий Александрович такое же решение примет.
Подтянувшийся к костру Кондрашкин молча кивает головой. Но планы нарушают москвичи и новосибирцы, по одному выползающие из палаток. Они скорее удивлены, чем напуганы случившимся в природе за каких-то пять часов.
— Кузьмич прорвется,— без тени сомнения заявляет Серьезнов и спокойно уходит к реке умываться.
С академиком и мастером спорта по альпинизму не поспоришь, а потому пьем чай, доедаем вчерашний шулем и терпеливо ждем сеанса связи.
Ровно в 9 часов взоры всей команды прикованы к генералу, единственному обладателю спутникового телефона. Внимательно следим за жестами, за мимикой лица, пытаясь предугадать ответ Кузьмича на наш запрос.
— Понял. Ждать. Батареи садятся. Вызову строго по времени.
Вроде бы все понятно, но почти хором переспрашиваем:
— Ну как?
— А никак,— мрачно извещает Анатолий Александрович.— Фронт обширный. Вылеты запрещены. Но Кузьмич советует не торопиться с выходом. Следующий сеанс связи через два часа.
— Погоду ждать бесполезно,— берет инициативу в свои руки Кондрашкин.— Лагерь сворачиваем, чтобы быть наготове. Если в одиннадцать Кузьмич подтвердит плохой прогноз, то выходим без промедления. Броды надо пройти засветло.
Видно, вблизи нашего лагеря по распадкам бродяжничает Чуман-дыра. А в других местах в радиусе ста километров куролесят ее сестры и подружки. Отказали в вылете Кузьмичу. Не нашли пока строгие диспетчеры экстремальности в нашем положении и запретили бедовому пилоту рисковать.
Не буду описывать всех тягот снежного десанта. Скажу только, что это была мужская работа, на пределе возможностей человеческого организма. На всю жизнь теперь запомнилась мне топонимика нашего перехода: Омелиха и Лабазиха, Сафроненская яма и Куимов луг, Малая и Большая Баталишки и наконец-то Глухариха — последний брод перед Белорецком. К этому времени пальцы ног потеряли всякую чувствительность, и, спасая их, последние три километра я бежал сломя голову и, к удивлению своему, ни разу не споткнулся в темноте. Но Кондрашкин, сохатый таежный, опередил меня почти на час, и это было правильно: прямо с ночной тропы угодил я в горячую баню. И не ты ли, мой новый друг Володя Сусляков, неистово хлестал меня сразу двумя вениками, отгоняя прочь не только застарелые, но и мои будущие болячки.
А Кузьмич все-таки прилетел, но к обеду следующего дня. На три часа раньше его на кордон прикатил ГАЗ-66 с дополнительной снедью и дрыхнувшим на сене Панкратовым-Рыжим.
У Александра Твардовского, любимого мною с детства не только за «Василия Теркина», но и за поэмы «Страна Муравия», «За далью-даль», есть крепко берущие за душу строки о родине большой и малой. Они написаны с такой точностью и потрясающей искренностью, которая позволительна только большому Мастеру слова и Гражданину:
«У большинства людей чувство родины в обширном смысле — родной страны, отчизны — дополняется еще чувством родины малой, первоначальной, родины в смысле родных мест, отчих краев, района, города или деревушки. Эта малая родина со своим особым обликом, со своей — пусть самой скромной и непритязательной — красотой предстает человеку в детстве, в пору памятных на всю жизнь впечатлений ребяческой души, и с нею, этой отдельной и личной родиной, он приходит с годами к той большой родине, что обнимает все малые и — в великом целом своем — для всех одна».
...Второй день живу в Семеновке. В последние годы она, как и Колывань камнерезная, стала для меня той Тихой пристанью, где легко дышится, светло думается и мечтается наверняка... В кругу верных друзей нет места пустоловию, обману и зависти. Равенством, общностью интересов и любовью к Горной Колывани скреплена наша дружба.
Для меня это ценно вдвойне, дорогой печали и невозвратимых потерь шел я сюда и был понят и принят.
— А как же Илим? — спросил как-то Саша Кокоулин, строгий к себе и не терпящий чужого лукавства.
— Это территория детства, она в годах не растворится, — ответил я и прочел саднящие строки из новой книги.
«52 метра под ватерлинией. На дне людского бездумия покоятся отчий порог и родная школа... Жизнь Тунгусским метеоритом чиркнула по бескрайнему Времени... На теплоходе «Алтай» (счастливое совпадение) иду к потерянным берегам...
Дорога на старое кладбище оступилась в воду, в неезженных колеях сосняк молодой зажег свои свечи, поминальный пирог сюда нынче везут только с оказией и одиноко умершим без печальных бесед живых. Поклонившись родным могилам, под разлапистым старым кедром гоношим по-таежному скорый обед. Пьем за память, хрустим огурцом малосольным, и сквозь слезу-поволоку проступают знакомые лица, голоса далекого детства слышатся мне... Поседел уже мой однокашник, и травой проросла подрубленная праматеринская ветвь первопроходцев Качиных, к восьмому десятку подтянулся старейшина праотцовского рода дядя Саня Слободчиков.
Но старый Тунгус соболька не испортит, уныние не в нашем характере: смахни слезу и пляши, фамилия! Ты пришла в Сибирь с Ермаком вместе, подняла знаменитую Илимскую пашню, снаряжала экспедиции Витуса Беринга и Семена Дежнева, обогревала опального Радищева... Не стареет родословное древо, радуйся жизни, Фамилия...»
— С возрастом понимание родины становится острее и шире,— продолжаю я разговор.— С Алтаем связано 35 моих репортерских лет. Это большая и трудная школа. Я пришел на Алтай от потерянных берегов, но не потерявшийся в жизни. Через Иркутск и Барнаул, через Колывань и ту же Семеновку иду я к пониманию Отечества в целом и к сыновьей ответственности. И это, Саша, не высокие слова. Они не надуманы, а рождены болью и надеждой. Лет пять назад я бы не решился говорить об этом вслух, но молчать дальше просто преступно: под натиском чуждой нам культуры и экономики мы стремительно скатываемся в пустоту, становимся безликими...
Можно разломать и вновь построить. Было бы желание и терпение. Потеря духовных ценностей и беспамятность чреваты утратой государственности и национальной гордости. Надо бы чаще вспоминать нам всем, что Родина начинается с отчего порога...
А в возрождение края я верю. Алтаю на роду написано, а нам предками завещано: кормить Россию хлебом, изумлять мир творениями колыванских камнерезов, поднимать промышленность российскую стараниями змеиногорских рудокопов. Под нашими ногами вся таблица Менделеева, щедр и богат Алтай своими Ломоносовыми. Нам просто грешно жить бедно. Хватит рыдать на развалинах. Надо строить, но делать это с умом и с верой в будущие поколения.
И пусть кто-то считает Алтай глубокой провинцией, но из зерен, возросших на нашей алтайской земле, формируется хлебный колос России. И неоспоримо, что большие реки берут начало от малого родника, тихие тропинки сплетаются в шумные тракты, а слава больших столиц покоится на таланте, мастерстве и терпении провинциальных сел и городов.
«У большинства людей чувство родины в обширном смысле — родной страны, отчизны — дополняется еще чувством родины малой, первоначальной, родины в смысле родных мест, отчих краев, района, города или деревушки. Эта малая родина со своим особым обликом, со своей — пусть самой скромной и непритязательной — красотой предстает человеку в детстве, в пору памятных на всю жизнь впечатлений ребяческой души, и с нею, этой отдельной и личной родиной, он приходит с годами к той большой родине, что обнимает все малые и — в великом целом своем — для всех одна».
...Второй день живу в Семеновке. В последние годы она, как и Колывань камнерезная, стала для меня той Тихой пристанью, где легко дышится, светло думается и мечтается наверняка... В кругу верных друзей нет места пустоловию, обману и зависти. Равенством, общностью интересов и любовью к Горной Колывани скреплена наша дружба.
Для меня это ценно вдвойне, дорогой печали и невозвратимых потерь шел я сюда и был понят и принят.
— А как же Илим? — спросил как-то Саша Кокоулин, строгий к себе и не терпящий чужого лукавства.
— Это территория детства, она в годах не растворится, — ответил я и прочел саднящие строки из новой книги.
«52 метра под ватерлинией. На дне людского бездумия покоятся отчий порог и родная школа... Жизнь Тунгусским метеоритом чиркнула по бескрайнему Времени... На теплоходе «Алтай» (счастливое совпадение) иду к потерянным берегам...
Дорога на старое кладбище оступилась в воду, в неезженных колеях сосняк молодой зажег свои свечи, поминальный пирог сюда нынче везут только с оказией и одиноко умершим без печальных бесед живых. Поклонившись родным могилам, под разлапистым старым кедром гоношим по-таежному скорый обед. Пьем за память, хрустим огурцом малосольным, и сквозь слезу-поволоку проступают знакомые лица, голоса далекого детства слышатся мне... Поседел уже мой однокашник, и травой проросла подрубленная праматеринская ветвь первопроходцев Качиных, к восьмому десятку подтянулся старейшина праотцовского рода дядя Саня Слободчиков.
Но старый Тунгус соболька не испортит, уныние не в нашем характере: смахни слезу и пляши, фамилия! Ты пришла в Сибирь с Ермаком вместе, подняла знаменитую Илимскую пашню, снаряжала экспедиции Витуса Беринга и Семена Дежнева, обогревала опального Радищева... Не стареет родословное древо, радуйся жизни, Фамилия...»
— С возрастом понимание родины становится острее и шире,— продолжаю я разговор.— С Алтаем связано 35 моих репортерских лет. Это большая и трудная школа. Я пришел на Алтай от потерянных берегов, но не потерявшийся в жизни. Через Иркутск и Барнаул, через Колывань и ту же Семеновку иду я к пониманию Отечества в целом и к сыновьей ответственности. И это, Саша, не высокие слова. Они не надуманы, а рождены болью и надеждой. Лет пять назад я бы не решился говорить об этом вслух, но молчать дальше просто преступно: под натиском чуждой нам культуры и экономики мы стремительно скатываемся в пустоту, становимся безликими...
Можно разломать и вновь построить. Было бы желание и терпение. Потеря духовных ценностей и беспамятность чреваты утратой государственности и национальной гордости. Надо бы чаще вспоминать нам всем, что Родина начинается с отчего порога...
А в возрождение края я верю. Алтаю на роду написано, а нам предками завещано: кормить Россию хлебом, изумлять мир творениями колыванских камнерезов, поднимать промышленность российскую стараниями змеиногорских рудокопов. Под нашими ногами вся таблица Менделеева, щедр и богат Алтай своими Ломоносовыми. Нам просто грешно жить бедно. Хватит рыдать на развалинах. Надо строить, но делать это с умом и с верой в будущие поколения.
И пусть кто-то считает Алтай глубокой провинцией, но из зерен, возросших на нашей алтайской земле, формируется хлебный колос России. И неоспоримо, что большие реки берут начало от малого родника, тихие тропинки сплетаются в шумные тракты, а слава больших столиц покоится на таланте, мастерстве и терпении провинциальных сел и городов.
Колывань — Змеиногорск — Барнаул.
Август 2004 — апрель 2005 гг.
Август 2004 — апрель 2005 гг.
