Все тот же ветер…

Токайский вальс

Пятипалый листок

на невидимых миру качелях

закачался у глаз перед тем, как упасть на ладонь

желтой бабочкой осени, ломким хрустящим печеньем —

дар янтарных небес, отшлифованный ветром огонь.

Вот и выдан диплом.

С окончанием школы балета!

Золотая печать и пяток неразборчивых строк.

Легкий крап...

как на желтой рубашке валета.

Невесом — до сих пор пахнет летом осенний листок.

Мой залетный дружок, залетевший ко мне из России,

Расскажи мне о той, для которой и пишется вальс.

Я тебя опустил бы в почтовый,

в тот самый, в тот синий —

только адрес не раз и не два,

и не три поменялся у нас...

Ты еще молодой. Ты не знаешь, как все это было.

Темный вечер и дождь... Боже, как это было давно!

Я ее так любил! И она меня так не любила,

что и вспомнить смешно,

и не вспомнить, конечно, грешно.

***

Пять сосен зеленых...

Пять стрел оперенных,

вонзившихся в голую грудь косогора.

Холодное небо, свинцовая слякоть...

Вы скажете — лучше не помнить,

не плакать.

Но если над вами шумят изумленно

пять сосен зеленых...

пять сосен зеленых?..

***

Открыты сезоны в театрах,

и дворники жгут костры,

тают у ветра в лапах

блестки сухой листвы.

Копируя краски лета,

виднеясь то там, то тут,

последних берез букеты

в сосновой траве цветут.

Мокнущие проспекты,

мерзнущие мосты...

Осень... Ее рецепты,

как ни верти, просты.

Пригоршнями жемчужин

с неба летит вода.

Ночь. И по черным лужам —

белые крылья льда.

Сыну

Еще я помню те смешные

шестидесятые года.

Из Кривощёкова тогда

ходил трамвай на Расточные.

И был соцгород, край земли,

в кинотеатрике зеленом

грозили штурмом бастионам

из бухты кинокорабли.

И в «отгадайкино» — у нас

была тогда игра такая —

фильм сокращался в «КорШтуБас».

И, мяч до одури катая,

мы попадали иногда...

В шестидесятые года.

Беженец (страсти по Беловежью)

америка страна реминисценций...
А. Цветков

Калифорнийский вечер. Небо в тучах,

истаивая, никнет к берегам.

Гравюра на стене — охота в пуще:

Ферзем — король, гроссмейстером — кабан.

Здесь по утрам о будущем волнуясь

и принимая на ночь чистый бром,

я пребываю в ступоре, любуясь

прабабушкиным фирменным гербом.

И наш отъезд, он не был зря, скажи мне?

Я до сих пор витаю в полусне,

где мы с тобой, ma chиre, впервые в жизни

на Запад отправляемся в СВ.

Вокзал, друзья, таможня... все при деле;

локомотив копытами блестит.

Граница на замке? Преодолели.

Прощание славянки? Бог простит.

А за окном — шумит все тот же ветер,

что сорок лет назад в другой стране,

где все осточертело: те и эти...

Шумит и будит беженца во мне.