Ивантер Алексей

* * *

Липа зацвела и облепиха, трансформатор спел за упокой.

Северный хлебнул поселок лиха, серый — между лесом и рекой.

Меченный Афганом и Донбассом сухопарый местный инвалид,

Латаный, как парус над карбасом, вечером на пристани стоит.

В сапогах и стриженой бородке, половине берега родной,

Забычкует, сядет, выпьет водки — что ж не выпить, если выходной?

Что ж не выпить: изба обжитая в декабре оставлена женой,

И пуста душа его простая, как весной сарайчик дровяной.

Дождь идет, а он...

* * *

А жизнь кончается, кончается,

Ну ничего, ну ничего...

Диванчик вдавленный качается —

Батутик детства моего.

И тихо комнатка вращается,

И давит память на виски,

И мама каждый раз прощается,

Как могут только старики.

Как будто раз последний виделись,

Листали в клеточку тетрадь...

В альбоме дед в парадном кителе

Дает приказ не умирать.

А мама плохо защищается,

Уже трещат и фронт и тыл.

А мама так со мной прощается,

Что отвечать — ни слов, ни сил.

И что-то в воздухе давнишнее,

Как ноты...

* * *

Геннадию Русакову

И я слетел с тарковского гнезда, и мне судьба першила кочевая, товарные свистели поезда, и слаще правды речь была живая. Я не ступал по выжженной стерне, держа штандарт затёкшею десницей, не звёзды путь указывали мне, не мчались вслед всполохнутые птицы, но за барачной хлипкою стеной общаги вертолётного завода делили мы с болеющей женой с соседями полсотки огорода, я сторожил писательский подъезд, я окна мыл, уран искал в распадках, канавы рыл, бежал из этих мест,...

Из всех полегших за Россию в глухие темные года у Бога смерти попросили, наверно, многие тогда. Сибирь как яблоню трусили, в поселках томских храмы жгли. Из всех полегших за Россию мне жальче эту соль земли. В тайге сентябрьской и апрельской среди багульника и хвой лежит в воде священник сельский с отрубленною головой. Из всех полегших за Россию — не за понюшку табака, приснился мне отец Василий, убитый томской Губчека. Кому по вере и по силе, а он у Господа в паю. Идет-несет отец Василий в...

Оградка белая, водица голубая… За что ты, Родина, любила раздолбая и на руки горячие брала? А руки пахли мёдом и навозом, сухим помётом, утром нетверёзым, объедками с господского стола. Скакал трамвайчик-стёклышко-цветное, и не кончалось детство заводное, размазанное маслом по стране. Там Кандалакша, дедушкино «Вильно», там три могилы во степи ковыльной, одна — стальная — на балтийском дне. Оградка — сломана, водичка — гниловата. Всё та же Родина — любима и поддата от речки Вологды до речки...